Отто скорцени секретные задания рсха
жүктеу/скачать 0.76 Mb.
|
| ***
К концу августа назрела очередная катастрофа на Восточном фронте. Казалось, войска на Южном фронте, в Бессарабии и Румынии, уже не держатся на плаву и вот-вот исчезнут в пучине сокрушительного вала русских армий. С мучительным волнением следили мы за изменениями на карте, и данные разведки свидетельствовали о том, что острие наступления русских дивизий направлено на Румынию. Страшная угроза нависла над многочисленными потомками немецких колонистов, поселившихся в этой стране несколько столетий назад. В начале сентября из ставки фюрера пришел следующий приказ: "Немедленно сформировать два взвода для срочной операции. Необходимые транспортные самолеты уже подготовлены. Задачи отрядов: заблокировать перевалы в Карпатах, создать разведывательные группы в занятых врагом регионах. Вывести из строя средства связи русских, помочь в организации и ускорении эвакуации граждан немецкой национальности". Итак, еще одно сверхсрочное задание, еще одно решение, принятое в последнюю минуту. А ведь залог успеха операций коммандос в долгой и тщательной подготовке. Но что поделаешь за неимением лучшего? Такова наша служба. Младший лейтенант Г., по моему мнению, лучше всего подходил на роль командира ударного отряда, состоявшего из нескольких унтер-офицеров инженерных войск и дюжины солдат, в совершенстве владевших румынским языком. С величайшей поспешностью укомплектовав отряд всем необходимым, мы проводили его в неизвестность. Эти слова точно соответствуют действительности, поскольку обстановка менялась с каждым часом. К счастью, нам пришла мысль предварительно выслать самолет-разведчик к намеченному ставкой фюрера месту высадки. Так в последнюю минуту узнали, что аэродром в Темешваре, где следовало высадиться отряду Г., уже оккупирован русскими. Поэтому наши транспортные самолеты вылетели к запасному аэродрому, который удерживали войска Флепса. Выгрузив снаряжение, отряд разделился на четыре группы, которым предстояло удерживать карпатские перевалы. В тот момент вообще нельзя было сказать ничего конкретного о германских армиях в этом регионе: русские полностью овладели инициативой, наступали и наступали, тесня наши войска, разрозненные, потрепанные и деморализованные. Тем не менее мои коммандос на много дней заперли ряд карпатских перевалов, пресекая все попытки русских прорваться через горные хребты и помогая эвакуироваться группам немецких граждан. Отчаявшееся люди были до исступления перепуганы. Но в боях силы наших групп таяли. Лейтенант Г, со своими людьми, переодетыми в румынскую форму, сумел в последний момент незаметно покинуть перевал и встречал русские войска в Кронштадте. Вставив в дула автоматов цветы, они "приветствовали победное наступление Красной Армии". Но потом улыбнувшаяся было удача изменила им: едва они миновали передовые русские части, пытаясь зайти в тыл врага, как их разоблачили. Русские, которым очень досаждало сопротивление наших групп, обошлись с ними жестоко: раздели почти донага и привязали к горным уступам у перевала, через который уже сплошным потоком тянулись их войска. Каким-то чудом Г, удалось вырваться и бежать. Проделав изнурительный многокилометровый путь с простреленной ногой, он укрылся на болоте. На следующую ночь ему посчастливилось незамеченным переползти линию фронта, который командование кое-как восстановило, воспользовавшись передышкой, добытой кровью моих коммандос. Благодаря полученным от них же сведениям о передвижениях противника нашим войскам удалось несколькими днями раньше спасти от полного окружения целую дивизию, сражавшуюся около Гьергиоти, Дело в том, что другие наши группы после значительных потерь оставили перевалы, прошли по прифронтовым тылам русских и собрали обширную и точную информацию о численности и приготовлениях противника. Операции такого рода мне очень нравились. Зачастую несколько малочисленных групп, сформированных из людей умелых и исключительно решительных, добивались результатов почти невероятных. К сожалению, успех подобных затей был лишь слабым проблеском на мрачном, грозном фоне. Доклад унтер-офицера Г., командовавшего одной из групп, добавил особо зловещие тона в эту совершенно безрадостную картину: в Румынии, по ту сторону Карпат, группа встретила отряд противовоздушной обороны численностью около двух тысяч. Его подразделения, отлично экипированные и располагавшие скорострельными зенитными орудиями, остановились в небольшой лощине рядом с крупной магистралью и, не зная, что делать, просто ждали. По сути дела, они сдались даже до появления русских. Из двух тысяч человек только триста решили присоединиться к войскам и пробиваться через линию фронта. Остальные предпочли остаться здесь и глупо, пассивно ждать, не имея более воли с боями прокладывать дорогу к своим позициям. Они собирались сдаться первому советскому военному патрулю. И подобное случалось десятки, сотни раз на всем протяжении Восточного фронта. Доказывали ли эти примеры, что моральный дух германских солдат пал окончательно, что наши войска и думать забыли о возможности победы? Или дело просто в "русском психозе", который являлся следствием полного физического и нервного истощения? Тогда я еще горячо надеялся, что это не конец, хотя не мог перебороть чувства тревоги. МРАЧНЫЙ ЗАКАТ 10 сентября 1944 года (в то время в Фридентале работали над реорганизацией новых батальонов — их следовало превратить в войска, которым по плечу любые задачи) пришел вызов в ставку фюрера. К тому времени "Волчье логово" находилось уже не так далеко от передовой, всего в нескольких десятках километров. В этой агломерации, представляющей собой главный штаб германских войск, появилось новое убежище под названием "Фюрербункер" — огромнейший сводчатый блок из армированного бетона с толщиной стен семь метров. Система подачи воздуха функционировала недостаточно хорошо, и потому трудно было долго оставаться в бункере; не просохший еще бетон выделял неприятные, тяжелые испарения. Напротив, большая центральная казарма выглядела более уютно и приветливо: широкие проемы окон, в просторных комнатах чистота и порядок. Именно здесь в два часа дня и в десять вечера ежедневно шли военные совещания, на которых вкратце докладывалась ситуация и принимались важнейшие решения. Сразу по приезде — было около десяти часов утра — генерал Йодль объяснил, что мне предстоит в течение нескольких дней ассистировать при рассмотрении вопросов, касающихся положения на южном участке Восточного фронта. Кроме того, именно в этом секторе мне предстояло провести миссию чрезвычайной важности. Хотя я участвовал только в совещаниях, посвященных лишь части Восточного фронта, нетрудно было уяснить, что военные власти изрядно запутались. "Верховное командование" в действительности уже не командовало Восточным фронтом. Впрочем, на других фронтах, включая Балканы, оно непосредственно руководило оперативными штабами. Более того, флот и Люфтваффе направляли в соответствующие штабы вермахта офицеров связи с ежедневными докладами. Адольф Гитлер являл собой единый координирующий центр высшей инстанции, с тех пор как взял на себя командование всеми родами войск — непосильная ноша, с которой не справится даже сверхчеловек. Оказавшись в большом зале казармы, я не имел достаточно времени представиться генералам и офицерам этого штаба, поскольку почти сразу прозвучала команда и мы застыли в положении "смирно". В сопровождении маршала Кейтеля и генерала Йодля в зал вошел фюрер. Я смотрел на него со страхом, если не сказать с ужасом, с трудом находя знакомые черты того образа, который хранился в моей памяти. А ведь в последний раз я видел его прошлой осенью, с той встречи не минуло и года. К нам приближался человек бесконечно усталый, согбенный, ужасно состарившийся; и даже его голос, прежде сильный и высокий, порой сбивался на хрип, звучал слабо и устало. Не источила ли его та же тайная боль, что мучила и меня? Левая рука заметно дрожала, когда он не придерживал ее правой. Следствие покушения 20 июля? Или фюрера сломил страшный груз ответственности, которую он добровольно взвалил на себя и нес один все эти годы? Я не мог удержаться от вопроса, откуда этот старик умудрялся черпать энергию, необходимую для осуществления подобных задач? Адольф Гитлер пожал руки нескольким офицерам, встречавшим его у двери, сказал несколько любезных слов и мне, а затем приказал приступать к докладам. Два стенографиста заняли места в конце центрального стола. Все офицеры остались стоять; возле стола фюрера, на котором лежали лишь цветные карандаши и очки, была скромная табуретка, но он лишь изредка присаживался на несколько минут. Генерал Йодль изложил ситуацию. Мы следили за его объяснениями по огромной карте, разложенной на центральном столе. Номера дивизий, армейских корпусов, танковых полков мелькали бесчисленной чередой. Здесь русские атакуют, но мы можем их оттеснить. Там они проделали широкую брешь, которую мы в состоянии уменьшить контрударом таких-то частей. Я был поражен тем, сколько деталей фюрер держит в голове, чувствует сердцем: количество танков на том или ином направлении, запасы горючего, силу тех или иных резервов и т.д. На память перечислял недавно присвоенные кодовые названия, пояснял на карте свои распоряжения. Ситуация сложилась тяжелая. Фронт находился рядом с границей между Венгрией и Румынией. Имея за плечами немалый опыт, я не мог отделаться от сомнений. Способны ли перечисленные дивизии сражаться? В каком состоянии находится их артиллерия, транспортные средства? Сколько танков, самоходных орудий повреждено или попросту утрачено со времени подачи докладов, которыми располагает ставка? Сегодня по-настоящему важных решений не будет, шептались около меня офицеры штаба. Эти слова напомнили мне, что здесь, на вершине военной иерархии, мыслят только армиями и группами армий. Когда настал черед представителя Люфтваффе делать свой доклад, у меня возникло ощущение, будто что-то не так. Фюрер выпрямился и сухим тоном приказал докладчику точно и коротко излагать сведения. Это значило, что Люфтваффе, некогда столь милое его сердцу, вышло из фавора! В результате экскурс офицера показался блеклым, лишенным некоего пыла. Резким взмахом руки фюрер прервал его и отвернулся. Генерал Йодль сделал мне знак выйти, поскольку теперь предстояло обсуждать ситуацию на других фронтах. В соседней комнате я задержался поболтать с несколькими офицерами штаба. Смакуя вермут, предложенный ординарцами, мы заговорили о Восточном фронте. В Варшаве польская подпольная армия сопротивления подняла восстание, по всему городу развернулись жестокие бои. Южнее сложилась еще более напряженная ситуация: сведения из этого сектора говорили о близкой катастрофе. Мы не можем честно сказать все это фюреру, признался один из моих собеседников. Остается как-нибудь выкрутиться из этой заварухи, ни о чем ему не докладывая. А тремя днями позже меня забыли выпроводить из зала до обсуждения положения на других фронтах. Докладчик не мог далее обходить молчанием варшавскую проблему. Гитлер, только что присевший у своего стола и взявший в руки карандаши, вмиг вскочил. — Почему не доложили об этом раньше? — вскричал он и в ярости так швырнул карандаши об стол, что их обломки шрапнелью разлетелись по залу. Все сконфуженно молчали, тогда как фюрер дал выход своему гневу, распекая высшее руководство всех родов войск. У меня же возникло неодолимое желание сделаться маленьким и незаметным. Не в силах преодолеть чувство страха, я мечтал оказаться за тридевять земель. Часто ли он устраивает подобные головомойки начальству в присутствии подчиненных? Гитлер вдруг угомонился и обратился к какому-то генералу с уточняющими расспросами. Какими дополнительными резервами мы располагаем в этом регионе? Смогут ли войска вовремя получить боеприпасы? Имеются ли поблизости крупные подразделения инженерных войск? И вот уже началась сложная, кропотливая работа по исправлению ситуации. Следовало собрать все имеющиеся резервы, точно определить первоочередные задачи, чтобы быстро подавить мятеж. В который раз одно и то же: напрягая последние силы, залатать очередную брешь. Во второй половине дня я встретил офицеров, с которыми познакомился в приемной фюрера, поинтересовался обстановкой. Новые известия отнюдь не радовали. Единственное приятное событие, словно легкий просвет меж тяжелых, мрачных туч: прогуливаясь по дорожкам парка, я нос к носу столкнулся с летчицей Ганной Райч. Как выяснилось, она сопровождала шевалье фон Грейма, одного из высших руководителей Люфтваффе, и пригласила меня в их домик. Засидевшись там до полуночи, я добирался ощупью до своего особнячка "для особых гостей". В просторной гостиной Ганна представила меня шевалье фон Грейму: по его лицу с Тонкими, благородными чертами пролегали глубокие морщины, резко выделяющиеся на фоне белых как снег волос. Беседа без банальных предисловий сразу коснулась "горячей" темы: война и Люфтваффе. Он объяснил причину своего вызова в ставку: фюрер хотел освободить маршала Геринга от обязанностей командующего Люфтваффе и назначить на этот пост фон Грейма. В настоящее время Геринг, используя свой авторитет, по-прежнему сохранял за собой ведущую роль, однако фон Грейм настаивал на своем единоначалии. В данный момент вопрос оставался открытым, так как Гитлер еще не принял решения. Это правда, что Люфтваффе почивает на лаврах, заслуженных в 1939 — 1940 годах, не задумываясь о будущем. Слова Геринга о том, что "наша авиация самая лучшая, самая быстрая и самая отважная в мире", не способны сами по себе обеспечить победу в воздухе, с горечью отметил фон Грейм. Затем он подробно описал нынешнее плачевное состояние дел в авиации, чему я уже не удивился, но обратил внимание, что генерал еще не потерял надежду, уповая на новые реактивные истребители, которые вот-вот должны были поступить на вооружение. Возможно, с помощью этих самолетов мы отразим бесчисленные налеты вражеских бомбардировщиков и вернем себе превосходство в воздухе. Впрочем, по моим соображениям при всем старании не удалось бы обеспечить пилотов достаточным количеством новых машин в сжатые сроки. Вспомнив, что разработка такого самолета началась еще в 1942 году, я подумал, что, возможно, идее германского реактивного истребителя в истории этой войны уготовано место в главе "Слишком поздно". МИССИЯ В ВЕНГРИИ Три дня спустя, после вечернего совещания, фюрер сделал мне знак остаться. Он также задержал фельдмаршала Кейтеля, генерала Йодля, Риббентропа и Гиммлера, который — случай исключительный — тоже в тот день присутствовал. Мы устроились в креслах вокруг небольшого стола, и Адольф Гитлер в нескольких словах изложил последние события на юго-восточном направлении. Фронт, который только сейчас удалось стабилизировать вдоль венгерской границы, надо удержать любой ценой, ибо в этом огромном выступе находился миллион немецких солдат, которые в случае внезапного прорыва неминуемо окажутся в плену. — Так вот, — продолжал фюрер, — мы получили конфиденциальные донесения, что регент-правитель Венгрии адмирал Хорти пытается установить контакты с врагом, желая договориться о сепаратном мире. Успех его замыслов означал бы гибель нашей армии. Хорти хочет найти согласие не только с западными державами, но также и с Россией, которой он предложил полную капитуляцию. Вы, майор Скорцени, подготовите военный захват будапештского замка на горе Бургберг. Начнете эту операцию, как только мы получим сведения, что регент намерен отказаться от своих обязательств, вытекающих из его союзнического договора с Германией. Похоже, что Генеральный штаб подумывает о высадке парашютистов или, возможно, о приземлении нескольких самолетов на саму эту гору. На время вашей миссии вы поступаете в распоряжение нового командующего нашими войсками в Венгрии генерала Н. Однако приготовления начнете сегодня же, поскольку штаб у Н, еще только формируется. Чтобы помочь вам преодолеть все трудности, какие могут встретиться, я дам вам письменный приказ, который предоставит вам очень широкие полномочия. Генерал Йодль прочитал мне список подразделений, вверяемых под мое начальство: батальон парашютистов Люфтваффе, 600-й батальон парашютистов и батальон мотопехоты, сформированный из курсантов офицерского венского училища Нойштадт. К тому же из Вены будут переведены две эскадрильи транспортных планеров и поставлены под мое командование. — Вы получите также на время операции самолет из эскадрильи, приданной Генеральному штабу фюрера, и будете пользоваться этим транспортным средством для ваших личных передвижений, — заключил Йодль. Еще несколько минут Гитлер беседовал с Риббентропом по поводу донесений, присылаемых немецким посольством в Будапеште. Согласно последним депешам, положение следует считать "очень напряженным"; венгерское правительство явно желает покинуть лагерь стран Оси. Затем фюрер подписал мой мандат и, протягивая мне, добавил: — Я рассчитываю на вас и на ваших людей. Затем он удалился. Немного позже ушли остальные, оставив меня в одиночестве. Проглядывая наскоро документ, я поразился, что буду располагать практически неограниченными полномочиями. На листе большого формата типа "государственная бумага", где в верхнем левом углу золотым рельефом был выбит орел со свастикой, а наверху готическими буквами написано: "Фюрер и канцлер рейха", я читаю: "Майор запаса Отто Скорцени назначен мною к выполнению личного и конфиденциального приказа высочайшей важности. Прошу все военные и гражданские службы оказывать майору Скорцени всевозможную помощь и подчиняться всем его требованиям". Под этими словами — подпись главного человека в Германии, начертанная неверной рукой. На какой-то миг я подумал, что с таким карт-бланшем я мог бы по своей прихоти поставить весь рейх с ног на голову. Затем решил, что буду пользоваться им как можно меньше. Ведь я уже научен, что следует опасаться слепого подчинения штабных чинов, которым показывают "высочайший приказ". Я предпочитал полагаться на понимание и на сознательную помощь тех, к кому должен буду обратиться. Сейчас уже два часа ночи, но, прежде чем ложиться спать, хочу сделать свои первые распоряжения. К счастью, двумя днями раньше я предусмотрительно телеграфировал приказ о боевой тревоге одной из своей бригад, бывшему мотопехотному батальону ј502. Теперь я прошу соединить меня с капитаном фон Фолькерсамом и отдаю ему приказания: — Алло, Фолькерсам. Мне только что поручили крупномасштабную операцию. Потрудитесь записать: первая рота, усиленная несколькими отборными солдатами, сегодня утром, ровно в восемь, грузится в самолет на аэродроме Гатов. Пусть возьмут тройной запас патронов, и добавьте полное снаряжение для четырех взводов подрывников. Каждому человеку дайте запас съестного на шесть суток. Роту поручите лейтенанту Хунке. Место назначения знает командир эскадрильи транспортных самолетов. Я сам в тот же час вылечу отсюда и примерно в десять прибуду на заводской аэродром Хейнкеля, что неподалеку от Ораниенбурга. Приезжайте за мной. Мы, то есть вы, Остафель, Радль и я, отправляемся в полдень. Вопросов нет? Прекрасно. И до скорого. Несколько часов отдыха, и я уже лечу на борту "Хейнкеля-111". Созерцая пейзаж, думаю о тех последствиях, которые неминуемо вызовет предательство венгров. Ставка в игре, которую мне, возможно, придется играть, огромна: целая армия — миллион человек, чье положение станет весьма шатким, чтобы не сказать отчаянным, в том случае, если венгерские дивизии в Карпатах прекратят огонь или, что еще хуже, перейдут на сторону врага. И если к тому же мы потеряем и Будапешт, центральный узел наших коммуникаций, то это будет невообразимая катастрофа. О, только бы мне успеть! Внезапно я вспоминаю о тех транспортных планерах, что фюрер предоставил в мое распоряжение. И еще два батальона парашютистов. Как же все-таки эти господа из генерального штаба представляют себе операцию парашютистов против Замка на Горе — не говоря уже о сумасбродной затее приземлить планеры на вершине утеса? Оказывается, я неплохо знаю Будапешт: единственное место, где в крайнем случае можно было бы осуществить подобный замысел, — это огромный плац, называемый, один Бог знает почему, Кровавым полем. Однако если венгры переметнутся на сторону врага, то нас могут совсем запросто смести еще до того, как мы успеем собраться в группу — перекрестным огнем с самой горы, которая там совсем близко, и с зданий, окружающих эспланаду. Возможно, все-таки удастся приземлить несколько ударных отрядов... Ладно, посмотрим все на месте. В условленный час я прибываю в Ораниенбург, где меня ждет Фолькерсам. Он сообщает, что моя первая рота уже отбыла в Вену, место сбора различных частей, вверенных под мое командование. На машине мы заскакиваем в Фриденталь, чтобы забрать личные вещи, а затем, в сопровождении Радля и Остафеля, вылетаем в австрийскую столицу. В нашем багаже мы везем ящик новейшей взрывчатки, недавно поступившей из армейских лабораторий. Это достаточно удобное сиденье, если только все время не думать о встрече с вражеским самолетом, а это вполне реально, учитывая активность союзнической авиации над Германией. Один снаряд по ящику — и все взлетает на воздух! Но, по правде говоря, мы слишком заняты нашими планами, чтобы думать об этом. Единодушно решаем моторизовать все наши части. Так что впереди славные схватки со службой распределения транспорта. Мы знаем, как тяжело сейчас отыскать грузовики. Восточный фронт, а в последние несколько месяцев уже и Западный поглотили их в таком количестве, что даже самая мощная в мире промышленность не смогла бы заполнить эти бреши. Однако в Вене всего за три дня нам удается уладить все трудности. А я еще и устроил в Нойштадте смотр моему пехотному батальону, насчитывающему тысячу юнкеров — отличная команда отборных молодцов, движимая исключительным боевым духом. Парашютисты Люфтваффе уже прибыли в Вену, равно как и батальон парашютистов СС, доставленных с Восточного фронта. Люди из Люфтваффе находятся в прекрасном состоянии, офицеры рвутся в бой, но вот эсэсовцы выглядят не очень хорошо: в предшествующие недели их жестоко потрепали в боях. Кстати, это тот же самый батальон, что в июне 1944 года участвовал в операции против Тито. Как только мы уладили многочисленные сложности, связанные с моторизацией и оснащением наших частей, я отправляюсь в Будапешт в сопровождении Радля. Пора уже ознакомиться с положением на месте. Запасшись документами на имя некого "доктора Вольфа", облаченный в отличный гражданский костюм, я представляюсь в венгерской столице некому господину Икс, которому меня сердечно рекомендовал наш общий друг. Этот славный человек встречает меня с распростертыми объятиями, с гостеприимством, достойным лучших венгерских традиций. Он даже сам переезжает, оставляя мне в пользование свою квартиру, включая лакея и кухарку! Мне стыдно в этом признаваться, но никогда за всю свою жизнь я не жил так хорошо, как в эти три недели, — и это на пятом году войны! Да мой хозяин еще бы и обиделся, если бы я питался более скромно! Тем временем в Будапешт прибывает и мой непосредственный начальник генерал Н. Он пытается прежде всего сформировать работоспособный штаб: поскольку у него не хватает офицеров, я одалживаю ему Фолькерсама и Остафеля. Чтобы приготовиться к любой неожиданности, мы вырабатываем план боевой тревоги для всех немецких войск в Будапеште и вокруг него: этот план должен обеспечить нам в случае заварухи контроль над железными дорогами, вокзалами, телефонными и телеграфными узлами. Наши тайные службы уже сумели установить, что сын регента Никлас фон Хорти только что имел первую встречу, естественно сверхсекретную, с эмиссарами Тито. Венгры явно пытаются через югославских партизан установить контакт с советским Верховным Командованием, чтобы договориться о сепаратном мире. Таким образом, на этот раз данные Генерального штаба фюрера оказываются точны. Во время совещания с начальниками служб разведки мы решаем установить наблюдение за действиями Ники Хорти, заслав в его окружение нашего агента. И вот один хорват, имеющий хорошие связи в правительственных кругах, очень быстро завоевывает доверие как югославов, так и сына Хорти. И мы узнаем, таким образом, что очень скоро уже сам регент примет участие в ночном собрании заговорщиков. Эта новость нам особенно неприятна, ибо в наши планы вовсе не входит, чтобы глава государства был лично замешан в этом деле. Однако заботу о том, чтобы найти здесь какое-то решение, я оставляю на тайные службы и полицию, у меня есть другие заботы. Всякий раз, когда моя машина взбирается по склонам Будберга — я бываю то у нашего военного атташе, то у нашего посла, а то и у главнокомандующего, моя тревога усиливается, ибо я все еще не вижу, каким образом я смог бы, если потребуется, овладеть этим высоким холмом, который представляет собой некую естественную крепость. Хотя приказ фюрера составлен в достаточно общих фразах, я вижу, что предотвратить переход Венгрии к неприятелю можно будет лишь в ходе военной операции против правительственного квартала и Замка. Эта операция начнется автоматически при первом же проявлении враждебности к Германии со стороны мадьярских властей. Итак, я поручаю Фолькерсаму, скрупулезно изучить все планы города, какие он сумеет раздобыть, и дополнить свои теоретические знания многочисленными экскурсиями по улицам интересующего нас квартала. И вот эта работа приносит нам самые разнообразные сюрпризы: оказывается, под Будбергом тянется настоящий лабиринт туннелей, коридоров и колодцев, и это совсем не облегчит нашу задачу, когда придет час перейти к решительным действиям. Поскольку наш план действий по боевой тревоге, уже окончательно доработанный, предусматривает, что я займу Гору силами войск, находящихся под моим непосредственным началом, то приказываю прибыть своим трем батальонам. В начале октября они покидают Вену и размещаются в пригороде Будапешта. В то же самое время Генеральный штаб фюрера посылает нам обергруппенфюрера СС (нечто вроде бригадного генерала), по имени Бах-Зелевски, который должен принять командование всеми немецкими войсками, размещенными в Будапеште. Это энергичный, даже грубый командир, который, впрочем, и сам представляется как "человек с железной хваткой и специалист по тяжелым случаям". Он прибывает из Варшавы, где только что жестоко подавил восстание поляков. Он сразу же заявляет, что готов, если будет нужно, проявить себя таким же безжалостным, как и в польской столице. Именно с таким намерением, добавляет генерал, он и привез мортиру калибра 65 сантиметров. Пока что эта чудовищная пушка использовалась всего два раза: сначала — чтобы пробить исполинские стены цитадели в Севастополе, а затем во время недавних боев в Варшаве. Что же до меня, то я считаю такую жестокость чрезмерной и не скрываю этого. По-моему, мы лучше и быстрее достигнем цели, если применим более элегантные средства. Планируемая операция, окрещенная для маскировки "Базука", окажется успешной даже и без гигантской мортиры. Но, с другой стороны, на некоторых офицеров, кажется, произвели впечатление грубые и неистовые манеры Бах-Зелевски, — возможно, он их даже немного и запугал. Но, однако, я не позволяю ему заткнуть мне рот криками и ударами кулака по столу и, продолжая защищать свою точку зрения, в конечном счете настаиваю на своем решении. К несчастью, я не один хозяин своих поступков. В отличие от Италии, где я должен был отчитываться только перед генералом Штудентом и имел практически полную независимость в подготовке возложенной на меня операции, теперь мне приходится присутствовать на бесконечных совещаниях и учитывать всевозможные факторы личного порядка. Точка зрения генерала Н, совершенно не совпадает с мнением посла, который в свою очередь совсем не согласен с полицейским генералом Винкельманом. Секретные службы и некоторые венгерские особы, которые принимают участие в наших дискуссиях, тоже добавляют в них разногласия. Как хорошо, что мне не надо согласовывать все эти мнения! Однако я не совсем понимаю, почему мы всегда обсуждаем наши планы в присутствии пятнадцати — двадцати офицеров. В конце концов, весьма возможно, что венгерское правительство прослышит о наших заседаниях и, угадав с большей или меньшей степенью точности, что там затевается, срочно примет какие-то решения. И эти опасения представляются обоснованными, ибо мы узнаем, что генерал М., верховный командующий венгерской армией в Карпатах, уже ведет переговоры напрямую с русскими. Примерно 10 октября 1944 года происходит ночная встреча между Никласом Хорти и югославскими эмиссарами. Немецкая полиция, вовремя предупрежденная, тем не менее не вмешивается. На воскресенье 15 октября назначается новая встреча в огромном здании неподалеку от дунайской набережной. Теперь нужно действовать! Тринадцатого октября Генеральный штаб фюрера посылает в Будапешт генерала Венка, который в случае волнений возьмет командование над всеми нашими силами и будет принимать решения по ходу событий с полным знанием дела. На этот раз полиция безопасности намерена арестовать сына регента вместе с югославами. Замысел полицейской засады, вероятно, продиктован надеждой, что регент, желая избежать обвинений против сына, откажется от мысли о сепаратном мире. Генерал Винкельман, командир полицейских сил, просит меня одолжить ему на утро 15 октября одну из моих рот, ибо он знает, что первая беседа Никласа Хорти проходила под охраной отряда "Гонведа". Поскольку очень вероятно, что и на этот раз венгры предпримут такую же предосторожность, то моя рота получит задание нейтрализовать венгерских солдат. Я обещаю ему свою поддержку, при условии что сам решу, уместно ли будет наше вмешательство и если да, то когда именно. В воскресенье 15 октября 1944 года на прозрачном небе сияет яркое солнце. В десять утра — а это и есть час встречи — улицы еще безлюдны. Моя рота занимает позиции в одной особенно тихой аллее, где нет риска, что она привлечет внимание. Связь между мной и моими людьми должен поддерживать капитан фон Фолькерсам, ибо, разумеется, в этот день я не могу себе позволить появиться в военной форме. Если я желаю присутствовать при готовящихся событиях, чтобы остаться незамеченным, мне, конечно, надо облачиться в штатское. Мой шофер и один из моих унтер-офицеров, в форме Люфтваффе, блаженствуют на скамейке в сквере, который занимает почти всю площадь. Что касается меня, то я прибываю на машине через несколько минут после начала переговоров между сыном Хорти и югославами. Выезжая на площадь, я вижу перед означенным зданием грузовик "Гонведа" и гражданскую машину, вероятно личное авто младшего Хорти. Не колеблясь я ставлю свою машину прямо нос к носу с венгерскими, чтобы помешать им резко набрать ход. Еще накануне несколько немецких полицейских заняли комнаты в пансионе, расположенном над коммерческой конторой, где в настоящий момент проходят переговоры. С другой стороны, двое их коллег должны примерно в 10.15 проникнуть в здание и провести аресты. В покрытом же брезентом грузовике "Гонведа" прячутся три венгерских офицера, тогда как два других прогуливаются по скверу. Итак, все актеры драмы на месте — начинаем первый акт! Я только что вышел из машины и делаю вид, что ищу причину поломки в моторе, и тут появляются двое немецких полицейских. Но едва первый ступает на порог здания, как второго прошивает автоматная очередь, выпущенная с грузовика "Гонведа". Тяжело раненный в живот, он оседает на землю рядом со мной. Два венгерских офицера, мерившие шагами сквер, прибегают с револьверами в руках и начинают стрелять. Я только и успеваю укрыться за своей машиной: мгновение спустя вторая очередь превращает в решето открытую дверцу моего славного "мерседеса". Теперь пляска начинается взаправду. Мой шофер и унтер-офицер с первых же выстрелов бросились мне на помощь; шофер получает пулю в бедро, но остается на ногах. Свистком я подаю приказ своей роте принять бой, а затем втроем мы пытаемся как только можем ответить из наших револьверов на плотный огонь венгерских автоматов. В нашем положении нет ничего забавного; моя машина, позади которой мы пристроились на корточках, все более и более походит на ситечко, повсюду вокруг нас пули отскакивают от булыжной мостовой и свистят над нашими ушами с жалобным мяуканьем. Время от времени мы высовываем головы, только на долю секунды, чтобы прицелиться хотя бы примерно и удерживать нападающих на расстоянии если, конечно, так можно выразиться, ибо они от нас не дальше десяти пятнадцати метров. К счастью, эта неравная битва длится всего две или три минуты. Затем я слышу позади себя поспешные шаги солдат моей роты. Первый взвод уже появляется на площади и сразу же занимает позицию на углу улицы. Другие быстро занимают сквер и берут под огонь соседние здания. После первого же обмена пулями нападавшие на меня венгры укрываются под аркой соседнего дома, где, вероятно, находятся несколько их отрядов, оставленных там в резерве. Как только перестрелка прекращается, мы затаскиваем обоих наших раненых в здание, где на втором этаже проходят или уже, скорее, проходили переговоры между сыном Хорти и югославами. Еще перебегая к этому укрытию, мы осознаем, что наши противники готовятся к решительному прорыву. Быстро спохватываемся: ловко брошенная граната вырывает оба огромных створа ворот вместе с несколькими мраморными плитами и укладывает это все вперемешку, кучей поперек арки, закрывая выход. Этот взрыв кладет конец собственно военной части операции, которая, впрочем, длилась не больше пяти минут. Теперь со второго этажа "нашего" здания спускаются немецкие полицейские, ведя с собой четверых пленных. Мы приказываем погрузить обоих венгров — Никласа Хорти и его друга Борнемицу в военный грузовик. Чтобы не привлекать внимание прохожих, полицейские придумали перевозить этих двоих как тюки, завернув их в огромные ковры. Судя по тому, что я вижу, эта хитрость не слишком удалась. Оба заговорщика яростно отбиваются, и полицейские вынуждены их связать и, не слишком церемонясь, взваливают на грузовик, который сразу же трогается. Я приказываю своей роте удалиться; мне хочется избежать каких-либо новых инцидентов, которые вполне могут произойти, если венгры, оправившись от неожиданности, перегруппируются и нападут на нас. Какое-то недоброе предчувствие заставляет меня последовать за грузовиком в другой машине, которую мне только что прислал Фолькерсам. Метрах, может быть, в ста от площади я вижу, как подходят, почти бегом, три пехотные роты "Гонведа". Если эти солдаты прибудут на площадь, то они столкнутся там с моей ротой и получится еще одна перестрелка — для нас это весьма нежелательно. Что делать? Как выиграть несколько минут, чтобы дать моим людям время отойти? Только какой-то смелый шаг может нас спасти. Я даю шоферу приказание остановиться, выскакиваю из машины и бросаюсь навстречу офицеру, который, судя по его месту во главе первой роты, должен командовать этими солдатами. — Остановите ваших людей. Там, наверху неописуемая сумятица! Никто не знает, что происходит. На вашем месте я сначала сходил бы посмотреть сам. Блеф удается. К счастью, офицер немного говорит по-немецки. Он дает команду "Стой!" и, явно озадаченный, смотрит на меня. Возможно, он ничего не понимает, но меня это мало волнует. Все, что меня заботит, — это маленькая отсрочка. Теперь мои люди, должно быть, уже погрузились в свои грузовики. Через минуту они уедут. Я бросаю все еще колеблющемуся офицеру короткое "Я спешу!" и затем снова сажусь в свою машину, которая трогается и мчится со всей скоростью к аэродрому. Когда я туда прибываю, оба наших пленника уже в самолете; чуть позже он взлетает по направлению к Вене. Тогда я направляюсь в штаб корпуса, располагающийся в отеле, вознесенном на вершину одного из многочисленных холмов Будапешта. Генерал Венк немедленно меня принимает, и мы вместе с нетерпением, перемешанным с любопытством, ждем продолжения событий. Мы знаем, что в Замке на Горе венгры уже несколько дней назад приняли некоторые меры предосторожности. Гарнизон усилили, а главные подступы по дорогам, кажется, заминировали. К полудню мы получаем телефонный звонок из посольства, малый дворец которого также расположен на Горе. Наш военный атташе сообщает, что весь холм переведен на осадное положение, и совершенно официальным образом, а движение по всем подъездным путям перекрыто. Несколькими минутами ранее атташе попытался выехать с Горы на машине, но повсюду натыкался на венгерские посты, которые заставляли его поворачивать обратно. Немного позже телефонная связь прерывается — это мы так полагаем, потому что больше не получаем звонков. Таким образом, немецкие службы, которые все еще находятся на Горе, оказываются практически отрезанными. Это представляет собой — и сомневаться тут не приходится — первый "недружественный акт", как элегантно выражаются на дипломатическом языке. Мы задаемся вопросом, последуют ли затем более серьезные события. По всей видимости, нынешнее положение не может продолжаться до бесконечности: через два-три часа будет принято окончательное решение — того или иного содержания. Пока же мы можем только ждать, а инициатива все еще принадлежит противнику. Примерно в 14 часов сомнения окончательно рассеиваются специальным объявлением по венгерскому радио, где передается послание регента Хорти: "Венгрия только что заключила сепаратный мир с Россией!" Теперь жребий брошен. Положение более чем ясное: мы немедленно должны принять запланированные контрмеры. Генерал приказывает немедленно объявить тревогу в городе Будапеште. В то же время он просит меня начать операцию против Горы. Я же считаю, что час еще не пробил, и советую ему подождать несколько дней. Чтобы "усмирить" венгров, я предлагаю установить кольцо немецких частей по всей внешней окружности Горы. Эта задача поручается 22-й дивизии СС. Захват вокзалов и важнейших общественных зданий происходит пополудни согласно нашим планам и без единого инцидента. С другой стороны, мы направляем немецкого генерала к венгерскому верховному командованию на Карпатском фронте; он должен, если положение к тому вынудит, арестовать генерала, командующего этой армией. Но наш эмиссар прибывает слишком поздно. Венгерский генерал в сопровождении нескольких офицеров и секретарей уже перешел к русским. К нашему удивлению, ни это бегство, ни объявление сепаратного мира не повлияли особенно на поведение его войск. Почти везде части удерживают свои позиции. Огромное большинство офицеров отказались последовать примеру своего командующего. Оставаясь со своими людьми, они продолжают борьбу. Тем не менее, мы никоим образом не должны допустить, чтобы министерство "Гонведа", расположенное совсем рядом с Замком, издало новый приказ о капитуляции. Тут нужно быстро нанести удар. На совещании, состоявшемся к вечеру, мы решаем напасть на Гору следующим утром. Я назначаю час "Ч" на шесть часов, то есть практически на рассвете, поскольку это время мне кажется особенно благоприятным, чтобы достичь полной внезапности, а это необходимый фактор, если я хочу избежать настоящего сражения. Весь вечер вместе с Фолькерсамом я изучаю карту Горы, составленную нами собственноручно. Постепенно наш план обретает четкие очертания. Мы предполагаем нанести концентрический удар одновременно несколькими отрядами. В тот миг, когда они поднимутся на штурм, я сам постараюсь прорваться по центру, вдоль Венского шоссе. Там в особенности я полагаюсь на эффект внезапности, поскольку надеюсь завладеть Венскими воротами без единого выстрела, настолько безмолвно, насколько это окажется возможным, и появиться затем со своими людьми на большой площади перед Замком. После этого нужно будет немедленно добиться окончательного результата. Если нам удастся сразу же проникнуть в Замок, вероятный центр сопротивления, то операция затянется, видимо, не больше чем на несколько минут, и это позволит избежать ненужного кровопролития как с венгерской стороны, так и с нашей. Мы ставим тогда перед каждой из наших частей конкретную задачу. Нас, кстати, усилили ротой танков "Пантера" и другой ротой танков — "Голиаф". Последние, только недавно созданные, — гусеничные бронированные машины, управляемые на расстоянии, очень низкие и очень послушные. В передней части они заключают большой заряд взрывчатки; в общем, танки-карлики, откуда и происходит их название. Возможно, мы сможем с их помощью прорвать баррикаду или взорвать какие-нибудь ворота, мешающие нашему продвижению. Батальон курсантов военного училища пойдет в атаку по садам, которые покрывают южный склон Горы. Задача сложная, поскольку мы знаем, что на этом крутом склоне венгры устроили несколько пулеметных огневых точек. Задача этого батальона состоит в подавлении противника и захвате Замка. Один из отрядов моего особого батальона, поддерживаемый танком, нанесет удар вдоль по западной подъездной рампе, чтобы захватить один из боковых въездов в Замок. Один из отрядов б00-го батальона парашютистов СС пройдет по туннелю, выкопанному под подъемным мостом, и просочится в здания, в которых находятся военное министерство и министерство внутренних дел. Остальные люди из моей особой части, основная часть батальона парашютистов СС, четыре танка, а также "Голиафы" останутся под моим началом для атаки на Венские ворота и замок. Что же касается парашютистов из Люфтваффе, то я их оставляю в резерве на случай непредвиденных осложнений. Около полуночи, когда мы уже разобрали детально каждую из этих задач, мои солдаты занимают позиции в условленных местах позади кольца, образованного людьми из 22-й дивизии СС. Немного позднее в штаб корпуса прибывает старший офицер венгерского военного министерства. Он прибыл неизвестным нам путем непосредственно из Замка, чтобы от имени министра вступить с нами в переговоры. Мы ему просто заявляем, что не видим никакого резона начинать переговоры, пока регент не аннулирует свой сепаратный мир с Россией. С другой стороны, мы настаиваем на том, что изоляция, чтобы не сказать — заточение членов нашего посольства на Горе, представляет собой акт безусловно "недружественный". По моему совету мы назначаем венгерскому парламентеру срок, чтобы нормализовать обстановку. Согласно условиям этого настоящего ультиматума самое позднее в шесть часов утра все мины и баррикады, преграждающие движение по Венскому шоссе, а именно там находится наше посольство, должны быть убраны. Таким образом я одновременно смогу довести свою внезапную атаку до самого Замка с наименьшими потерями. Поведение нашего визитера, похоже, указывает, что он, как и многие его товарищи по министерству, весьма смущен этим неожиданным поворотом на сто восемьдесят градусов против Германии. Наша беседа длится два часа в сердечной, почти дружеской атмосфере, а затем офицер прощается. Около трех утра я заступаю на свою боевую позицию у подножия Горы, неподалеку от плаца. Собрав своих офицеров, я разворачиваю карты и при слабом свете наших карманных фонариков излагаю и уточняю последние подробности, потягивая при этом горяченный кофе, приготовленный моим ординарцем. Мой план операции проработан до конца. Я попробую спокойно подняться со своими людьми до самого Замка, как если бы эта "прогулка" была самой естественной вещью на свете. Нужно будет, чтобы солдаты оставались на своих грузовиках, чтобы все выглядело как будто мы просто случайно проезжаем по этим улицам. Я знаю, что, действуя так, иду на большой риск, ибо в случае нападения на грузовики мои люди окажутся практически беззащитными. Но я должен на это пойти, раз хочу добраться до Замка быстро и не вступая в сражение. Я сообщаю этот план командирам различных колонн, а затем настойчиво рекомендую им давать приказ открывать огонь только в самом крайнем случае. Им даже придется не отвечать на возможные нападения отдельных групп, а пытаться любой ценой проникнуть вместе с машинами на свои боевые позиции без единого выстрела. "Венгры не являются нашими врагами!" — такой у нас лозунг, по крайней мере на данный момент. Затем я устанавливаю порядок следования своей собственной колонны. Во главе ее пойдет грузовичок, на котором поеду я сам. Сразу за ним займут позицию четыре танка, затем группа "Голиафов", а затем остальные мои люди, сгруппированные повзводно и уже погрузившиеся на машины. Все личное оружие на предохранителе. Большинство моих солдат, старые вояки, для которых это не первая операция, пользуются этими последними минутами перед выходом на дело, чтобы еще немного соснуть. Как только колонна пройдет Венские ворота и выйдет на плато Горы, она разделится на две, которые на всей скорости помчатся по двум большим аллеям к площади Замка. Пять тридцать... Пять сорок... В первом грузовике сидят пятеро моих старых боевых товарищей — унтер-офицеры, которые уже участвовали в операции на Гран-Сассо. У каждого из них к поясу прицеплен пистолет-пулемет и несколько ручных гранат, а в руке — новое противотанковое оружие, базука. Нам всем любопытно, как поведет себя венгерская бронетехника, сосредоточенная на Горе. Если потребуется, мы заставим их замолчать, либо снарядами наших танков, либо базуками. И снова я смотрю на часы-браслет: пять пятьдесят девять. Правой рукой делаю круговой жест: запускайте моторы. Затем, стоя на своем грузовичке, я резко поднимаю руку и повторяю это несколько раз: вперед! Медленно, ибо склон крутой, мы трогаемся с места. Только бы никакая из машин не напоролась на мину: взорвавшись, она перегородит улицу и в последний момент погубит мой прекрасный замысел. Инстинктивным жестом я склоняюсь назад и тревожно вслушиваюсь: все идет хорошо, никакой взрыв не прерывает ровного гудения моторов. Вот уже и Венские ворота. Есть проход в середине баррикады, охраняемой несколькими венгерскими солдатами, которые с явным любопытством смотрят, как мы проезжаем. Минуту спустя мы выезжаем на плато. Тихим голосом я приказываю нашему водителю постепенно ускорять движение. Справа от нас высится казарма "Гонведа". Перед воротами установлены два пулемета, защищенные нагромождением мешков с песком. — Удар с фланга оказался бы весьма неприятен, — шепчет мне в ухо Фолькерсам. К счастью, ничто не шелохнется ни в казарме, ни перед ней — слышен только грохот наших танков. Я направляюсь по правой аллее, на которой находится посольство Германии. Теперь мы едем уже на приличной скорости: позади меня с громоподобным гулом катится первый танк, разогнавшийся километров до сорока в час. До Замка остается едва ли километр. Первая часть операции удалась великолепно: мы достигли вершины Горы без единого выстрела. Слева у нас уже возникает массивное строение военного министерства. Вдали раздается глухой взрыв; второй..., третий... Вероятно, это мои люди, которые вступили в туннель и пробивают себе вход в подземный лабиринт. Решающий миг близок. Мы уже проехали министерство, и перед нами простирается площадь Замка. Там заняли позицию три танка. Когда мы проезжаем мимо первого, он поднимает пушку вверх, показывая, что не собирается стрелять. Перед воротами Замка венгры соорудили из строительного камня баррикаду высотой несколько метров. Мой грузовичок отъезжает в сторону, и знаком руки я даю танку, который за нами следует, приказание навалиться всем своим весом на это препятствие. Пока стальной колосс разгоняется, мы соскакиваем на землю. Баррикада не выдерживает страшного удара в тридцать тонн — она рушится, танк проходит по ее развалинам, выбивает ворота и выставляет свою пушку во двор Замка, оказываясь лицом к лицу с шестью противотанковыми орудиями. Бегом, по правую и по левую стороны от нашей "Пантеры", мы проскакиваем в несколько прыжков по разваленным глыбам и проникаем под арку. Какой-то полковник из охраны Замка пытается с револьвером в руке преградить нам путь, но ударом плеча Фолькерсам его отталкивает. Мы видим, что справа открывается главный вход в здание, и вскакиваем на первые ступеньки. Какому-то офицеру, который устремляется на нас, я кричу: — Немедленно ведите нас к коменданту Замка! Славный парень послушно увлекает меня по широкой парадной лестнице. На втором этаже мы идем по коридору. Жестом я приказываю одному из своих людей остаться на лестничной площадке, чтобы нас прикрыть. Венгерский офицер показывает на дверь, ведущую в небольшую приемную. На столе, поставленном перед открытым окном, за пулеметом залег солдат, и он как раз открывает огонь по моим людям, оставшимся снаружи. Унтер-офицер Хольцер, коренастый крепыш, хватает пулемет обеими руками и выкидывает его на мостовую. Венгр настолько ошеломлен, что падает со стола и катится по полу. Заметив справа еще одну дверь, я коротко стучу и вхожу. Навстречу мне идет бригадный генерал "Гонведа". Он не успевает вымолвить и слова. — Полагаю, вы — комендант Замка? Требую у вас немедленной капитуляции! Вы один будете ответственны за кровь, которая может напрасно пролиться, если вы откажетесь сдаться. Пожалуйста, потрудитесь принять решение сейчас же. А я весьма спешу покончить с этим делом, потому что с площади до моего уха доносятся ружейные выстрелы и несколько пулеметных очередей. И я настаиваю, стараясь говорить убедительным тоном: жүктеу/скачать 0.76 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|