Доримена Месье Журден необычайно мил. И в свете бы давно замечен был. Дорант

IX.

/За сценой слышен крик, плач, стук, потом снова крик./

КАТРИН: Вы слышите?

БЕЖАР: Что там происходит?

ЛАТОРИЛЬЕР: Тихо за кулисами!

/на сцену вбегает Барон, за ним Лагранж, следом заплаканная Мари/

БАРОН: Держите этого дурака!..

ЛАГРАНЖ: Негодяй!

БАРОН /убегая вокруг стола/: Ну, пошутил я, пошутил.

ЛАГРАНЖ: Как ты посмел?!

БАРОН: Девочка же, действительно, в тебя влюблена!…

ЛАГРАНЖ: Подлец!

БЕЖАР: Шарль! Мишель!

БАРОН: …А пока до тебя, дурака, дойдёт… хе-хе…

/Лагранж бьёт Барона по лицу, Барон падает, вскрикивает Катрин/

ЛАТОРИЛЬЕР: Стоять! /плеснул водой в лицо Лагранжу/ Хромой, держи его!

БЕЖАР /хватая за руки Лагранжа, который уже не сопротивляется, – к Мари/: В чём дело?!

МАРИ /всхлипывая/: Это не я… Шарль открыл и увидел… А там было написано…

/подаёт Латорильеру “Регистр”; Лагранж садится на пол по центру сцены/

ЛАТОРИЛЬЕР: /читает/ “Шарль, я Вас…” Чёрт!

/над столом появляется Гюбер. На его голове – поднос с фруктами./

ГЮБЕР: Я предупреждал сразу! Я говорил, что этого прохвоста нельзя брать обратно.

У Гюбера – нюх!

ДЮКРУАЗИ /входя/: Во что играем?

ГЮБЕР: Играем всякую хрень! А потом…

ЛАТОРИЛЬЕР: Да помолчи хоть ты!

ГЮБЕР: Не ори на меня! Солдафон! Узкий лоб! Грязный сапог!

КАТРИН: Боже! Сейчас глаз заплывёт!…

ГЮБЕР: Да, чтоб он вообще вывалился бы, этот поганый глаз, у этого паршивого ублюдка.

БАРОН: Что ты наделал, идиот?!

МАРИ: Это всё из-за меня.

КАТРИН: Это, как минимум, на неделю.

БЕЖАР: Компресс! Лёд!

ЛАТОРИЛЬЕР: Поздно! Чёрт! Чёрт!! Чёрт!!!

ГЮБЕР: Есть Бог на свете! Есть!

БЕЖАР: Кто-нибудь, заткните ему рот!

БАРОН: Ничего не вижу!

/вбегает Жаклина с мокрой тряпкой/

ГЮБЕР: Правду не заткнёшь, Хромой!… Позор театру, в котором…

/вбегает Поль Грандье/

ПОЛЬ: Господин Бежар, у меня этой сцены нет. Мне нужно здесь выходить?

БЕЖАР: Постой!

ПОЛЬ: Стою.

ГЮБЕР: … в котором метельщик сцены играет Учителя музыки!

Боже, почему я дожил до этого чёрного дня?!

ДЮКРУАЗИ /кидая на стул кости/: Опять две шестёрки… Не странно ли?…

/Лагранж закрывает лицо руками, опускается на пол. Вбегают Бовали с детьми на руках./

г-н БОВАЛЬ: Вы разбудили детей! Гении недоделанные!

ГЮБЕР: А вот и наш прованский индюк пожаловал со всем своим выводком.

г-н БОВАЛЬ /отдаёт ребёнка жене/: Заглохни, чучело.

Иначе я вобью этот поднос в твою дурацкую башку, гасконская вонючка.

БЕЖАР: Жан, ну вот тебя только здесь не хватало!

г-н БОВАЛЬ: У моего ребёнка – жар. И я в гробу видел такую репетицию!
И в контракте не записано, что я должен с наслаждением лицезреть
ваши мерзкие рожи не только днём, но и ночью! Я – ухожу!

ЛАТОРИЛЬЕР: Тихо все!

/г-н Боваль плюёт на сцену и уходит; все замолкают и смотрят на плевок/

г-жа БОВАЛЬ /с двумя детьми на руках/: Простите его… я сейчас… я догоню его… Простите…

/убегает; Латорильер белоснежным платком стирает плевок со сцены/

ЛАТОРИЛЬЕР: Вот и всё…

ДЮКРУАЗИ: “Истинно говорю тебе: не пропоёт петух, как ты отречёшься от меня трижды.”

ГЮБЕР: Ты – неблагодарная тварь! Прыщ прованский! /снимает с головы поднс/

Жаклина, забери это… Я сейчас вылезу… я догоню… я ему!… я… /задыхается/

ЖАКЛИНА: У него снова приступ!

/Латорильер подхватывает Гюбэра;
входит Брэндавуан, за ним – мадемуазель Флоранс/

БРЭНДАВУАН: Сударь, мадемуазель Флоранс!

ФЛОРАНС: Месье! И что вы можете сказать, видя такие замечательные штаны?

БЕЖАР: К чёртовой матери!

/появляется пьяная Арманда/

АРМАНДА: Это я – чёртова мать? Браво!

ЛАТОРИЛЬЕР: Двенадцать человек в форме – это ещё не взвод. Взводом его делает сержант.

/уходит/

ДЮКРУАЗИ /подсаживаясь к Лагранжу, бросает кости/: Опять шесть-шесть!

ПОЛЬ: Господин Бежар, а стоять ещё долго?

АРМАНДА /поднимая вверх бутылку/: Виват, Мольер! /пьёт, уходит пошатываясь/

МАРИ: Это всё из-за меня!!

/Бежар на последние три реплики мечется, бросаясь то к одному, то к другому.
Дюкруази вопросительно смотрит на него, ожидая какого-то решения./

БЕЖАР: Перерыв!!! /уходит, сталкиваясь с Мадленой/

МАДЛЕНА: Что произошло?

/Входит Эдм Дебри, сталкиваясь с уходящим Дюкруази.
Он ругается без голоса: хрипит, жестикулирует и топает ногами./

КАТРИН: Эдм! Ну, разве можно произносить со сцены такие слова?..

/“Коробочка” закрывается. Где-то далеко звучит флейта./

X. Закулисье

/Пьяная Арманда с бутылкой коньяка сидит на ящие с костюмами. Вбегает Мари./

МАРИ: Как Вы можете?! Вы?! Так говорить о нём?!

АРМАНДА: Кто – я? Какое я имею право… так говорить о великом Мольере?

Я – бездарная актриса?! Пьяная тварь?! Неблагодарная жена?!

Ты ведь это хотела сказать, детка?

МАРИ /через паузу/: Да!

АРМАНДА /несколько раз хлопает в ладоши/: Браво! Ты далеко пойдёшь, моя девочка.

МАРИ: Потому, что Вы не любите Его!

Вы – актриса не любите театр!

АРМАНДА: Вот тут ты неправа, Мари. Разве можно не любить театр?

Театр я – ненавижу. /пьёт/ Это совершенно разные вещи. А Мольер...?

Шесть лет назад в январе я родила ему сына. Людовика.

Другой Людовик его крестил. Король! Солнце крестит сына другого Солнца!

Как я была счастлива… Четыре месяца… пока он не умер… сразу после премьеры “Элидской принцессы”. У меня – бесчувственной суки, не было слёз…

На сцене это, знаешь ли, как-то легче… А за кулисами я просто выла и билась головой о стену… А он?!… он репетировал… “Тартюфа”!

У него никак не получалась сцена, где Филипп должен был приставать ко мне.

И он показывал Филиппу, показывал на мне…, как он должен это играть…

Король прихлопнул “Тартюфа”, как муху через две недели после похорон.

Вот тут-то он загоревал… о своей пьесе. А у меня – наоборот. Всё, как отрезало.

И я вдруг первый раз увидела Его со стороны, как будто из зала…

Он бегал вокруг кардинала Киджи и заглядывал ему в глаза, как собака…

И смеялся над его тупыми шутками…

И тут я подумала – вот этот человек – мой муж…
“Ты ничего не понимаешь!.. Это – посол Папы… от него зависит…

Мы ещё с тобой родим…!!”

/входит Мадлена/

И я родила ему дочь! Ты помнишь, Мадлена? Я же родила!

Но на премьере “Дон Жуана”, когда у меня шёл уже четвёртый месяц,
я чуть было не выкинула. Нужно выходить на сцену, а меня рвёт желчью
прямо на костюм. Помнишь, тот с серебряными нитями?

/Мадлена обнимает Арманду, укачивает/

МАДЛЕНА: Я всё помню, малыш. Всё помню. Спи. Тебе нужно поспать.

АРМАНДА: Почему умер мой мальчик? Почему Франции не нужны Мольеры?

МАДЛЕНА: Спи, спи…

АРМАНДА: Но, почему-то нужны Бовали?..

МАРИ: Простите меня.

МАДЛЕНА: Иди. Тебя искала Катрин. Ей нужно перетянуть ногу.

XI. /ЦЕНТР/

/Дюкруази сидит и кидает кости. Входит Бежар./

ДЮКРУАЗИ: Ну, что, Хромой, каково тебе в Его шкуре?

БЕЖАР: Замечательно. Лучше просто не бывает:
Арманда напилась,
Лагранж разбил лицо Барону так, что никаким гримом не замажешь,
у ребёнка Боваль – жар,
её муж ушёл просто потому, что ночные репетиции не оговорены в контракте,
Гюберу надоело играть старух и у него приступ астмы,
у Катрин – нога,
у Дебри – голос,
уборщик Поль – учитель пения – пустое место,
а ты играешь в кости, как будто тебя лично это всё никак не касается!
Я ничего не забыл?

ДЮКРУАЗИ: Так, мелочь… У нас нет Мольера…

БЕЖАР: По-моему это тебя даже как-то радует?

ДЮКРУАЗИ /качая головой/: Мне страшно, Хромой… Это не простое выступление…

Король в Шамборе ждёт от нас чего-то необыкновенного…

“Мы надеемся, что наш славный Мольер как всегда нас удивит!”

БЕЖАР: Это ты о чём?

ДЮКРУАЗИ: Ни о чём. Пьеска – слабая. Она – просто НИ-КА-КА-Я!

Жалкие перепевы уже много раз игранного и… виденного!

БЕЖАР: Не смей так говорить, Филипп!

ДЮКРУАЗИ: Он исписался! Да! Да! Да! И сам этого испугался! И сказался больным!
Он подставил тебя, Хромой! Он подставил меня! Он подставил всех нас!
Потому, что это провал! Понимаешь? БОЛЬШОЙ КОРОЛЕВСКИЙ ПРОВАЛ!
/смеётся почти истерически/

БЕЖАР: Если ты сейчас не замолчишь, я ударю тебя, Филипп!

ДЮКРУАЗИ: Бей, дурачок! Бей!
И послезавтра Король увидит на сцене две разбитые морды: Барона и мою!

БЕЖАР: Уйди, Филипп… Лучше уйди!

ДЮКРУАЗИ: Вот видишь, ты даже не смог меня ударить, маленький Бежар,
а хочешь делать спектакль! В этой скачке Мольер поставил на хромую лошадь, которая не доберётся до финиша. /идёт к кулисе/

БЕЖАР: А я рассчитывал на тебя, Филипп…

/Дюкруази приостанавливается, но уходит./

XII. /ЦЕНТР/

БЕЖАР: Брэндавуан!

БРЭНДАВУАН: Я здесь, сударь!

БЕЖАР: Почему?! Почему, я тебя спрашиваю?!

БРЭНДАВУАН: Что, сударь?

БЕЖАР: Почему… я должен следить за свечами? Негодяй!

Ты, что не видишь, что она уже почти догорела? Догорела почти… до конца!

/бьёт Брэндавуана камзолом наотмашь/

БРЭНДАВУАН /защищаясь/: Сударь, сударь! Осторожно, вы порвёте свой камзол!..

БЕЖАР: Что?... Камзол… Пошёл вон!

БРЭНДАВУАН: Я сейчас принесу.

БЕЖАР: Что?!

БРЭНДАВУАН: Свечу, сударь.

БЕЖАР: При чём здесь свеча?! Болван! Тупица! Видеть не могу твою спокойную рожу!

БРЭНДАВУАН: А зачем Вы меня звали, сударь?

БЕЖАР: Сказать, чтобы ты убирался к чёрту!

БРЭНДАВУАН: Значит, свечу не приносить… /уходит/

XIII.

/Входит Мадлена./

БЕЖАР: Мадлена… Я не знаю, что дальше делать.

Мне кажется, что я маленький мальчик, заблудившийся в лесу…

МАДЛЕНА: Нет, Луи, ты уже большой. Тебе сорок лет и ты ставишь спектакль…

БЕЖАР: Почему я? Почему он поручил это мне, а не Лагранжу? Не Дюкруази?
Они бы сделали это лучше… Почему?

МАДЛЕНА: Потому, что тебе пора повзрослеть. Слишком долго ты был Бежаром-младшим

и отвечал только сам за себя. Пора научиться отвечать за других.
Думаю, наверное, поэтому он поручил это тебе…

БЕЖАР: Но, сестра, я ведь никогда не был хорошим актёром. “Журден” – роль Мольера, он

и написал её под себя. Здесь я должен был бы играть Учителя музыки вместо Поля…

МАДЛЕНА: Как говорит наш славный Франсуа: “Когда на войне во время атаки пуля попадает

в знаменосца, то знамя должен подхватить солдат, бегущий вслед за павшим. Невзирая на отсутствие чинов и званий, на время боя он становится почётным символом духа, чести и славы своего полка, и одновременно наиболее желанной мишенью для неприятеля.”

БЕЖАР: Но в него же не попала пуля! Просто сегодня – пятница!

А по пятницам у него хандра! Автор «Мизантропа» – мизантроп!
Он сидит дома один, ненавидит жизнь и всех живущих вокруг него!

МАДЛЕНА /даёт пощечину Бежару/: Замолчи! Ты не знаешь, что страшнее. Пуля или…

БЕЖАР: Ты что? Ты!... Ты до сих пор любишь его?
После всего, что он…? Спустя столько лет…?

МАДЛЕНА: Нужно продолжать репетицию, Луи… Давай, ты сможешь, у тебя всё получится.

XIV.

/Жаклина выносит костюм, сшитый Флоранс. Они с Мадленой одевают Бежара на авансцене./

ЖАКЛИНА: Господин Бежар, зачем вам подхватывать какое-то знамя…

Позвольте ножку…
Когда у вас теперь есть такие чудесные штаны, сшитые мадемуазель Флоранс!
…уберём эту ниточку к свиньям собачьим!
Когда вы выйдете в них на сцену, то зритель просто не сможет понять,
у кого штаны лучше, у вас, или у нашего Короля, да продлит Бог его…
его мать! Кто ж так шьёт!?
Кто ж так прекрасно шьёт! Дай ей Бог здоровья…
…чтоб её перевернуло и подбросило за такие деньги!
А какой чудный, прости Господи, колет!
Все женщины Парижа, увидев вас в этом колете,
должны вас немедленно пожалеть… пожелать выйти за вас замуж, господин Бежар!
Потому что подобную красоту я видела только один раз в жизни –
на похоронах нашего Гро Гийома, когда добрые люди оббили его гроб
куском розово-зелёного занавеса из «Дон Жуана»!

/Бежар медленно выходит на сцену и открывает “Коробочку”.
Слышен скрип несмазанных петель./

Сцена