Что видно и чего не видно

знаешь, что при каждом обмене одна сторона непременно выигрывает, а
другая проигрывает; поэтому нам и не хотелось бы оставаться в убытке.
Что ты на это скажешь?
«Ничего», – отвечал иностранец. И, разразившись смехом, ушел к
своей лодке.
– Рассказ был бы недурен, если бы Робинзон не был представлен
настолько нелепым.
– Он здесь нелеп не более, чем комитет на улице Готвиль.
– О, это совсем иное дело. Здесь вы брали в пример одного человека
или, что то же, двух людей, живущих вместе. Состав же нашего общества
не таков; разделение труда, вмешательство купцов и денег значительно
усложняют картину.
– Это действительно усложняет торговые сделки, но не изменяет их
сущности.
– Как! Вы сравниваете современную торговлю с простым обменом?
– Торговля – это не что иное, как обмен в большом масштабе;
сущность обмена тождественна с сущностью торговли, точно так же как
малый труд одинаков, по своему существу, с большим; как сила тяжести,
влекущая атом, одинакова по своей природе с силой, приводящей в
движение механизм мироздания.
– Итак, по вашему мнению, эти суждения, столь ложные в устах
Робинзона, не менее ложны и в устах протекционистов?
– Да; только в последнем случае заблуждение скрывается за
сложностью побочных обстоятельств.
– Хорошо! Так приведите же мне пример из действительной жизни.
– Слушайте: во Франции, по требованиям климата и обычаев, сукно –
предмет полезный. Но что для нас важнее: изготавливать ли сукно или его
иметь?
– Вот прекрасный вопрос. Чтобы иметь сукно, надо и изготавливать
его.
– Не обязательно. Несомненно, чтобы иметь сукно, необходимо, чтобы
кто-нибудь его изготавливал. Но не обязательно, чтобы человек или страна,
его потребляющие, были бы вместе с тем и его производителями. Ведь вы
не делали же сами сукна, платье из которого так хорошо на вас сидит;
Франция не выращивает сама тот кофе, который пьют ее жители.
– Но я купил себе сукно, а Франция – кофе.
– Совершенно верно, но как вы его купили?
– На золото.
– Но ведь ни вы, ни Франция не добываете золота?

– Мы его купили.
– На что?
– На товары, отправленные в Перу.
– Итак, в действительности, вы обменяли ваш труд на сукно, а
Франция – на кофе.
– Конечно.
– Следовательно, нет безусловной необходимости производить самому
то, что потребляешь.
– Нет, но во всяком случае нужно делать что-нибудь, что можно было
бы отдать в обмен.
– Другими словами: Франция имеет два способа добыть себе
известное количество сукна. Первый состоит в том, чтобы изготовить его;
второй – в том, чтобы сделать что-нибудь другое и обменять это последнее
иностранцам на сукно. Который из этих способов лучше?
– Право, не знаю.
– Не тот ли, при помощи которого за определенное количество труда
можно получить больше сукна?
– Кажется, так.
– А что лучше для народа: иметь ли возможность свободного выбора
одного из этих двух способов или подчиняться необходимости употреблять
способ, указанный законом; причем легко может случиться, что закон как
раз и запретит способ наиболее выгодный.
– Как мне кажется, для народа лучше пользоваться свободой выбора,
тем более что в подобных делах выбор его всегда бывает удачен.
Закон, запрещающий иностранное сукно, обязывает, следовательно,
Францию, если она пожелает иметь сукно, производить его, препятствуя ей
заниматься производством товаров, за которые она могла бы получить
нужный для нее товар?
– Да, это так.
– Далее; так как закон принуждает изготавливать сукно и запрещает
производить что-ни-будь другое, именно потому, что это другое
потребовало бы меньше труда (иначе не нужно было бы и вмешательства
закона), то он фактически постановляет, чтобы за данное количество труда
Франция имела 1 метр сукна, производя его сама, тогда как за то же
количество труда она добыла бы себе 2 метра сукна, производя что-то
другое.
– Но скажите, ради Бога, что – другое?
– Да не все ли равно? Пользуясь свободой выбора, она займется
любым другим делом, какое ей только представится.

– Может быть, но меня все преследует мысль, что иностранцы,
присылая к нам свое сукно, не будут в обмен брать у нас что-то другое, и в
таком случае нам придется плохо. Во всяком случае, вот возражение,
которое можно допустить и с вашей точки зрения. Вы же согласитесь, что
Франция затратит на производство этих других товаров, необходимых для
обмена на сукно, меньше труда, нежели в том случае, если бы ей пришлось
изготавливать сукно самой.
– Без сомнения.
– Следовательно, некоторое количество ее труда останется в
бездействии.
– Да, но от этого жители ее не будут хуже одеты, – обстоятельство,
которое все меняет. Робинзон не обратил на него внимания, наши
протекционисты то ли притворяются, то ли действительно не замечают его.
Если бы Робинзон взял себе доску, выброшенную на берег, то
двухнедельный труд его, необходимый для того, чтобы изготовить доску,
также сделался бы бесполезным, но тем не менее у него была бы доска.
Различайте же эти два вида уменьшения труда: то, которое влечет за собой
лишения, и то, которое приносит удовлетворение. Они совершенно
отличны один от другого, и если вы их смешаете, то будете рассуждать как
Робинзон. В самых сложных случаях, как и в самых простых, софизм
состоит в том, что о пользе труда судят по его продолжительности и
напряжению, а не по его результатам. Это ведет к своеобразной
экономической политике: уменьшать результаты труда с целью
увеличить его продолжительность и напряженность.

жүктеу/скачать 0.59 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: