Режиссерский дебют дастина хоффмана

Как только началась подготовительная фаза производства фильма, оператор-постановщик Джон де Борман отправился в Лос-Анджелес, чтобы обсудить с Хоффманом визуальную составляющую картины. Де Борман известен как приверженец ручной камеры, однако режиссер считал, что фильм должен выглядеть более классически и продуманно. Сообща пересмотрев множество фильмов по схожей теме, оба склонились к последнему решению.

«Мы уделяли больше внимания повествовательному аспекту, а не изобразительному, - вспоминает де Борман. – Мы досконально изучили «Поцелуй Тоски». В нем было нечто такое, что мы хотели отразить и в своей картине». «Поцелуй Тоски» заставил меня поверить в свои силы, - утверждает Хоффман. – Я чувствовал это всем нутром».

Перед художественной частью команды стояла задача показать Бичем-хаус как отдельный большой мир. «Нам не хотелось, чтобы он выглядел как невнятный фон, на котором действуют четверо главных героев, - говорит де Борман. – Важно было показать, что в нем живут люди. В итоге дом мы снимали в мягком фокусе, задействуя естественное освещение, и придали картинке слегка «осенний» вид».

«Первая же сцена фильма передает красоту старости, - рассказывает де Борман. – Мы видим безмолвно сидящую пианистку, руки которой слегка трясутся. И тем не менее она несомненно прекрасна, несмотря на свои морщины и свой возраст». Еще во время своих первых бесед Хоффман и Дуайер сошлись на том, что хотят показать Бичем-хаус как «небезнадежное» место, несмотря на его специфику. «Мы хотели, чтобы все выглядело прекрасным, - говорит продюсер, - а жильцы дома – благородными в своей старости. И, хотя Бичем-хаус испытывает финансовые сложности, нам не хотелось, чтобы он производил впечатление обветшавшего и запущенного».

Вместе со своей командой художник-постановщик Эндрю Макэлпайн тщательно изучил подходящие места под Лондоном, где живет большая часть съемочной группы. Их привлек было Аддингтон-палас в Кройдоне, однако окончательный выбор пал на Хедзор-хаус – дворец бракосочетаний в деревне Таплоу, где имелось практически все, что было необходимо художникам для работы. «В общем-то, я представлял Бичем-хаус более лиричным и женственным, - признается Макэлпайн. – Это же здание очень мужественное. Но оно идеально в том смысле, что без обиняков дает вам понять: я есть то, что я есть».

Чтобы слегка дополнить окружающий облик Хедзор-хауса, Макэлпайн и его коллеги построили возле особняка беседку и придали окрестностям будущего пансионата осенние тона. Последнее должно было символизировать, что здешние обитатели прожили долгий и насыщенный век, который, однако, еще не закончен – зимняя пора для Бичем-хауса пока не настала. Внутреннее убранство и интерьеры были подобраны с тем расчетом, чтобы жильцы разместились с максимальным комфорт и чувствовали себя как дома. «У всех у них была чрезвычайно бурная жизнь, - поясняет Макэлпайн, - и они – далеко не последние люди в этом обществе. Я хотел создать нечто среднее между их высокими требованиями к комфорту и естественной необходимостью для пожилых людей быть в тепле и уюте».

Команде Макэлпайна пришлось столкнуться с одной внезапной сложностью. В силу того, что Хедзор-хаус – дворец бракосочетаний, каждый уик-энд художникам приходилось приводить его в первозданный вид. «Каждый вечер в пятницу нам надо было вытаскивать из дома все декорации, а к восьми утра в понедельник все снова должно было быть на местах, - со смехом сокрушается Дуайер. – Мы утешали себя тем, что съемка все равно ведется в нескольких разных местах, поэтому на время уик-эндов мы перемещались снимать что-нибудь еще». Тем не менее продюсер отмечает большие преимущества натурных съемок по сравнению с павильонными: «Зато у нас была большая свобода действий. Можно было свободно перемещаться из внутренних помещений наружу, добиваясь большей глубины, подавая историю в разных ракурсах. Хотя, конечно, бывали дни, когда нам казалось, что снимать в павильоне было бы проще!»

Разрабатывая наряды героев, художник по костюмам Одиль Дикс-Миро исходила из слов Хоффмана, что Бичем-хаус – это образцовый дом престарелых: «Все дело в том, что жизнь и в таком возрасте может быть полной, а пребывание в подобном месте – довольно приятным». Цвета костюмов художница подбирала, отталкиваясь от характера каждого персонажа: «Сисси явно предпочитает что-нибудь поярче и декольтированное. Сразу начинаешь думать, в каком же духе она могла бы одеваться. Финола вот подсказала Селию Бертвелл (знаменитый дизайнер по ткани – прим. перев.). А, например, Джин больше похожа на Джин Мьюр – такая же сдержанная и непростая натура. Реджи выглядит как подавляющее большинство дирижеров в возрасте. Ему нужно быть привлекательным, поэтому вязаная рубашка поло тут в самый раз. С Уилфом было посложнее, потому что мы не должны были сильно отвлекать внимания от того, кем он был. Приглушенные цвета делают его более уязвимым, поэтому он носит добротную одежду мягких неброских тонов. Чтобы все выглядело правдоподобно, нам пришлось одеть Билли как человека более немолодого, чем на самом деле».

Большинство остальных членов актерского ансамбля по настоянию Хоффмана были одеты преимущественно в вещи из личного гардероба. «Мы только добавили небольшие штрихи, - говорит Дикс-Миро. – Дастин не хотел, чтобы они выдавали себя за кого-то другого; хотел, чтобы они были теми, кто есть».

В работе над музыкальной составляющей Бичем-хауса неоценимую помощь оказал режиссер по монтажу Барни Пиллинг. «Что в Барни замечательно, - говорит Хоффман, - так это то, что он по-прежнему достаточно молод, чтобы с увлечением заниматься монтажом. По-моему, не каждый возраст для этого пригоден. Но еще, ко всему прочему, у него потрясающее чувство музыки и ритма. Фильм безупречно смонтирован в музыкальном и в ритмическом отношении. Как это получилось, трудно объяснить логически – как в общем-то и должно быть».

Ударным эпизодом фильма становится гала-концерт, для которого холл пансиона временно превращается в сцену, подобную сцене знаменитой Ла Скала. Установка (и демонтаж) необходимого сценического оборудования, инструментов и кресел добавила головной и мышечной боли команде Эндрю Макэлпайна, однако конечный результат впечатлял: грани между домом престарелых и оперным театром оказались размыты еще сильнее. «Мир, где проводят досуг за картами и крокетом, и где кипят людские страсти, остался где-то позади», - комментирует Макэлпайн. Жильцы Бичем-хауса, стремясь спасти свой приют и заново открывая для себя радость публичного выступления, сплачиваются воедино: все они служат одному – искусству. И на все это взирает основатель дома, сэр Томас Бичем.

«За кулисами кипит обычная в таких случаях суматоха и нервотрепка, - продолжает Макэлпайн. – Происходит куча всего удивительного, многие вещи теряют привычное значение, люди принимаются говорить о том, о чем хотели сказать долгие годы… Чтоб подчеркнуть эту необычность момента, я придумал следующее: наши герои идут из-за кулис, минуя бронзовый занавес, навстречу другому занавесу, золотому – и наконец попадают на сцену, в теплый желтый кружок света. Я хотел, чтобы все прониклись видом этой золотисто-медовой теплоты, ощущением того, что ты наконец в родной стихии».

Поскольку раз в году жильцы Бичем-хауса становятся участниками столь торжественного события, Одиль Дикс-Миро всеми силами стремилась создать впечатление, что герои одеты как можно лучше и роскошнее. «Было решено, что все они будут в вечерних нарядах, - рассказывает она. – Вообще в пьесе публика одета в костюмы из «Риголетто», но я подумала, что горб и гульфик создадут скорее комическое, чем торжественное впечатление. Такая концовка могла бы впечатлять, даже завораживать, но мне кажется, что Дастину нужно было нечто более масштабного, на фоне чего концовка любовной истории Реджи и Джин казалась бы закономерной».