Николай николаевич яковлев. Цру против СССР
жүктеу/скачать 1.91 Mb.
|
5Первую годовщину своего выдворения из Советского Союза Солженицын ознаменовал выпуском в Париже книги мемуарного жанра "Бодался теленок с дубом. Очерки литературной жизни". С ее страниц предстает отталкивающий образ Солженицына - лицемера и ханжи. Отчего саморазоблачение? Его можно должным образом понять, только "вписав" его в тактику "психологической войны". Уже говорилось о необыкновенных откровениях Редлиха весной 1975 года. В то же время появился и солженицынский "Теленок". Совпадение не случайное. Теперь и ЦРУ спешит с новым большим отчетом о работе своего литературного подрядчика. Читайте, смотрите, вот наши достижения, вот как мы ведем "психологическую войну"! Без преувеличения можно сказать, что эта книга отражает видение советской действительности глазами ЦРУ. В директивном документе ЦРУ-НТС, оценивавшем обстановку в СССР на рубеже шестидесятых и семидесятых годов, говорится о якобы существующем "подполье верхнего этажа" и "подполье нижнего этажа". "Пуповина, связывающая эти два "подполья", - группы и фигуры, вышедшие на поверхность и ставшие известными стране... так... для "нижнего" характерна фигура Солженицына... " Набивая себе цену в глазах ЦРУ, он с величайшим бахвальством рассказывает, как пытался соорудить антисоветское подполье: "С кем-то знакомство, через него другое, там - условная фраза в письме или при явке, там - кличка, там - цепочка из нескольких человек - просыпаешься однажды утром: батюшки, да ведь я давно подпольщик!" В порядке отчета и поучения единомышленников он подробно описывает свою тактику при попытках протащить антисоветские пасквили в советскую же печать. С сокрушением сердца он убедился, что использовать средства массовой информации Советского государства для спекуляций по поводу культа личности не удастся. Лагерная тема утрачивала полезность как средство подрывной работы. Значит, нужно, и не мешкая, менять тактику. Печатать сочинения на эту тему на Западе. Шло лето 1968 года. Закончен "Архипелаг Гулаг", по замыслу Солженицына, самое грозное оружие против Советского Союза. То был отнюдь не плод единоличного творчества, а обобщение усилий как государственных ведомств США, так и индивидуальных антикоммунистов. Как название, так и тематика подготовлены соответствующими изысканиями. В 1946-1950 годах госдепартамент и АФТ составили карту ГУЛага, которую в 1951 году издали массовым тиражом. В сентябре 1954 года госдепартамент издал официальный отчет "о принудительном труде" в СССР. На долю Солженицына оставалось обобщить все эти материалы и поставить на них свое имя, то есть персонифицировать их в интересах ведущейся ЦРУ "психологической войны". Зададимся одним вопросом: если уже в 1968 году было изготовлено это "оружие", по мнению Солженицына, да и наверняка ЦРУ, страшной, пробивной силы, то почему публикация на Западе состоялась более чем через пять лет? 2 июня 1968 года, пишет Солженицын, "Архипелаг" закончен, отснята пленка, свернута в капсулу... Отправление будет авантюрное, с большим риском... Неудачные случайности, затрудняющие отправку... узналось об удаче. Свобода! Легкость! - почти как юмор, летним пухлым, но не грозным облаком прошла большая против меня статья "Литературки" (26.6.68). Я быстро проглядываю ее, ища чувствительных ударов - и не находил ни одного! Никто не углядел моего уязвимого места: что против печатанья "Круга" ("В круге первом". - Н. Я.) - я ведь не возразил, не протестовал - почему?.. Не тот борец, кто поборол, а тот, кто вывернулся". Напрасно Солженицын кривляется и поносит всех. Тогда к нему относились как к начинающему, спотыкающемуся, но все же литератору. Кто мог быть посвящен в его тайные дела! С ним спорили, не соглашались, но делали это в рамках нормальных взаимоотношений порядочных людей. Да, мудрено было рассмотреть под маской "страдальца" человека с уголовной психологией. Солженицын прекрасно понимал это и всеми силами старался подольше носить эту маску. "Значение подполья, - поучает НТС, - не в его количественном размере, а в его политическом качестве". Отсюда вытекает "признание допустимости, а зачастую необходимости маскировки". Выход "Архипелага" тогда означал бы, что маска сорвана, а у Солженицына были новые обширные планы. Иные склонны были считать, что Солженицыну покоя не дает лагерная тема, а он думал совершенно о другом. 1968 год для него был определенным рубежом: "Я как раз перешел тогда через пятьдесят лет, и это совпало с чертой в моей работе: я уже не писал о лагерях, окончил и все остальное, мне предстояла совсем новая огромная работа - роман о 17-м годе (как я думал сперва, лет на десять)". Это "главная" работа, по сравнению с ней все написанное - так, мелочь, для получения известности, пусть скандальной. Нехватку литературных произведений, какие бы они ни были, ЦРУ и Солженицын решают компенсировать получением Нобелевской премии. На страницах книги он повторяет то, что твердил тогда ежедневно в своем кругу и что немедленно доходило до ЦРУ: "Мне эту премию надо! Как ступень в позиции, в битве! И чем раньше получу, тем тверже стану, тем крепче ударю!.. Дотянуть до нобелевской трибуны и грянуть!" Причем в бесконечных беседах с радетелями с Запада он устанавливает и срок искомой премии: "Для меня 70-й год был последний год, когда Нобелевская премия еще нужна была мне, еще могла мне помочь. Дальше уже - я начал бы битву без нее". Почему именно год 1970-й? А потому, что на 1971 год падает выход "Августа четырнадцатого" - первого тома задуманного им романа. Следовательно, опубликоваться надо было уже в ореоле нобелевского лауреата. И кто бы мог подумать? В 1970 году Солженицын поучил Нобелевскую премию по совокупности опубликованных к тому времени произведений. Поразительно! Чудо из чудес, недоступное человеческому разумению. Да, цело обстоит только так и не иначе, объясняет Солженицын, "только теперь, нет, только сегодня я понимаю, как удивительно вел бог эту задачу к выполнению". Если так, тогда какие могут быть вопросы - претензии только к исключительно высшим силам, сделавшим шведских господ своим орудием. Припомним еще и ЦРУ... Итак, по горячим следам за премией грянул "Август четырнадцатого", который далеко не оправдал надежд сочинителя. Он прояснил его кредо - антипатриотизм, авторитаризм и прочее. Когда появились негодующие рецензии и отрицательные отзывы, Солженицын не мог не заключить: "Уже с "Августа" начинается процесс раскола моих читателей, потери сторонников, а со мной остается меньше, чем уходит. В первых вещах я маскировался... Следующими шагами мне неизбежно себя открывать". Нобелевская премия не смогла ввести в заблуждение честных людей. Вылазка с "Августом четырнадцатого" провалилась. Они, сочинитель и покровители, перепугались, что это повлечет последствия для распоясавшегося антисоветчика, посему аккредитованные в Москве корреспонденты "Нью-Йорк Таймс" Г. Смит и "Вашингтон пост" Р. Кайзер встретились с Солженицыным, дабы взять у него интервью. Встречу обставили в ужасающе конспиративном духе - надо было показать не меньше как всему миру, что увидеть сочинителя иностранцам - "подвиг". Идиотизм всего последовавшего можно передать разве словами одного из "героев" тайной беседы - Р. Кайзера. В своей книге, впервые вышедшей в США в 1976 году, Кайзер с убийственной серьезностью открылся: "В то время дело представлялось опасным и вызывало немало опасений. Мы не знали, что нас ожидает высылка казалась вполне возможной и что ожидает Солженицына. Вот как я записал все это три года назад, слегка отредактировав спустя три года. Нам сказали взять с собой магнитофоны и фотоаппараты, чтобы запечатлеть интервью и Солженицына с семьей для потомства. Нас предупредили: идти, не привлекая внимания. Я завернул магнитофон и фотоаппарат в старые номера "Правды" и сунул в авоську, какие русские обычно носят в кармане. Я надел джинсы и потертую рыжую куртку, которые обычны среди московских студентов, и вышел из квартиры в десять утра. Сначала я отправился в американское посольство сообщить о своих намерениях консулу. Об этих мерах предосторожности мы договорились заранее. Если мы не дадим знать о себе к семи вечера (сообщил я консулу в записке, которую передал ему через стол), он должен обратиться с официальным запросом. Мы оба находились в Москве только семь месяцев и все еще не были уверены в нашем статусе. Мы принимали эти меры предосторожности, зная, что никогда не простим себе, если что-нибудь произойдет. Нужны или полезны они были - открытый вопрос. Из посольства я направился в магазин, где запасся двумя булками. Затем, как было договорено, я поехал, меняя автобусы, чтобы выяснить, нет ли за мной слежки. Ничего подозрительного. Я встретился с Риком (Смитом) на углу у дома Солженицына на улице Горького, и мы подошли в подъезду. Тут мы увидели милиционера, стоявшего у входа... Мы выскочили из двора, обошли квартал и через пять минут подошли к подъезду с другой стороны... Милиционер ушел. Вошли в подъезд, перед нами дверь квартиры Солженицына. Но тут у лифта стояла женщина. Мы немного подождали, пока она вошла в лифт. Тогда мы позвонили. Загремел засов, и слегка открылась дверь на цепочке. За ней растрепанная борода. Он внимательно осмотрел нас и впустил. Он волновался не меньше нас, и потому нам пришлось представляться дважды... В квартире были задернуты шторы... Он вручил нам пачку бумаг, оказавшихся "Интервью с "Нью-Йорк таймс" и "Вашингтон пост"... Мы поняли, что его не интересуют наши вопросы. Он намеревался сам провести интервью с собой. Рик разнервничался. Он всегда опасался, что мы попадем в ловушку - будем делать то, что нужно Солженицыну, а не нам". С некоторым трудом пронырливые журналисты убедили Солженицына принять их правила игры. Последовала четырехчасовая беседа, во время которой все трусили изрядно. Дело было сделано. Смит и Кайзер вышли, уселись в машину, которую жена одного из них подогнала и оставила поблизости. Скорее от опасного места! Но при развороте - резкий удар - в машину врезалось такси... "Я услышал крик Рика: "Хватай все и беги, беги, беги!" Об этом же подумал и я, и, схватив наше оборудование, бесценный единственный экземпляр интервью, я ринулся из машины, прыгнул в троллейбус и был таков!" - завершает Кайзер описание памятного дня. Очень скоро журналисты выяснили, что авария отнюдь не была "подстроена"[17]. Вот так организовывались контакты Солженицына с представителями "свободного" мира. Последние прекрасно понимали, что злоупотребляют своим официальным положением, определенно занимаются отнюдь не похвальным делом. Впрочем, каждому свое. Мелкотравчатые газетчики выполняли посильные задания, а серьезные люди в Вашингтоне делали то, что по плечу только им. ЦРУ бросает в бой стратегический резерв. На рубеже 1973-1974 годов на Западе печатается "Архипелаг". ЦРУ затевает оглушительную пропагандистскую кампанию. Книга не имеет ни малейшего отношения к литературе, это очередной ход в "психологической войне". Солженицын с головой окунается в политику самого дурного пошиба, действуя как опытный провокатор. Опьяненный Нобелевской премией, он вознесся: "Вот когда я могу как бы на равных поговорить с правительством. Ничего тут зазорного нет: я приобрел позицию силы - и поговорю с нее. Ничего не уступлю сам, но предложу уступить им". С неописуемой заносчивостью он выдвигает различные требования в трескучих заявлениях, печатающихся на Западе и передающихся по радио на русском языке в Советский Союз. Теперь он с гордостью признается, что давно наладил тесные контакты с "радиоголосами" на Западе. Что бы ни передавал им Солженицын, моментально включалось в радиопередачи на СССР. Он из кожи лезет, чтобы мобилизовать, поднять Запад на антисоветскую кампанию. Неотступная мысль "у меня: как Запад сотряхнуть". Любыми путями подрывать Советский Союз изнутри, а тем временем антисоветская кампания будет набирать силу. Покончить с таким положением, когда "Запад перед ними едва ли не на коленях". Поток инсинуаций и клеветы Солженицына был поддержан реакционными органами печати и радио. Солженицын самодовольно подводил итоги: "Еще не успели высохнуть мои интервью и статья с горькими упреками Западу за слабость и бесчувственность, а уже и старели: Запад разволновался, расколыхался невиданно". Он даже находит, что развернувшаяся кампания по силе "была неожиданной для всех - и для самого Запада, давно не проявлявшего такой массовой настойчивости против страны коммунизма". Насчет "массовой" он, конечно, преувеличил, но действительно в дело были употреблены немалые пропагандистские и финансовые возможности, которыми располагают ЦРУ и другие западные спецслужбы. Действия Солженицына имели своим логическим результатом то, что он был выдворен из пределов Советского Союза к тем, кто содержит его. жүктеу/скачать 1.91 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|