Песнь о Роланде

Коня он тронул шпорой золотой.

Четыре раза прыгнул Тансандор.

Вся рать сказала: «Вот боец лихой!

Мы не покинем вас в бою, сеньер».
CCXXXIX

Сияет солнце, светел яркий день.

Прекрасны рати, и полков не счесть.

Передние ряды сошлись уже.

Граф Гинеман и рядом граф Рабель

Бросают повод, гонят вскачь коней.

Французы дружно мчатся им вослед,

Разят копьем, пускают в дело мечь.

Аой.

CCXL

Коня златою шпорой горячит.

Торле, король персидский, встречен им.

Ни щит, ни панцирь мавра не спасли.

Пронзил его Рабель копьем своим,

С седла в кустарник бездыханным сшиб.

Кричат французы: «Бог нас сохранит!

Прав наш король, и долг велит с ним быть».

Аой!

CCXLI

Но граф его в щит расписной ударил,

Пронзил и раздробил на князе панцирь,

Вплоть до значка всадил копье в араба.

Хоть плачь, хоть смейся,- мертвым пал он наземь.

Французы, видя это, закричали:

«Бароны, в бой! Друзья, не отставайте!

Прав наш король, а нехристи не правы.

Вершит над ними ныне суд создатель».

Аой!

Вот мчит Мальприм на белом скакуне.

В ряды французов с ходу он влетел,

Удары сыплет, бьет что силы есть,

Нагромождает груды мертвых тел.

Эмир в тревоге к войску держит речь:

«Бароны, я вскормил вас с юных лет.

Мой сын пробиться к Карлу захотел,

Но он один, а христиан не счесть.

Бойца смелей я не найду вовек.

На выручку, иль ждет его конец!»

Пускают мавры вскачь своих коней.

Удар их тяжек, натиск их свиреп.

Столь беспощадный бой кипит везде,

Что не видал еще такого свет.

Аой!

Могучи рати, и полки несметны.

Они уже вступили все в сраженье.

Язычники упорны и свирепы.

Творец как много сломано доспехов,

Изрублено щитов, копейных древков!

Взглянуть бы вам, как ими дол усеян.

Ковыль на нем с утра был свеж и зелен.

[Теперь от крови взмок и побурел он.]

Эмир опять кричит полкам неверных:

«Вперед, рубите христиан смелее!»

Упорна и ожесточенна сеча.

Такой еще не видел мир от века.

Одна лишь смерть противников разделит.

Аой!

CCXLV

«Разите, чтоб победа нам досталась.

Я дам вам женщин, стройных и прекрасных

Уделы и феоды дам в награду».

Арабы молвят: «Мы разим отважно».

Ломаются их копья от ударов.

Берутся за мечи сто тысяч мавров.

Сражение и долго и ужасно.

Тем бой знаком, кто видел эту схватку.

Аой!

К французам обращает слово Карл:

«Я вас люблю и доверяю вам.

Вы все сражались за меня не раз,

Немало мне завоевали стран.

В награду вам я все готов отдать -

Богатство, земли, самого себя.

Отмстите лишь за родичей сполна,

За всех, кто в Ронсевале пал вчера.

Вы знаете, кто в этой битве прав».

Французы молвят: «Знаем, государь».

Их двадцать тысяч ровным счетом там.

Они клянутся именем Христа,

Что Карлу будут верны до конца.

Летят они с мечами на врага,

Сшибают мавров копьями с седла.

Кровопролитна битва и страшна.

Аой!

Мчит на коне Мальприм по полю боя,

Ряды французов беспощадно косит.

Немон его окидывает взором,

По-рыцарски удар ему наносит,

Щит сарацина пробивает с ходу,

Копьем ему пронзает панцирь добрый,

Его со скакуна свергает мертвым

Средь семисот языческих баронов.
CCXLVII

Вот Канабей, эмира младший брат,

Коня ударил шпорами в бока,

Свой меч с хрустальной рукоятью сжал.

Шлем на Немоне прорубила сталь,

Разрезала с размаху пополам,

Все пять ремней нашейных порвала.

Подшлемник задержать не мог удар.

Клинок рассек его на два куска.

Один из них упал к ногам коня.

Немону ни за что б несдобровать,

Но бог помог - не сброшен он с седла:

Успел обнять за шею скакуна.

Когда б ударил мавр еще хоть раз,

Дух испустил бы доблестный вассал.

Тут подоспел к нему на помощь Карл.

Аой!

CCXLVIII

Мавр норовит опять его ударить.

Воскликнул Карл: «Ты будешь, трус, наказан!» -

И на араба ринулся отважно.

Пробил он щит его, к груди прижатый,

Прорезало копье нагрудник вражий.

Пал наземь всадник, а скакун умчался.
CCXLIX

Почувствовал король большую скорбь,

Когда увидел, что в крови Немон,

Что на траву бежит она ручьем.

Дал герцогу совет разумный он:

«Скачите без опаски вслед за мной.

Противник ваш сражен моим копьем.

В злодея крепко я вогнал его».

Немон в ответ: «Сеньер, я видел все.

Коль буду жив, вам отслужу с лихвой».

Помчались в бой они бок о бок вновь,

Вослед - двадцатитысячный их полк.

Французы рубят и крушат врагов.

Аой!

Мчит по полю на скакуне эмир,

Бьет графа Гинемана что есть сил,

Пронзил копьем прижатый к сердцу щит,

Одним ударом панцирь раскроил,

Отсек все ребра от грудной кости,

С седла христианина мертвым сшиб.

Лорана с Жебоэном он сразил.

Ришар, сеньер нормандцев, им убит.

Язычники вопят: «Коли, руби!

Пресьоз от христиан нас охранит».

Аой!

Взглянуть бы вам на войско Балигана,

На тех аргойльцев, басков152, оксианцев!

Неотразимы копий их удары,

Но поля наши им не уступают.

На землю трупы валятся все чаще.

До вечера не утихает схватка.

Урон немалый терпят люди Карла.

Бой кончится - придется им поплакать.

Аой!

Бьют мавры и французы что есть сил,

Их копья разлетаются в куски.

Взглянуть бы вам, как там дробят щиты,

Услышать бы, как сталь о сталь звенит,

Как в панцири врезаются клинки,

Как наземь тот, кто сбит с коня, летит,

Как издает он перед смертью крик,-

Вам этого до гроба не забыть.

Сраженье все неистовей кипит.

Вот Аполлена стал эмир молить

И Тервагана, Магомета с ним

«Я вам служил, кумиры ваши чтил.

Из золота я их велю отлить

[Лишь помогите Карла победить]».

Вдруг Жемальфен эмиру возвестил -

Ему был другом этот сарацин

«Сеньер, для вас день нынче несчастлив:

Пал от руки врага ваш сын Мальприм,

И Канабей, ваш брат, в бою погиб,

Сразили два христианина их.

Карл, мнится мне,- один из их убийц!

Уж больно у него могучий вид

И бел апрельский цвет его седин».

Шлем наклонил, услышав весть, эмир,

От горя головой на грудь поник.

Он так скорбит, что свет ему не мил,

Позвать Жангле Заморского велит,

Воскликнул Балиган, «Ко мне, Жангле!

Вы - мудрый и правдивый человек,

Ценил я неизменно ваш совет.

Скажите мне, кто должен одолеть,

Кто - я иль Карл - в бою одержит верх?»

А тот ответил: «Суждена вам смерть,

Вас боги ваши не спасут уже.

Французы храбры, и король их смел,

Таких бойцов не видел я вовек.

Но все же бросьте клич - пусть бьются все:

Мавр, оксианец, турок, энфр153 и перс,

Что б нас ни ждало, медлить смысла нет».
CCLIV

Эмир по латам бороду расправил,

Она белей боярышника в мае.

Что б ни было, он прятаться не станет,

К устам трубу язычник прижимает,

Трубит в нее, чтоб слышали все мавры,

Мчит по полю и нехристей скликает,

Заржали и завыли оксианцы,

Залаяли аргойльцы по-собачьи,

На христиан неистово помчались,

Полки их смяли и ряды прорвали,

Семь тысяч их убили басурмане.

Ожье Датчанин сроду не был трусом.

Вовеки мир бойца не видел лучше.

Заметил он, что дрогнули французы,

Велел позвать Тьерри-аргонца тут же

И Жозерана с Жоффруа Анжуйским

И молвил Карлу гордо и разумно:

«Взгляните, как арабы наших рубят.

Пускай венца лишит вас вездесущий,

Коль отомстить у вас не хватит духу».

Все промолчали: отвечать нет нужды.

Коней бароны шпорят, вскачь несутся,

Язычников нещадно бьют повсюду.

Аой!

Разят арабов император Карл,

Ожье, Немон, анжуец Жоффруа,

Что носит императорский штандарт.

Особенно Ожье Датчанин храбр154.

Коню он шпоры дал, понесся вскачь,

Убил того, кто нес с драконом стяг:

Ожье Амбора вышиб из седла,

Конем хоругвь эмира растоптал,

Эмир увидел, что дракон упал,

Что знамя Магомета - у врага,

И понял тут язычник Балиган,

Что Карл Великий прав, а он не прав.

Поприутихла ярость басурман.

Карл вопрошать своих баронов стал:

«Достаточно ли сил еще у вас?»

А те в ответ: «Не тратьте зря слова.

Позор тому, кто не разит сплеча!»

Аой!

CCLVII

Но меч враги не вкладывают в ножны.

Отважны те, кто рати свел для боя.

Их ратный клич звучит, как прежде, грозно,

«Пресьоз!» - кричит эмир арабский гордо,

Карл «Монжуа!» в ответ бросает громко.

По голосу один узнал другого.

Сошлись они на середине поля.

Тот и другой пускают в дело копья,

Врагу удар наносят в щит узорный,

Его пронзают под навершьем толстым,

Распарывают на кольчугах полы,

Но невредимы остаются оба.

Полопались у них подпруги седел.

С коней бойцы свалились наземь боком,

Но на ноги вскочили тотчас ловко,

Свои мечи булатные исторгли,

Чтоб снова продолжать единоборство.

Одна лишь смерть конец ему положит.

Аой!

Отважен милой Франции властитель,

Но даже он не устрашит эмира.

Враги мечи стальные обнажили,

Бьют по щитам друг друга что есть силы,

Навершья, кожа, обручи двойные -

Все порвалось, расселось, расскочилось.

Теперь бойцы одной броней прикрыты.

Клинки из шлемов высекают искры.

Не прекратится этот поединок,

Пока эмир иль Карл не повинится.

Аой!

Эмир воскликнул: «Карл, совету внемли:

В вине покайся и проси прощенья.

Мой сын тобой убит - то мне известно.

Ты беззаконно вторгся в эту землю,

Но коль меня признаешь сюзереном,

Ее получишь в ленное владенье».

«Мне это не пристало,- Карл ответил.-

С неверным я не примирюсь вовеки.

Но другом буду я тебе до смерти,

Коль ты согласен воспринять крещенье

И перейти в святую нашу веру».

Эмир ответил; «Речь твоя нелепа».

И вновь мечи о брони зазвенели.

Аой!

CCLX

Бьет Карла он по голове мечом.

Шлем разрубил на короле клинок,

Проходит через волосы его,

Наносит рану шириной в ладонь,

Срывает кожу, оголяет кость.

Шатнулся Карл, чуть не свалился с ног,

Но не дал одолеть его господь.

К нему послал он Гавриила вновь,

И ангел молвил: «Что с тобой, король?»

Король услышал, что промолвил ангел.

Забыл о смерти он, забыл о страхе.

К нему вернулись разом мощь и память.

Мечом французским он врага ударил,

Пробил шишак, украшенный богато,

Лоб раздробил, разбрызгал мозг араба,

До бороды рассек эмира сталью.

Упал язычник, и его не стало.

Клич «Монжуа!» бросает император.

Немон, услышав это, к Карлу скачет

И сесть на Тансандора помогает.

Бегут арабы: так судил создатель.

Услышал он мольбы французов наших.

Бегут арабы. так судил творец.

Карл и бароны мчатся им вослед.

Король кричит: «Вершите суд и месть!

Воздайте за родных и за друзей,

Вы утром их оплакивали смерть».

«Да будет так!» - гремят полки в ответ,

Французы мавров бьют что силы есть,

Удастся лишь немногим уцелеть.
CCLXIII

Зной нестерпим, и пыль столбом клубится.

Французы мчат вдогонку сарацинам,

На Сарагосу скачут вслед за ними.

Меж тем на башню Брамимонда вышла,

Стоит она на ней с неверным клиром,

А у него и вид богопротивный,

И сана нет, и темя не побрито.

Победу Карла королева видит

И восклицает: «Магомет, спаси нас!

О государь пресветлый, мы погибли.

Пал Балиган позорной смертью в битве».

Лицо к стене поворотил Марсилий,

Заплакал, долу головой склонился

И принял, нераскаянный, кончину,

И завладел его душой нечистый.

Аой!

CCLXIV

Закончил битву Карл победой полной.

Повержены ворота Сарагосы.

Французы видят. беззащитен город.

Король в столицу мавров вводит войско.

В ней на привал он станет этой ночью,

Горд и доволен Карл седобородый:

Ему сдала все башни Брамимонда -

Больших десяток, малых за полсотни.

Победа с тем, над кем десница божья!

День миновал, и ночь на землю пала.

Луна взошла, и звезды засверкали.

Взял город Сарагосу император.

Он тысячу баронов посылает -

Пусть синагоги жгут, мечети валят.

Берут они и ломы и кувалды,

Бьют идолов, кумиры сокрушают,

Чтоб колдовства и духу не осталось155.

Ревнует Карл о вере христианской,

Велит он воду освятить прелатам

И мавров окрестить в купелях наспех,

А если кто на это не согласен,

Тех вешать, жечь и убивать нещадно.

Насильно крещены сто тысяч мавров,

Отсрочку только Брамимонде дали:

Пусть в милый край французский едет с Карлом

И добровольной христианкой станет.

Ночь миновала, ясный день настал.156

Все башни в Сарагосе занял Карл.

Он тысячу бойцов оставил там,

Чтоб город от врага оберегать.

Повел король назад свои войска,

С собой в дорогу Брамимонду взял:

Добра он ей желает, а не зла.

В обратный путь идет, ликуя, рать.

Нарбона157 ей ворота отперла.

Вот Карл вступил в Бордо, преславный град.

Он золотом наполнил Олифан,

Святому Северину даровал158 -

Там пилигримы видят этот дар.

Карл переплыл Жиронду на судах,

До Бле159 Роланда он сопровождал.

И Оливье был отвезен туда

И с ним Турпен, воитель и прелат.

В трех мраморных гробах они лежат.

Святой Роман хранит их бренный прах.

Поручен он господним именам160.

Помчался Карл по долам, по горам,

До Ахена нигде не отдыхал,

Лишь у дворца сошел со скакуна.

Едва король достиг своих палат,

Судей велел он отовсюду звать.

Шлют их все области и племена:

Саксонский, фризский, алеманский край,

Нормандия, Бургундия, Бретань,

Мудрейших же - французская страна,

Недолго Ганелону ждать суда.
CCLXVII

Карл прибыл из испанского похода,

Вернулся в Ахен, свой престольный город.

По лестнице взошел он в зал дворцовый,

Был дамой Альдой встречен на пороге.

Та молвит: «Где Роланд, отважный воин,

Что клятву дал назвать меня женою?»

Король в унынье и великой скорби

Рвет бороду свою и плачет горько:

«Сестра, меня спросили вы о мертвом.

Я вам воздам заменою достойной:

То - первый мой вассал и сын Людовик,

Наследник всех моих земель и трона».

Она в ответ: «Мне странно это слово.

Да не попустят бог с небесным сонмом,

Чтоб я жила, коль нет Роланда больше».

Пред Карлом дама, побледнев, простерлась.

Она мертва - помилуй Альду, боже!

Скорбят о ней французские бароны.
CCLXVIII

Она скончалась - нет прекрасной Альды,

Но мыслит Карл, что дама - без сознанья.

Над нею, сострадая, он заплакал,

Ее приподнял, на ноги поставил.

Она к его плечу челом припала.

Тут Карл увидел, что она скончалась.

За нею четырех графинь прислал он

И тело в женский монастырь отправил.

Над нею там всю ночь псалмы читали,

Зарыли гроб у алтаря во храме.

Большую честь воздал ей император.

Аой!

CCLXIX

В оковах там изменник Ганелон

На площади стоит перед дворцом.

К столбу привязан дворней Карла он,

Прикручен крепко за руки ремнем.

Бьют и бичами и дубьем его.

Не заслужил он участи иной.

Пускай суда предатель в муках ждет.

Написано в одной старинной жесте,

Что Карл созвал людей из всех уделов,

На суд собрал их в ахенской капелле.

Сошлись они в господний праздник светлый,

В день божьего барона, в день Сильвестров,

Дабы воздать по совести и чести

Злодею Ганелону за измену.161

Карл привести велел его немедля.

Аой!

«Сеньеры и бароны,- молвил Карл.-

Вот Ганелон на суд явился ваш.

Со мною он ходил в испанский край,

Сгубил двадцатитысячную рать.

Из-за него погибли и Роланд,

И Оливье, что был учтив и храбр.

Он пэров предал маврам, деньги взял».

Ответил Ганелон: «Не стану лгать,

Лишил меня моих сокровищ граф.

Вот я Роланду смерти и желал.

Нельзя изменой это называть».

Бароны молвят: «Суд решит, кто прав».
CCLXXII

Предстал суду и Карлу Ганелон.

Он свеж лицом, на вид и смел и горд.

Вот был бы удалец, будь честен он!

Бросает на собравшихся он взор,

Стоят с ним тридцать родичей его.

Суду он громко говорит потом:

«Бароны, да хранит вас всех господь!

Ходил я с императором в поход,

Ему был предан телом и душой.

Но на меня Роланд замыслил зло,

Ко мне жестокой воспылал враждой,

На муки и на казнь меня обрек,

Послал меня к Марсилию послом.

При всех Роланду вызов брошен мой,

Его и пэров вызвал я на бой.

Всю нашу ссору видел сам король.

Я только мстил, и нет измены в том».

Бароны молвят: «Суд все разберет».
CCLXXIII

Увидел Ганелон, что дело плохо.

Зовет он тридцать родственников кровных.

Один из них над всеми верховодит.

То - Пинабель, что из Сорансы162 родом.

Он на язык остер и ловок в споре,

А коль дойдет до боя - воин добрый.

Аой!

Не дайте кончить жизнь на месте лобном».

А тот ответил: «Ничего не бойтесь.

Кто здесь о казни вымолвит хоть слово,

С тем тотчас я вступлю в единоборство

И дам отвод оружьем приговору».

Тут ниц пред ним граф Ганелон простерся.
CCLXXIV

Сошлись на суд бургундцы и баварцы,

Французы, пуатвинцы и нормандцы.

Есть там саксонцы, есть и алеманы.

Всех судей остальных овернцы мягче -

Жестокий страх им Пинабель внушает.

Все говорят: «Покончим с этой тяжбой.

Оставим суд, пойдем попросим Карла,

Чтоб Ганелону дал король пощаду,

И тот ему опять слугою станет.

Погиб Роланд и не придет обратно.

Не воскресить его сребром иль златом.

От поединка проку будет мало».

Так мыслят все, кто там на суд собрался.

Один Тьерри, брат Жоффруа, - иначе.

Аой!

Вот судьи к императору пришли

И молвят: «Мы решили вас просить,

Чтоб Ганелона пощадили вы.

Он будет впредь вам ревностно служить.

Он знатен родом - сжальтесь же над ним,

Ведь все равно племянник ваш погиб.

Златой казной его не воскресить».

Король ответил: «Все вы подлецы!»

Аой!

Увидел Карл - оставлен всеми он,

Нахмурил брови и поник челом,

Стал от тоски и горя сам не свой.

Вдруг предстает Тьерри пред королем163.

То Жоффруа Анжуйца брат меньшой.

Он строен, худощав и быстроног,

Кудрями черен, смугловат лицом,

А ростом и не мал и не высок.

Учтиво Карлу молвил он: «Сеньер,

Умерить постарайтесь вашу скорбь.

Вы знаете: вам предан весь наш род,

И я, как предки, вам служить готов.

Да, отчима Роланд обидеть мог,

Но кто вам служит - нет вины на том,

А Ганелон его на смерть обрек,

Нарушил клятву и презрел свой долг.

На рель его! - таков мой приговор.

А труп изрежут пусть в куски потом.

Подлец не стоит участи иной.

А если кто из родичей его

Посмеет приговору дать отвод,

Я подтвержу свои слова мечом».

Все молвят: «Рассудил он хорошо».

Вот Пинабель пред королем предстал.

Велик он ростом, быстр, могуч и храбр.

Его удар смертелен для врага.

Он молвил: «Воля ваша, государь.

Пусть понапрасну судьи не кричат.

Я слышал, что Тьерри изрек сейчас,

И докажу мечом, что он не прав».

С тем он свою перчатку Карлу дал.

Король спросил: «А кто заложник ваш?»

Тот три десятка родичей призвал.

Король велел под стражей их держать,

Своих взамен представить обещал.

Аой!

Тьерри увидел - бой не за горами.

Вручил он Карлу правую перчатку.

Тот взял, своих заложников назначил.

Четыре Карл велел скамьи поставить -

Пусть сядут там противники до схватки.

Счел суд законным бой единогласно.

Ожье Датчанин споры все уладил.

Бойцы коней и брони просят дать им.

Аой!

Как только бой судом дозволен был,

К обедне в храм отправились враги,

Покаялись во всех грехах своих

И вклад большой внесли в монастыри.

Вернулись вместе к королю они.

Надели шпоры на ноги бойцы,

В надежные доспехи облеклись,

Ремнями подвязали шишаки,

На пояса привесили мечи.

Взял каждый свой четырехпольный щит.

Копье в руках у каждого из них,

И слуги скакунов им подвели.

Вокруг сто тысяч рыцарей скорбит:

Роланд им дорог, жалко им Тьерри.

Ведь знает только бог, кто победит.

Под Ахеном обширное есть поле.

Отправились туда враги для боя,

Могучи и неустрашимы оба.

Их скакуны легки и быстроноги.

Бароны шпорят, отпускают повод,

Друг другу что есть сил удар наносят.

Раздроблены щиты, пробиты брони.

Подпруги рвутся, и сползают седла.

С коней на землю валятся бароны.

Сто тысяч человек глядят и стонут.

Аой!

Бойцы на землю рухнули с седла,

Но тут же встали на ноги опять.

Проворен Пинабель, могуч и яр.

Друг к другу поединщики спешат.

Меч с золотым эфесом каждый взял.

Клинки о шлемы крепкие звенят,

Ударом отвечают на удар.

Скорбят французы, плачет Карл, молясь:

«О господи, дай правде воссиять!»

CCLXXXII

«Тьерри, сдавайся! - Пинабель кричит. -

И я вассалом сделаюсь твоим,

Отдам тебе владения свои,

Лишь Ганелона с Карлом помири».

Тьерри в ответ: «Об этом помолчи.

Я был бы низок, если б уступил.

Один господь нас может рассудить».

Аой!

CCLXXXIII

Могуч, сложен на славу и высок.

Известно всем, что ты вассал лихой.