Франц Кафка «Превращение»
100 лучших книг всех времен:
www.100bestbooks.ru
боковая дверь и еще раз – другая; кому-то, видно, хотелось войти, но опасения взяли верх.
Грегор остановился непосредственно у двери в гостиную, чтобы каким-нибудь образом
залучить нерешительного посетителя или хотя бы узнать, кто это, но дверь больше не
отворялась, и ожидание Грегора оказалось напрасным. Утром, когда двери были заперты, все
хотели войти к нему, теперь же, когда одну дверь он открыл сам, а остальные были,
несомненно, отперты в течение дня, никто не входил, а ключи между тем торчали снаружи.
Лишь поздно ночью погасили в гостиной свет, и тут сразу выяснилось, что родители и
сестра до сих пор бодрствовали, потому что сейчас, как это было отчетливо слышно, они все
удалились на цыпочках. Теперь, конечно, до утра к Грегору никто не войдет, значит, у него
было достаточно времени, чтобы без помех поразмыслить, как ему перестроить свою жизнь.
Но высокая пустая комната, в которой он вынужден был плашмя лежать на полу, пугала его,
хотя причины своего страха он не понимал, ведь он жил в этой комнате вот уже пять лет, и,
повернувшись почти безотчетно, он не без стыда поспешил уползти под диван, где, несмотря
на то, что спину ему немного прижало, а голову уже нельзя было поднять, он сразу же
почувствовал себя очень уютно и пожалел только, что туловище его слишком широко, чтобы
поместиться целиком под диваном.
Там пробыл он всю ночь, проведя ее отчасти в дремоте, которую то и дело вспугивал
голод, отчасти же в заботах и смутных надеждах, неизменно приводивших его к
заключению, что покамест он должен вести себя спокойно и обязан своим терпением и
тактом облегчить семье неприятности, которые он причинил ей теперешним своим
состоянием.
Уже рано утром – была еще почти ночь – Грегору представился случай испытать
твердость только что принятого решения, когда сестра, почти совсем одетая, открыла дверь
из передней и настороженно заглянула к нему в комнату. Она не сразу заметила Грегора, но,
увидев его под диваном – ведь где-то, о господи, он должен был находиться, не мог же он
улететь! – испугалась так, что, не совладав с собой, захлопнула дверь снаружи. Но словно
раскаявшись в своем поведении, она тотчас же открыла дверь снова и на цыпочках, как к
тяжелобольному или даже как к постороннему, вошла в комнату. Грегор высунул голову к
самому краю дивана и стал следить за сестрой. Заметит ли она, что он оставил молоко,
причем вовсе не потому, что не был голоден, и принесет ли какую-нибудь другую еду,
которая подойдет ему больше? Если бы она не сделала этого сама, он скорее бы умер с
голоду, чем обратил на это ее внимание, хотя его так и подмывало выскочить из-под дивана,
броситься к ногам сестры и попросить у нее какой-нибудь хорошей еды. Но сразу же с
удивлением заметив полную еще миску, из которой только чуть-чуть расплескалось молоко,
сестра немедленно подняла ее, правда, не просто руками, а при помощи тряпки, и вынесла
прочь. Грегору было очень любопытно, что она принесет взамен, и он стал строить всяческие
догадки на этот счет. Но он никак не додумался бы до того, что сестра, по своей доброте,
действительно сделала. Чтобы узнать его вкус, она принесла ему целый выбор кушаний,
разложив всю эту снедь на старой газете. Тут были лежалые, с гнильцой овощи; оставшиеся
от ужина кости, покрытые белым застывшим соусом; немного изюму и миндаля; кусок сыру,
который Грегор два дня назад объявил несъедобным; ломоть сухого хлеба, ломоть хлеба,
намазанный маслом, и ломоть хлеба, намазанный маслом и посыпанный солью. Вдобавок ко
всему этому она поставила ему ту же самую, раз и навсегда, вероятно, выделенную для
Грегора миску, налив в нее воды. Затем она из деликатности, зная, что при ней Грегор не
станет есть, поспешила удалиться и даже повернула ключ в двери, чтобы показать Грегору,
что он может устраиваться, как ему будет удобнее. Лапки Грегора, когда он теперь
направился к еде, замелькали одна быстрее другой. Да и раны его, как видно, совсем зажили,
он не чувствовал уже никаких помех и, удивившись этому, вспомнил, как месяц с лишним
назад он слегка обрезал палец ножом и как не далее чем позавчера эта рана еще причиняла
ему довольно сильную боль. «Неужели я стал теперь менее чувствителен?» – подумал он и
уже жадно влился в сыр, к которому его сразу потянуло настойчивее, чем к какой-либо
|