Лоотен, Томас (1599-1659)

Судебных отчетов того времени о судах над ведьмами не слишком много, а таких, как из Вальеля, особенно. Этот отчет представляет полную хронологическую последовательность судебных действий: от предварительного расследования до завершающего дело сожжения трупа спустя 47 дней; включает в себя официальное заявление бейлифа из Метерена, Жака Вандеваля Младшего, официального обвинителя «главного суда города и округа Вальель», описание процедуры суда, пытки с помощью гарроты и признания, явно извлеченного после 48 часов мучений. Кроме того, здесь находится подневный перечень судебных издержек, которые должны были оплачиваться за счет заключенного, с приложением кратких комментариев о суде. Взятые вместе, эти судебные описания и заметки (написанные по-фламандски), образуют бесценный и оригинальный источник сведений о гражданском судебном процессе. Бесспорно, что подобный порядок был характерен для тысяч подобных дел. Он может быть восстановлен следующим образом:

21 сентября. Томас Аоотен, старик, живущий в Метерене, подозревается своими соседями в причинении смерти ребенку посредством предложения ему заговоренных слив. Преследуемый сельчанами, он отдает себя в руки бейлифа и требует суда, чтобы оправдаться. Горожане — члены городского суда, приказывают, чтобы он был отправлен в тюрьму под охраной двух констеблей.

23 сентября. Бейлиф сообщает, что нашел двенадцать свидетелей против А., и судьи приказывают ему обыскать дом А. в поиске магической мази и порошка.

25 сентября. Три свидетеля допрошены.

27 сентября. Первый публичный допрос заключенного перед одиннадцатью судьями (количество колебалось от четырех до двадцати четырех):

В.: Когда вы родились, кто ваши родители, и где вы жили после женитьбы?

О.: Я родился в Зюдберквине и мне примерно шестьдесят лет, моего отца звали Мейлард, мою мать — Наннетт Хейеманн, и я жил в приходе Митерен со времени моей женитьбы.

В.: Почему вы добровольно сдались властям?

О.: Потому, что ребенок Адама Викерта умер примерно месяц назад, и толпа заподозрила меня в его убийстве с помощью чародейства, и я захотел оправдаться.

30 сентября. Бейлиф требует от суда предъявить доказательства колдовства или признать их отсутствие.

11 октября. Допрашивается следующий свидетель.

16 октября. Вызов предыдущего свидетеля.

28 октября. Бейлиф объявляет, что у него есть необходимое свидетельство, чтобы доказать чародейство, судьи спрашивают заключенного, хочет ли он предъявить опровержение.

29 октября. Судьи спрашивают заключенного, будет ли он пользоваться услугами адвоката.

31 октября. Двое судей, Пьер Боддар и Франсуа Аизенбрант, от имени всей скамьи судебных заседателей посещают заключенного в тюрьме и сообщают ему, что бейлиф, обвиняющий его по должности, собрал достаточно показаний, чтобы доказать чародейство, и что обвиняемый имеет право доказывать противоположное, если он полагает это возможным. Они же посылают узнать у него, не хочет ли он предложить противоположное свидетельство в свою защиту. Он отвечает отрицательно и отвергает услуги адвоката, утверждая, что

«он не виновен ни словом, ни поступком ни в одном из чудовищных преступлений, приписываемых ему, и он примет тот вердикт, который вынесут судьи, из уважения к ним, но они должны прилагать все усилия, чтобы тщательно разобраться в деле, чтобы потом не осуждать себя до конца жизни».

1 ноября. Суд (присутствуют восемь членов) прибегает к услугам случайно оказавшегося в их городе дюнкеркского палача [bourreau], чтобы «посмотреть, действительно ли он отмечен stigma diaboli». Находят отметку

«в которую вышеупомянутый палач несколько раз вонзал булавку до самой головки, при этом заключенный ничего не чувствовал, и не пролилась ни единая капля крови, хотя вышеназванный палач сдавил метку снизу, чтобы заставить ее кровоточить. И вышеназванный палач объявил под присягой, что у заключенного есть вышеназванная дьявольская метка, и что он сам исследовал и казнил 500-600 ведьм, так что он совершенно уверен, что это — подлинное клеймо дьявола».

Он поставил крест под собственным свидетельством. Ввиду данного открытия, судьи приказали заключенного «подвергнуть пытке, чтобы получить заверенную подобным же образом клятву по поводу поступков, по которым он обвиняется».

2 ноября. А. подвергнут пытке с помощью гарроты: «посажен на деревянный стул с вытянутыми руками, его ноги скручены под другим стулом и плотно связаны», а шея заключена в железный воротник, который можно стянуть щипцами. Он подтверждает, что в таверне Жана Боона некий Роберт Бьек говорил, что, по словам Жана Мерлинка, Д. был колдуном; что он давал сливы многим детям, включая ребенка Адама Викерта, и что он слышал, что этот ребенок заболел и умер спустя несколько дней. На вопрос, почему он не пожаловался судьям по поводу подобных обвинений, он отвечал, что сделал это, и что это было причиной, почему он оказался в тюрьме. Пытка была продолжена без дальнейших замечаний.

4 ноября. Пытка продолжена, палач свидетельствует, что состояние заключенного таково, что он может выдержать еще более суровую пытку. Заключенного

«поместили на другой стул, предварительно благословленный, его рубашка снята и сожжена в его присутствии, а другая, освященная, надета на него, после того, как все его тело окроплено святой водой отцом Мартином, капуцинским монахом, проводившим над ним экзорсизм. Наконец, судьи встают по бокам заключенного, так, чтобы, когда это окажется необходимым, они могли позвать врача обследовать его и определить состояние жертвы».

В восемь часов вечера Л. сломался и признался. Его признание стандартно, перечислены все хорошо известные преступления и несколько местных имен названо для правдоподобия. Л. говорит, что он был чародеем в течение восьми лет, что он подписал договор с дьяволом кровью, «выдавленной из его правого пальца», и ему поставили клеймо на плечо, и что дьявол по имени Арлекин появлялся перед ним, одетый в зеленое и с деформированной ступней. Затем Л. дал список мест, где он посещал шабаш, всегда в компании трех или четырех красивых женщин, с одной из которых он всегда имел сексуальные сношения, и говорил, что он пировал, получая пиво, яблочный сидр и телятину (без соли). Он получил зеленые мази от дьявола и мог летать, куда захочет. Дьявол приободрял его, чтобы он смог вытерпеть пытки, и дал ему огромные суммы денег, чтобы он купил коров и лошадей для перепродажи. Он дал ребенку Вискарта «три сливы, на которые он перед этим плюнул, за что и получил от дьявола пять монет».

4 ноября. Около восьми вечера Л. обнару-гкен со сломанной шеей, «задушенный самим дьяволом», спустя двадцать часов после того, как его освободили от гарроты. Бейлиф и судьи приказали, чтобы мертвое тело приволокли к эшафоту для сожжения и затем отвезли на повозке в Граверсберг для общественного обозрения на колесе [roue].

6 ноября. Приговор приведен в исполнение в соответствии с распоряжением.

Каждый раз, когда судьи заседали, они получали гонорар в 2 ливра 10 паттаров (стоимость хорошего обеда); за один день (1 ноября) они собирались четыре раза. За каждое собрание был сбор в 10 паттаров (очевидно, судебные издержки). Два врача получили 12 ливров; бейлиф — по 22 паттара за допрос каждого из шестнадцати свидетелей; трем охранникам — по 8 паттаров в день, была выплачена сумма в 68 ливров и 8 паттаров — солидная часть расходов: они работали 47 дней, а им заплатили за 57. Кроме того, заключенный был обременен платой за поиск в его доме ведьминских порошков; расходами по его перевозке из Вальеля в Метерен; стоимостью бумаги для записей суда над ним, с 27 сентября (одиннадцать листов по 8 паттаров каждый); за дорожные расходы для двух судей, чтобы препроводить сожженное тело в Гравенсберг и даже за дерево, израсходованное во время пытки. Л. также должен был заплатить за еду, которой питался, когда находился в заключении, в рукописи для этой цифры оставлен пропуск. Услуги палача и строителя эшафота были оплачены бейлифом каждому отдельно. В целом стоимость собственной казни обошлась Л. более чем в 197 ливров и 10 паттаров (3950 паттаров). Подобная плата может быть соотнесена со стоимостью коровы, которая в том же самом документе колебалась от 10 до 16 или 20 паттаров (один ливр) или теленка, который оценивался в 5 паттаров. Чтобы выплатить эти и другие Долги, судьи распорядились конфисковать собственность Л.

Необходимо сделать последнее замечание По поводу дела Л. Ближайший окружной суд в Касселе, услышав о деятельности палача в "альеле, запросил имена тех его жителей, Которых назвал Л. Суд в Вальеле сразу же отправил список тех, кто, по словам Л., якобы был с ним на шабаше. Однако приведенные документы не содержат сведений об их дальнейшей судьбе.

Л. ничего не преувеличивал, он был судебным чиновником в Рейнбахе около Бонна во время двух фантастических всплесков охоты на ведьм в 1631 и 1636 гг., унесших по одному человеку из каждых двух семей. В предшествующие сотни лет деревня не знала ни одного случая заключения, приведшего к казни. Но все изменилось после визитов сюда объезжавшего свой округ судьи Бюир-манна. А., как один из семи местных заседателей, увидел, как ужас овладевает деревней, и принял участие в сборе денег на взятку судье, чтобы он убрался восвояси. Бюирманн уехал, но вернулся в 1636г. А. вместе с мэром и еще одним чиновником пытался противодействовать Бюирманну, но не получил поддержки и, тайно распродав большую часть своей собственности (насколько смог), едва спасся со своей семьей в Амстердаме. 3 августа 1636г. Бюирманн нагло конфисковал оставшуюся собственность А. Став голландским подданным, А. возобновил свой бизнес и прожил больше 80 лет.

Ранних христианских мучеников ложно обвиняли в ужасных преступлениях, но в наши дни христианские ведьмы еще более несправедливо обвиняются в смертных грехах, которые они не совершали — и не могли совершить.

Л. чувствовал, что обязан записать свои наблюдения, чтобы «просветить власти о судебном разбирательстве, установленном для униженного населения маленьких городков и деревень». Он подчеркивал 3 момента:

1) невиновные, допрашиваемые на судах ведьм, подвергаются пыткам и умирают невиновными; 2) при пытках жертвы лгут; 3) все жертвы могут быть принуждены признаться во всем, особенно, когда пытка повторяется. Л. обязывал местных князей Германии внимательно рассматривать судебные отчеты, уменьшить высокие гонорары, которые чиновники получали за пытку каждой ведьмы и, кроме всего прочего, остановить пытки.

В приведенном отрывке Л. описывает, как судья вел процесс, яростно нападая на обвиняемого:

«Ты ведьма, вероотступница, собака безгласная! [du stummer Hund] Признайся в грехе колдовства! [Zauberlaster]; раскрой имена своих сообщников! Ты, грязная потаскуха, дьявольская распутница, ты, немая гадина! [du alte garstige Hur, du Teuffelsbuhlin, du Rupffenmachersche, du stumme Krotte]\ Говори и признавайся во имя Господа! Проглоти освященную соль! Выпей святой воды! Расскажи, кто научил тебя колдовству [Zauberen], и кого ты видела и признала на шабашах ведьм [Zaubertanz]. Тогда тебя не будут больше мучить, но подарят тебе вечную жизнь».

Хотя А. начал собирать материал, приехав в Амстердам, он не публиковал свою книгу до 1676г., пока ему не исполнился 81 год, опасаясь репрессий.

«Кто мог бы исполнить такое опасное дело? Если же кто-нибудь предпримет его ради христианского милосердия, то он может и не быть услышанным, если же он будет

услышан, то те, кто начал неправедное сожжение ведьм, будут кричать, что ему нельзя доверять, поскольку он поддерживает ведьм».

Как только он понял, что должен высказаться, и что книга может получить широкое распространение, Л. сам субсидировал публикацию
Лувьерские монахини
«Вопрос, были ли бедные монахини одержимы или нет, остается открытым, — я не допрашивал их, однако, совершенно бесспорно, что подобное дело является ужасным скандалом». Первоначальная реакция епископа из Эвре кажется вполне разумной.

Во Франции XVIIe. колдовство проявлялось, в основном, в истериках юных монахинь, околдованных своими наставниками, которые принуждали их к аморальности и даже богохульству. По отношению к подобным отчетам возможны три подхода: либо они совершенно ложны, как фантазии молодых женщин, живущих в монастырях, где запрещены половые сношения; либо они абсолютно правдивы, и священники, наставлявшие монахинь в вере, были аморальными выродками; либо они являются неудачными толкованиями странных происшествий или преувеличениями некоторых злопамятных людей. Таким образом, каждая значительная вспышка сатанизма в монастырях имела две стороны — обвиняющих монахинь и обвиняемых священников, яростно боровшихся за общественную поддержку. Случай с лувьер-скими монахинями в 1647г. в Нормандии — третий крупный скандал такого рода. Оба главных героя, сестра Мадлен Бавен и отец Тома Булье, имели предшественников: в 1634г. в Лудене (сестра Жанна д'Анже и отец Урбен Грандье) и в Провансе в 1611 (сестры Мадлен де ла Палу де Демандоль и отец Луи Гофриди). Все эти суды осложнялись жесточайшим соперничеством между живущим в миру духовенством (приходскими священниками) и монашеством (монахами и монашествующими). Почти пародией на эти запутанные судебные тяжбы выглядит случившееся почти сотню лет спустя, в 1731г., когда были сняты обвинения сестры Кадье, и обвиняемый священник Жерар не был (как отец Буле) сожжен заживо.

О трех последовательно сменявших друг друга настоятелях монастыря в Аувьере — отце Давиде, отце Пикаре, отце Буле, и о монахине Мадлен Бавен, повествуют по крайней мере 34 книги и памфлета того времени. Основным источником информации являются судебные отчеты и автобиография или исповедь, написанная самой Мадлен. Как писал Мишле: «Нет книги более замечательной и более ужасной». Однако все согласны с заявлением Мадлен, что ее показания перед судом «есть не что иное, как живое подтверждение тех предположений, которые содержались в вопросах» следователей. На допросе ее принудили «сказать и о том, что она знала, и о том, чего не знала, и заверить свои показания». И в своей автобиографии Мадлен просит своих читателей «отличать то, что, было подлинным, от того, что могло быть галлюцинациями».

Из различных источников того времени, часто противоречивых, можно составить следующее описание:

«Рано оставшуюся сиротой Мадлен Бавен привезли в Руан ее тетка и дядя и в возрасте 13 лет отдали ученицей к портнихе. Здесь, пока мадам Анна угождала посетителям вни-3У, Мадлен и около полдюжины других Молоденьких девушек в верхнем ателье шили Церковные облачения, и их часто навещали священники, наблюдавшие за работой. Когда ей было около 18, ее соблазнил один из них, °тец Бонтемп, францисканец, имевший до этого близость с тремя девушками. Чтобы избежать подозрений со стороны тетки, Мадлен решила поступить в небольшой францисканский монастырь терциариев в Лувьере,

Наружная часть старой часовни монастыря в Лувьере до перестройки в 1867 г.

основанный в 1616г. как благотворительный дом для бедных. Поскольку она была глубоко религиозной, ее поступок практически никого не удивил».

Первым капелланом этого монастыря, посвященного св. Людовику и св. Елизавете Венгерской, был отец Пьер Давид. В документе того времени («Recit veritable», 1643) говорится: «Под прикрытием святого образа жизни он сеял семена пагубной доктрины, исповедуя учение иллюминатов». Представители этой еретической мистической секты, наряду с адамитами и квиетистами, полагали, что личность, исполнившаяся или озаренная Святым Духом, не может совершать никакого греха, что нужно поклоняться Господу обнаженным по примеру Адама, и при совершении обряда любое действие, совершенное с внутренним спокойствием и набожностью, не является грехом.

Очевидно, что отец Давид, по крайней мере, интересовался подобными ересями, поскольку после его смерти епископ сжег его книги. Монахини в Лувьере находились в бедствующем и униженном состоянии, они привыкли получать святое причастие обнаженными, затем поститься в течение 8 или 9 дней. Подобная практика, возможно, первоначально чистая по намерению, легко порождала неправильную интерпретацию и извращения.

Мадлен провела три года послушницей отца Давида и от него узнала обо всех этих ересях. Он, например, приказал «раздеваться до пояса и причащаться с обнаженной грудью». Другие монахини не давали ей прикрыться одеждой и принуждали вытягивать руки. Она писала об отце Давиде:

«Наиболее святые, добродетельные и преданные вере монахини стремились, полностью обнажившись, танцевать перед ним в подобном состоянии и прохаживаться обнаженными в садах. Но и это было не все. Он принуждал нас ласкать друг друга похотливыми объятиями и (то, о чем я не могу сказать даже шепотом) предаваться наиболее гнусным и греховным [лесбиянским] гнусностям... Я была свидетельницей шуточного обряда обрезания, осуществленного над искусственным фаллосом, который, видимо, был сделан из теста, и который затем несколько монахинь схватили, чтобы удовлетворить свои желания».

Однако отец Давид никогда не вступал с ней в сексуальные сношения, а совершал только допустимые вольности, удовлетворяясь «непристойными ласками и совместной мастурбацией ».

Ее «обучение» продолжил другой приходской священник, отец Метьюрен Пикар, сменивший отца Давида на посту капеллана в 1628г., и его помощник, отец Томас Буле. «Непристойные действия [отца Давида] продолжались как сами собой разумеющиеся». Как признавалась Мадлен, она сопротивлялась этому, и монахини считали ее упрямицей. Во время ее пасхальной исповеди отец Пикар раскрыл ей свою страсть и забавлялся с ней. «После этого я никогда не исповедывалась ему... Почти все время он трогал руками интимные части моего тела, хотя я всегда была одета подобающим образом, а не раздета, как злонамеренно свидетельствуют некоторые монахини». Мадлен пыталась отказывать ему в окончательной близости, но иногда отец Пикар принуждал ее, и, наконец, она забеременела.

Другие монахини были также вовлечены в любовные игры капеллана. Отец Пикар обвинялся в изготовлении любовных зелий из кусочков просфоры, смоченных «несколькими сгустками менструальной крови», и зарывании их в землю. Очарованные этими зельями, монахини якобы получали предрасположение к «совершению наиболее грязных действий» с ним. Для других зелий отец Пикар смешивал внутренности умерщвленных младенцев, раздробленные конечности мертвых тел и «кровь, профильтрованную через освященную просфору».

Один или два раза в неделю, как призналась Мадлен, она отправлялась на шабаш. Около 11 часов ночи, как она рассказывала, она потеряла сознание и впала в «вид транса или экстаза». На шабаше присутствовали оба капеллана, отец Пикар и отец Буле, и три или четыре монахини из ее монастыря с несколькими мирянами и несколько демонов в облике полулюдей-полузверей. Священник служил черную мессу по «богохульному листу», отчетливо пародируя настоящую литургию. После пира, состоявшего из «двух перемен включая вареное человеческое мясо», монахини совокуплялись с призраком отца Давида или с некоторыми живыми священниками. Однажды Мадлен лежала с отцом Буле, в то I время как отец Пикар, ожидая, «крепко держал ' меня за руки, пока отец Буле лежал на мне».

На эти полночные шабаши священники приносили большие общинные облатки. Про- < исходившее далее следует описать собственными словами Мадлен. Отслужив черную мессу, священники вырезали из этих священных облаток

«круглый кусок примерно в полпенса из центральной части и прикрепляли его к куску кальки или пергаментной бумаги, вырезанному таким же образом, с помощью какого-то жирного клея, типа сапожного воска. Затем они размещали это приспособление над своими половыми органами, в области желудка, и, оснащенные таким образом, отдавались присутствующим женщинам... На шабаше [отец Пи-кар] имел соитие со мной пять или шесть раз.., но только один или два раза тем способом, который я описала».

В течение нескольких лет Мадлен посещал дьявол в облике большого черного кота.

«Он не менее чем два раза входил в мою келью. Я увидела этого проклятого инкуба в облике кота на моей кровати в самой неприличной позе, какую только можно представить, демонстрирующего мощный пенис, такой же, как мужской. Я испугалась и попыталась выбежать, но он мгновенно прыгнул на меня, силой затащил меня на кровать и затем яростно изнасиловал, заставив испытать совершенно особые чувства».

Все эти фантастические оргии продолжались постоянно с 1628г. и закончились со смертью отца Пикара в 1642г. Ни жалобы, ни слухи так и не просочились во внешний мир, хотя в течение нескольких лет сама Мадлен (когда была послушницей) была привратницей и ходила в город по несколько раз в неделю, а приходящие священники регулярно выслушивали исповеди. Только после смерти Пикара монахини признались в одержимости дьяволом, обратив на себя внимание церковных властей.

Отец Эспри де Борроже, невежественный провинциал из капуцинов (написавший в 1652г. отчет об их припадках), говорил, что молодые женщины, внешне здоровые

«ночью и днем в течение четырех лет страдали от самых поразительных конвульсий и в течение двух лет по три и более часа ежедневно подвергались экзорсизму, страдая от постоянно повторяющихся приступов безумия: контрактур, животного воя, криков и выкриков. И кроме всех этих исключительных мучений, они испытывали особенные побуждения своих личных демонов, мучивших их трижды или четырежды в день».

Из 52 монахинь, по крайней мере, 14 заявили, что одержимы (назвав имена своих личных демонов — Потифар, Дагон, Грон-гад и др.), и еще четверо подвергались мучениям [см. Демонология]. Стремясь избежать сурового наказания, монахини признались во всем, чего от них требовали, и возложили вину на Мадлен Бавен. Толпы собирались в церквах, где монахи из разных

орденов проводили публичные экзорсизмы, и монахини, польщенные или напуганные известностью, демонстрировали самое необычное поведение. Произнося проповедь, отец Эспри де Борроже сказал, что злоба дьявола подобна жужжанию мухи. Тотчас по церкви разнесся голос, без сомнения, одной из помешанных: «Что ты сказал? Мухи?! Мухи?! Ты скоро увидишь могущество этой дьявольской мухи!» Собравшиеся монахини подняли шум, принялись вопить и корчиться. Но не все считали эти истерике-эпилептические припадки демонической одержимостью. Д-р Эвелин, королевский врач, сообщал, что он не нашел никаких признаков одержимости, а обнаружил мошенничество и обман и полагал, что монахини отрепетировали свой экзорсизм.

Епископ Эвре, монсеньор де Перико, обследовавший монастырь по поводу колдовства в марте 1643г., обвинил сестру Мадлен Бавен в чародействе, посещении шабаша, подписании договора с дьяволом, краже святых даров и совокуплении с дьяволом. Мадлен призналась в том, что она — ведьма и была исключена из ордена и приговорена к пожизненному заключению в подземной тюрьме с содержанием на хлебе и воде, получаемых для поддержки ее существования трижды в неделю. Труп отца Пикара, вдохновителя всех колдовских и безнравственных действий, был тайно эксгумирован и отлучен от церкви. Наткнувшись на труп священника в выгребной яме, брат и племянник Пикара потребовали объяснений. В связи со скандалом по поводу эксгумации трупа и подозрениями в колдовстве, по совету королевской комиссии для расследований, местный парламент Руана взял дело в свои руки. Окончательное расследование, как гражданское, так и церковное, тянулось 4 года до 1647г.

Мадлен Бавен содержалась в монастыре урсулинок в Руане, где с ней жестоко обращались. Главный пенитенциарий (разновидность инквизитора) «грубо и неприлично» дважды осмотрел ее в поисках клейма дьявола и наблюдал за другими обысками. Она пыталась совершить самоубийство, останавливая свои менструации с помощью бандажей, глотая пауков и пытаясь подкупить мальчика, чтобы он принес ей мышьяк. В августе 1647г. суд отсрочил обычный приговор, но не отменил ее одиночного заключения. Она не долго терпела подобное обращение и умерла в тюрьме в возрасте 40 лет в том же самом году.

Один свидетель, перед тем как его сожгли как еретика, признался, что он подсказал Мадлен Бавен все ее показания об оргиях на шабаше, но все, что он говорил, было «просто сплетнями и болтовней». История с «богохульным листом», якобы читавшимся на черной мессе, «была предложена допрашивавшим его главным пенитенциарием, подкупившим его шестью су, чтобы он дал показания против Мадлен и очернил ее имя. Поскольку он был совершенно без средств, он согласился принести лжесвидетельство ради денег».

Отец Томас Буле, ставший капелланом после смерти отца Пикара, был арестован по подозрению в колдовстве. После 3 лет заключения, он был приговорен, на основе данных показаний, за околдовывание монахинь. С другой стороны, следует заметить, что двое других священников, также обвиненных с Нуле, были оправданы, потому что единственное свидетельство против них исходило от осужденных преступников. Отец Буле был приговорен к пытке, «с тем, чтобы он раскрыл своих сообщников», а затем к amende honorable. Его доставили на Старую рыночную площадь, «его голова и ноги были обнажены, он был в одной рубахе, с веревкой вокруг шеи, в руке он держал зажженную тонкую восковую свечу весом в два фунта». 21 августа 1647г. его сожгли живьем на Старой рыночной площади, а пепел его развеяли на все четыре стороны.

В то же самое время парламент Руана объявил эксгумацию отца Пикара незаконной, но признал его виновным в колдовстве; его труп должны были позорно и публично сжечь (вместе с отцом Буле). В это же самое время был сожжен другой священник, Дюваль, также обвиненный Мадлен Бавен. Монахини Лувьера, околдованные двумя капелланами для совершения аморальных действий, должны были быть распределены по другим монастырям, чтобы изгнать «сухотку» из их душ.