область своих прав и преимуществ, и дело кончится тем, что оно дорастет
до подавляющих размеров.
Но что следует хорошенько заметить себе, это поразительное
ослепление общества на сей счет. Когда солдаты
победоносно и радостно
обращали в рабство побежденных, они были, правда, варварами, но не
были непоследовательны. Цель их, как и наша, состояла в том, чтобы жить
за счет других, но они ни в чем не противоречили ей. А что мы должны
думать о народе, который и не подозревает, что
взаимный грабеж есть все-
таки грабеж, хотя он и взаимный; что он не стал менее преступен потому,
что совершается в установленном законом порядке; что он ничего не
прибавляет к общему благосостоянию, а, напротив, еще умаляет его на всю
ту сумму, которой стоит ему разорительный посредник, называемый
Государством?
И эту великую химеру мы начертали в назидание народу на фронтоне
нашей Конституции.
Вот первые слова, которыми начинается ее
вступление:
«Франция учредила республику для того, чтобы… поднять всех
граждан на все возвышающуюся ступень нравственности, света и
благосостояния».
Следовательно, по этим словам, Франция, т. е.
понятие отвлеченное,
призывает французов, т. е.
действительно существующих людей, к
нравственности, благосостоянию и т. д.
Не значит ли это, по
смыслу этой странной иллюзии, ожидать всякого
блага не от самих себя, а от чьей-то сторонней энергии? Не указывает ли
это на то, что рядом и независимо от французов существует еще какое-то
добродетельное, просвещенное и богатое существо, которое может и
должно изливать на них свои благодеяния? Не дает ли это право
предполагать, и притом без всякой надобности, что между Францией и
французами, т. е. между простым, сокращенным и
отвлеченным понятием о
всех личностях в совокупности и между этими самыми личностями,
существуют еще какие-то отношения отца к сыну, опекуна к опекаемому,
учителя к ученику? Кто не знает, что иногда выражаются метафорически и
называют родину нежной матерью. Но чтобы доказать воочию всю
бессодержательность приведенного положения нашей Конституции,
достаточно показать, что оно не только легко, но и с выгодой для здравого
смысла может быть выражено в обратной форме.
Так пострадала ли бы
точность выражения, если б во вступлении было сказано: «Французы
устроились в республику, чтобы призвать Францию на всевозрастающую
ступень нравственности, света и благосостояния»?
Какое же значение имеет аксиома, в которой подлежащее и дополнение
могут свободно переставляться без ущерба смыслу? Всякий понимает,
когда говорят: мать выкормит ребенка, но странно было бы сказать:
ребенок выкормит мать.
Американцы иначе понимали отношение граждан к
Государству, когда
в заголовке своей Конституции начертали следующие простые слова:
«Мы, народ Соединенных Штатов,
желая образовать более
совершенный союз, установить справедливость, обеспечить внутреннее
спокойствие, оградить, умножить общее благосостояние и обеспечить блага
свободы себе и нашему потомству, постановляем…»
Тут нет ничего химерического, нет никакой
абстракции, от которой
граждане требовали бы себе всего. Они надеются только на себя, на свою
собственную энергию.
Если я позволил себе критически отнестись к
первым словам нашей
Конституции, то не из-за метафизической тонкости, как это можно
подумать, а просто потому, что, по моему убеждению, это
олицетворение
Достарыңызбен бөлісу: