Патриция гэфни лили (Том 1) Часть первая служанка глава 1



бет6/7
Дата04.08.2024
өлшемі0.71 Mb.
#503100
1   2   3   4   5   6   7
Gefni Patriciya Lili (Tom 1) Readli.Net 11405

Глава 14
«…Умоляю Вас поверить, сколь глубоко я сожалею об ужасных обстоятельствах нашего последнего разговора. С тех пор я ежедневно молила Бога о Вашем исцелении, и теперь, узнав, что Вы пребываете в добром здравии, не сомневаюсь: это радостное известие даровано мне свыше не иначе, как по милости Господней. Отныне мне остается лишь горячо желать, чтобы Вы обрели в своей душе силы простить меня за мою долю участия – невольного, клянусь Вам, без злого умысла – в прискорбном недоразумении и чтобы с Божьей помощью мы смогли прийти к пониманию и разрешению наших разногласий. Я даже смею надеяться, что, если Вы дадите нам с Льюисом немного времени, чтобы лучше познакомиться друг с другом, как знать, возможно, мне удастся примириться с волей Всевышнего и союз, которого Вы так желали и добивались, сможет в один прекрасный день осуществиться…»
Глядя себе под ноги, Лили свернула с проезжей дороги и прошла через ворота на извилистую, посыпанную песком подъездную аллею, ведущую к Даркстоуну.
"Лгунья, – терзала она себя, вспоминая слова письма, отправленного кузену. – Интриганка. Бесстыжая лицемерка”. Комок высохшей глины, задетый носком ее башмака, отлетел в сторону. Спрятав руки в карманы фартука. Лили сжала их в кулаки. Не все в этом письме было ложью: она действительно каждый день молилась о его выздоровлении, это была чистая правда. Как бы то ни было, сделанного назад не воротишь, письма отправлены, она стала клятвопреступницей, и теперь ей предстоит узнать, каково с этим жить. В отчаянных обстоятельствах приходится прибегать к отчаянным средствам, говорила она себе в утешение, но, найдя в своих словах попытку оправдаться, пожала плечами и с вызовом поддала носком башмака еще один ком глины. Ничего не изменилось. Если надо будет, она снова это сделает: не задумываясь, напишет Роджеру Сомсу еще одно письмо, полное полуправды и откровенного обмана. Так стоит ли усугублять собственное лицемерие, притворяясь, будто сожалеешь о содеянном?
Ей надо было выиграть время, вот и все; никакие соображения о том, что за свой выигрыш она расплачивается фальшивыми векселями, – ее более не смущали. Главное – выбраться из Корнуолла. Если каким-то чудом ее кузен все еще не раздумал выдать ее замуж за своего сына, что ж, она воспользуется его необъяснимой навязчивой идеей и сделает вид, будто обдумывает возможность такого брака. Ждать осталось немногим больше девяти месяцев, потом она вступит в права наследования, и хотя ее наследство весьма невелико, его хватит, чтобы заплатить за самый желанный и ценный для нее приз: независимость. Ну а пока придется делать ставку только на свое умение тянуть время. Лили почти не сомневалась, что испытывать доверие и терпение Сомса целых девять месяцев ей не удастся. Но ей необходимо пристанище, причем немедленно. И если обрести убежище можно лишь путем обмана, если ей придется воспользоваться помощью и гостеприимством кузена под фальшивым предлогом, – что ж, так тому и быть. Ее собственным силам пришел конец. К тому же она не собирается красть у него, твердила себе Лили в полном отчаянии. Если он примет ее в своем доме и даст ей защиту, в один прекрасный день она ему все возместит. Когда у нес будут деньги.
Довольно. Дело сделано. Скорее всего Соме не захочет ответить на ее письмо, поэтому можно просто позабыть о том, что она его послала, и продолжать жить, как будто ничего не случилось: по крайней мере ей не придется испытывать разочарование. Но даже если он ответит согласием, вряд ли это произойдет в скором времени. Раз он путешествует по западной части Англии, проповедуя слово Божье своей “пастве”, возможно, ее письмо дойдет до него не раньше чем через несколько недель. А пока ей остается только ждать и не питать слишком больших надежд.
Было уже поздно: ее отлучка заняла больше времени, чем она предполагала. В деревне Лили повстречала Фрэнсиса Моргана. Стоя у дверей почты, он вступил с нею в разговор, затянувшийся минут на десять, а затем проводил ее почти до самого Даркстоуна и тем самым задержал еще больше: Лили пришлось приноравливать свой быстрый длинноногий шаг к его ленивой, неспешной походке. Сперва она никак не могла уразуметь, зачем он вообще заговорил с нею. Прежде мистер Морган никогда не обращал на нее внимания, да и сегодня разговор у них вышел самый пустячный. Лет около тридцати, он был высок ростом, светловолос (под париком), бесспорно хорош собой и одет по последней моде. Именно из-за манеры одеваться Лили никак не могла принять его всерьез: крикливое франтовство Фрэнсиса Моргана никак не вязалось с обстановкой глухой корнуэльской деревушки. Он походил скорее на лондонского светского бездельника, чем на управляющего медным рудником в далекой провинции. Фрэнсис обращался к ней с безупречной вежливостью, однако, когда он наконец попрощался, приподняв шляпу, и пустился в обратный путь. Лили облегченно перевела дух и теперь, вспоминая о случайной встрече, поняла, что все дело было в его взгляде, устремленном на нее: оценивающем и полном нескромного любопытства. Увы, нечего было и спрашивать, как он посмел. В его глазах (да и в глазах других тоже, в этом Лили не сомневалась) она имела репутацию женщины податливой и доступной.
Птицы умолкли, моря со стороны подъездной аллеи не было слышно, однако глубокая тишина, царившая вокруг, показалась ей не мирной, а, напротив, угрожающей. Слабый ветерок был теплым, но девушка зябко поежилась и ускорила шаги, спрашивая себя, который же теперь час. Лили попросила Лауди передать миссис Хау, что ей нездоровится и не хочется есть. Она надеялась отправить письма в Тревите и вернуться вовремя, чтобы спокойно приступить к выполнению своих послеобеденных обязанностей. Но теперь стало ясно, что она опоздала; последствия могли быть какими угодно.
Обогнув дом и войдя с черного хода, Лили не встретила никого и сочла это добрым знаком. И все же ей стало тревожно: слишком уж пустыми и заброшенными выглядели служебные помещения. После обеда в этот день ей было поручено вымыть окна подвального этажа внутри и снаружи. Она набрала ведро воды из колодца и отнесла его в подвал, на ходу подхватив тряпку с кухонного буфета и недоумевая, почему в кухне нет ни поварихи, ни Энид, ни Розы. Но ведь обед к этому часу должен был уже кончиться! Куда же все подевались? С растущей тревогой Лили поспешила к дверям столовой для слуг. Собственные шаги по не покрытым ковром половицам коридора показались ей оглушительными в стоявшей кругом необычной тишине. В дверях она остановилась, да так внезапно, что вода выплеснулась из ведра на пол с громким шлепком.
Четырнадцать голов повернулись в ее сторону, на другом конце стола, с которого уже была убрана посуда, неторопливо поднялась на ноги миссис Хау. Сердце Лили ушло в пятки. Она увидела Трэйера, сидевшего по правую руку от матери, и сразу заметила его гнусную торжествующую ухмылку. Но куда больше ее напугало лицо Лауди: белое, как мел, и осунувшееся от страха. Лили медленно поставила ведро на пол, ее пальцы онемели. Чувствуя приближение неминуемой катастрофы, она выпрямилась, глубоко перевела дух и стала ждать.
– Что-то ты сегодня припозднилась к обеду, не так ли? – начала миссис Хау довольно мягко.
Ее тон не обманул Лили. Она принялась лихорадочно соображать, как бы оставить Лауди в стороне от своих собственных неприятностей.
– Да, мэм, прошу меня извинить, – торопливо пробормотала Лили. – Я сказала Лауди, что нездорова, но.., потом я.., пошла прогуляться по дорожке к морю. Теперь мне гораздо лучше.
– Вот как? Рада слышать. Мы все теперь вздохнем с облегчением, не так ли?
Экономка оглядела по очереди всех, сидевших за столом. Лили показалось, что большинство присутствующих чувствует себя не в своей тарелке, но кое-кто ответил на улыбку миссис Хау, словно участвуя в общей шутке, а один из лакеев плотоядно облизнул губы.
– Но если ты пошла прогуляться по дорожке к морю, – продолжала миссис Хау, бесшумно продвигаясь ближе к ней скользящим шагом, – как же тебе удалось отправить свои письма?
– Мои… – Лили мучительно сглотнула, сердце прерывисто заколотилось у нее в груди. – Мои письма?
Уголком глаза она успела заметить, что Лауди низко склонила голову над столом и заплакала.
– Ну да, твои письма. Те самые, что ты отправила, бросив работу. После того, как убедила Лауди солгать ради тебя.
– Нет, Лауди ничего не знала! Я солгала ей…
– Кто роет яму ближнему, попадет в нее сам, кто катит камень, будет им раздавлен.
– Прошу вас, миссис Хау. Клянусь, Лауди ничего не знала…
– Сперва воровка, а теперь еще и лгунья. Но нас это ничуть не удивляет, не правда ли? Пес возвращается к своей блевотине, а свинья, сколько ее ни скреби, всегда найдет себе навозу.
Лили передернуло от отвращения. Спорить было бесполезно. Она застыла, стоически ожидая наказания.
Миссис Хау подняла тяжелую руку и указала на противоположную стену, где располагался камин.
– Пойди и встань на колени вон там, мерзкая девчонка. Всю ночь ты будешь стоять на коленях на холодном полу, без обеда и без ужина. Утром выпьешь чашку уксуса, чтобы очистить свой лживый язык. А потом ты…
– Да вы с ума сошли! Ничего подобного я делать не собираюсь!
Лили думала, что более глубокой тишины не бывает, но после ее слов в столовой наступило прямо-таки гробовое молчание. Она заговорила без передышки, не раздумывая, хотя ладони у нее вспотели от страха, а по спине пробежал холодок:
– Я поступила не правильно, но подобного обращения не заслужила. Знаю, лгать грешно, но мне непременно нужно было отправить несколько писем, и я знала, что вы меня не отпустите. Я опоздала всего на двадцать минут и восполню их сегодня вечером, когда переделаю всю остальную работу. – Лили выпрямилась и попыталась обуздать дрожь в голосе. – Но я не буду стоять всю ночь на коленях и, уж конечно, не собираюсь, – она подавила в груди истерический смешок, – пить уксус, потакая вашим злобным, варварским…
Захваченная собственной речью, девушка заметила лопатообразную ладонь лишь за секунду до удара и вскрикнула скорее от удивления, чем от боли, схватившись за вспыхнувшую огнем щеку. Все мысли вылетели у нее из головы, вытесненные оглушительным взрывом раскаленного, как лава, гнева. Повинуясь порыву, столь же непроизвольному, как дыхание, Лили размахнулась и сама что было сил ударила по лицу миссис Хау.
Тишина в столовой стояла такая, что удар прозвучал подобно пушечному выстрелу посреди голого поля. Когда серый туман, круживший перед глазами у Лили, рассеялся, она отчетливо увидала, как оторопелое выражение на лице миссис Хау сменяется ликованием, и застыла в напряженном ожидании. Ей было жутко.
Миссис Хау стала надуваться, точно громадная жаба. Лили показалось, что ее массивное тело, как опара, растет на глазах, заслоняя свет.
– Ступай наверх, – тихо, почти ласково проговорила экономка. – Жди меня в своей комнате. Прими свою судьбу покорно и стойко, ибо, будь твои грехи красны, как пламень ада, они станут белее снега, когда кровь Агнца Божия омоет их.
Лили все еще стояла неподвижно, борясь со страхом и черпая мужество в затопивших душу волнах жгучей ненависти. Свистящим шепотом, предназначенным только для ушей миссис Хау, она произнесла лишь одно слово – “Чудовище” – и, ни на кого больше не глядя, бросилась бежать.


***

В окно светила полная луна: в тесной каморке было так светло, что она могла бы читать без свечки. Но у нее не было ни книги, ни письма, ни одежды, нуждавшейся в починке, словом, ничего, кроме собственных мыслей, чтобы скрасить ожидание. Лили не думала о “наказании”, придуманном для нее миссис Хау, хотя и не сомневалась, что речь идет о чем-то крайне неприятном. Но она была подавлена, мысли о прошлом и будущем, связанные с непривычным чувством сожаления, неотступно терзали ее, обычная жизнерадостность сменилась унынием и апатией. Смерть отца стала для Лили трагедией, но она примирилась с утратой и научилась жить одна, самостоятельно справляясь со стесненными обстоятельствами. Никто не застрахован от потерь, но, когда они случаются, их надо пережить с честью, постараться уцелеть и начать сначала. Однако то, что стало твориться с Лили два месяца назад, не укладывалось ни в какие рамки. Такого она не ожидала. Первопричиной ее несчастий стал Роджер Соме: но что ей было делать? Как совладать с его одержимостью? Лили это было не по силам. Только полная и безоговорочная капитуляция с ее стороны могла бы привести к иному исходу их последней встречи.


Точно так же ее ставила в тупик и необъяснимая враждебность всемогущей миссис Хау: сталкиваясь с нею. Лили чувствовала себя совершенно беспомощной. Жизнь больше не зависела от ее поступков, любые действия теряли смысл, потому что кругом царили хаос и произвол. До сих пор она бессознательно верила, что у нее есть право голоса в решении собственной судьбы, но теперь и это слабое утешение было отнято. Никакой веры в собственные силы не осталось. Сама жизнь превратилась в простую случайность, в бессмысленную игру непредвиденных обстоятельств.
Она и сама не могла бы сказать, какое место в этой новой жизненной философии занимает Дэвон Дарквелл. Ей хотелось покинуть его навсегда, никогда больше не видеть. Он ничего ей не дал, кроме боли и стыда, страданий и унижения. И все же, как ни странно, она не питала к нему ненависти. Когда мысль о нем закрадывалась в голову и Лили не удавалось вовремя ее изгнать, в душе у нее порой расцветало ощущение невыразимо глубокого счастья, состоявшего в равной степени из радости и боли. Это ощущение было настолько сильным, что у нее начинала кружиться голова. Больше всего на свете ей хотелось оставить Дэвона позади, выбросить его из своей жизни, и все же возникшее между ними дружеское чувство (хотя с ее стороны, пожалуй, слишком самонадеянно называть его так) стало единственным светлым пятном в том беспросветном существовании, которое ей приходилось влачить в Даркстоуне. Еще горше было сознавать, что она никогда его не забудет: воспоминание о нем – темное, мучительное, дразнящее – будет преследовать ее до самой могилы.
На лестнице раздались шаги. Это Лауди, сказала себе Лили. Ей казалось, что прошла целая вечность: наверняка уже пора ложиться спать. Но нет, она ясно различила топот двух пар ног, а через минуту увидела под дверью колеблющийся огонек. У Лауди не могло быть свечи.
Оцепеневшая, с сильно бьющимся сердцем Лили с трудом поднялась с кровати и встала посреди крошечной комнатки спиной к окну. Засов звякнул, и дверь распахнулась. Миссис Хау застыла в круге желтого света, как вставший на дыбы саркофаг, Трэйер выглядывал из-за ее плеча, держа фонарь. В следующую секунду девушка разглядела, что сжимает в руке миссис Хау. Это был кожаный ремень.
– Я не позволю вам себя бить, – проговорила Лили, собрав воедино все свое мужество, хотя по спине у нее бежали мурашки.
Трэйер поставил фонарь на столик.
– Гнев Божий падет на головы непокорных чад Его. Кого Господь любит, того подвергает испытаниям.
Миссис Хау подошла ближе, ее черные глазки поблескивали, злобный рот был мстительно поджат.
– Пора, Лили Траблфилд. День искупления настал.
Лили продолжала упорно качать головой.
– Вы этого не сделаете. Вы не посмеете. На какой-то миг непререкаемая уверенность, прозвучавшая в ее голосе, заставила их остановиться, но после краткого колебания они снова двинулись вперед. Лили всей кожей почувствовала прикосновение ледяных пальцев ужаса и стала пятиться, пока не задела ногой заднюю стену. Дальше идти было некуда. Трэйер заходил с правой стороны. Он вытянул руку, чтобы ее схватить: она сделала ложный шаг к нему и тут же отскочила. Маневр удался, но миссис Хау с ужасающей ловкостью переместилась к двери, закрыв ее своим тучным телом, и в следующее мгновение Трэйер схватил Лили за плечи.
Она попыталась лягнуть его, но безуспешно. Он развернул ее лицом к себе в непристойной пародии на объятье и крепко обхватил за талию. Первый удар ремня прошел по ней подобно тупому ножу. Лили закричала от боли и ярости, колотя Трэйера кулаками по плечам. Миссис Хау тем временем наносила все новые и новые удары по ее спине и бедрам, пока Лили наконец не отказалась от бесплодных попыток вырваться. Обмякнув всем телом так, что только руки Трэйера удерживали ее в стоячем положении, давясь слезами ярости и стыда, она терпела беспощадную порку до тех пор, пока несомненные признаки возбуждения у ее мучителя не заставили ее отшатнуться в ужасе. В этот момент миссис Хау решила передохнуть. Трэйер разжал руки и отодвинулся, похотливо ухмыляясь прямо в лицо Лили. Недолго думая, она двинула ему коленом в пах.
Воздух со свистом вырвался из его легких вместе с душераздирающим хриплым криком. Он сделал несколько ковыляющих шагов назад и рухнул на кровать, извиваясь от боли.
Лили повернулась к экономке. Та обронила ремень и теперь стояла в дверях, задыхаясь от бешенства и обливаясь потом.
– Слово Божье быстрее молнии, – проговорила она, тяжело дыша. – Оно острее любого клинка…
Испустив проклятье, Лили бросилась на нее.
С таким же успехом можно было штурмовать каменную стену. Экономка не отступила ни на шаг. Лили оказалась в ее руках, зажатая словно стальным обручем. Девушка выкрикнула всю свою ярость прямо в обезумевшее от злости лицо миссис Хау и вновь принялась лягаться, норовя попасть ей по колену. Экономка только фыркнула в ответ и, схватив Лили за руку, стала изо всех сил хлестать ее по щекам. Лили попыталась заслониться свободной рукой, но миссис Хау обладала поистине мужской силой. Девушка почувствовала, как ее охватывает паника. Это был не сон, все это происходило наяву, и конца этому не было видно.
Вдруг на нее снова набросились сзади. Опять Трэйер, побагровев и рыча от бешенства, развернул ее лицом к себе и ударил кулаком. Взгляд Лили помутился, из глаз брызнули искры.
– Нет-нет, только не по лицу!
Следующие удары пришлись по груди и животу. Когда он попал ей в солнечное сплетение, Лили согнулась пополам и упала на колени.
Теряя сознание, она попыталась подняться, но ноги ее больше не держали. Послышался голос миссис Хау, скомандовавший “довольно!” как раз в ту минуту, когда удар сапога угодил ей в ребра. Лили задохнулась от взрыва боли и крепко ударилась головой об пол. Последний удар пришелся в поясницу.
– Хватит, я сказала!
Лили ждала нового удара. Его не последовало. Как в тумане, она услыхала удаляющиеся шаги. Стук закрываемой двери. Потом ничего.


***

– ..все из-за меня.., о Боже! Ты можешь подняться? Но она меня заставила: бить, говорит, буду, пока не скажешь. Лили? Лили? О, мой Бог, как мне страшно! Ну попробуй хоть сесть, тебе надо подняться. Я помогу,..


– Не надо. Не надо, Лауди.
– Боже мой! Что же делать? Лили, что с тобой? Лауди, должно быть, зажгла свечу: в неверном свете Лили разглядела потеки слез на ее перепуганном лице. Лауди держала ее за руку. Лили попыталась ответить на пожатие, но густые клочья серого тумана вновь закружились у нее перед глазами.
– Позови Дэвона, – прошептала она, и тут туман накрыл ее.


***

Пыль забилась ей в ноздри, она ощущала отдающий плесенью, сладковатый запах сырого дерева. Лежа на боку и прижимаясь щекой к полу. Лили смотрела, как столбик пыли колеблется в такт ее слабому дыханию. Доски пола усилили звук, раздавшийся снаружи: кто-то поднимался по лестнице. Она закрыла глаза и тихо поблагодарила Бога. Ее голос стал надтреснутым, говорить было трудно. “Дэв…” – вот и все, что она смогла прошептать, призывая его. Свет фонаря разогнал тень там, где она лежала. Двинуться ей было не под силу, она едва сумела повернуть голову и узнала сапоги прежде, чем их обладатель плюхнулся на колени рядом с нею.


– Привет, Ваше Высочество. Как поживаете, королева Лилия? Что-то вы сегодня неважно выглядите.
Трэйер схватил, ее за плечи и перевернул на спину, не обращая внимания на сдавленный крик боли. Она попыталась обороняться, но ее руки беспомощно взметнулись и упали. Он тем временем расшнуровал на ней платье и разорвал надвое сорочку, а потом принялся нарочито грубо лапать и тискать ее избитое тело, чтобы было побольнее.
– Да вы растеряли всю свою красоту, королева Лилия. Но знаете, что я вам скажу? Я закрою на это глаза.
Когда он задрал ей юбку и растянулся поверх нее, Лили вновь почувствовала приближение серого тумана. Вот он, все ближе и ближе. У нее не было ни капли сил, она хотела ударить Трэйера кулаком в бок, но попытка вышла жалкой, рука висела плетью. Что-то было не в порядке с ее горлом, из него вырвался только тихий стон отчаяния, глаза наполнились бессильными слезами. Лили отвернулась, чтобы не видеть злорадного и жадного взгляда Трэйера, однако какой-то новый звук заставил ее повернуться обратно. Слышал ли Трэйер или ей только почудилось? Их взгляды скрестились. Новый звук оказался топотом приближающихся шагов: кто-то бегом взбирался по лестнице в отчаянной спешке. Трэйер успел подняться и отступить на два шага прежде, чем хозяин ворвался в комнату через раскрытую дверь.
– Я хотел ей помочь… Это не я, это моя мать ее избила!
Шаги Дэвона замедлились, он на цыпочках подошел к Лили, глаза выхватывали из полутьмы разрозненные части чудовищной картины, которую сознание поначалу отказалось воспринять: кровь, синяки, раны, клочья порванной одежды. Картина случившегося проявилась у него в мозгу с ужасающей точностью; неистовый крик разорвал ему грудь. Трэйер хотел было проскользнуть мимо него, и Дэвон, как за спасительную соломинку, ухватился за возможность на мгновение отвернуться от растерзанной Лили, набросившись на ее обидчика.
Он настиг своего камердинера в коридоре. Лицо Трэйера побелело от ужаса, но Дэвон вернул ему цвет, ударив кулаком в губы. Брызнула кровь. Трэйер завизжал и попятился к ступеням, его толстые ноги подкашивались. Второй удар заставил его согнуться пополам, от третьего он вновь вскинулся, потерял равновесие, и налетел спиной на балюстраду, подломившуюся под его весом. Раздался грубый стон, глухой стук и треск ломающегося дерева, а потом тело Трэйера скрылось из глаз: оно рухнуло в Пролет, пролетело по четырем крутым ступеням и врезалось в стену.
Дэвон выпрямился и вновь вернулся в комнату Лили. Она пыталась приподняться на локте, и ему едва удалось вовремя подхватить ее, чтобы не дать снова упасть. Он бережно опустил ее на пол, глядя в искаженное страданием лицо и пытаясь выдавить из себя ободряющую улыбку, однако при виде лиловеющих кровоподтеков у нее на груди и на шее, почувствовал, как кровь стынет у него в жилах. Его пальцы скользнули по растущей на глазах темной опухоли у нее на скуле, и она болезненно поморщилась, хотя его прикосновение было легким, как перышко. Лили с трудом подняла руку, и он заметил содранную кожу на костяшках пальцев. Неужели она пыталась защищаться? А может, только прикрывалась?
– Сэр'?
Дэвон обернулся и увидел Лауди, робко жмущуюся в дверях.
– Позови Маклифа, – рявкнул он. – Вели ему скакать в Тревит за доктором Пенроем. Живо! Лауди помчалась выполнять поручение. Лили слабо потянула его за рукав. Она что-то говорила, но он не мог разобрать ни слова, пока не прижался ухом прямо к ее губам.
– Что-то сломано.
Стараясь не сделать ей больно, Дэвон просунул руку ей под плечи.
– Не бойся, ты в безопасности, с тобой все будет хорошо.
Но когда он наклонился, чтобы ее поднять, она испустила отчаянный хриплый крик, и ее глаза закатились. Его прошиб пот.
– Лили!
Она потеряла сознание, и ему никак не удавалось привести ее в чувство. Руки у него тряслись, когда он вновь подхватил ее и поднял.
Дэвон оглядел комнату, невольно подмечая убожество и нищету обстановки, колченогую обшарпанную мебель. Нет, он не мог уложить ее на этот тощий соломенный тюфяк, смахивающий на собачью подстилку.
Подхватив на ходу рукой, просунутой ей под колени, фонарь, хозяин направился к лестнице, а спустившись на второй этаж, свернул в первую же дверь по коридору (это была одна из гостевых спален, расположенная недалеко от его собственной) и уложил Лили на кровать.
Она очнулась, пока он раздевал ее. Она беспокойно заворочалась, уклоняясь от его рук, причинявших ей боль, и Дэвон заметил следы ремня у нее на бедрах. Но еще ужаснее выглядело темнеющее на глазах пятно ниже правой груди; когда Дэвон дотронулся до него, она отпрянула. У нее начался озноб, и он укрыл ее одеялом. Лицо Лили было пепельно-серым, но распухшие щеки горели от множества жестоких пощечин. Дэвон вытер кровь, показавшуюся в уголке ее рта, своим носовым платком.
Лауди вернулась, но вновь застряла в дверях, пока он не подозвал ее.
– Почему они это сделали? – спросил Дэвон.
– В наказание, сэр. Лили пошла в деревню отправить письмо и опоздала к обеду.
Хозяин уставился на нее с отвращением и недоверием. Его лицо потемнело от ярости, и Лауди попятилась в испуге.
– Принеси ее ночную рубашку, – прорычал он.
– У н-нее нет, с-сэр.
– В чем же она спит?
– В сорочке. В которой ходит днем.
– Принеси горячую воду и чистое полотенце, – сквозь зубы приказал Дэвон.
Лауди вновь убежала.
Он сел рядом с Лили и взял было ее за руки, но тотчас же снова выпустил, потому что она болезненно сморщилась и изогнулась, словно в агонии.
– О Боже, Лили! – прошептал Дэвон, боясь прикоснуться к ней лишний раз.
Когда Лауди вернулась, они вместе обмыли ее, как сумели, но, увы, любое их движение явно причиняло ей боль. Дэвон поднес рюмку коньяку к ее губам, но Лили не смогла проглотить ни капли. Потом, будучи не в силах удержаться от прикосновения, он придвинул стул поближе к кровати и сел, осторожно положив руку рядом с ее рукой. Она была в сознании и не спала, но не могла говорить, только молча смотрела на него громадными, затуманенными болью глазами, пока он повторял ей снова и снова, что бояться нечего и что все будет в порядке.
Клей показался в дверях.
– Черт возьми, Дэв, неужели это правда?
Он тихонько вошел в комнату, опасливо глядя на неподвижную фигуру, простертую на постели.
Дэвон поднялся на ноги. Он обрадовался приходу Клея, хотя от брата несло, как из винной бочки.
– Я думал, ты не вернешься до утра. Они вместе отправились в бордель в Труро, но Дэвону стало тошно, и он рано вернулся домой.
– Мне сказали, что ты отправился домой, вот я и подумал: вдруг что-то случилось? Стрингер только что рассказал мне о Лили. – Он негромко выругался, вглядываясь через плечо Дэвона. – Ей здорово досталось?
– Да. Можешь кое-что для меня сделать?
– Все, что угодно.
– Выставь Хау из дому. Если я займусь этим сам, боюсь, дело кончится кровью – Клей удивленно посмотрел на брата, подметив натянутую на скулах кожу и запавший, затравленный взгляд.
– Будет сделано, – кивнул он, не моргнув глазом.
– Спасибо.
Дэвон тотчас же вернулся к постели и вновь опустился в кресло. Клей выждал еще с минуту и вышел.
Четверть часа спустя прибыл доктор Пенрой. Дэвон предпочел бы кого-нибудь другого, Пенрой никогда ему не нравился, но не было времени посылать за врачом в Труро. Пожилой сельский доктор заставил его покинуть комнату, и Дэвон подчинился с большой неохотой. Он принялся метаться взад-вперед по коридору, жадно прислушиваясь, но из-за закрытой двери не доносилось ни звука. Потом он услыхал торопливые шаги Клея на ступенях и выжидающе обернулся к нему.
– Выставил, – пояснил Клей прежде, чем Дэвон успел задать вопрос. – Я ее предупредил, что, если завтра в этот час она все еще будет где-то поблизости, ты прикажешь ее арестовать и судить за оскорбление действием.
– Я все равно это сделаю, где бы она ни оказалась. Клей взглянул на него с любопытством.
– Ты и эта девушка, вы…
– Да!
Что-то подсказало младшему брату, что лучше прекратить расспросы.
– Ничего. Ради всего святого, скажи, что ты сделал с Трэйером? – спросил он, чтобы переменить тему.
– Он упал с лестницы. Надеюсь, сломал себе шею.
– Не совсем, но ты его здорово отделал. Представляешь, Дэв, этот сукин сын стал мне угрожать! Я ушам своим не поверил. Мне! Он имел наглость заявить, что поквитается с нами, – и Клей изумленно покачал головой.
– Надо было его убить.
Угроза, произнесенная деловитым, почти равнодушным тоном, заставила Клея умолкнуть. Секунду спустя дверь открылась, и доктор Пенрой вышел в коридор. Братья окружили низенького сердитого эскулапа в черном парике, круглых очках и старомодных панталонах.
– Она жестоко избита, – объявил он, и Дэвон скривился от нетерпения: это они и сами знали. – Я отворил кровь, чтобы предотвратить горячку. Пара ребер сломана, возможно, есть и другие переломы. Гортань воспалена от удара: не позволяйте ей говорить. Жидкое питание, отдых, сон. Ах да, вероятно, у нее сломано запястье на левой руке, но пока я не могу сказать с уверенностью. Постарайтесь ее не тревожить. Я дал ей настойку хинной коры против лихорадки и оставил на столе опий, но давайте его с осторожностью. Со временем она поправится, если только нет серьезных внутренних повреждений. – Доктор перевел взгляд с одного потрясенного лица на другое. – Сегодня я больше ничего не могу сделать, если хотите, загляну завтра.
Клей пошел проводить врача вниз, а Дэвон так и застыл на месте, глядя в пустоту и машинально прислушиваясь к их удаляющимся шагам и затихающим голосам. Ему казалось, что с него содрали кожу. Слова доктора Пенроя подействовали на него так, будто все перечисленные раны были нанесены ему самому.
Лауди появилась в темном конце коридора возле черной лестницы и неуверенно приблизилась к нему, ломая руки от смущения.
– Хотите, я посижу с Лили, сэр? – робко предложила она.
Дэвон долго смотрел на нее молча, пока смысл ее слов наконец не дошел до него. Заметив, что она готова убежать, он понял, что пугает ее.
– Тебя зовут Лауди?
– Да.
Девушка неуклюже присела в реверансе и, поскольку хозяин больше ничего не сказал, начала потихоньку отступать.
– Погоди. Да-да, останься с ней.., позаботься о Лили. Не спускай с нее глаз: если что-нибудь случится, если ей что-то понадобится или вдруг станет хуже… – он замолчал, его горящий взгляд слепо уставился как будто сквозь нее, – ..обратись к моему брату.
Повернувшись на каблуках, Дэвон чуть не бегом пересек коридор и спустился по изящной винтовой лестнице, перешагивая через две ступеньки. Лауди услыхала, как громадная входная дверь со скрипом отворилась и вновь захлопнулась с оглушительным стуком. Дрожа, она вошла в новую спальню Лили и села у постели подруги.



Достарыңызбен бөлісу:
1   2   3   4   5   6   7




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет