Моруа Андрэ Прометей, или Жизнь Бальзака
жүктеу/скачать 1.42 Mb.
|
|
НАБЛЮДАТЕЛЬ, ИЛИ "ЯСНОВИДЯЩИЙ" В предисловии к "Человеческой комедии" Бальзак изложил целую систему мироздания, представлявшую собою трамплин для полета его гения. "Он хочет, - писал Мюссе, - уцепиться за нить, которая может все соединить и все сосредоточить... Этот честолюбец питает лестную для себя мысль, что единственно он обладает ключом к своей эпохе..." Это правда, для Бальзака жизнь - это система причинных связей, но гениальность жила в нем до всяких систем и вне их. Великий художник не знает, как он работает, он пробует понять это, вглядываясь в созданное им творение; он пытается объяснить системой то единство, которым обязан своему темпераменту. Бальзак аранжировал окружающий мир, чтобы сделать из него свой собственный, бальзаковский мир. Хотя ему необходима реальная основа, обеспечивающая крепкую жизненность его персонажей, никакого ключа не подберешь к их характерам. Растиньяк - вовсе не Тьер, Жозеф Бридо - не Делакруа, маркиза де Кастри - не герцогиня де Ланже, госпожа де Берни - не госпожа де Морсоф. Но отдельные черты Тьера, братьев Делакруа находят отражение в образах Растиньяка и братьев Бридо. Растиньяк, так же как и Тьер, женится на дочери своей любовницы. Жюль Сандо - отнюдь не Лусто и не Рюбампре, но каждый из этих двух персонажей обязан ему искоркой жизни. Камилл Мопен не существовала бы, если б не было Жорж Санд, но Камилл Мопен не Жорж Санд, и, хотя Бальзак высказывает Эвелине Ганской противоположное мнение, он просто недооценивает силу своей фантазии. Подлинное правило всякого искусства, говорил Андре Жид, состоит в том, что "Бог предлагает, а человек располагает". Натура предлагает элементы, художник располагает их по-своему. Случаются, однако, чудесные встречи, когда сама жизнь дает писателю готовые персонажи для его произведений, фигуры, которые без всяких изменений или с едва заметными штрихами поправок могут прямо войти в роман. Анна-Мария Мейнингер доказала, что многие подробности, касающиеся брака и любви Корделии де Кастеллан (подруги Шатобриана), точь-в-точь соответствуют приключениям Дианы де Мофриньез, с которой мы познакомились в "Музее древностей" и которая стала в дальнейшем героиней повести "Тайны княгини де Кадиньян". Та же среда высшей знати - Кастелланы, так же как и Кадиньяны, были некогда владетельными князьями. Те же материальные обстоятельства - разорение: Корделия де Кастеллан, разойдясь с мужем, который служил в дальних гарнизонах, жила в маленьком особняке в Фобур-Сент-Оноре; Диана де Мофриньез в романе поселилась в нижнем этаже дома на улице Миромениль. То же очарование, та же ангельская красота, тот же небесный взор голубых глаз и та же развращенность - у обеих целая коллекция блестящих любовников, и обе нарочито афишируют свои романы. Обе обладают неслыханным искусством "облачать свою душу и тело в дивные туалеты"; та же сила ума и та же отвага в затруднительных положениях. Все говорит о сходстве. У княгини Кадиньян есть опасная подруга маркиза д'Эспар, а графиня де Кастеллан была тесно связана со своей соперницей герцогиней Дино. "Конечно, они знали друг о друге слишком важные тайны и не стали бы ссориться из-за какого-то одного мужчины или оказанной услуги... Когда две приятельницы способны убить друг друга, но каждая видит в руке у соперницы отравленный кинжал, они являют трогательное зрелище гармонии, нарушаемой лишь в тот миг, когда одна из них нечаянно это оружие обронит". Эти слова Бальзака столь же применимы к двум реально существовавшим женщинам, как и к двум вымышленным героиням. Фамилия де Кадиньян, по-видимому, переделана Бальзаком из фамилии княгини де Кариньян (той, у которой на балу загорелось платье, так же как у Корделии де Кастеллан). Диана де Мофриньез хранит письма Люсьена де Рюбампре, как хранила Корделия письма Шатобриана. Среди окружения Корделии встречались люди, подобные Мишелю Кретьену, Анри де Марсе и Даниелю д'Артезу. Короче говоря, здесь сама жизнь создала произведение искусства. Гений Бальзака сумел открыть этот шедевр. Но такие счастливые случаи чрезвычайно редки. Когда Бальзак опубликовал роман "Златоокая девушка", его спросили, правда ли то, что там рассказано. Он ответил: "Эпизод правдив... Историк нравов обязан брать действительные факты, порожденные одной и той же страстью, обуревавшей многие лица, и сшить вместе эти происшествия, чтобы получить законченную драму". Это верно, но романист, поэт преображает наброски с натуры, сделанные историком нравов. Подобно тому как Рембрандт бросал в самые темные углы мрачных лавок трепещущий рыжеватый луч света, Бальзак, накидывая золотистую дымку на гнусные, пошлые драмы, создавал могучие контрасты света и тени! Его называли то реалистом, то фантазером. Оба эти определения ошибочны, вернее сказать, они правильны при условии, что одно дополняется другим. Шарль Бодлер говорил: "Меня часто удивляло, что Бальзака прославляли главным образом за его наблюдательность; а мне всегда казалось главным его достоинством то, что он фантазер, и фантазер страстный. Все его герои наделены горячей жизненной силой, которая воодушевляла и его самого. Все его вымыслы красочны, как мечты. От верхушки аристократии и до самых низов плебса все актеры "Комедии" больше цепляются за жизнь, более энергичны и хитры в борьбе, более терпеливы в несчастье, больше жаждут наслаждений, проявляют больше ангельской доброты и преданности, чем мы видим это в комедии реального мира. Короче говоря, в произведениях Бальзака каждый персонаж, даже привратница, наделен талантом. Все они натуры волевые, право, воли у них хоть отбавляй. Да ведь это же сам Бальзак..." Можно с этим согласиться, но при одном условии: надо добавить, что фантазер Бальзак обязан был своими образами реальной действительности. "Чересчур много твердили, что господин де Бальзак наблюдатель и аналитик, на самом деле (не знаю, лучше это или хуже) он был ясновидящим", - заявил Шарль. Фраза стала знаменитой, но она требует оговорок. Бальзак видит то, что за пределами действительности, но он видит также и действительность. Он прислушивался к разговорам прохожих на улицах, расспрашивал военных, завтракал с палачом, был в приятельских отношениях с каторжником и выслушивал исповеди дам из хорошего общества. Он читал все и нередко находил отправную точку для одного из прекрасных своих романов в какой-нибудь неудавшейся, по его мнению, книге. Корни его произведений глубоко уходят в плодородную почву, где смешались классическая культура, бесконечное чтение и поразительное знание своего времени. Оставалось только создавать из этого сверхизобилия произведения искусства. Это превращение оставалось таинственным даже для него самого. Переплавка происходила в бессонные ночи, в часы труда и творческого экстаза, "возвышенного пароксизма разума, подстегнутого волнением, когда муки рождения исчезают, сокрытые радостным и непомерным возбуждением ума". Мелькнет, как молния, мысль, зацепится за знакомый человеческий силуэт или за какой-нибудь лафатеровский тип - и вдруг образ обретает жизнь, перед глазами встает Мишю и видится бороздка на его шее, как будто ожидающая ножа гильотины; а вон там Вотрен с рыжей шерстью на груди, Корантен в буром паричке, точно сделанном из пырея. Дома и города "Человеческой комедии" - это соединение камня и мысли. Для каждого сюжета нужна своя декорация. Бальзак пользуется картинами знакомых ему городов: Тура, Безансона, Сомюра, Ангулема, Иссудена, Геранды, Алансона, Лиможа, Фужера, и, если ему нужно, он, не колеблясь, рисует тот Сомюр, который подходит для его романа, пользуясь чертами, подмеченными в Туре или Вуврэ. Он берет с собою и своих актеров. Труппа переезжает с одного места на другое. Филипп Бридо, парижанин, вносит смятение в Иссуден; Бьяншон, уроженец Сансера (как и Лусто), делает карьеру в Париже. Начиная с 1842 года бальзаковский мир живет столь интенсивной жизнью, что порождает свою собственную игру случая. Некоторые рассказы будут "перекрестками", где встречаются персонажи, уже хорошо знакомые читателю и на время рассказа замешанные в новую интригу. К новеллам типа "перекрестка" принадлежат "Принц богемы", "Деловой человек", "Комедианты неведомо для себя". Сделаны эти вещи без особого старания: в центре забавная история, к которой присоединены бегло набросанные этюды о нравах, и все связано с "Человеческой комедией" повторяющимися именами. Государственного советника Клода Виньона мы раньше знали как литературного критика; знаменитый художник Леон де Лора был когда-то мальчишкой на побегушках - Мистигри. Бальзак, не колеблясь, пишет в скобках: (см. "Беатриса"), (см. "Музей древностей"). В "перекрестках" почти нет сюжета, но они дороги почитателям Бальзака, потому что в них встречаются обычные его персонажи. Итак, "Человеческая комедия" идет, как жизнь, - день за днем. Автор, будучи в рабстве у издателей и газет, не может возводить здание, как ему вздумается, - он должен бегать от одних строительных лесов к другим. Да так, пожалуй, и лучше. Случайные принуждения воспроизводят закономерности жизни. Вначале приходилось подтасовывать, менять имена, подправлять даты, чтобы в единые рамки вошли противоречивые элементы. Но вот бальзаковское общество уже существует и само определяет свои драмы. Целое стало бесконечно больше суммы слагаемых. Несмотря на сдержанность парижской прессы, для которой Бальзак оставался излюбленной мишенью, его Прометеево творение мало-помалу стало внушать уважение и своей грандиозностью, и красотой. Как человек, Бальзак по-прежнему изумлял, а зачастую и шокировал своих поклонников. Если Бодлер не говорил, как Сент-Бев, о "промысловой литературе", он все же удивлялся, что в этом поэтическом уме повсюду цифры, как в кабинете финансиста. "Это действительно был он, человек, терпевший легендарные банкротства, пускавшийся в гиперболические и фантасмагорические предприятия, где он неизменно забывал засветить фонарь во мраке неизвестности; это он, великий мечтатель, непрестанно предающийся "поискам абсолюта"... Да, это он, чудак, столь же невыносимый в жизни, сколь обворожительный в своих произведениях, толстый ребенок, надутый гениальностью и тщеславием, существо, у которого столько же достоинств, сколько и недостатков, причем последние не решаешься отмести, боясь потерять первые". Да, недостатки Бальзака являются также и его достоинствами. Если он превратил роман о нравах, "такой мещанский жанр, в изумительные произведения, всегда любопытные, а зачастую возвышенные, то произошло это потому, что он вложил в них все свое существо". Если он умел придать сражению между двумя нотариусами значительность битвы между враждующими нациями, то могло так получиться лишь потому, что он сам не раз попадал в клещи адских дробильных машин финансовой системы и юрисдикции, писал Ален. "Его гениальность как раз состоит в том, что он брал сюжетом обыденное и, ничего не меняя в нем, делал его высоким". Лишь тот, кто сам не пережил "Человеческой комедии", может находить в ней преувеличения. Для Бальзака она чересчур правдива; она убивает его. Он видит вокруг себя три тысячи персонажей, а за ними Апокалипсис, ожидающий нас в далеком будущем, "когда земной шар перевернется, как больной во сне, и моря станут континентами", обнажив кости двадцати миров, в том числе и нашего. Какой человеческий мозг мог бы еще вынести подобные усилия и подобные видения? Знал ли Бальзак в своем разгуле безмерного труда, что он отдает свою жизнь в обмен на силу творчества? Как Рафаэль в "Шагреневой коже", он не мог отказаться от желаний, не мог не творить. Подошвы башмаков его увязали в грязи будничной жизни, а мысли обнимали весь мир, демиургом которого он был. МУДРОСТЬ БАЛЬЗАКА Практическая мораль "Человеческой комедии" имеет две стороны, одна сквозит в прощальном письме Анриетты де Морсоф Феликсу де Ванденесу. Она, как вы помните, советует ему уважать правила общества и строго блюсти свою честь. Но мы видим у Бальзака и другую философию жизни, весьма отличную от этих поучений; она выражена в уроках, которые Вотрен дает Люсьену де Рюбампре и Эжену Растиньяку. Есть две истории, поучает Вотрен. История официальная, которая вся состоит из лжи, все поступки человеческие объясняются в ней благородными чувствами; и есть история тайная, единственно верная, в которой цель оправдывает средства... Люди в совокупности своей - фаталисты: они поклоняются совершившемуся событию, они присоединяются к победителю. Итак, добейтесь успеха - вас во всем оправдают. Ваши поступки сами по себе ничто, все зависит от того мнения, которое составят о них другие. Соблюдайте приличия, скрывайте изнанку вашей жизни и выставляйте напоказ свои достоинства. Все дело в форме. И вот Бальзак наделяет Вотрена таким же убедительным красноречием, как и ангельскую Анриетту де Морсоф. Приходит час, и он вкладывает весь свой пыл в агрессивную критику общества. Разумеется, по законам диалектики в споре всякая мысль вызывает мысль противоположную, и, конечно, каждый персонаж должен говорить сообразно своему характеру. Но эта двойственность объясняется также и конфликтом между врожденными свойствами Бальзака и опытом его жизни. По натуре он был великодушен и нежен. В такой оценке сходятся все свидетели, не принадлежавшие к числу завистников, - все, от Готье до Гозлана. А в "Человеческой комедии" даже циники любят принимать облик мстителей. Надо согласиться с Жорж Санд, что Бальзак был "наивен и добр". Но у него имелись серьезные причины, чтобы стать пессимистом: одна - личная (его несчастья), а другая - историческая (пороки его времени). Поэтому нарисованная им картина общества должна была стать мрачной. Да он и хотел, чтобы она была мрачной. "Великие установления держатся лишь благодаря страстям". А страсть - "это чрезмерность, это зло". От времени до времени он утверждает, что в "Человеческой комедии" грехи и преступления всегда бывают наказаны. Но зачастую в его романах торжествует зло. "Надо признать, - пишет Пьер Лобрие, - что ужасные картины, созданные Бальзаком, и некоторые его персонажи, служители зла, достигают такого величия, что вызывают в нас смешанное чувство восхищения и ужаса, какое Улисс испытывал при встрече с Циклопом или Синдбад-Мореход - с чудовищами странных островов, к берегам которых приставал его корабль". И писателю нравится освещать свой зверинец адским пламенем. Иной раз он в своих произведениях терзает ангелов столь же сурово и, пожалуй, даже более сурово, чем демонов, но ведь он видел, как жизнь безжалостна к самым лучшим людям. Счастливая развязка в его глазах - один из видов "лицемерия прекрасного". Госпожа д'Эспар задумала установить опеку над своим мужем, превосходным и добродетельным человеком; эта злая женщина находит недобросовестного судью и выигрывает процесс. Растиньяк и де Марсе, у которых под честолюбием скрывается пустая и жестокая натура, будут управлять Францией, а высокие и серьезные умы - Луи Ламбер, д'Артез и Рабурден - обречены на неудачи. Молодая и благородная душа Лорансы ("Темное дело") полна негодования оттого, что ни в чем не повинного Мишю отправили на эшафот. Наполеон на поле битвы под Иеной указывает этой молодой женщине на армию, готовую к сражению: "Вот триста тысяч человек, они тоже не виновны. И что же, тридцать тысяч из них завтра умрут, умрут за родину!.. Знайте же, мадемуазель, что надо умирать во имя законов своей страны так же, как здесь умирают во имя ее славы". Бальзак отнюдь не осуждает, он констатирует. Измените форму общества - сменятся индивидуумы, стоящие у власти, но социальные виды останутся неизменными. По-прежнему будут в нем труженики, чиновники и наглецы в паланкинах. Будут новые наглецы, вот и все, а паланкины превратятся в изящные кареты. Можно ли ненавидеть Перада и Корантена? Глупый вопрос! "Зачем, говорит Наполеон, - негодовать на шпиона? Он уже не человек, у него больше не должно быть человеческих чувств; он просто колесико машины. Он лишь выполнил свой долг. Если бы подобные инструменты не были такими, какими они стали, управлять государством оказалось бы невозможно". У Бальзака даже честные люди вроде знаменитого стряпчего Дервиля снисходительны к мошенникам. Дело художественного произведения не осуждать, а верно их изобразить; надо хорошо их знать, чтобы уберечься от них или пользоваться ими, если вы человек действия. "Есть добродетели, от коих следует отвыкнуть, когда стоишь у кормила власти". Впрочем, нравственность книги зависит от нравственности читателя. Если какой-нибудь молодой человек, прочитав "Человеческую комедию", не порицает таких персонажей, как Лусто и Рюбампре, он сам себе выносит приговор такой снисходительностью. Удивительно, что Бальзак, более чем другие романисты способный вдохнуть жизнь в страшных чудовищ, глубоко разбирается в социальной значимости своих персонажей. Он задумывает образы лишь таких чудовищ, которые находят поддержку в каком-либо кругу общества. Отдельная личность существует для, него только как порождение определенной среды, определенного экономического положения, и вот почему, несмотря на то что Бальзак объявляет себя защитником трона и алтаря, марксисты относятся к нему благосклонно. Он льет воду на их мельницу. Бальзака, роялиста и реалиста, они предпочитают Эжену Сю, республиканцу и утописту, взывающему к "чуткости добрых богачей". Лучше уж Гобсек и Вотрен, чем князь Родольф из "Парижских тайн". Чтобы изобразить на сцене социальную бурю, писал Бальзак, нужны "гиганты, вздымающие волны, скрытые в самых глубоких театральных люках". А как автору удается примирить столько противоречивых нравственных принципов? Он очень мало заботится об их примирении. У него в руке кисть, и он рисует, как это должен делать каждый художник. Позднее критика займется философией Бальзака, подобно тому как аббат Берто возьмет на себя заботу о спасении его души. "Истинный поэт должен оставаться сокрытым, как Господь в центре своих миров, и быть видимым лишь через свои творения". Бальзак возвышает свои персонажи, и в лучшие минуты они могут подняться над человеческими слабостями, которые им быстро прощают, и становятся поистине величественны. Это умение подняться над предрассудками и страстями делает его произведения, несмотря на темные стороны жизни, которые в них показаны, источником силы и душевной умиротворенности. "Я заметил, - говорил Ален, - для того чтобы правильно понимать людей, нужно любить их той суровой любовью, которой учит нас Бальзак". ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЯ Ласки женщины изгоняют Музу и ослабляют яростную, грубую силу труженика. Бальзак XXXI. ТАНТАЛОВЫ МУКИ Ты непрестанно в моих мыслях, когда я бываю один; ты во мне - как мое горе, мой труд и кровь моя. Бальзак Разлука способствует кристаллизации любви, если воспоминания еще полны жизни; долгая разлука иногда отнимает у любви всю ее сущность. До 1841 года Бальзак по пять-шесть раз в год читал акафисты своей Еве, посылал ей свои книги и писал с некоторыми предосторожностями, так как Ганский мог потребовать, чтобы ему показали переписку. Госпожа Ганская читала книги и письма, отвечала с большими промежутками (раз в полгода, в десять месяцев) и, по-видимому, отдалилась от Бальзака и умом и сердцем. Не думая о возлюбленном, ставшем почти мифическим, она занималась воспитанием своей обожаемой дочери Анны - она хотела сделать девочку очень набожной и для этого изучала вместе с ней Массильона и Франциска Сальского. Бальзак с грустью чувствовал, что Чужестранка все больше отходит от него в недосягаемые дали. "Ничего не понимаю в вашем молчании, - писал он. - Вот уже сколько дней я напрасно жду ответа..." В тревоге он обратился за советом к "ясновидящей", затем к "прославленному колдуну" Балтазару - тот нагадал, что жизнь его клиента до этой поры была долгой, но победоносной борьбой и что через полтора месяца он получит письмо, от которого изменится вся его судьба. Колдуны не всегда ошибаются. 5 января 1842 года с Украины пришло письмо с черной печатью: Венцеслав Ганский скончался 10 ноября 1841 года. Бальзак был потрясен. Известие было счастливым для него, но вдове он писал со всей доступной ему тактичностью: "Что касается меня, дорогая, обожаемая Ева, то, хоть случившееся событие и дает мне возможность достичь того, чего я горячо желаю вот уже скоро десять лет, я могу перед вами и перед Богом отдать себе справедливость и сказать, что никогда в сердце у меня не было ничего, кроме полной покорности, и я ни разу не запятнал душу злыми пожеланиями. От иных невольных порывов невозможно удержаться. Часто я говорил себе: "Как легко бы мне жилось с нею!" Невозможно сохранить свою веру, свое сердце, все свое существо, не питая надежды. Два эти чувства, которые церковь считает добродетелями, поддерживали меня в борьбе. Но я понимаю сожаления, выраженные вами в письме..." Однако он - человек, который столько угадывал, - не мог угадать, что Ева искренне жалела о старике муже. Он был для нее заботливым покровителем, понятливым супругом. После его смерти ей предстояло столкнуться с ужасными трудностями. В имущественных ее делах далеко не все шло гладко. При заключении брачного контракта Ганский предоставил жене в пожизненное пользование все свое состояние, но родня мужа протестовала против этого. Грозный дядюшка, которого Бальзак называл "дядя Тамерлан", некое подобие феодального Гранде, сразу воспротивился вводу во владение. Император всея Руси не любил крамольное украинско-польское дворянство. Достаточно было какого-нибудь промаха, чтобы госпожа Ганская впала в немилость и лишилась всего имущества. Итак, Бальзаку (писала она) нельзя приехать к ней. Несвоевременный его приезд мог привести в ярость и родню Ганской, и царя. Ганская с тревогой спрашивала Бальзака, где письма, которые она писала ему. Будет ли эта объемистая переписка в безопасности, если адресат внезапно умрет? Он поклялся, что на ларец, где хранятся письма, он наклеил обращение к своей сестре Лоре, в котором отдал ей распоряжение "бросить все в огонь, ничего не просматривая". Но почему столько беспокойства, когда уже никто не имеет права ревновать? Их жизнь может быть теперь совсем простой; они были бы вместе до конца дней, как Филемон и Бавкида. Седовласая чета, муж и жена, обожающие друг друга, сидящие рядышком у камелька... "И при одной только мысли о таком блаженстве" он "плакал от умиления". Чего она боится? Того, что ей придется разделять с ним нужду? Напрасная боязнь. Он закончил одно за другим столько произведений, что мог теперь позволить себе совершить за свой счет четырехмесячное путешествие в Россию. В браке с ним ее ждет не одна лишь слава. Ведь для того чтобы стать членом трех Академий, быть избранным в парламент, ему недостает только "материальной независимости", и он добьется состояния своим трудом. Но в январе 1842 года, первого года вдовства госпожи Ганской, он, хоть и был связан договорами, работал мало и плохо, потому что Ева в этот важнейший для них момент, Ева, уже свободная от всякого контроля, не подавала о себе вестей! "Вот уже скоро месяц, как я получил счастливое письмо, а вы ни разу не написали мне за это время..." "Счастливое" письмо... Вероятно, она подумала, что у него нет такта. Он теперь давал ей, как супруг, советы о том, как ей управлять имуществом, уговаривал поскорее выдать замуж Анну (которой едва исполнилось тогда четырнадцать лет) "за человека с головой и главное - богатого" и взамен определенной пожизненной ренты уступить дочери в собственность имение. жүктеу/скачать 1.42 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|