Преподобный Матфей Черниевский. Преподобный Иосиф Козловский

По смерти в 1885 г. игуменьи монастыря Дорофея, взоры всех сестер тотчас обратились на монахиню Антонию. Тамбовское епархиальное начальство в лице Преосвященного Палладия действительно признало монахиню Антонию достойной преемницей игуменьи Дорофеи. Антония вместе с сестрой Маргаритой прибыла в Санкт-Петербург, где 9-го мая, в день перенесения мощей св. Николая Чудотворца состоялось ее возведение в сан игуменьи. Спустя много лет, вспоминая прошлое, игуменья всегда отмечала свою радость по поводу посвящения вдали от своего монастыря. Это избавляло от суеты и хлопот, связанных с приемом многочисленных поздравителей, и давало возможность с полной сосредоточенностью приступить к этому важному моменту.

С первых же дней своего настоятельства игуменья Антония с огромной энергией взялась за внешнее благоустройство монастыря, который наружным видом построек производил впечатление скудости и убожества. В разное время выстроены несколько подсобных корпусов и новая двухэтажная каменная просфорная со всеми необходимыми приспособлениями (позже просфоры Вознесенского монастыря стали считаться одними из лучших в Тамбове). Бывший приют для девочек, вмещавший от десяти до семнадцати детей, обучающихся грамоте и рукоделию, стараниями игуменьи Антонии преобразовали в Свято-Ольгинскую школу, где могли жить до 100 учениц и обучаться до 150. Игуменья стала попечительницей школы и относилась к своим воспитанницам по-матерински. По свидетельству работников школы, не проходило дня, чтобы игуменья Антония не зашла в свой близкий сердцу питомник. Дети видели ее в школе в любое время - и на молитве, и во время обеда и ужина, и даже в часы классных занятий.

Особой заботой настоятельницы стало благоустроение монастырских храмов: в 1889-1890гг. распространена ставшая тесной и душной теплая Скорбященская церковь; к 1907г. перестроена Вознесенская; обновлены внутреннее убранство и храмовые росписи.

По внутреннему устройству Вознесенский монастырь принадлежал к числу своекоштных, - сестры жили отдельными семьями по 5-8 человек и вели свое хозяйство, в мелочи их келейного быта никто не вникал. Антония решила начать переход своего монастыря к общежительному типу. Для этого был построен трехэтажный каменный корпус с домовою церковью преподобного Антония Печерского. Вообще, трудно просто перечислить все постройки, сделанные в монастыре трудами настоятельницы. Эти труды и широкая благотворительная деятельность были отмечены многочисленными наградами, в том числе весьма редкими.

В 1909 г., когда игуменье Антонии была пожалована золотая медаль с бриллиантовыми украшениями, старшая учительница Свято-Ольгинской школы, С.П. Гавриловская, сама выпускница школы, приветствовала матушку: "Приняв нас в свою школу, Вы включили нас как бы в свою родственную семью. Вы, как снисходительная и добрая мать, старались скрасить подчас далеко не легкую службу нашу мелкими заботами и теплым участием. Частые Ваши посещения много вносили тепла и света в наш школьный мирок: Вас тесным кольцом окружали дети, лица их сияли: Припоминаются наши вечерние молитвы, во время которых наша школьная семья не раз замечала, как поднимался занавес в окне соседней келии и как родная, заботливая рука истовым крестным знамением осеняла свое любимое детище - школу.

Время идет: Слабеют Ваши силы, но: Вы по-прежнему с материнской заботливостью входите во все мелочи школьной жизни: И вот сегодня благодарная Вам Свято-Ольгинская школа: приветствует Вас с великой милостью; все мы хотим сказать Вам, что наши сердца полны радости и гордости за Царское отличие своей дорогой попечительницы, что велика наша духовная связь с Вами и что на страницах школьной летописи Ваше имя и Ваши труды будут начертаны золотыми буквами".

Вскоре после торжества здоровье Антонии сильно ухудшилось. Осознав приближение кончины, она стала готовиться к смерти и делать последние распоряжения. 5-го декабря Антонию посетил Преосвященнейший владыка Кирилл. Своим ласковым, приветливым обращением, обещанием молиться за нее и исполнить все возможное по ее желанию архипастырь весьма утешил умирающую.

Утром 14-го декабря 1910 г. матушка Антония приобщилась Святых Таин, осеняя себя крестным знамением и беззвучно повторяя слова молитвы, а вечером того же дня мирно отошла ко Господу. Торжественное погребение игумении Антонии, 25 лет и семь месяцев руководившей обителью, собрало людей разных чинов, званий и положения: от простолюдина до губернатора. Аккуратно ухоженная могила ее в Вознесенском монастыре долгое время служила зримым памятником любви к матери-настоятельнице.

Праведная Мария Чернова, страдалица Тамбовская

По рассказам, рождение Марии 14 июня 1842 года совпало с полным солнечным затмением, и отец девочки будто бы грустно заметил: "Не увидит света наша дочка". Действительно, земных радостей ей пришлось видеть крайне мало. В 12 лет она лишилась родителей и вынуждена была жить в семье дальних родственников, неся тяготы сиротства. В 19 лет Мария вышла замуж и, казалось бы, обрела свое счастье. Но в 1867 году, после очередных родов, стала сильно болеть. 25 сентября (это случилось в Керенске Пензенской губернии) Мария Федоровна, вернувшись откуда-то домой и, не успев допить стакан молока, мгновенно почувствовала сильную, острую боль, которая пронзила ее с головы до ног и лишила сознания. Очнулась она через два часа в постели, с которой больше не вставала. Местные врачи оказались не в силах помочь больной, и в таком состоянии в августе 1869 года ее перевозят в Моршанск, а в октябре в Москву.

В Москву ее, разбитую душою и изможденную телом, привезли 1-го ноября. Шла гололедица. Было холодно, ветрено, а Марию Федоровну несли под одной простыней. Только сверху носилки, подобно навесу, накрыли одеялом. Несколько гостинников отказались принять больную из боязни, что она скоро умрет и тем принесет одни лишь хлопоты. "Посмотрят, заглянут под покрывало, - рассказывала Мария Федоровна, - обнажат голову, на которую посыплется дождь и снег, и откажутся. А между тем, я от действия холода не могла уже говорить".

Наконец хозяин одной небогатой гостиницы "Неаполь" сжалился над нею и позволил внести в свою гостиницу. Старичок-хозяин оказался простым и добрым человеком. За время пребывания у него Марии Федоровны он, как мог, всячески старался помочь ей и облегчить ее страдания. И потом, когда, по обстоятельствам, Марии Федоровне пришлось покинуть кров этого доброго человека, он неоднократно навещал ее. Он же, когда она жила у него, брал для нее чудотворную икону Иверской Божией Матери.

Из "Неаполя" Марию Федоровну возили в клинику к профессорам. "Я без содрогания не могу вспомнить о том, как профессора и их ассистенты продержали меня целый день, исследуя болезнь, - рассказывала Мария Федоровна, они буквально замучили меня, доведя до бессознательного состояния. Что я пережила в присутствии многих докторов, будучи 26-ти летней женщиной, имея такую болезнь, этого достаточно передать нельзя". Измученной физически и нравственно ей объявили, что помочь нельзя. Это был двойной удар. Во первых, отнималась надежда на выздоровление; во вторых, отказавшись положить ее в клинику, доктора тем самым остро ставили вопрос о дальнейшем пребывании в Москве в виду сопряженных с проживанием и лечением вне клиник непосильных расходов.

Заключению клиницистов не поверили. Стали приглашать медицинских знаменитостей к себе. Для этого оказалось необходимым переменить помещение и из "Неаполя" перебраться в богатую гостиницу "Железная дорога". В дальнейшем Марии Федоровне пришлось лежать еще в Кокоревском подворье, в № 314-м, на третьем этаже. В конце концов, оказалось, что клиницисты были правы в своем решении, приглашение знаменитостей не привело ни к чему. Пробыв в Москве безрезультатно 9 месяцев, Мария Федоровна вернулась в Моршанск.

В 1874 году ее возили из Моршанска в Тамбов, к доктору Икавитцу, старшему врачу губернской земской больницы. "Это был хороший, вдумчивый доктор, - вспоминала Мария Федоровна, - он, может быть, и помог бы мне, если бы дело не стало за средствами. Этих средств уже не было. Пришлось жить на три дома, да еще лечиться. На это ушли не только наличные деньги, но последовательно - меха и все дорогие, драгоценности, столовое и другое серебро".

Моршанский пожар, случившийся в страшную бурю 25 мая 1875 года, лишил Марию Федоровну крова и чуть не стоил ей жизни. Среди огненной стихии никто не помышлял о борьбе с нею, спасались только сами. К Марии Федоровне, когда огонь был уже близко, вбежали четверо молодых людей, подхватили носилки и среди пламени отнесли ее на городской вал за кладбищем. Здесь Мария Федоровна провела ночь под открытым небом, а на следующий день ее перенесли в чей-то сад в плохонькую тесовую хижину. В ней Мария Федоровна провела лето до августа месяца. Постройка эта имела все неудобства для жилья. Днем в ней было душно до того, что Мария Федоровна изнывала от жары, а ночью зябла от холода. Огромные щели пропускали ветер, пыль, дождь. В августе месяце, когда стало уже свежеть, больную перенесли в другую усадьбу в ветхую баню. В бане ей сразу показалось более чем хорошо: "другой дворцу не был бы так рад, как я была рада бане". Но с первой же ночи стало ясно, что жить в ней невозможно. Каждую ночь появлялись в большом числе огромные крысы, которые забирались на кровать, на простыню, так что Марии Федоровне приходилось все время быть на страже, сбрасывать, отгонять их. Единственной неразлучной спутницей и помощницей во всех этих скорбных обстоятельствах была ее няня. Вначале она одна помогала ей и в борьбе с крысами, впоследствии же из чувства сострадания к ним обеим у них по ночам дежурили некоторые из моршанских обывательниц. Так, в неудобствах, лишениях и тревоге, а Мария Федоровна к тому же среди физических страданий, коротали они дни и ночи.

1-го сентября 1875 года Мария Федоровна переселяется в Тамбов, где 14 лет проживала на Никольской улице в доме Булгакова, а после пожара дома, остальные 25 с лишним лет на Студенце, в доме Гололобова. К тяжким испытаниям первых лет болезни надо отнести и последовательную смерть четырех ее детей. Как Божие укрепление был воспринят Марией Федоровной сон: "Вижу, две девушки, обе в белоснежных одеждах, подносят мне на подносе сорочку - чудную, богато и красиво расшитую золотом и драгоценными камнями. Я говорю, что это должно быть не мне, и отказываюсь ее взять. "Нет, возьми, - говорят явившиеся, - это - твоя; и даром эта одежда не дается, а только за великие страдания, тебе же должно много пострадать за весь твой род и за многих, многих других".

Однажды ее посетил священник Петр Оссианов, которого народ почитал за прозорливого. "Помню, - рассказывала Мария Федоровна, - что когда о.Петр в первый раз вошел ко мне в комнату, то воскликнул: "Вот счастливая! Какая счастливая! Вот кому можно позавидовать, да и вряд найдется человек, который бы не позавидовал". И подобными возгласами он несколько раз прерывал молебен, который служил у меня в комнате. Обидными показались мне его слова, и я подумала: "Да, батюшка, хорошо говорить, попробовали бы вы испытать все, что перенесено мною, так не сказали бы, что это счастье". Повернувшись ко мне, батюшка, как бы отвечая на эти мысли, проговорил: "Ведь не знаешь, что было бы, если бы была здорова, а теперь счастлива, надо потерпеть, придет время, тебя пособоруют, и ты умрешь".

Посещение Марии Федоровны о.Иоанном Кронштадским и прикровенное слово его о том, что надобно донести ей свой подвиг до конца, хотя и лишило Марию Федоровну последней надежды на исцеление, но, в то же время, укрепило в мысли о Божественном Промышлении о ней. Знаменательно, что о.Иоанн приветствовал Марию Федоровну теми же словами, что и о.Петр Оссианов: "Счастливая раба Божия, я тебе завидую". Выслушав приветствие и приняв благословение, Мария Федоровна стала просить великого Пастыря об исцелении. Но о.Иоанн, как бы не слыша просьбы, все говорил ей о жизни будущего века и награде, уготованной там за скорби и терпение. Помолившись у постели больной, о.Иоанн, обращаясь к заполнившим комнату Марии Федоровны лицам, показал из-под приподнятой им слегка простыни на доски и сказал: "Вот, православные, учитесь смирению и терпению". Затем, окропив св.водой все закоулки ее домика и подарив ей при прощании грушу, отбыл. Весь этот день до глубокой ночи двери убогой квартиры Марии Федоровны не затворялись: непрерывно одни посетители сменяли других.

В разное время Марию Федоровну посетили митрополит Владимир (Богоявленский), епископ Черниговский Василий, епископ Уральский Тихон, начальник Урмийской миссии епископ Салмасский Сергий, архимандрит Киево-Печерской лавры Кронид и др., так что архиепископ Кирилл, радуясь за нее этому вниманию, отметил его словами: "Вот, Мария Федоровна, Вы не можете бывать у архиереев, так архиереи сами ездят к Вам". В апреле 1915 года, во время посещения Тамбова, Великая Княгиня Елизавета Феодоровна сочла необходимым побывать у Марии Федоровны для беседы.

В святителе Кирилле (так называла Мария Федоровна архиепископа), она видела посланника Божия, данного ей в награду и в опору. Действительно, великий архипастырь святитель Кирилл был для нее радостью от начала и до конца. Окружив ее во всем истинно отеческим попечением, он особенно заботился об удовлетворении ее духовных нужд. При посредстве телефона Мария Федоровна получила возможность слушать богослужения последовательно из трех церквей: Крестовой, Казанского монастыря и Кафедрального Собора. До этого она не раз выражала свою скорбь о том, что лишена возможности бывать в храме, особенно у литургии в дни Страстной седмицы и св. Пасхи. "Скоро будет 43-я Светлая неделя, - с грустью сказала она однажды, - которую если Бог приведет, я опять встречу в кровати".

Торжественно, в сослужении 6 протоиереев и иереев, клира, в присутствии епископа Зиновия и близких почитателей, владыка Кирилл совершал таинство елеосвящения. Пределом же радости и утешения Марии Федоровны было причащение Св. Христовых Тайн в великую Пасхальную ночь из рук святителя Кирилла, который два последние года приезжал к страдалице со Св.Дарами прямо после первой пасхальной литургии.

В чем же заключались многолетние страдания Марии Федоровны, терпеливое перенесение которых явило ее подвижницей?

По рассказу одного близкого Марии Федоровне лица, "болезнь ее заключалась в постоянном прохождении почечных и желчных камней, причинявшем ей невыносимые боли, потому что камни имели вид довольно крупного песка, усеянного острыми иглами. Можно себе представить, как остры были болезненные явления при условии такой кристаллизации песка, проходившего по крайне чувствительным мочеточникам и желчному каналу.

Врачи очень долго не могли узнать, в чем заключается ее болезнь. Предполагалась какая-то загадочная женская болезнь, и поэтому ей дважды делали акушерские операции. Последняя по времени операция закончилась тем, что акушер забыл вынуть из оперируемой полости кусок ваты. Больная после этой операции стала чувствовать себя еще хуже и целых полтора года страдала от беспрерывных болей уже совсем другого рода и совершенно непонятных. Решили осмотреть больную под хлороформом и только тогда вынули вату, насыщенную песком с колючками. В результате болезнь оказалась настолько запущенной, что Мария Федоровна не имела возможности даже двигаться на своей постели, состоявшей из одних досок, покрытых кожею.

От неподвижного лежания начали появляться пролежни, глубокие, по долгу не поддававшиеся залечиванию. Случалось, что они затягивались, но потом раскрывались опять. Одно время у нее раскрылись пролежни на обоих бедрах столь глубокие, что обнажились кости. Никакому лечению, несмотря на самое внимательное отношение врача и уход, они не поддавались. Дошло до того, что в них появились черви, которые, по выражению страдалицы, "точили" ее. Их было такое множество, что она буквально выгребала их. Мария Федоровна предалась воле Божией: "Нужно продолжаться сему, пусть будет, угодно Богу прекратить эти страдания, Господь укажет и средства к сему". Неожиданно в числе ее посетителей оказалась женщина, которая посоветовала мазать пролежни составом из простых медицинских средств. Мария Федоровна, вняв совету, начинает применять его. Быстро и бесследно исчезают черви, а потом затягиваются и раны. "У нас ведь Доктор только там", - показывала Мария Федоровна на небо, давая этим понять, что ежели не умудрит Господь врача, то и он не сможет помочь.

Обострения болезни случались то через несколько месяцев, то через месяц, а то и через неделю один за другим, продолжительностью в день, два, три... В первой половине болезни Мария Федоровна могла еще ложиться на левый бок, а последние 25 лет пролежала на спине, изредка, поворачиваясь на правый бок. Во все время болезни ноги были согнуты в коленях. Требования гигиены не допускали никаких одеял, да к тому же они были для нее тяжелы.

Пища должна была состоять только из пресного и сладкого, да и в этом очень много составляло исключение. Мария Федоровна не только никогда не насыщалась, но и принимала пищу реже и меньше того, чем требовалось для утоления голода, а в периоды обострения болезни принуждена была отказываться и от этого.

Тяжкий недуг наложил печать и на внешний облик страдалицы, переданный современником: "Худенькое, хрупкое тело. Под чудной сединой - красиво очерченный лоб. Впалые виски с темным оттенком - следы страданий. Острые черты лица. Тонкие бескровные губы. И - украшение всего лица - большие, вдумчивые глаза. Только в глубоких, глубоких впадинах. Кругом сплошные темные пятна - опять следы страданий. Руки - слабые, страшно исхудалые. Пальцы - костяшками. Нежная, просвечивающая кожа. Каждая жилка на счету. И вся - беспомощная, немощная".

Однажды сообщили ей о кончине больного, пролежавшего полтора года, и сообщение это заключили молитвенным пожеланием: "Царство ему Небесное". "Да, именно Царство Небесное, - подтвердила Мария Федоровна. - Лежать очень тяжело. Это выше всяких ужасов. Я желала бы хотя посидеть, не ходить, где уж там, а посидеть. Очень уж тяжело лежать". Об этом же в другой раз она поведала такими словами: "Летом я иногда открываю окно и думаю: "Боже мой, люди могут еще роптать, сетовать на Бога, а между тем какими огромными благами они пользуются. Они могут ходить, сидеть, видеть небо, природу, дышать свежим воздухом", и параллельно про нравственные страдания и душевную скорбь: "Когда сердце щемит и болит вдвойне тяжело... и если положить эту скорбь на весы - она окажется тяжелее физической боли"... Но наряду с этим она же радовалась: "У меня все отнято, но я не сетую, я благодарю Бога".

Всецелую преданность Богу Мария Федоровна соединяла с горячей молитвой. В ее молитву верили безусловно. К ней прибегали во всех случаях жизни, особенно конечно в скорбных. За молитвою и советом шли к Марии Федоровне и знатные, и простые. Шли во время болезни родных и знакомых, шли перед серьезным делом, шли перед отправлением в дорогу, шли перед экзаменами. Ее обещание помолиться, растворенное всегда внимательным и ласковым приемом, было верным залогом радости и успеха. Верили, что если Мария Федоровна приняла к себе, приласкала, обещала помолиться, то Господь не откажет верной рабе Своей в ее просьбе. Бывали, конечно, случаи, когда Господь не давал просимое. В этих случаях Мария Федоровна со всяким благоговением и осторожностью и как бы в состоянии трепета пред величием и недостижимостью судеб Промысла Божия, трепета который невольно сообщался и собеседнику, кратко, сосредоточенно, точно постигая что-то, говорила, что не услышана молитва наша, потому что прошение не сообразно со всеблагою волею Божиею.

Постепенно Мария Федоровна настолько сжилась с молитвою, что она стала ее стихией. В надежде на неизреченную милость Господню, она молилась Ему о всех, не только о просивших ее святых молитв, но и о всех, кого знала или о ком слышала, не исключая тех, от кого к прискорбию, ей случалось принять осуждение, укор или несправедливость. Она и в этом случае, терпя покорно обиду, все отдавала на суд Божий, памятуя, что если бы Господь не хотел допустить этого, то никто не осмелился бы нанести ей ущерб или оскорбление. И сколько раз такие люди, вразумляемые Свыше, в страхе прибегали к Марии Федоровне, прося прощения и молитв о помиловании.

Имея не один случай убедиться, что молитва ее доходит до Престола Всевышнего Мария Федоровна, только глубже и глубже смиренно склонялась под милосердную десницу Божию и при каждой просьбе помолиться оговаривалась: "Да услышит ли Господь мою грешную молитву". А молитв Марии Федоровны просило такое множество лиц, что скоро синодик ее возрос до 2500 имен живых и усопших, который она во время молитвы прочитывала не по списку, а наизусть. Явление это казалось совершенно непонятным и невероятным, но на самом деле было так. Той же изумительной памяти обязана была Мария Федоровна тем, что всегда знала имена всех лиц, когда-либо бывавших у нее, да и не их одних, а и всех родственников, за коих ее просили молиться, поэтому, когда являлся кто-либо из них, то всех удивляло, что она сразу спрашивала обо всех родных пришедшего, называя каждого по имени и отчеству.

Малодушных Мария Федоровна учила самообладанию: "Не смеете унывать, успокаивайте себя сами, а Бог будет помощник". Как-то к страдалице приехала молодая женщина в состоянии полного отчаяния и с последним решением наложить на себя руки. Она замужем, была счастлива, но вдруг муж бросает ее. "Он уехал и решение его бесповоротно. Что делать? Один исход, о котором грешно думать, не только говорить!" - Не помня себя от скорби и рыдая, кидала она отрывочные фразы.

"Да Вы в уме?" - Властно раздался голос Марии Федоровны. - "Подумайте, что Вы говорите да посмотрите на меня. Что же у меня не было испытаний и мучительного состояния; почему же я не помышляла о том, на что решаетесь Вы. Когда я лишилась надежды на исцеление, когда порою, уже изнемогала, у меня уже не было детей, у Вас же есть дочь - цель Вашей жизни".

Мария Федоровна замолкла, сосредоточенно глядя на лик Богоматери. Тайну этого момента она унесла с собою в могилу. Но вот после паузы раздается снова ее уже тихий, ласковый, любящий голос: "А потом я скажу Вам вот что, успокойтесь, поезжайте домой, все будет хорошо, муж Ваш вернется и Вы будете меня только благодарить". Еще несколько тихих умиротворяющих слов, молитвенных пожеланий, крестных знамений рукою Марии Федоровны на молодой женщине, и в душе ее устанавливается мир... Она уезжает к себе в деревню, а через несколько дней Мария Федоровна получает от нее письмо: раскаявшийся муж возвратился в семью и в доме радость.

Смирение - отличительная черта Марии Федоровны: "Некоторые идут ко мне, считая меня святою, а я такая же грешница, как все". Пред всеми вменяла себя в ничто. Любила когда ей говорили что-либо на пользу. Не отвергала советов. И это та, к которой шли за советом, как изъявлением воли Божией. Снисходительно сносила всякую обиду, немощь и зло в людях и, считая последнее явлением временным, не прерывала общения с обидчиком, любя его больше, чем прежде. Вокруг себя она неизменно видела все только доброе. Для всякого находила она доброе слово, молитвенное пожелание, без которого не отпускала буквально никого. Мало того, она вся была проникнута боязнью, как бы не причинить ближнему какой-либо обиды. Известны случаи, когда ей представлялось, по уходе посетителя, что она была к нему не достаточно внимательна или чем-то обидела. Бичуя себя упреками и сокрушаясь о своей худости, она не засыпала в этих случаях всю ночь, а на утро посылала за тем, кого считала обиженным ею и начинала просить прощение. Неописуемое изумление последнего служит лучшим доказательством того, насколько она была несправедлива и требовательна к себе.

"Предо мною проходят люди, и мне кажется иногда, что мне дается распознать их. Я вижу как бы открытые лица и изнанку души человека", - поведала она однажды. "В таком случае у Вас должно быть плохое представление о людях", - возразили ей. "А у меня есть такой ящичек, в который я собираю свои заключения и запираю его на замочек", - шуткой отвечала Мария Федоровна и тут же меняла тему беседы.

Обострения болезни не позволяли Марии Федоровне принимать всех без исключения и в неурочное время. Неоднократно высказывала она свои сожаления по поводу того, что вынуждена была отказывать в приеме. "Вчера были у меня две женщины. - Поделилась Мария Федоровна своими чувствами. - Я так рада была, что мне удалось побеседовать с ними. Они три месяца добивались возможности видеть меня, и вот, наконец, им удалось. Ведь они с таким доверием, с таким расположением шли ко мне, я же не знаю как рада этому расположению ко мне, а то, что утешила их и дала совет, то считаю благословением Божиим".

Пред кончиною Марии Федоровны страдания ее усилились. Начались они с последних дней декабря 1915 года и, перемежаясь, продолжались недели две; а с 12 января 1916 года стали уже непрерывными. Появились сильнейшие боли в мочеточниках и почках, как следствие прохождение камней. Озноб, сопровождавшийся судорожным трясением всего тела, сменялся жаром. Пропал голос, и больная с трудом могла изъясняться шепотом. От сильной боли она иногда стонала целыми часами, а то начинала метаться, конвульсивно сжимая руки, то раскидывая их. 19-го января определилось рожистое воспаление лица, а через несколько дней снова - прохождение камней. 28-го января, забывшись в коротком сне, видит она себя в большом дворце. Поют пасхальные песнопения: Ангел вопияше Благодатней... В отдалении стояло много людей в темном... Она, слушая пение, молилась, радовалась и вместе плакала.

Еженедельно, как это делала Мария Федоровна в течение последних двух лет, она причащалась Св. Таин, предваряя принятие Их исповедью. В таинстве Св. Причащения страдалица черпала силы. В эти вдвойне страдные для нее дни окружающие, сострадая ей, старались поддерживать ее. Особенно ценила Мария Федоровна посещения ее в эти дни архипастырями. И архиепископ Кирилл, и епископ Зиновий в эти дни особенно часто бывали у одра умирающей, подкрепляя ее словами утешения. 6 февраля в 2 часа дня ее вновь посетил святитель Кирилл. Приняв святительское благословение, Мария Федоровна едва слышно проговорила только: "Больно". "Верно, Мария Федоровна, - с участием ответил архиепископ, - верно, что больно. Но потерпите еще немного, потерпите. Зато какая награда ожидает Вас там". "Помолитесь" - опять едва слышно проговорила Мария Федоровна. "Помолимся, помолимся, - утешил ее святитель, - а Вы там за нас помолитесь". При этих словах архипастыря, самого - предстоятеля и молитвенника за целую епархию, смиренно просившего молитв ее за себя и свою паству, Мария Федоровна медленными движениями руки сделала крестное знамение и беспомощно уже опустила ее.

Весь этот день при ней неотлучно находилась игумения Вознесенского женского монастыря мать Эмилия, на руках которой она, почти непрестанно осеняемая ее крестным знамением, и скончалась.

Часов в 6 совершили чин на исход души, а в 7 часов 45 минут вечера 6 февраля 1916 года праведная душа отлетела ко Господу. В девятом часу вечера святитель Кирилл единолично без собора священников совершал уже у тела ее первую панихиду. Вторую тут же совершил епископ Зиновий. Затем - причт Троицкой церкви. А после - совершались панихиды уже по желанию отдельных лиц. Два дня в Троицком храме, переполненном народом, архиерейскими служениями совершались всенощные бдения по парастасу и заупокойные литургии. Отпевание и погребение 10 февраля совершил святитель Кирилл в сослужении сонма духовенства.

Могила страдалицы в Казанской обители города Тамбова почиталась православными жителями, но в 20-е годы монастырский некрополь был уничтожен...