Посвящается Михаилу Гитлеровичу, леди Винтер и их несравненной дочери
жүктеу/скачать 1.58 Mb.
|
|
Посвящается Михаилу Гитлеровичу, леди Винтер и их несравненной дочери Конфетине Михайловне Оглавление:
От автора «— Если я останусь жить, кем я стану? Пленником своих воспоминаний? Заложником этого похотливого тела, порочного и лживого? Я снова отдам себя демонам… Сжальтесь над моей душой! Она жаждет публичного стыда и казни. Почему вы не отвечаете, отец? Вы еще что-то хотите узнать?», - Жиль дэ Ре, маршал Франции. Философы говорят, что культура вошла в стадию самоповтора. Не претендуя на инновацию, я удовлетворяюсь мимесисом, свершаемом, как герменевтический ритуал, за чашкой обыкновенного чая, а также питаю слабую надежду на то, что читатель, подобно Эпикуру, сможет получить скромное удовольствие, разглядывая моих бабочек, звездочки и могилки. Однако, никакого доверия к читателю быть не может. Поэтому небольшие пояснения к текстам последуют. «Аргентаврис» вдохновлен, прежде всего, гностицизмом. Он присутствует в тексте, как нить Ариадны. От таинственного света трупов и явления Спасителя в начале, через орфические мотивы к «белой скатерти», которую использовали катары в своих обрядах, в стихотворении «Consulamentum». Видимое отсутствие самоиронии и вдохновенный тон, компенсируются саркастическим «томиком Парни» Ахматовой в «Фашисте» и прочей лучезарной жестокостью. Помимо куртуазных аллитераций, попавших сюда прямиком из Серебряного Века, я наделил текст душой, привязанной к месту и времени. Если бы читатель смог на мгновение стать мной, он почувствовал бы настоящий вкус смерти в стихотворении «Казак». Дело было так. Мы собирались переходить границу и сидели в домике старого казака. На ограде висели горшки, а на стене старое ружье: готовые декорации для фильма по Гоголю. Казак сказал: «Жена принеси окрошки, пацаны на смерть идут». Под его разговоры о том, как будут плакать наши мамочки и какого нам будет остаться без ног и рук, мы ели бледную, как поганка, окрошку на кефире. Клянусь вам! Никакого вкуса у нее не было. В ностальгической «Венди» «церковь цвета ализарина» - это Чесменский храм на улице Ленсовета, а «обветшалая сцена» до сих пор стоит в Парке Победы. «Крол» явился мне в образе рогатого зайца с картины Дюрера, которую я увидел на пивной этикетке. «Сожженные сердца» в «Душах мертвых» обязаны своим появлением все тому же парку, где когда-то располагался кирпичный завод №1, в печах которого сжигали блокадные трупы. Те, кто пробовал сальвию поймут, почему в «Тибете» именно такой ритм. А в «ржавеющем страстоцвете» «Аргентавриса» легко узнать решетку Михайловского сада. Даже вставленная в мошонку игла и копытца на конечностях студента в «Чертовом колесе» имели место. К сожалению, мне не довелось резать женщин на части, но там, где нет переживания, есть достойное первокурсника философского факультета рассуждение: «как возможно мгновения жизни собрать»? Я не знаю, присутствовала ли в упомянутой в «Nupta Contagioso» бумажной машине Раймонда Луллия категория «ничто», но вертел логический круг, как умел, пытаясь ее найти. Продолжать можно долго, надеюсь, вы убедились, что обвинения не напрасны и осуждаемый действительно виновен. Образы «Аргентавриса» и «Тысячи анаконд» повторяются. Мне бы не составило труда сделать строчки уникальными, но боюсь, что я не имею права учинять своевольную расправу над текстом. Екатерина Великая считала фонтаны насилием над водой. Я же считаю текст фонтаном иного рода. Так, поднимая к солнцу виноградную гроздь можно видеть, как сквозь рубиновую плоть ягод сочатся лучи. Образ сам пожелал явиться. Мне осталось лишь рассмотреть его сквозь сефироты букв и спряжений. Если в «Аргентаврисе» присутствует идеологическая подложка, то в «Тысяче анаконд» таковой нет. Воинствующий экологизм этого сборника не должен обманывать. В нем больше от посланий Савитри Деви, которые служительница последнего Аватары выкидывала из окна несущегося вагона в Германии, чем от рецептов зеленой кухни и сыроедения. И ветер подхватывал эти строки, обрывки бумаги и слезы. Можно отвергать или восхищаться «эзотерическим гитлеризмом» госпожи Портас, но глубинная связь жеста жрицы со стремлением Рембо «постичь всю суровость развития» сознания, вернуться «к Востоку и мудрости первой и вечной» для меня очевидна. Также, как перекликаются строки «Одного лета в аду» о том, что «Природа, быть может, скучает» и дневниковые записи Блока, комментирующие крушение Титаника: «Жив еще Океан!» Великому русскому поэту Егору Летову нравилось отсылать нас к Пушкину («И мальчики кровавые в глазах»), а заодно и к Толстому (комедия «Плоды просвещения»): «На первое были плоды просвещения, а на второе кровавые мальчики». Поэтика моих сборников также полна цитат, но ее корни надо искать в вопросе: возможна ли поэзия после Рембо? Если возможна, то это чертовски смелое предположение. Если же не нет, то я рад, что «Тысячи анаконд» и «Аргентаврис» наконец-то вырвались из меня. Аргентаврис жүктеу/скачать 1.58 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|