Реальная политика



бет19/50
Дата17.06.2016
өлшемі3.05 Mb.
#143433
түріКнига
1   ...   15   16   17   18   19   20   21   22   ...   50

158

наблюдать результат: в офис «Инкаунтера» пришла полная почтовая сумка писем. Кристофер Ишервуд похвалил журнал за «интересный и непринужденный» дебют. Леонард Вулф (Leonard Woolf) писал, что, по его мнению, публикации «выше среднего», а статью Фидлера назвал «исключительно хорошей».



Наблюдавший за этим со стороны Мелвин Ласки сделал вывод, что статья Фидлера может гарантировать ожесточенную борьбу за «Инкаунтер». Подтверждением служили три письма, полученные Спендером утром 22 октября 1953 года. В своей переписке с Джоссельсоном Спендер привел цитату из письма Э. М. Форстера, содержавшую особое возмущение статьей о Розенбергах «не по поводу фактических выводов, которые могут быть правильными, а за неуважение и жестокость, с которыми описаны последние дни Этель Розенберг. Самой оскорбительной была «сердобольная» концовка. В ней содержались загадочные рассуждения относительно того, может ли человек, который действовал бесчеловечно, быть прощен тем, кто написал эту статью. Интересно, какбы поступил он, если бы был приговорен ксмертной казни?»5*.

Чеславу Милошу также не понравилась статья о Розенбергах, сообщил Спендер Джоссельсону. Более того, Т. С. Элиот в своем ответе на просьбу Спендера оценить статью, сообщил, что он сомневается в эффективности «Инкаунтера», поскольку «просто очевидно, что журнал издается под эгидой Америки». Если он хотел сказать что-либо, чтобы повлиять на американское общественное мнение, не лучше ли было бы сделать это в статье, опубликованной в Америке для американского читателя? «Дело в том, что Элиот говорит о репутации журнала, вуалирующего американскую пропаганду под видом британской культуры»59, — объяснял Спендер. Соглашаясь с комментарием Хью Гайтскелла, что «любые политические взгляды, о которых мы пишем, будут вызывать подозрения у людей, знающих, что у нас американская поддержка», Спендер пришел к выводу, что «любые прямые антикоммунистические мнения просто сорвут их замыслы». Он сообщил Джоссельсону, что, по его мнению, эти письма «вызывают глубокую тревогу», и добавил следующее: «Что касается моей собственной позиции, мне очень неприятна критика, связанная со статьями, которые служат американским целям»6". «В то время в Англии существовал инфантильный антиамериканизм, — отмечала Наташа Спендер. — Выдающиеся уважаемые люди были полны реакционных предрассудков относительно Америки, заявляя, что это молодая страна и т. п. Стивен постоянно подвергался критике со стороны таких людей. Они утверждали, что у них дома нет ни одного экземпляра «Инкаунтера», поскольку журнал, несомненно, «американский». И это очень злило его. Он хотел защитить своих коллег, которыми восхищался, еще будучи в Америке»61.

Фидлер, очевидно, сильно отдалился от Спендера. Монти Вудхауз вспоминал, как был «поражен», когда Спендер «взрывался и говорил, что больше не собирается принимать участие в этой «пропаганде». Я думал, что он разделял мои взгляды и взгляды всех нас относительно потребности в интеллектуальной реакции на коммунистов. Я полагал, с интеллектуальной точки зрения для него было слишком просто сказать, что он в некоторой степени

159


разочарован»62. Спендер подтвердил, что статья о Розенбергах не оскорбила никого. Он защищал ее как «ни в коей мере не пропагандистскую». Но его сильно беспокоил тот факт, что ее считали «чем-то вроде троянского коня, помещенного в «Инкаунтер»63.

Именно об этом и кое о чем еще говорилось в обзоре Энтони Хартли (Anthony Hartley) в журнале «Спектейтор» (Spectator). Он подчеркивал «помпезность официальной культуры» в первом выпуске журнала и отмечал: «Жаль, если «Инкаунтер» всего лишь инструмент холодной войны»64. Преподаватель Кэмбриджа и критик Грэхэм Хоу (Graham Hough) назвал «Инкаунтер» «странным англо-американским питомцем» и заявил, что он не был так свободен, как хотел казаться: «Он не свободен от навязчивой мысли или идеи фикс», подчеркнул он и добавил, что у него «на самом деле очень странное представление о культуре». В критическом замечании о спонсорах «Инкаунтера» Хоу писал, что ему «не нравится размышлять над концепцией культурной свободы, которая могла бы обусловить написание или публикацию статьи [Фидлера]»65.

Еще более злобной была статья в колонке «Аттик» «Сандей Таймс» (Sunday Times), где журнал назвали «полицейским отчетом оккупированных Америкой стран». А. Дж. П. Тейлор (A. J. Р. Taylor) в своей статье в «Лисенер» (Listener) просто проигнорировал суету вокруг статьи о Розенбергах и заявил следующее: «В этом номере нет статьи, которая заставила бы читателя сжечь номер или даже с возмущением выбросить в мусорное ведро. Ни одна из статей не является политически взрывоопасной... Все статьи — безопасное чтиво для детей. Большинство из них написаны взрослыми и состоявшимися личностями»66. «Вы видели «Инкаунтер»? — спросила Мэри Маккарти Ханну Арендт. — Это просто безвкусица, институтский журнал, созданный бывшими продажными студентами»67.

В личной беседе Спендер сообщил друзьям, что он всегда был против статьи Фидлера, но «не мог противостоять Кристолу каким-либо образом в первом выпуске». Он нужен был Спендеру для оценки его нового видения. Однако он также признался, что статья Фидлера была хороша уже тем, что «позволила британским читателям узнать, насколько ужасным может быть определенный тип американского интеллектуала»6*. Это перекликалось с мнением Гарольда Розенберга. Убедившись в отсутствии у Фидлера глубины, он написал, что достижение у статьи только одно. Получило подтверждение широко распространенное мнение, что «в Америке все живут на биллбордах».

Как только статья Фидлера разделила читателей «Инкаунтера», она вбила клин в отношения между его соредакторами и увеличила дистанцию между ними. В марте 1954 года Спендер жаловался в письме Джоссельсону, что Кри- стол никогда не соглашается с его предложениями. Если Кристол не «признает свое невежество» в некоторых вопросах, «Инкаунтер» рискует потерять достигнутое положение. Он также обвинил Кристола в публикации журнала таким образом, как будто его, Спендера, не существовало вовсе (на самом деле он действительно отсутствовал большую часть того года; как сообщила Наташа, Спендер был «принудительно отправлен Джоссельсоном и Набоковым» в

160


заграничную командировку от имени Конгресса). «Сейчас я обращаюсь к вам в письменном виде, поскольку жаловался десятки раз устно, но без какого-либо результата, — предупредил Спендер Кристола. — Я должен быть уверен, что планы по улучшению журнала не блокируются вашим простым нежеланием консультироваться со мной или с кем-либо еще»69. Джоссельсон взял сторону Спендера. Он часто ругал Кристола за игнорирование и призывал улучшить журнал. Для этого нужно было «предложить читателям что-нибудь стоящее вместо «чепухи», которую мы публиковали до сих пор, поскольку это может только навредить журналу»70.

В течение двух лет после выхода в свет «Инкаунтера» отношения между Спендером и Кристолом постепенно рушились. «Я не могу работать с Ирвингом, поскольку для сотрудничества нет основы и механизма, — сказал Спендер Джоссельсону. — Поэтому я считаю, что продолжать работать с ним будет нечестным»71. Пока Джоссельсон разруливал эту ситуацию, возникла другая, еще более серьезная проблема.

13. СВЯТОШИ ВИЛЛИ

Так не дадим распрям осквернить наш катехизис.



Джон Кроу Рэнсом (John Crowe Ransom).

« Наши две знаменитости»

Дело Розенберга поставило перед Америкой болезненную дилемму. Любимчик сенатора Маккарти Рой Кон (Roy Cohn) открыто хвастался перед европейцами своей ролью в преследовании Розенбергов. Это только усилило подозрения о причастности дела к охоте на ведьм Маккарти. За исключением некоторых вопросов технического порядка в Европе росла уверенность в наличии связи между этими двумя явлениями.

Маккарти появился на горизонте в эпоху обеспокоенности европейцев «взаимной неприязнью» Америки и Советского Союза. «Над Атлантикой распространился яд, как какой-то ужасный господствующий ветер»1, — писала жена молодого американского дипломата во Франции на пике кампании Маккарти. Сенатор от Висконсина компенсировал свой скудный интеллект громкими речами и полным отсутствием совести (он утверждал, что его хромота была связана с военной травмой, но на самом деле она стала результатом падения с лестницы). Мамейн Кёстлер (Mamaine Koestler) считала его отвратительным и называла «взбалмошным бандитом» (хотя верила, что он неплохо справлялся с разоблачением «просочившегося неприятеля»). Как писал Ричард Ровер, никакой другой политик того времени не имел «более надежного и быстрого доступа к темным уголкам американской души»2. В начале 1950-х годов Маккарти разглагольствовал о «великом сговоре, таком масштабном и подлом, что история человечества вряд ли видела что-либо подобное». Вдохновленный процессами над Алгером Хиссом, Розенбергами и другими просоветски настроенными деятелями в США, добавившими благовидности его оруэлльским комплексам, Джо Маккарти дошел до того, что обвинил генерала Джорджа Маршалла в служении кремлевской политике. Проходившие под его грозным председательством слушания Комиссии Палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности,

162


обвинения и черные списки стали обыденным явлением. Артур Миллер был приговорен к тюремному заключению (позже обвинения сняли в апелляционном порядке). Лилиан Хеллман была внесена в черный список, и началось «время негодяев».

«За исключением И. Ф. Стоуна (I. F. Stone), чей четырехстраничный самиздатовский еженедельник целенаправленно изучал предмет и не следовал правилу освещения любого вопроса в антикоммунистическом духе, я не могу вспомнить других журналистов, способных устоять перед таким мощным натиском, — писал Артур Миллер. — Имея самую малочисленную коммунистическую партию в мире, США вели себя так, как будто страна находилась на грани кровавой революции»1. В 1950 году коммунистическая партия насчитывала примерно 31 тысячу членов. К 1956 году их количество сократилось до нескольких тысяч, большинство из которых были тайными агентами ФБР. «Я всегда верил старой прибаутке, что ФБР поддерживали жизнь в коммунистической партии путем оплаты взносов через своих агентов»4, — отмечал Уильям Колби, будущий директор ЦРУ. Говард Фаст писал: «В действительности Коммунистическая партия США была в тот момент чуть ли не филиалом Министерства юстиции»5.

Хромированные закрылки на новых «кадиллаках», белые длинные гольфы и «Джелло», хула-хупы и холодильники Frigidaires, честерфилды и кухонные комбайны, гольф, ухмылка «дяди Айка» (президента Эйзенхауэра. — Прим, ред.), шапки Mamie — добро пожаловать в модные 1950-е. Это была Америка журнала «Лайф», страна со стремительно развивающейся экономикой, ориентированной на потребление, и свободным обществом. Но за ней стояла другая Америка — погруженная в раздумья, мрачная и предоставленная самой себе. В этой Америке иметь запись Пола Робсона считалось диверсионным актом, а школьная книга «Изучаем историю Америки» (Exploring American History), соавтором которой был историк Йельского университета, давала детям такой совет: «ФБР призывает американцев сообщать непосредственно в свои офисы о любой подозрительной коммунистической деятельности американских сограждан. ФБР имеет достаточную профессиональную подготовку, чтобы найти правду в таких подозрениях, соблюдая при этом законы нашей свободной нации. Когда американцы действуют подобным образом, а не обсуждают все публично и не предают гласности, они поступают согласно американским традициям»6. «Поощрение молодых доносчиков было характерной чертой тоталитарных обществ, но холодная война вынудила включить информирование в список «американских традиций», — писал историк7. Упаднические настроения получили свое отражение в мировой скорби (Weltschmerz) актера Джеймса Дина, легкомысленной безмятежности Марлона Брандо, вербальном неистовстве Ленни Брюса (Lenny Bruce). Ранние проявления таких настроений перерастут позже в массовые выступления. Но это были отдельные моменты, неясные намеки, затерявшиеся на фоне бурного недовольства «официальной» культурой, назойливой и едкой болтовни Микки Спиллейна (Mickey Spillane) или нашумевших подвигов Капитана Америки. Этот герой

163


комиксов компании «Марвел» (Marvel) очень легко переходил от борьбы с нацистами к разоблачению коммунистов, предупреждая: «Коммунисты, шпионы, предатели и иностранные агенты, берегитесь! Капитан Америка и все поддерживающие его преданные и свободные люди готовы бороться до тех пор, пока последний из вас не будет истреблен как отбросы, которыми вы являетесь!»8.

Это была Америка Роя Кона и Дэвида Шайна (David Schine) — «грозного дуэта» Маккарти. Один комментатор описывал Кона как «отвратительного», а Шайна как «напыщенного нахала». Кон был блестящим юристом. Он получил юридическое образование в городе Колумбия в 19 лет, а уже в 25 лет стал юрисконсультом Маккарти в Комитете Палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности. Чрезвычайно амбициозный и высокомерный, Кон плакал всякий раз, когда слышал «Усеянное звездами знамя» (гимн США. — Прим. ред.). Дэвид Шайн, сын процветающего магната, работавшего в отельном бизнесе, получил образование в Андовере и Гарварде и был лучшим другом Кона. Шайн любил ночные клубы, быстрые автомобили и внимание к своей персоне. В начале 1953 года Кон устроил его на работу в подкомитет Маккарти. Шайн мало чем выделялся, за исключением того, что был автором безумной книги «Определение коммунизма» (Definition of Communism). Экземпляры этой книги лежали рядом с библией от Гедеона в отелях его отца.

Весной 1953 года, когдадело Розенберга вызвало широкую волну возмущения в связи с американским присутствием в Европе, Кон и Шайн отправились в инспекторскую поездку для проверки американских официальных информационных представительств. Прибытие совпало с похоронами Сталина, о смерти которого Кремль сообщил 5 марта. Однако их следующий шаг стал напоминанием того, что дух сталинизма продолжал витать повсюду. После посещения библиотек Информационного агентства США (USIA) в семи странах они объявили, что 300 тысяч книг из двух миллионов, находившихся на полках, вышли из-под пера прокоммунистических писателей, и потребовали их изъятия. Государственный департамент, вместо того чтобы защищать свои библиотеки (ежегодно их посещали 36 миллионов читателей), издал грозное постановление. Оно ставило под запрет любые материалы, включая рисунки, «каких-либо противоречивых личностей, коммунистов, сочувствующих и им подобных». Таким образом, произведения сотен американских писателей и деятелей культуры были отправлены по кафкианскому сюжету на свалку политики.

За этим последовала бурная переписка между Госдепартаментом и миссиями Информационного агентства США (Берлин, Бремен, Дюссельдорф, Гамбург, Мюнхен, Ганновер, Штутгарт, Фрайбург, Нюрнберг, Париж), поскольку количество запрещенных книг росло: «Уберите все тома Сартра со всех собраний Amerika Hauser»; «Все книги следующих авторов должны быть убраны: Дэшил Хэмметт, Эллен Кей (Helen Kay), Джейн Уэлтфиш (Gene Weltfish), Лэнгстон Хьюз, Эдвин Сивер (Edwin Seaver), Бернхард Штерн (Bernhard Stem), Говард Фаст»; «Уберите все (подчеркиваю, все) произведения

164

следующих лиц: Джон Абт (John Abt), Дж. Джулиус (J. Julius), Маркус Сингер (Marcus Singer), Нэйтан Уитт (Nathan Witt)»; «Все работы следующих авторов приказано убрать: В. Е. Б. Дюбуа (W. Е. В. Dubois), Вильям Фостер (William Foster), Максим Горький [так в оригинале], Трофим Лысенко, Джон Рид (John Reed), Агнес Смедли (Agnes Smedley)»9. Герман Мелвиль (Herman Melville) также попал под пресс, и все его книги с иллюстрациями Рокуэлла Кента (Rockwell Kent) были изъяты. 20 апреля 1953 года Посольство США в Париже телеграфировало в Госдепартамент: «Из библиотеки Информационного агентства в Париже и в провинциях были изъяты следующие книги: Говард Фаст «Гордый и свободный» (The Proud and the Free), «Непобежденные» (The Unvanquished), «Зачатые в свободе» (Conceived in Liberty); Дэшил Хэмметт «Худой человек» (The Thin Man); Теодор Хэфф (Theodore Haff) «Чарли Чаплин»; Лэнгстон Хьюз «Усталые блюзы» (Weary Blues), «Дороги белых людей» (Ways of White Folks), «Большое море» (Big Sea), «Поля чудес» (Fields of Wonder), «Монтаж отсроченной мечты» (Montage of a Dream Deferred), «Смех сквозь слезы» (Not Without Laughter), «История Бланка» (Histoiresdes Blancs)»10.



Американский культурный престиж был попран, поскольку государственные агентства и миссии пресмыкались перед Маккарти. Среднее количество книг, отправляемых Информационным агентством США за рубеж, сократилось в 1953 году с почти 120 тысяч (119 913) до 314. Многие книги, изъятые из библиотек, были в свое время преданы огню нацистами. Во второй раз эта участь постигла такие произведения, как «Волшебная гора» (The Magic Mountain) Томаса Манна, «Избранные сочинения» (Selected Works) Тома Пейна (Tom Paine), «Теория относительности» (Theory of Relativity) Альберта Эйнштейна, труды Зигмунда Фрейда, «Почему я стала социалистом» (Why I Became a Socialist) Хелен Келлер (Helen Keller) и «Десять дней, которые потрясли мир» (Ten Days That Shook the World) Джона Рида. Эссе Торо (Thoreau) «О гражданском неповиновении» (Civil Desobedience) было запрещено США в то же время, когда оно было объявлено вне закона в маоистском Китае. Внешне непреклонная и вдохновляемая Маккарти культурная чистка свела на нет претензии Америки на то, чтобы быть образцом свободы выражения.

Лауреат Нобелевской премии и известный противник нацизма Томас Манн вдруг обнаружил, что его американское гражданство не могло обеспечить ему защиту, на которую он надеялся, убегая от тоталитаризма. Уличенный сторонниками Маккарти в мягкости к коммунизму, с ярлыком «Американский попутчик номер один» от журнала «Плейн Ток» (Plain Talk), он желал покинуть Америку, которую называл «кондиционируемым кошмаром»11. Другим трофеем Кона и Шайна стал Дэшид Хэммет. В 1951 году он провел в заключении двадцать две недели из шести месяцев, к которым был приговорен за отказ назвать спонсоров Фонда поручительства по гражданским правам (Civil Rights Bail Fund). Фонд был создан, чтобы обеспечивать поручительство арестованным коммунистам. В 1953 году Хэммет был вызван для дачи показаний в постоянной подкомиссии сената, возглавляемой Маккарти, где вновь отказался назвать имена, на этот раз ссылаясь на пятую поправку. Кон и

165

Шайн требовали изъятия всех его книг из библиотек Госдепартамента. После снятия «Приключений Сэма Спейда» (The Adventures of Sam Spade) в радиокомпании Эн-би-си Хэммет лишился своего основного источника дохода. Отвоевав за Америку в двух мировых войнах, он умер в бедности в 1961 году. Хэммет был похоронен, согласно его воле, на Арлингтонском национальном кладбище, несмотря на попытки ФБР помешать этому12.



На большинство запрещенных постановлением Госдепартамента живых авторов в ФБР, возглавляемом Дж. Эдгаром Гувером, имелись многотомные и зачастую нелепые досье. Деятельность и движения Роберта Шервуда, Арчибальда Маклейша, Малкольма Коули, в деле которого Сидни Хук фигурировал как информатор ФБР, Джона Кроу Рэнсома, Аллена Тейта, Говарда Фаста, Ф. О. Мэтьессена, Лэнгстона Хьюза и, конечно, все тех же жупелов (betes noires) ассоциации «Уолдорф Астория» (Waldorf Astoria) также находились под контролем. Когда Эрнест Хемингуэй пожаловался своим друзьям о слежке со стороны ФБР, они подумали, что тот оторвался от реальности. Однако дело, рассекреченное в середине 1980-х и насчитывавшее 133 страницы, подтвердило подозрения Хемингуэя: втечение более чем 25 лет за ним следили, его записывали и преследовали люди Гувера. Незадолго до смерти, страдая от тяжелой депрессии, Хемингуэй посетил клинику в Миннесоте под выдуманной фамилией. Психиатр клиники связался с ФБР, чтобы согласовать возможность регистрации Хемингуэя под этой фамилией13.

В досье на поэта Уильяма Карлоса Уильямса (William Carlos Williams) говорилось, что он является «слегка рассеянным профессором», использующим «экспрессионистский» стиль, который можно толковать как «код». Этого было достаточно, чтобы не дать Уильямсу работать консультантом по поэзии в Библиотеке Конгресса в 1952 году: он не прошел проверку на лояльность (должность оставалась вакантной до 1956 г.). Поэт Луис Антермайер (Louis Untermeyer) был включен в индекс безопасности ФБР (относившего его в группу риска для национальной безопасности) в 1951 году14. Вскоре после этого Антермайер закрылся в своей квартире, откуда не выходил почти полтора года, став заложником «непреодолимого парализующего ужаса»15. Эссеист Мюррей Кемптон (Murray Kempton) считал Гувера «неизлечимым буйно помешанным» и представлял, как «по ночам его терзали предположения, что где-то кто-то не преклоняется перед ним»16.

Обсуждая проблему цензуры в области культуры 10 июля 1953 года, кабинет Эйзенхауэра сделал неубедительный вывод о невозможности «осуществлять контроль, не выглядя при этом глупцами или нацистами. Это следует делать спокойно, если есть достаточно времени и сил. Сейчас, несомненно, нужно проверить новые книги на соответствие закону»17. Такую реакцию вряд ли можно назвать должной и здравой. Американские почтовые отделения были переполнены письмами со всей Европы с критикой запрета книг. Британцы, которые после войны оставили на полках немецких библиотек «Майн Кампф» (Mein Kampf), «превратившуюся со временем в сборник анекдотов», были настроены очень пессимистично. Отчасти проблема заключалась в том,

166


что Эйзенхауэр, не желавший погружаться в трясину вместе с Маккарти, считал, что он может затмить его собственным крестовым походом против коммунизма. Основой этих действий была стратегия, рекомендованная его госсекретарем Джоном Фостером Даллесом. Между тем Маккарти сомневался даже в Эйзенхауэре. Ходили слухи, что в то время, когда Айк занимал должность верховного главнокомандующего в послевоенной Европе, произошло массовое проникновение коммунистов, особенное Германии, в американские правительственные учреждения. Как ни странно, Николай Набоков подлил масла в огонь. Он передал братьям Олсоп информацию о серьезности этого проникновения и утверждал, что «пятая колонна» фактически контролировала командование Эйзенхауэра.

Не избежал критики и рупор Госдепартамента «Голос Америки». По мере того как Маккарти режиссировал на телевидении слушания с небылицами о проникновении коммунизма в американскую службу вещания за рубежом, сотрудники, которые помогали создавать эту службу, в конце концов тоже были уволены. В марте 1953 года продюсер «Голоса Америки» запросил в музыкальной фонотеке запись «Песнь Индии». Сотрудник фонотеки сообщил ему, что получить запись невозможно, поскольку «это Римский-Корсаков, а все русское запрещено для использования».

Атаки Маккарти на Госдепартамент были беспощадными. Кульминацией стало обвинение Дина Эйчесона в том, что «этот помпезный дипломат в полосатых штанах с нарочитым британским акцентом» был «холеным коммунистом». Обвинять Эйчесона, архитектора доктрины Трумэна, в податливости коммунизму было пустой затеей. Маккарти и сам, скорее всего, не верил в это. Но то, что Эйчесон смазывал свои усы воском и покупал костюмы на Сэвил-Роу (Savile Row; улица в Лондоне, где расположены мастерские самых искусных и дорогих британских портных. — Прим, ред.), было настоящим обвинением. Как и Муссолини до него, Маккарти был сторонником всего отечественного — его устраивало только то, что «сделано в Америке». Он был рупором реакционеров, отвергавших английские ценности таких людей, как Эйчесон. Маккартизм был движением и временем, преисполненным популистского негодования по отношению к истеблишменту. В свою очередь, вульгарная демагогия Маккарти была воспринята правящей элитой как оскорбление. Он представлял тех, кого в Англии А. Л. Роуз (A. L. Rowse) высмеивал как «идиотов»; ему не был присущ утонченный интеллектуальный вкус, отвергающий посредственность, провинциальную ментальность, ужасные проявления мещанства. Политические посредственности, как братья Олсоп — Джозеф и Стюарт, считали Маккарти «главным популистом, который держит в напряжении внешнеполитическую элиту страны». Кроме того, они рассматривали его атаку на Госдепартамент как нападки на интернационалистскую философию, господствовавшую в международной политике Америки в послевоенный период. Никто из братьев не говорил об этом открыто, но им было очевидно, что если Маккарти истребит интернационалистов в Госдепартаменте, следует ожидать новой волны изоляционизма1*.



Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   15   16   17   18   19   20   21   22   ...   50




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет