Никколо Макиавелли. Государь: сочинения ocr: Ихтик

69

данное и надежное войско, устранять людей, которые могут или должны

навредить; обновлять старые порядки, избавляться от ненадежного войска и

создавать свое, являть суровость и милость, великодушие и щедрость и,

наконец, вести дружбу с правителями и королями, так чтобы они либо с

учтивостью оказывали услуги, либо воздерживались от нападений, - всем им не

найти для себя примера более наглядного, нежели деяния герцога.
В одном лишь можно его обвинить - в избрании Юлия главой Церкви. Тут он

ошибся в расчете, ибо если он не мог провести угодного ему человека, он мог,

как уже говорилось, отвести неугодного, а раз так, то ни в коем случае не

следовало допускать к папской власти тех кардиналов, которые были им обижены

в прошлом или, в случае избрания, могли бы бояться его в будущем. Ибо люди

мстят либо из страха, либо из ненависти. Среди обиженных им были Сан-Пьетро

ин Винкула, Колонна, Сан-Джорджо, Асканио; все остальные, взойдя на престол,

имели бы причины его бояться. Исключение составляли испанцы и кардинал

Руанский, те - в силу родственных уз и обязательств, этот - благодаря

могуществу стоявшего за ним французского королевства. Поэтому в первую

очередь надо было позаботиться об избрании кого-нибудь из испанцев, а в

случае невозможности - кардинала Руанского, но уж никак не Сан-Пьетро ин

Винкула. Заблуждается тот, кто думает, что новые благодеяния могут заставить

великих мира сего позабыть о старых обидах. Так что герцог совершил

оплошность, которая в конце концов и привела его к гибели.

Глава VIII

О ТЕХ, КТО ПРИОБРЕТАЕТ ВЛАСТЬ ЗЛОДЕЯНИЯМИ
Но есть еще два способа сделаться государем - не сводимые ни к милости

судьбы, ни к доблести; и опускать их, как я полагаю, не стоит, хотя об одном

из них уместнее рассуждать там, где речь идет о республиках. Я разумею

случаи, когда частный человек достигает верховной власти путем преступлений

либо в силу благоволения к нему сограждан. Говоря о первом способе, я

сошлюсь на два случая - один из древности, другой из современной жизни - и

тем ограничусь, ибо полагаю, что и этих двух достаточно для тех, кто ищет

примера.

70

Сицилиец Агафокл стал царем Сиракуз, хотя вышел не только из простого,

но из низкого и презренного звания. Он родился в семье горшечника и вел

жизнь бесчестную, но смолоду отличался такой силой духа и телесной

доблестью, что, вступив в войско, постепенно выслужился до претора Сиракуз.

Утвердясь в этой должности, он задумал сделаться властителем Сиракуз и таким

образом присвоить себе то, что было ему вверено по доброй воле. Посвятив в

этот замысел Гамилькара Карфагенского, находившегося в то время в Сицилии,

он созвал однажды утром народ и сенат Сиракуз, якобы для решения дел,

касающихся республики; и когда все собрались, то солдаты его по условленному

знаку перебили всех сенаторов и богатейших людей из народа. После такой

расправы Агафокл стал властвовать, не встречая ни малейшего сопротивления со

стороны граждан. И хотя он был дважды разбит карфагенянами и даже осажден их

войском, он не только не сдал город, но, оставив часть людей защищать его, с

другой - вторгся в Африку; в короткое время освободил Сиракузы от осады и

довел карфагенян до крайности, так что они вынуждены были заключить с ним

договор, по которому ограничивались владениями в Африке и уступали Агафоклу

Сицилию.
Вдумавшись, мы не найдем в жизни и делах Агафокла ничего или почти

ничего, что бы досталось ему милостью судьбы, ибо, как уже говорилось, он

достиг власти не чьим-либо покровительством, но службой в войске,

сопряженной с множеством опасностей и невзгод, и удержал власть смелыми

действиями, проявив решительность и отвагу. Однако же нельзя назвать и

доблестью убийство сограждан, предательство, вероломство, жестокость и

нечестивость: всем этим можно стяжать власть, но не славу. Так что, если

судить о нем по той доблести, с какой он шел навстречу опасности, по той

силе духа, с какой он переносил невзгоды, то едва ли он уступит любому

прославленному военачальнику, но, памятуя его жестокость и бесчеловечность и

все совершенные им преступления, мы не можем приравнять его к величайшим

людям. Следовательно, нельзя приписать ни милости судьбы, ни доблести то,

что было добыто без того и другого.

71

Уже в наше время, при папе Александре, произошел другой случай.

Оливеротто из Фермо, в младенчестве осиротевший, вырос в доме дяди с

материнской стороны по имени Джованни Фольяни; еще в юных летах он вступил в

военную службу под начало Паоло Вителли с тем, чтобы, освоившись с военной

наукой, занять почетное место в войске. По смерти Паоло он перешел под

начало брата его Вителлоццо и весьма скоро, как человек сообразительный,

сильный и храбрый, стал первым лицом в войске. Однако, полагая унизительным

подчиняться другим, он задумал овладеть Фермо - с благословения Вителли и

при пособничестве нескольких сограждан, которым рабство отечества было милее

его свободы. В письме к Джованни Фольяни он объявил, что желал бы после

многолетнего отсутствия навестить дядю и родные места, а заодно определить

размеры наследства; что в трудах своих он не помышляет ни о чем, кроме

славы, и, желая доказать согражданам, что не впустую растратил время,

испрашивает позволения въехать с почетом - со свитой из ста всадников, его

друзей и слуг, - пусть, мол, жители Фермо тоже не откажут ему в почетном

приеме, что было бы лестно не только ему, но и дяде его, заменившему ему

отца. Джованни Фольяни исполнил все, как просил племянник, и позаботился о

том, чтобы горожане встретили его с почестями. Тот, поселившись в

собственном доме, выждал несколько дней, пока закончатся приготовления к

задуманному злодейству, и устроил торжественный пир, на который пригласил

Джованни Фольяни и всех именитых людей Фермо. После того как покончили с

угощениями и с принятыми в таких случаях увеселениями, Оливеротто с умыслом

повел опасные речи о предприятиях и величии папы Александра и сына его

Чезаре. Но когда Джованни и другие стали ему отвечать, он вдруг поднялся и,

заявив, что подобные разговоры лучше продолжить в укромном месте, удалился

внутрь покоев, куда за ним последовал дядя и другие именитые гости. Не

успели они, однако, сесть, как из засады выскочили солдаты и перебили всех,

кто там находился. После этой резни Оливеротто верхом промчался через город

и осадил во дворце высший магистрат; тот из страха повиновался и учредил

новое правление, а Оливеротто провозгласил властителем города.