Распределение голосов на выборах 2 мая 1954 г

К середине 1954 г. межпартийные отношения вступили в новый период, характеризующийся обострением борьбы между оппозиционной и правящей партией. Причиной ухудшения межпартийных отношений были меры, которые ДП принимала в ущерб влиянию других партий. В течении двух лет через меджлис было проведено шесть законов, ограничивавших буржуазные конституционные свободы. Была ограничена автономия университетов, пересмотрен законно о прессе, закон об упразднении вилайета Кыршехир и д.р.

В июне 1956 г. «закон о прессе» был распространен на радио и публичные выступления. Изменился «закон о митингах и собраниях», фактически запрещавшие политические собрания. Были введены ограничения в продолжительности избирательной компании, которая могла быть начата, за 45 дней до выборов. Полиция получила право стрелять в народ «при незаконных политических собраниях». На основании этого закона судебные и полицейские власти стали преследовать представителей оппозиционных партий, выезжавших для встречи с избирателями. Был усилен полицейский контроль над профсоюзами и другими организациями неполитического характера. Ограничение демократических свобод, в защиту которых так выступала ДП, и право критики правящей партии, а затем и судебные преследования журналистов – сторонников оппозиционной НРП и «независимой прессы» ухудшили отношения ДП с другими партиями. Оппозиционные партии в качестве ответной меры на давящую политику ДП отказались от участия в муниципальных выборах. В ноябре 1954 г. в Стамбуле в выборах приняло участие 10% избирателей. Внутри правящей партии были установлены порядки обеспечивающие господство руководящей верхушки. жесткая партийная дисциплина обеспечивала поддержку решений, принимавшихся лидерами партии.

На IV съезде ДП в парламентской фракции назревает оппозиционная группировка, критиковавшая антиконституционные акты ДП, прежде всего «Закон о печати» и дополнения к нему. Дисциплинарным судом были рассмотрены дела 19 депутатов, по приговору суда они были исключены из партии. Другие депутаты – члены оппозиционной группы сами подали в отставку. На съезде ДП, который был для нее последним, А. Мендересу и руководящей верхушке удалось добиться одобрения деятельности партийного совета. Однако в парламентской фракции партии, где в отличие от съездов обсуждались социально-политические вопросы, разногласия не были устранены. Они проявились и во время выдвижения кандидатуры председателя меджлиса, когда в противовес Р. Коралтану, одному из основателей ДП, была выдвинута кандидатура генерала Фахри Белена, получившего во время баллотировки 147 голосов против 190, поданных за кандидата совета. В конце ноября 1955 г. заседания парламентской фракции вылились в форму критики многих сторон деятельности партии. Депутаты меджлиса говорили о потере партией влияния, политическом беспокойстве в стране, которое вызвано ущемлениями свобод, судебными преследованиями. Они замечали, что «многие вопросы не разрешены, хотя много кричат о демократии». Депутаты выражали недовольство авторитарными методами председателя партии А. Мендереса, вызывавшими среди членов партии, депутатов меджлиса опасения за последствия критических выступлений.

Внутри парламентской фракции была группа сторонников смягчения межпартийных отношений, партийный совет применив санкции исключил их из партии. В течение короткого времени из партии было исключено, и сами подали в отставку несколько сот человек.

Будучи неуверенной, в исходе предстоявших в 1958 г. выборов, ДП решила провести их досрочно. К этому ее толкало, прежде всего, ухудшавшееся с каждым днем экономическое положение, надежд, на улучшение которых не было. В сентябре 1957 г. после принятия парламентской фракцией ДП решения о досрочных выборах в избирательный закон были внесены изменения, предусматривающие обязательное индивидуальное участие в выборах политических партий во всех округах, где имелись их организации, с выдвижением такого числа кандидатов в депутаты, которое соответствовало бы числу мандатов от данного округа [2, c. 124]. Партии, нарушившие это положение избирательного закона, теряли право участвовать на выборах. Воспрещалось выдвигать в качестве лиц, вышедших из партии после принятия решения о проведении новых выборов. Новый избирательный закон расстроил предвыборную позицию коалицию, которая складывалась между НРП, РПН и Партией свободы.

Руководство ДП до начала избирательной компании провела тщательный отбор кандидатов в депутаты, устранив из прежних списков тех лиц, которые проявляли колебания и недостаточно активно поддерживали в меджлисе и парламентской фракции общую линию партии.

Всего было исключено из прежних списков 124 депутата. А. Мендерес сам назначал кандидатов в депутаты, чтобы обеспечить в парламентской фракции послушный руководству партии состав партии.

Избирательна компания 1957 г. отличалась острыми столкновениями между ДП и другими оппозиционными партиями.

В совместном заявлении оппозиционных партий опубликованном до изменения нового избирательного закона, говорилось, чтобы помешать принятию законов, противоречащих конституции, гарантировать независимость судебных органов, учредить в меджлисе вторую палату в качестве элемента равновесия, внести изменения в конституцию с целью разделения границ между законодательной и исполнительной властью.

На выборах в Октябре 1957 г. правящая ДП мобилизует все свои силы по воздействию на избирателей, и обеспечению себе необходимого количества голосов. Во многих местах фальсифицировались списки избирателей и избирательных бюллетеней, в ряде крупных городов в ходе выборов происходили столкновения между сторонниками НРП и ДП. Жалобы оппозиционных партий на фальсификацию выборов отклонялись вилайетскими избирательными комиссиями, которые полностью подчинялись ДП. руководство НРП обжаловало результаты выборов по шести вилайетам, где ДП имела разницу всего в несколько сот голосов. В некоторых городах напряжение на выборах дошло до такой степени, что улицы городов патрулировали танки.

Демократическая партия одержала победу ценой больших усилий. Она получила 47,91% голосов, это почти на 10% меньше чем на предыдущих выборах 1954 г., оппозиционные партии и независимые получили – 52, 09% [3, c. 128].

Тем не менее, победу одержала ДП. Она получила 424 места в меджлисе одержав победу в 45 вилайетах, главная оппозиционная партия – НРП получила 178 мест в меджлисе, взяв вверх над ДП в 18 вилайетах. Выборы свидетельствовали об отходе от ДП мелких городских слоев, и даже крестьянства. Показательны и географические показатели голосов. Больше всего голосов ДП получила в экономически развитых западных районов – Стамбульском и Эгейском – главных центрах деятельности этой партии. Народно-республиканская партия усиливала свое влияние на в Юго-Восточной Анатолии, восточных вилайетах, и частично в Мраморном, Черноморском и Средиземном районах, экономически менее развитых, где ее предвыборная компания, критика беспорядочных капиталовложений ДП в западных районах находили большую поддержку. Увеличение количества депутатов от оппозиционных партий создавало новую расстановку сил в меджлисе.

Шаги, предпринимаемые ДП к примирению и присоединению к ней малых оппозиционных, партий Партии Свободы и Республиканско-национальной партии, не имели успеха.

Отсутствие расхождений в основных программных установках попозиционных партий, создало условия для их объединения. Крестьянская партия присоединилась к Республиканско-национальной партии, и новая партия стала называться Республиканской крестьянско-национальной партией (РКНП). Её председателем был избран Осман Белюкбашы. В ноябре 1958 г. состоялось объединение Партии свободы и НРП.

В меджлисе продолжались острые столкновения между депутатами правящей и оппозиционных партий. Весной 1959 г. на рассмотрении меджлиса находились дела о лишении депутатской неприкосновенности 111 депутатов, из которых 68 были дел членами НРП и 43 – ДП [9]. Подавляющее большинство дел касалось политических преступлений, (нарушение закона о прессе) совершенных депутатами оппозиционной партии, в то время как дела на депутатов правящей партии рассматривались как «обычные преступления» – чаще всего злоупотребление свом служебным положением.

Активную роль в пресечении всех попыток нормализировать межпартийные отношения играл Дж. Баяр.

18 апреля 1960 г. по предложению парламентской фракции ДП большинством голосов было принято решение о парламентском расследовании «тайной подрывной деятельности НРП» и образовании для этой цели специальной комиссии в составе 15 человек. Вторым законом комиссии по расследованию во главе с Ахмедом Санджаром наделялись чрезвычайными полномочиями в регулировании политической жизни и деятельности партий, введение цензуры над прессой. Ей было предоставлено право конфисковать печатные издания, закрывать типографии, передавать суду за нарушение принятых решений.

Новые антиконституционные акты ДП явились причиной начавшихся 28 апреля 1960 г. студенческих политических демонстраций в Стамбуле, затем в Анкаре, Измире, Бурсе. Тесные взаимосвязи, установленные НРП со студенческими организациями, позволяют предположить, что выступления учащейся молодежи координировалось местными подразделениями НРП. Однако оппозиционная партия стремилась ограничить политическую активность городского населения только студенческими выступлениями. Лишь в ряде случае к демонстрациям студентов и молодежи примыкали мелкие торговцы, ремесленники и адвокаты. Правительство ДП было вынуждено ввести военное положение в Анкаре и Стамбуле.

Но тем не менее, в Турции не было революционной ситуации. Крестьяне и рабочие нет принимали активное участие в выступлениях политического характера. Все буржуазные партии, правящая и оппозиционные боролись между собой за власть, стремились не допустить в эту борьбу широки слои населения. Демократическая партия лишь на последнем этапе борьбы стала раздавать оружие, которое распределялось, которое распределялось меду ее местными организациями среди сторонников партии.

Демократическая партия (ДП), составившая среди множества вновь созданных партий основную силу, оппозиционную НРП, также включила в свои программные установки национализм как один из основополагающих принципов. Борясь за свой электорат, она также обещала расширение прав христиан (особенно в Стамбуле), чем заслужила их полную поддержку, расширение культурных прав национальных меньшинств. Последние поддержали “умеренный” национализм ДП.

Однако ДП внесла свое понимание в национализм. Дело в том, что описанный выше кемалистский национализм находил поддержку сравнительно узкого слоя кемалистов-интеллигентов. Широкие массы, хотя и следовали этому официальному национализму, в душе не могли принять его лаицистского, почти атеистического характера. Эта сторона вызывала у них латентный протест. Таким образом, параллельно как бы сосуществовали два национализма – кемалистский лаицистский рациональный и народный, неразрывно связанный с религиозными чувствами. Вот это обстоятельство и учли руководители ДП. Они культивировали и поддерживали новую трактовку национализма, который черпает свою силу в исторических и религиозных ценностях.

Большой вклад в разработку этой трактовки внес турецкий общественный и политический деятель Хамдуллах Супхи Танрыовер. Будучи в 20–30-е годы членом НРП, он поддерживал “безбожный рационалистически-материалистический” национализм, однако позже вступил в ДП и стал выступать за “духовный” национализм, утверждая, что его нельзя отделить от истории Османской империи и ислама. Такой национализм, утверждал Х.С. Танрыовер, будет эффективнее бороться с коммунизмом Придя в результате выборов в 1950 г. к власти, ДП частично восстановила позиции ислама, чем вызвала одобрение значительной части населения, особенно сельского.

Тем не менее, принцип национализма не стал лишь уделом различных партийных толкований. Не забудем, что он был зафиксирован в Конституции страны. Правящая элита, допуская различные толкования, установила, однако, их пределы. Все политические партии обязаны были признавать национализм как одну из идеологических основ. Но если интерпретация его заходила слишком далеко влево или вправо от центра, такие партии запрещались. Так, были запрещены как крайне правые Партия защиты ислама (создана в 1946 г.), Исламская демократическая партия (создана в 1951 г.). С другой стороны, запрещены как крайне левые Социалистическая рабочая партия (создана в 1946 г.) и Партия рабочих и крестьян. Несмотря на реверансы НРП и ДП в 40-е годы в сторону национальных меньшинств, закон запретил создание партий, выступавших за какие-либо национальные автономии (пусть только культурные) в рамках государства.

Общественно-политическая демократизация 40-х годов не привела к существенной демократизации турецкого национализма. Либеральная атмосфера в этой области не была создана. Попытки приблизиться к западным стандартам демократии наталкивались на сопротивление консервативных толкователей национализма, интерпретировавших такие попытки как “подрывную деятельность против государства”.

Религия вместе с национализмом становится в 50-е годы важным идеологическим средством воздействия на массы. Все без исключения буржуазные политические партии прибегали к религии, использовали религиозные чувства населения для обеспечения своего влияния.

Все возникавшие политические партии в той или иной степени учитывали влияние религиозной идеологии, что отражалось в их программах.

Возрождение религии в Турции, превращение её в орудие острой политической борьбы связано, прежде всего с деятельностью ДП. Это не означает, что другие политические партии прилагали для этого меньше усилий. Неравенство «вклада» объясняется тем, что ДП была правящей партией и имела в своём распоряжении государственный аппарат, более значительные материальные и пропагандистские средства воздействия, чем какие-либо другие политические партии.

Отношение ДП к религии определилось в конце 40-х годов, ещё до её прихода к власти. Однако лидеры партии не могли тогда полностью раскрыть свои взгляды, поскольку такая позиция могла бы вызвать отход от неё некоторых городских слоёв – прежде всего интеллигенции, и она могла бы лишиться поддержки прессы. Став правящей партией, ДП значительно смелее использовала государственную власть для привлечения на свою сторону религиозных элементов. Прежде всего, были разрешены чтение азана на арабском языке и передача Корана по радио. В 1951 г. меджлис утвердил ассигнование 250 тыс. лир для поощрения публикаций религиозного характера. Введенное ещё во время пребывания у власти НРП факультативное преподавание религии в начальных школах стало обязательным.

Демократическая партия по мере ослабления своей социальной базы всё больше делала ставку на мусульманское духовенство. Она поощряла строительство мечетей, которых за девять лет (1951–1959) было построено 25 тыс. Лидеры партии – А. Мендерс, Р. Коралтан и другие жертвовали для этих целей крупные суммы, которые, как выяснилось после военного переворота, брались из государственной казны. Была расширена подготовка мусульманских священнослужителей различного ранга. Наряду со школами имамов и хатибов, которые были открыты ещё во время пребывания у власти НРП, по требованию религиозных деятелей в 1959 г. в Стамбуле был учреждён Исламский институт, куда принимались окончившие школы имамов и хатибов. Демократическая партия способствовала, таким образом, утверждению наряду со светской системой также и религиозной системы образования.

Используя религию в качестве идеологического орудия, ДП в политической жизни создавала условия для ещё большего ограничения тех буржуазных свобод, которые были установлены в стране после 1945 г. Благодаря поддержке ДП религия превращалась в силу, а мусульманское духовенство – в мощную «группу давления», с которой вынуждены были считаться все другие буржуазные политические партии.

Буржуазная интеллигенция, воспитанная в республиканский период в традициях лаицизма. Была обеспокоена всё усиливающимся влиянием религиозного исламского течения.

Религиозная реакция в стране, всемерно поддерживаемая лидерами ДП, проявлялись и в меджлисе, где депутаты требовали провозглашения Турции «светским исламским государством».

Борьба буржуазных партий вокруг религии, использование её в политических целях служили в известной степени средством для отвлечения трудящихся масс от борьбы за свои экономические, социальные и политические права.

Демократическая партия воссоздала проблему религии в Турции, тесно связанную с общей экономической отсталость, живучестью в общественном сознании полуфеодальных пережитков.

Возобновилась деятельность старых религиозных сект и появились новые – тиджанн, бахай, нурджу. Поощряемые правящей партией, клерикальные элементы вес больше активизировались и стали открыто выступать против реформ времен Ататюрка. Под влиянием требования общественного мнения, особенно интеллигенции, правительство вынуждено было провести в 1951 году закон об уголовной ответственности за разрушение статуй Ататюрка религиозными фанатиками, однако фактически своими уступками оно всемерно поощряло религиозную реакцию. Показателен, например, такой факт, что за десять лет пребывания у власти демократической партии мечетей было сооружено в четыре раза больше, чем школ. Некоторые депутаты меджлиса от правящей партии стали требовать упразднения ил конституции принципа лаицизма и объявления Турции исламским государством. Неудивительно поэтому, что члены религиозных сект в своих проповедях открыто призывали к восстановлению халифата.

Влияние духовенства сказалось также на возвращении к затворничеству женщин, против которого велась борьба в первые годы существования республики. Активизация религиозных элементов вызывала большое недовольство в кругах интеллигенции, среди профессуры университетов и студенчества, однако власти препятствовали организации каких-либо выступлений.

В начале января 1960 года в Стамбуле полиция разогнала демонстрацию студентов, протестовавших против враждебной деятельности клерикальных элементов. Литературный журнал «Варлык», характеризуя рост религиозной реакции в стране, отмечал: «Мы переживаем моральный кризис».

Признания прессы свидетельствовали о глубине недовольства в народе, в первую очередь среди интеллигенции, размахом и деятельностью наиболее реакционных правых элементов в правящей партии, стремившихся во имя достижения своих политических целей использовать влияние духовенства на отсталые крестьянские массы для завоевания на выборах их голосов.

Выступления оппозиционных деятелен не были в целом направлены против усиления деятельности клерикальных элементов, а главным образом против использования их правящей партии в ущерб влиянию оппозиции. Именно это обстоятельство явилось главным во внутриполитической борьбе. Стремясь дискредитировать народно-республиканскую партию, лидеры правящей партии обвиняли оппозицию в антирелигиозных взглядах, что привело к резким столкновениям в меджлисе между депутатами правящей и оппозиционных партий. Однако непосредственно после выборов 1950 года борьба между правящей демократической партией и оппозицией не носила острого характера и не выходила за рамки меджлиса. Народно-республикан-ская партия выражала готовность оказывать правящей партии поддержку в проведении ее внутренней политики [2, c. 214].
Внешняя политика Турецкой республики
11 марта 1953 г. во время протокольной беседы В.М. Молотова с официальной правительственной делегацией Турции, прибывшей на похороны Сталина, советская сторона выразила надежду на улучшение советско-турецких отношений. В определенной степени подобный ход был рассчитан на смягчение позиции тех приграничных с СССР стран, которые видели в нем угрозу своей национальной безопасности. Новое советское руководство все более обращало внимание на «колониальные народы» в Африке и Азии, оценивая их как своих потенциальных союзников в двухполюсном противостоянии. К их числу Кремль относил и Турцию, рассматривая ее как зависимое от Запада и, прежде всего от США, государство. В мае 1953 г. послу Турции в СССР советским министром иностранных дел было заявлено о желании Москвы улучшить отношения с Анкарой. При этом советское партийно-государственное руководство решило отказаться от обсуждения территориальных проблем и вопроса Проливов. Об этом 19 мая было сделано официальное сообщение в партийном органе – газете «Правда» [10]. Спустя десять дней ТАСС передал заявление Советского правительства, в соответствии с которым Москва давала понять, что отказывается от прежних территориальных требований к Анкаре. 18 июля турецкое правительство выступило с заявлением, в котором приветствовалось решение Кремля. Однако предпринятые Москвой шаги были не в состоянии сорвать планы по созданию военно-политического блока в Балканском регионе.

В январе 1954 г. по приглашению американского президента Д. Эйзенхауэра ведущие турецкие деятели – президент Дж. Баяр и премьер-министр А. Мендерес – посетили с официальным визитом США. Эта поездка являлась тем более важной для руководства страны, так как символизировала усиление взаимодействия Турции с Западным блоком и его ведущей державой – Соединенными Штатами. Учитывая место и роль США во внешнеполитической деятельности турецкой дипломатии, а также американское экономическое и финансовое участие в жизни Турции, лидеры Демпартии – Баяр и Мендерес использовали визит и в интересах достижения внутриполитических целей. США в данной ситуации вовлекались во внутреннюю политику Турции как один из ее активных участников.

В свою очередь оппозиция, и прежде всего народно-респуб-ликанская партия, стала активно использовать в своей предвыборной пропаганде тезис зависимости Демпартии от американских финансовых вливаний в турецкую экономику.

Парадокс складывавшейся ситуации заключался в том, что финансовая и техническая помощь США в проведении реформ в армии, ее переоснащении и формировании слоя кадровых военных в современном понимании этого слова реализовывалась с большими трудностями.

Победа на выборах была использована руководством демокра­тической партии и для реализаций ее внешнеполитического курса. В июне 1954 г. турецкий премьер-министр А. Мендерес вновь посетил США с официальным визитом. Здесь, используя успех ДП как аргумент в беседах с американскими официальными представителями, включая и президента Д. Эйзенхауэра, он настаивал на увеличении американской помощи Турции и расширении кредитной линии Анкаре. Американцы достаточно прагматично рассматривали взаимоот­ношения со своими партнерами по НАТО и не собирались резко менять тактику экономической и организационной поддержки союзникам. Они обещали турецкому руководству предоставить 1/4 часть помощи, предусматривавшейся четырехлетней программой частично­го реформирования турецкой армии в соответствии с организационными принципами и стандартами вооружений США. Как полагали американские военно-политические круги, это обещание давало вполне очевидную надежду, что США гарантируют продолжение финансовой помощи Турции общим объемом в 800 млн. долларов [5, c. 108].

Однако содействие со стороны США обусловливалось и еще одним фактором, а именно прозрачностью использования американ­ских финансовых средств и эффективностью их привлечения в конкретные сферы экономики и хозяйства. В то же время американцы (как, впрочем, и турки) были заинтересованы в расширении военного сотрудничества в рамках Североатлантического альянса. Подписание в июне 1954 г. договора о статусе вооруженных сил и военных объектов США в Турции имело поэтому большое значение для обеих сторон.

Параллельно Анкара интенсифицировала дипломатическую работу и на балканском направлении, а именно по созданию военно-политического блока с государствами региона – Грецией и Югославией. 9 августа 1954 г. в югославском городе Блед между Грецией, Турцией и Югославией наконец было подписано соглашение о создании военно-политического союза. При этом все участницы заявили о приверженности принципам Организации Объединенных Наций, а две из них – Греция и Турция – еще и североатлантической солидарности. В соответствии с подписанными документами создавался Постоянный совет министров иностранных дел, а также Консультативный комитет, состоящий из равного числа представителей парламентов каждой из участниц договора и занимавшийся экономическими, торговыми и частично военными проблемами. Одновременно предусматривалось, что генеральные штабы трех государств будут заниматься координацией военной и оборонной политики.

Уже вскоре Балканский пакт, как отныне стал называться военно-политический союз Греции, Турции и Югославии, начал испыты-ваться на прочность со стороны СССР. Послесталинский период советской дипломатии продемонстрировал уже на первых этапах своей реализации очевидное стремление новых руководителей в Кремле провести некоторую «редакцию» методов проведения внешнеполитических акций. Это выразилось, в частности, в попытках СССР изменить характер отношений с Югославией, постаравшись отказаться от прежней откровенной конфронтационности, но при этом «сохранить лицо». Белграду было дано понять, что улучшение советско-югославских отношений будет во многом зависеть от участия Югославии в Балканском пакте. Однако И. Броз Тито не собирался отказываться от достигнутых огромными усилиями и в крайне затруднительных обстоятельствах результатов, позволивших обеспечить югославам гарантии их национальной безопасности.

К началу 1955 г. Турция добилась на международной арене достаточно серьезных результатов: она уже стала участником НАТО и являлась, таким образом, членом западного блока в широком смысле этого слова; одновременно страна вошла в региональный Балканский пакт, в котором играла далеко не последнюю роль. Значительных результатов Анкара достигла и на азиатском направлении, чему в немалой степени способствовала заинтересованность в этом ее западных союзников. После долгих консультаций хотя и не была реализована идея создания «Животворного полумесяца», с которой выступал в конце 1940-х годов иорданский король Абдалла, но все же был согласован близкий по сути план военно-политического союза государств «Северного пояса». Еще в апреле 1954 г. Турция и Пакистан подписали договор о создании военно-политического союза. Реакция на него со стороны ряда государств, включая как арабские и мусульманские, так и Индию, не говоря об СССР, являлась крайне негативной. Это было обусловлено их опасениями относительно перспектив усиления позиций США и НАТО среди государств «третьего мира» [4, c. 98–110].

Однако Анкара продолжила свой курс в этом направлении. Премьер-министр Турции А. Мендерес совершил в начале 1955 г. поездку по арабским странам, где попытался смягчить недовольство формированием военно-политического блока на Среднем Востоке. С этой целью он предложил расширить его за счет включения арабских государств. Однако этот шаг оказался не совсем удачным из-за нежелания последних видеть Турцию ключевым элементом такого союза. Только Ирак согласился принять участие в нем. 2 февраля 1955 г. Турция, Иран, Ирак, Пакистан и Великобритания подписали в Багдаде договор о создании военно-политического альянса, названного впоследствии Багдадским пактом. Вскоре Анкара при поддержке со стороны американских и британских союзников попыталась оказать давление на Сирию, с тем, чтобы получить ее согласие на вступление в Багдадский пакт

Высказанные советским партийно-государственным руководством в декабре 1955 г. признания неправомерности предыдущих требований в отношении Турции вскоре были сопровождены публикациями в советских официозах – газетах «Правда» и «Известия», посвященными главной теме: необходимости улучшения советско-турецких отношений в различных сферах, включая экономическую. Накануне 35-летней годовщины подписания советско-турецкого мирного договора (16 марта 1921 г.) Председатель Президиума Верховного Совета К.Е. Ворошилов направил специальную поздравительную телеграмму президенту Дж. Баяру. Все очевидней становилась попытка Кремля склонить турецкое руководство к улучшению отношений между двумя странами.

Советские официальные представители в Турции активизировали деятельность в этом направлении. В январе 1956 г. советский консул В. Корнев обратился к генеральному директору по экономическим вопросам турецкого МИДа М. Эсенбелю с предложением более тесного экономического сотрудничества с СССР. Спустя месяц, в начале февраля того же года, советский посол Б. Подцероб встретился с турецким министром иностранных дел Ф. Кёпрюлю и зая­вил своему собеседнику о желании советской стороны улучшить отношения с Анкарой и при этом сослался на возможность оказания экономической и финансовой помощи Турции со стороны СССР. Вскоре В. Корнев обратился с аналогичными предложениями к генеральному секретарю турецкого МИДа Н. Бирги. Однако позиция турок была достаточно жесткой: они подчеркивали, что за нынешнее состояние турецко-советских отношений несет ответ­ственность прежде всего СССР [3, c. 215–218]. В своих сообщениях в Москву советские представители информировали о состоявшихся беседах и сделанных ими предложениях, отметив, что во многом позиция руководства Турции определяется его зависимостью от мнения США и даже определенными опасениями в этом отношении.

Все контакты советских дипломатических представителей и турецких официальных лиц внимательно отслеживались американцами. Их тайным информатором выступал генеральный секретарь турецкого МИДа Н. Бирги, докладывавший лично консулу США в Анкаре Дж. Гудайеру все подробности происходящего. Однако цель высокопоставленного турецкого чиновника была не только и не столько в информировании американских друзей. Судя по манере подачи материала своему собеседнику, он преследовал более прагматическую цель: возбудить беспокойство американцев возможными последствиями советско-турецкого сближения. Аналогичную информацию, в которой доминировала решимость Анкары не идти на одностороннее улучшение отношений с Москвой без улучшения общих отношений между Западом и Востоком, турки предоставляли и англичанам. Все это давало основания полагать: Анкара начинает свою игру. Советская пропаганда настойчиво твердила, что «в Турции все шире распространяется мнение о том, что вряд ли разумно поступает правительство, связывая судьбу с агрессивными замкнутыми военными блоками – НАТО и Багдадским, – отказываясь от установления дружественных отношений с Советским Союзом».

В конце марта 1956 г. американские дипломаты выяснили через свою агентуру в турецком министерстве иностранных дел, что прежнее заявление А. Мендереса о том, что на проходивших в Карачи празднествах по случаю очередной годовщины создания Пакистана ни он, ни Ф. Кёпрюлю не вели никаких переговоров с представителями советского партийно-государственного руководства и, в ча­стности, А.И. Микояном, не соответствуют действительности. Судя по всему, секретность, которой окружили турки эту встречу, была рассчитана на создание у американцев мнения, что помощь Турции со стороны США должна быть возобновлена, так как Анкара, с одной стороны, вынуждена иметь дело с Москвой, а с другой – она хотела бы оставаться в Западном блоке, являясь его важным элементом. Информатор посольства США в Турции заявил своему собеседнику, что «в то время как Мендерес остается непреклонным, он чувствует себя ослабленным из-за заигрываний западных союзников с Советами и начинает очень беспокоиться взрывоопасным влиянием советского воздействия на турецкую прессу и общественное мнение, а также «прекрасной» пропагандой, сопровождающей их».

К апрелю 1956 г. уже и американские дипломаты в Анкаре стали понимать, что турецкое правительство использует «советскую карту» в своей игре с Вашингтоном [4, c. 98–110]. Так, в частности, с одной стороны, они получали сведения о том, что СССР предлагает Турции техническую и экономическую помощь на условиях, более выгодных, чем Индии, Бирме или Афганистану, а с другой – что «при нынешних экономических трудностях увеличивающаяся часть турецкого общественного мнения может приветствовать принятие советской помощи...»

Внешнеполитические маневры греческих и турецких правящих кругов сочетались с определенными шагами, предпринимаемыми ими в своих странах во внутренней политике. К середине 1950-х годов все отчетливее начала просматриваться тенденция создания в этих странах двухпартийной системы.

В противостоянии Запада и Востока имели значение как внешне, так и внутриполитические аспекты. Поэтому в Москве и Вашингтоне обращали особое внимание на происходящие в политической жизни Турции события. В США достаточно серьезно изучали перспективы американского участия в разрешении турецких внутренних проблем, имея в виду американские национальные интересы в глобальном и региональном масштабах. Поведение Анкары, стремившейся сыграть на своей верности атлантизму, важности стратегических позиций Турции в регионе и усилении советского «мирного наступления», частично способствовало смягчению американского отношения к турецким экономическим проблемам. В марте 1956 г. в Вашингтоне не исключали возможность продолжения экономической помощи ряду государств, включая Турцию, имея в виду «достижение стабильности и роста, поддерживая при этом необходимый уровень вооруженных сил». Одновременно во всех секретных документах, так или иначе связанных с проблемами национальной безопасности США, подчеркивалась необходимость выработки новых подходов к складывавшейся обстановке.

Объявление Москвой 14 мая 1956 г. о сокращении обычных видов вооружений и вооруженных сил на 1 млн. 200 тыс. человек требовало, по мнению американских политиков, причастных к выработке внешнеполитических решений, серьезного пересмотра оборонной доктрины США.

Проходившее 17 мая 1956 г. заседание СНБ США со всей очевидностью свидетельствовало о стремлении американского руководства, несмотря на дискуссионный характер заседания и нередко резкие оценки перспектив американской помощи иностранным государствам, найти подходящие форму и масштаб помощи турецкому со­юзнику. В специальном пункте повестки заседания СНБ, сформулированном как «Политика Соединенных Штатов в отношении Тур­ции», фиксировалось, что «была отмечена и обсуждалась ссылка аналитического доклада Комитета по координации действий, с особым акцентом на экономическую нагрузку, возложенную на Турцию нынешними планами относительно турецких вооруженных сил».

В немалой степени на окончательное решение «турецкого вопроса» повлияли позиции президента Д. Эйзенхауэра и директора ЦРУ А. Даллеса. Последний в концентрированном виде определил смысл новой внешнеполитической тактики США: «Старая политика, которой мы следовали, была, очевидно, справедливой, когда это касалось вопроса пять лет назад в свете советских агрессивных намерений против Греции, Ирана, Турции, Югославии и еще где-либо. Сейчас, однако, пришло время изменить эту политику. Программа военной помощи, которую мы сейчас предусматриваем, затруднит в высшей степени развитие экономики таких стран, как Турция» [2, c. 214]. Однако проблема существовала в конкретном механизме реализации этого плана, о чем и заявил Д. Эйзенхауэр. Анкара требовала роста своих вооруженных сил, которые Турция и так с трудом содержала. Особенность складывавшейся ситуации, и это уже было очевидно, заключалась в том, что в продолжении конфронтации с советским блоком в ее прежней форме оказывалась заинтересована малая страна – союзница США и «периферийный», но значимый в глобальном противостоянии между Западом и Востоком член НАТО.

Анкара во многом надеялась на расширение полицейских функций турецкой армии, в то время как Вашингтон и НАТО, где США выступали основной силой, делали ставку на турецкие вооруженные силы в целях отражения внешней агрессии. Именно это обстоятельство и заставляло американское руководство, несмотря на исключительно осторожное отношение к финансово-экономической помощи зарубежным государствам, обращать внимание на то, что «США могут найти целесообразным продолжение экономической помощи определенным европейским странам, таким, как Испания, Югославия и Турция, с тем чтобы достичь стабильности и роста при поддержании необходимых военных сил».

В конце мая 1957 г. министром обороны США Ч. Уилсоном был представлен в СНБ США доклад о политике США в отношении Турции. Судя по отдельным материалам СНБ, большая часть которых продолжает оставаться секретной, основное внимание американцы сконцентрировали «на силе и ценности, а также слабости нашего [США] союзника, Турции» [2, c. 218]. Решение президента на этот счет не оставляло сомнений и звучало как требование: «Турции должно быть отчетливо дано понять, что вся программа американской помощи ей основывалась на убеждении, что Турция предпримет действия, на­правленные на достижение экономической стабилизации и введение реалистического обменного курса [валюты]».

Американцы оказывались осведомлены во многих хитросплетениях турецкой внешнеполитической тактики благодаря техническим и оперативным возможностям по перехвату и дешифровке дипломатической переписки представительств Турции за рубежом. Советская сторона также была знакома с некоторыми происходящими трансформациями международной позиции Турции, так как, помимо всего прочего, советские спецслужбы смогли получить доступ к исключительно «чувствительным» внешнеполитическим документам турецкого МИДа. Москва развернула активную пропагандистскую кампанию против политики США, направленной на усиление своих союзников по НАТО путем размещения в ряде стран баз с ракетным и ядерным оружием. На уровне официальной пропаганды все время подчеркивалась необходимость улучшения советско-турецких отношений и готовность Кремля к конкретным шагам. Жесткость формулировок не оставляла сомнений относительно решительности Кремля пригрозить государствам, пошедшим на договор с Соединенными Штатами, о создании подобных баз, а в отношении Турции делался призыв «посмотреть на вещи так, как они есть».

Оценка американскими аналитиками сложившейся ситуации включала констатацию двух тезисов: Турция стремится получить от союзников возможно большую помощь и одновременно расширяет взаимоотношения со всеми странами, способными обеспечить ее финансово-экономические нужды.

Тем временем Вашингтон все более ощутимо сталкивался со стремлением Анкары проводить политику, способную гарантировать правительству А. Мендереса выход из тяжелой экономической ситуации. Посол США в Турции Ф. Воррен постарался прояснить вопрос. Он специально встретился с министром обороны Э. Мендересом для того, чтобы определить не только и не столько советские действия в отношении Турции, сколько узнать об их оценке турецким руководством. Их суть сводилась к следующему. По мнению министра, высказывавшего точку зрения правительства на ситуацию, СССР пытался «прощупать турок, предлагая то одно, то другое или спрашивая, чем могут быть полезны Советы». Турецкая сторона постаралась прибегнуть к ряду маневров, с тем чтобы успокоить своих американских союзников. Министр заявил в разговоре с послом о том, что Турция с большой осторожностью относится к маневрам СССР, так как турки знают, «сколь мало можно доверять России», а также то, что «турки верны союзу с США, Германией, Западом» и не собираются отказываться от него.

К началу 1950-х гг. обе страны начинают приобретать собственный внешнеполитический ресурс и на протяжении 1950–1955 гг. они превращаются из объекта влияния внешнего фактора в достаточно сильный элемент западного военно-политического блока, образуя своего рода его «балканское звено». Особенности внутриполитического развития Греции и Турции, несмотря на сильную национальную специфику, свидетельствовали об общности главного направления. Оно заключалось в создании новой системы распределения центров силы, создании новых социальных слоев и их вовлечении в активную политическую жизнь, усилении роли военных [6, c. 15–17].

Экономическая и политическая модернизация, проходившая в условиях традиционного балканского общества, порождала противоречивость большинства процессов, что способствовало существованию постоянной угрозы использования силы при решении социально-политических проблем и межпартийных конфликтов. В то же время в области внешней политики как Греция, так и Турция (с разной степенью успеха) начинают играть особую роль в межблоковом противостоянии Запада и Востока. Несмотря на однозначную стратегическую ориентацию Афин и Анкары на своих американо-европейских союзников, они в то же время использовали особое геостратегическое положение двух государств для получения исключительной поддержки со стороны союзников по НАТО в своих национальных интересах. Механизм давления, задействованный ими, был довольно прост – у ведущих государств западного блока (прежде всего США) создавалось впечатление, что возможны улучшение двусторонних от­ношений с СССР и отказ от отдельных, стратегически важных для Запада решений. Парадокс складывавшейся ситуации заключался в том, что советские внешнеполитические маневры, охарактеризованные самим Кремлем и его западными противниками как «мирное наступление», способствовали появлению опасений у союзников Афин и Анкары относительно планов последних. Более того, внешнеполитический фактор, являясь атрибутом внутриполитической жизни, превратился в инструмент политической борьбы и пропаганды «для внутреннего потребления». Это нашло, например, свое выражение в использовании отдельными политиками Греции своих связей с Вашингтоном и Москвой исключительно в интересах внутриполитической борьбы. Аналогично поступали и представители правящих кругов Турции, используя свои открытые и полусекретные связи с Москвой для оказания давления на Вашингтон и Запад в целом, в моменты «наибольшей необходимости». Таким образом, как на Западе, так и Востоке создавалось представление о Турции и Греции как «слабом звене» западного военно-политического блока. Объективный процесс становления этих двух государств как малых региональных держав определил в целом модель взаимоотношения подобных стран с «великими державами»: отныне уже они начинали влиять в той или иной степени на действия последних. Более того, внутриполитические силы в этих государствах начинают использовать иностранный фактор в целях межпартийной борьбы, заставляя считаться внешнеполитических партнеров со своими интересами.

С середины 50-х и вплоть до начала 60-х гг. в Греции и Турции обострилась внутриполитическая ситуация, что являлось последствием интенсивного процесса модернизации. Кризис социально-политической системы и слабость, а в большинстве случаев – отсутствие адаптационных политических и экономических механизмов, усиливали влияние социально-ориентированных и идеологизированных концепций в общественной жизни. Противоречия между двумя странами на международной арене, прежде всего по так называемому кипрскому вопросу, превращали и Грецию, и Турцию в объект внешнеполитической экспансии ведущей силы восточного блока – Советского Союза. Одновременно со стороны союзников двух государств по Североатлантическому блоку все больше проявлялось опасений относительно возможного ослабления южного фланга союза и соответствующего усиления противостоящего восточного блока. Внутриполитическая борьба в Турции обусловленная специфическими чертами проходящих в обществе способствовала структуризации партийно-политической системы, основой которой становились политические силы правоцентристского и левоцентристского толков. Именно между ними существовали основные противоречия, влиявшие на ситуацию внутри двух стран и на их позиции на международной арене как части западного блока и его «слабого звена». К началу 1960-х годов оба государства окончательно обрели статус малых региональных держав со своими специфическими национальными интересами, нередко противоречащими национальным интересам ведущих стран – союзниц по блоку.