Первая Семья 15 Опера 29 Балет 50 Оперетта и эстрада 82 Искусство чтеца 104

{256} Нравственная потребность

Великая русская актриса Савина была бы крайне удивлена, если б услышала обращенный к ней вопрос: «Мария Гавриловна, ваша работа по созданию Театрального общества и по учреждению Дома ветеранов сцены — это общественная нагрузка? Кто же это вас так непомерно загрузил?..» Поразился бы и Алексей Максимович Горький, если б его помощь нашему театру восприняли как общественное поручение. Мария Федоровна Андреева, отдавая немало сил созданию нового в Петрограде театра романтической драмы и высокой трагедии — ныне Большой драматический театр имени М. Горького^clix — и успевая в то же время, например, хлопотать перед М. И. Калининым о пропуске в Петроград для моего отца, делала все это отнюдь не по просьбе месткома. А попробуйте «освободить» от «ведения общественной работы» А. А. Яблочкину: вам придется {257} выслушать от Александры Александровны несколько весьма сердитых слов.

Общественную деятельность человека я назвала бы формой проявления его нравственных потребностей. Форма проявления нравственных потребностей может оказаться чрезвычайно широкой и вместительной. Не является ли ее примером деятельность Льва Толстого по налаживанию народного образования, открытие на свои средства школы, работа в ней! Не стала ли общественным подвигом поездка Чехова на Сахалин! Это была не «творческая командировка», а мучительное путешествие за тысячи километров, по бездорожью Сибири в тарантасе или возке, предпринятое смертельно больным человеком за собственный счет ради судьбы не известных ему, далеких людей, ссыльных, каторжан. За всю эту бесконечно трудную дорогу, кашляя на ухабах кровью, Чехов едва ли однажды мог толком заснуть, вытянуть окоченевшие ноги, отдохнуть… Общественные, нравственные потребности отождествляются в данном случае с нравственной красотой и великим подвигом.

Общественное служение людям, народу, умение и стремление делать это вопреки личным интересам, отличали деятельность многих передовых людей России. Общественный труд требовал от человека воли и мужества. Он нуждался в настоящей смелости. Зато он украшал человека в каждом, большом или малом его деле.

Не могу в этой связи обойти общественное поведение и нравственную потребность Леонида Витальевича Собинова, не упускавшего ни единого повода, чтобы в дореволюционные времена выступить против всяческих проявлений антисемитизма. Эти выступления Собинова носили непримиримый, принципиальный характер, чем всегда восхищали меня.

Мне кажется, что настоящая общественная деятельность — это меньше всего то, что зовется скучным, тоскливым словом «нагрузка». Разумеется, оперативные поручения бывают необходимы. Мне ли, месткомовскому работнику, не знать этого. Но не они составляют душу общественного труда. Не они заставляют человека горевать по поводу чужой беды, недосыпать ради благополучия товарища, хлопотать о деле, которое ровно ничего не принесет тебе.

Накануне революции мы с Евгением Борисовичем Вильбушевичем ездили к студентам и давали концерты. Я читала «Песню о Соколе» и «Песню о Буревестнике». Что руководило нами?

{258} В одном из пореволюционных органов самоуправления Александринского театра — комиссии по нормированию труда и заработной платы — я заседала долгими часами, отстаивая насущные интересы актеров. Зачем?

Позднее я в течение многих лет возглавляла культурно-массовый, социально-бытовой и производственный секторы местного комитета театра. Еще позднее была выбрана в Центральный комитет профессионального союза работников искусств, где также работала в течение двадцати лет. Ради чего?

На все эти вопросы есть только один ответ: ради товарищей, нуждавшихся в помощи, в поддержке, ради величайшего внутреннего удовлетворения, ради сознания, что твои усилия привели — в большом или малом — к победе справедливости.

Да, мне приходилось испытывать подлинное удовлетворение, если в какой-то степени и при моем участии товарищу удавалось отстоять свои права, выйти из тяжелого положения, получить реальную помощь. Было радостно, например, когда мне удалось отстоять творческое «равноправие» мастеров эстрады и цирка, которое, как это ни странно, было поставлено под сомнение одной из тарификационных комиссий. Что называется, засучив рукава я доказывала, что оперетта, эстрада, цирк — такие же нужные и такие же «почтенные» жанры, как драма или балет. И если артист драматического театра играет в какой-то вечер бледно, неинтересно, плохо, позволяет себе быть не в форме, то артист цирка, к примеру, оказавшись «не в ударе», может легко распрощаться со своей профессией, работай он на трапеции или в клетке с тиграми. В этих жанрах мастерство носит особенно конкретный, наглядный характер. Все это — прописные истины. Но их пришлось напоминать снова и снова, пока некоторые товарищи, ведавшие организационно-бытовой стороной искусства, усвоили это…

Общественная деятельность — всегда творческая деятельность, если относиться к своим обязанностям не формально, а с огоньком. Но в том-то и беда, что не каждый общественный или профсоюзный работник пришел на эту работу по велению сердца, от любви к людям, от желания помогать им. Такой работник трудится только семь часов служебного времени. Увы, никакую любовь, в том числе и любовь к людям, невозможно регламентировать…

Я рассказывала в первой части книги о шефской поездке группы ленинградских актеров на брянский завод «Красный {259} Профинтерн». Значение этой поездки было для меня огромным. Известно, что важнейшим обстоятельством и условием творчества актера-чтеца является взаимодействие с аудиторией. Чем правдивее, искреннее, проще существует на сценической площадке актер, тем ближе оказывается он к слушателям, тем теснее их взаимосвязь, тем сильнее воздействие произведения искусства на аудиторию. И вот, находясь изо дня в день в трудное для завода и его людей время среди рабочих, сначала невольно, а потом сознательно вникая в их повседневные дела, мы становились все ближе друг другу, а вместе с тем укреплялся и творческий контакт. В каждом из нас, актеров, расцветали новые силы, новые возможности, еще не использованные прежде. И подобно тому, как бытие определяет сознание, так и условия нашей работы, небывалая степень близости со слушателями определили необычайную степень актерской искренности, самоотдачи, увлеченности своим делом. Готова утверждать: ничто не могло бы в такой степени возбудить фантазию, воображение, темперамент, творческий азарт. Это сделали люди, те самые люди, ради которых мы приехали за сотни километров, никем не понукаемые, не связанные ничем, кроме собственной совести и чувства ответственности художников и граждан Советской страны…

Я имею удовольствие и честь возглавлять секцию чтецов при Ленинградском отделении Всероссийского театрального общества. Работа эта хлопотливая, нелегкая. Но я выполняю ее с радостью прежде всего потому, что являюсь энтузиастом жанра художественного чтения, жанра молодого, сулящего большие возможности, лишенного к тому же постоянного источника профессиональных кадров.

Работа в секции — тоже «общественная». Я непроизвольно поставила это слово в кавычки, потому что жизнь нашей секции, ее дела, ее заботы, показательные декады чтецов, демонстрирующих свои новые работы, — все это носит исключительно творческий характер и никем из нас не воспринимается как некая сверхслужебная нагрузка.

Я говорю обо всем этом потому, что иногда общественная или профсоюзная работа обрастает у нас налетом формализма. Это не может не беспокоить. И думается, что если подобного рода деятельность не является для того или иного работника его нравственной потребностью, его увлечением, проявлением самых благородных черт его характера, тогда надо бежать от {260} нее подальше. Только любя человека, стремясь помочь ему стать счастливым, можно вступить на высокое и ответственное поприще общественной работы.

Надо было видеть, как преобразились люди в те памятные месяцы и годы! Тот, кто прежде ворчал по поводу непредвиденного шефского концерта, теперь не знал, что такое усталость, даже если место концерта отстояло от дома на сотни километров, если на дворе бушевала непогода и если возникла возможность отказаться от поездки под тем или иным благовидным предлогом. Люди совершали поступки, какие можно было бы назвать героическими. Их совершал тогда едва ли не каждый. Все стремились быть достойными тех, кто проливал кровь на полях сражений. Хотелось хоть маленьким делом принять участие в общей борьбе.

Война стала жестокой проверкой нравственной чистоты каждого из нас. Но она учредила проверку и художественной чистоте нашего искусства. Время не терпело фальши. Люди ждали предельной искренности, высшей наполненности мыслей и чувств. Искусство поднимало свой голос в унисон с пушками. Такое не проходит бесследно, не забывается. Искусство мужало в своей высокой гражданственности, чтобы взойти на новую ступень.