467
единственное, лишь наше собственное слово может быть здесь уместным, точно так же как одной
и той же является сама реальность, которую мы имеем в виду. Уже мучения, связанные с
переводом, основываются в конечном счете на том, что слова оригинала кажутся неотделимыми
от самого содержания текста, так что очень часто переводчику, дабы сделать текст понятным,
приходится описывать и истолковывать его, а не переводить в собственном смысле слова. Чем
восприимчивее наше историческое сознание, тем острее воспринимает оно непереводимость
чуждого. Тем самым, однако, единство слова и реальности становится для нас чем-то вроде
герменевтического скандала. Как вообще можем мы понять чуждое нам предание, если мы
подобным образом замкнуты в том языке, на котором мы сами говорим?
Наша задача: распознать иллюзорность этого хода мыс
ли.
В действительности чувствительность
нашего исторического сознания возвещает о прямо противоположном. Усилия, направленные на
понимание и истолкование, всегда остаются осмысленными. В этом проявляется возвышенная
всеобщность, с которой разум поднимается над ограниченностью всякой языковой фиксации.
Герменевтический опыт является коррективом, с помощью которого мыслящий разум
освобождается от оков языка, хотя сам этот опыт получает языковое выражение.
С этой точки зрения проблема языка выглядит для нас иначе, чем для
философии языка.
Разумеется, множественность языков, многообразием которых занимается наука о языке, также и
для нас представляет собой некую проблему. Однако эта проблема сводится лишь к вопросу о том,
каким образом всякий язык вопреки всем различиям, отделяющим его от других языков, способен
выразить все, что хочет. Наука о языке учит нас, что всякий язык делает это по-своему. Мы же со
своей стороны спрашиваем: каким образом во всем этом многообразии способов выражения имеет
место то же самое единство мысли и языка, причем так, что всякое письменное предание прин-
ципиально доступно пониманию? Нас, таким образом, интересует обратное тому, чем занимается
языкознание.
Внутреннее единство языка и мышления — такова предпосылка, из которой исходит наука о
языке. Лишь в силу этого она и сделалась наукой. Ведь только потому, что существует это
единство, окупается та абстракция, при помощи которой исследователь делает своим предметом
язык в качестве такового. Лишь порвав с конвенциалистскими предрассудками теологии и
рационализма,
Достарыңызбен бөлісу: |