Робин Хобб Королевский убийца



бет17/34
Дата18.05.2022
өлшемі1.75 Mb.
#457055
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   ...   34
hobb robin korolevskii ubiica

16. КОРАБЛИ ВЕРИТИ
На третье лето войны с пиратами получили боевое крещение военные корабли Шести Герцогств. Их было всего четыре, но они существенно изменили тактику защиты нашего королевства. Наши стычки с красными кораблями этой весной быстро дали нам понять, что мы почти забыли искусство боя. Пираты были правы: мы стали народом фермеров. Но мы были фермерами, которые приняли решение встать и сражаться. Мы быстро обнаружили, что пираты — умелые и кровожадные бойцы. Ни один из них никогда не сдавался и не был взят живым. Возможно, это могло бы послужить ключом к разгадке природы «перековывания» и того, с чем мы на самом деле сражались. Но в то время это был слишком слабый намек, а нам было необходимо прежде всего уцелеть, и ни о чем другом задумываться было некогда.
Остаток зимы промелькнул настолько же быстро, насколько долго тянулись ее первые месяцы. Отдельные части моей жизни напоминали теперь бусины, а я был нитью, пронизывавшей их все. Полагаю, если бы я остановился и подумал, что мне приходится делать, чтобы держать бусинки разделенными, я бы счел это невозможным. Но я был тогда молод, гораздо моложе, чем я полагал, и каким-то образом находил энергию и время для всего.
Мой день начинался до рассвета занятиями с Верити. По меньшей мере два раза в неделю к нам присоединялся Баррич со своими топорами. Но чаще всего мы были вдвоем с принцем. Он работал над моим Скиллом, но совсем не так, как Гален. Он знал, как хочет меня использовать, и тренировал именно для этого. Я научился видеть его глазами и давать ему возможность пользоваться моими. Я учился узнавать, когда он едва заметно привлекал к себе мое внимание, и вести в уме постоянный комментарий всего того, что происходит вокруг. Для этого я покидал башню, сохраняя в себе его присутствие, как ястреба на руке, и занимался своими каждодневными делами. Сначала я мог выдерживать связь Скилла всего несколько часов, но по мере того как шло время, я стал целыми днями разделять с ним мое сознание. Однако это был не настоящий Скилл от меня к Верити, а связь, внушенная прикосновением, которая должна была постоянно обновляться. И все-таки я радовался, что способен хотя бы на это.
Довольно много времени я проводил в Саду Королевы, передвигая и поднимая скамейки, статуи и горшки, пока наконец Кетриккен не была удовлетворена. В эти часы я всегда старался, чтобы Верити был со мной. Я надеялся, что ему будет полезно увидеть свою королеву такой, какой ее видели другие, особенно когда она была захвачена устройством своего заснеженного сада. Сияющая, краснощекая и золотоволосая, улыбчивая и оживленная — такой я показывал ее ему. Он слышал, как она свободно говорила о том удовольствии, которое, как она надеялась, получит ее муж от этого сада. Предавал ли я доверие Кетриккен? Я твердо отбрасывал все сомнения. Также принц всегда был со мной, когда я наносил визиты Пейшенс и Лейси.
Я также старался быть с Верити вне замка и вообще как можно больше бывать на людях. С того времени, как он начал свою тяжелую работу Скиллом, он редко бывал среди простых людей, хотя когда-то это очень нравилось ему. Я брал его в кухню и в караульную, в конюшни и вниз, в таверны Баккипа. Он, со своей стороны, показывал мне корабельные верфи, где я наблюдал, как корабельщики заканчивают свою работу. Позже я часто посещал док, где стояли корабли, и разговаривал с командами, которые знакомились со своими судами. Я постарался, чтобы он узнал о недовольстве людей, считающих, что чужакам-островитянам не следует разрешать работать на наших оборонительных судах. Всякому было ясно, что эти люди имеют опыт в обращении с гладкими кораблями пиратов и их специальные знания делают наши корабли более надежными. Ясно было также, что многие в Шести Герцогствах негодуют и не доверяют горстке эмигрантов, оказавшихся среди них. Я не был уверен в том, что решение Верити использовать их было разумным. Как бы то ни было, я ничего не сказал о своих сомнениях, а только показал ему недовольство других людей. Он также был со мной, когда я приходил к Шрюду. Я научился наносить визиты королю поздним утром или в середине дня. Волзед редко с легкостью пропускал меня, и всегда оказывалось, что в комнате был кто-то другой: служанки, которых я не знал, или рабочий, якобы чинящий дверь. Я с нетерпением ждал случая поговорить с королем наедине по поводу моей предполагаемой женитьбы. Шут был у короля всегда и держал свое слово не выказывать дружеского отношения ко мне в присутствии посторонних. Его злые насмешки, несмотря даже на то, что я знал их цель, все равно временами обижали и сердили меня. Единственная радость, которая меня ожидала, это приятные перемены, появившиеся в спальне короля, — кто-то насплетничал миссис Хести о состоянии его покоев.
В разгар Зимнего праздника комнату наводнил огромный отряд служанок и мальчиков на побегушках, так что сам праздник пришел прямо к королю. Миссис Хести, уперев руки в бедра, стояла посередине и следила за уборкой, беспрерывно ругая Волзеда за то, что он довел все до такого состояния. По-видимому, он уверял ее, что сам следит за порядком и чистотой, пытаясь оградить короля от беспокойства. Как-то я провел в монарших покоях очень веселый вечер, потому что вся эта деятельность разбудила Шрюда, и вскоре он стал казаться почти прежним королем. Он шикнул на миссис Хести, бранившую своих подопечных за небрежность, и сам шутил с ними, в то время как слуги выскребали полы, рассыпали свежий тростник и протирали мебель ароматическим маслом. Миссис Хести навалила на короля целую гору одеял и распорядилась открыть окна и все проветрить. Она сердито фыркала от вида пепла и курильниц. Я тихо предложил, чтобы Волзед сам занялся чисткой всего этого, поскольку он лучше других знаком со свойствами трав. Он стал гораздо более послушным и покладистым человеком, когда вернулся с чистыми горшками. Я подумал, знает ли он сам, какое действие его дым оказывает на Шрюда. Но если эти курения были не его выдумкой, тогда чьей? Мы с шутом не раз обменялись многозначительными взглядами.
Комната была не только выскоблена, но и украшена праздничными свечами и гирляндами, вечнозелеными и голыми позолоченными ветками, увешанными расцвеченными орехами. На щеках короля снова заиграл румянец. Я ощущал тихое одобрение Верити. Когда в эту ночь король спустился, чтобы присоединиться к нам в Большом зале, и потребовал вызвать его любимых музыкантов, я счел это личной победой.
Конечно, некоторые мгновения целиком принадлежали мне — и не только ночи с Молли. Как только мог часто, я тайком уходил из замка, чтобы пробежаться и поохотиться с моим волком. Поскольку наши сознания были связаны, я никогда полностью не отделялся от него, но простая связь не дает такого удовлетворения, как совместная охота. Трудно выразить полноту ощущений двух созданий, слитых воедино во имя общей цели. Такие мгновения были поистине высшей точкой нашей связи. Но даже когда я проводил целые дни не видя его, он оставался со мной. Его присутствие было ароматом, который человек сильно чувствует, когда впервые сталкивается с ним, но потом привыкает. Я знал о том, что он где-то рядом, по всяким мелочам. Мое обоняние казалось более острым, и я приписывал это способности волка ловить запахи ветра. Я становился более чувствительным к присутствию людей вокруг меня, словно его сознание охраняло меня и возбуждало мелкие ощущения, на которые иначе я бы не обратил внимания. Еда казалась острее, духи резче. Я пытался не распространять это на Молли. Я знал, что он со мной, но, как он и обещал, волк не делал ничего, что могло бы дать мне знать о его присутствии.
Спустя месяц после окончания Зимнего праздника мне была предоставлена новая работа. Верити сообщил, что хочет, чтобы я приступил к занятиям на корабле. И в один прекрасный день я оказался на палубе «Руриска», и мне было определено место у весла. Капитан корабля открыто удивлялся, почему это ему прислали ветку, когда он просил бревно. Я не мог обсуждать этот вопрос. Большинство остальных гребцов были мускулистые парни, привычные к морскому делу. Единственным шансом доказать, что я на что-то гожусь, было обрушиться на свою работу со всей энергией, которую я мог собрать. По крайней мере я чувствовал удовлетворение, зная, что я не единственный новичок здесь. Хотя люди на борту служили на других судах, все, кроме островитян, были новичками на военном корабле.
Верити пришлось выискивать наших старейших кораблестроителей, которые знали, как строить боевые парусники. «Руриск» был самым большим из четырех кораблей, спущенных на воду во время Зимнего праздника. Линии этого корабля были гладкими и красивыми. Низкая осадка позволяла ему скользить по спокойному морю, как жуку по поверхности пруда, или резать волны, как чайка. На двух других кораблях обшивка на шпангоутах была прибита доска к доске, но «Руриск» и его младшая сестра «Констанция» были обшиты внакрой. «Руриск» был построен Мастфишем, и обшивка была очень хорошо подогнана, так что она могла противостоять самым свирепым волнам. Щели законопатили просмоленной пенькой — с такой любовью был построен этот корабль. Его сосновая мачта поддерживала льняной парус, укрепленный по бокам веревкой. Парус украшал олень Верити. Новые корабли все еще пахли деревянной стружкой и просмоленной бечевой. Их палубы были почти не поцарапаны, весла чисты по всей длине. Скоро у «Руриска» появится свой характер. Немного работы свайкой, чтобы легче было держать весло, сплетенный линь, все эти мелкие ссадины хорошо работающего корабля. Но пока что корабль был таким же зеленым, как мы. Когда мы вывели его в море, он напомнил мне неопытного всадника на только что объезженной лошади. Он шел боком, отскакивал и приседал в волнах, а потом, когда все мы уловили ритм, пошел вперед и начал прорезать волны, как покрытый жиром нож.
Это Верити пожелал, чтобы я освоил новое для меня искусство гребца. Я получил койку в кубрике, рядом с моими товарищами по команде. Я научился быть скромным и незаметным, но энергично вскакивать по первому сигналу побудки. Капитан был из Шести Герцогств, а его помощник — островитянин. И на самом деле это он учил нас обращаться с «Руриском» и демонстрировал возможности корабля. На борту было еще два эмигранта с островов, и, когда мы не пытались овладеть искусством мореплавания и не обслуживали корабль, эти трое собирались в группу и тихо переговаривались между собой. Я удивлялся, неужели они не видят, как это раздражает людей из Шести Герцогств. Моя койка была недалеко от них, и часто, когда я пытался заснуть, я чувствовал Верити, убеждавшего меня обратить внимание на тихие слова незнакомого мне языка. Так я и делал, зная, что он разбирается в этих звуках лучше, чем я. Спустя некоторое время я начал понимать, что язык этот не так уж сильно отличается от языка Герцогств и что я сам могу понять кое-что. Я не услышал никаких разговоров о предательстве или мятеже. Только тихие грустные слова о родных, «перекованных» их же соотечественниками, и горькие клятвы отомстить своим же землякам. Они не так уж сильно отличались от находившихся на борту мужчин и женщин Шести Герцогств. Почти у каждого члена команды находились родственники «перекованные». Я виновато размышлял, сколько этих потерянных душ отправил на тот свет. Это создало некоторый барьер между мной и остальными членами команды.
Несмотря на ярость зимних штормов, мы выходили в море почти каждый день. Мы проводили тренировочные бои друг с другом, отрабатывая технику захвата или тарана. И, кроме того, мы учились прыгать с корабля на корабль так, чтобы не закончить свои дни в воде между ними. Наш капитан изо всех сил старался доказать нам наши преимущества. Враг, с которым мы встретимся, будет далеко от своего дома, уставший после недель, проведенных в море. Они будут жить на борту своих кораблей, измученные суровыми условиями, в то время как мы будем отдохнувшими и сытыми. Трудности их путешествия будут требовать того, чтобы каждый гребец участвовал в сражении наравне с пиратами, в то время как мы можем брать дополнительных бойцов, которые будут использовать свои луки или дадут нам возможность брать на абордаж другое судно, не снимая никого с весел. Часто я видел, что помощник капитана при этих словах качал головой. А наедине он рассказывал своим товарищам, что именно трудности пиратских путешествий делали команду свирепой и кровожадной. Как могли сытые фермеры надеяться выстоять против испытанных морем пиратов красных кораблей?
Раз в десять дней у меня бывал выходной. Это время я проводил в замке. И редко мог отдохнуть. Я ходил с докладом к королю Шрюду, детально описывая ему все, что делал на борту «Руриска» и получая удовольствие от интереса, который при этом пробуждался в его глазах. Казалось, ему немного лучше, но все-таки это был не тот сильный король, которого я помнил с детства. Пейшенс и Лейси тоже ждали меня, и, кроме того, я должен был навещать Кетриккен. Час или два были необходимы Ночному Волку. Тайный поход в комнаты Молли, потом торопливые извинения — и назад, в собственную комнату, где я ждал вызова Чейда. Потом рассвет, и быстрый доклад Верити, во время которого он прикосновением возобновлял нашу связь. Часто для меня было облегчением вернуться на корабль и проспать целую ночь напролет.
Наконец, когда зима уже подходила к концу, мне удалось поговорить со Шрюдом наедине.
Я пошел к нему в один из тех дней, когда был свободен от службы на корабле, чтобы доложить, как продвигается наше обучение. Шрюд чувствовал себя лучше, чем обычно, и сидел в кресле у огня. В этот день Волзеда не было. Вместо него королю прислуживала молодая женщина, которая делала вид, что убирает комнату, но почти наверняка шпионила для Регала. Шут тоже, как всегда, крутился под ногами и тихо развлекался, заставляя ее чувствовать себя неловко. Я вырос вместе с шутом и всегда принимал его кожу и бесцветные глаза как нечто само собой разумеющееся. Эта женщина, по-видимому, чувствовала себя иначе. Она начала разглядывать шута, надо это признать, как только решила, что он не обращает на нее внимания. Но он заметил это и стал бросать на нее взгляды и каждый раз изображал все более похотливое желание. Она все больше нервничала, и когда ей пришлось пройти мимо нас со своим ведром, шут заставил Крысика заглянуть ей под юбку. Она с визгом отскочила назад, облив грязной водой себя и пол, который только что мыла. Шрюд выбранил шута, который корчился перед ним в деланных извинениях, и отпустил служанку переодеться. Я поспешил воспользоваться удобным случаем.
Не успела она выйти из комнаты, как я заговорил:
— Мой король, есть одна вещь, о которой я уже давно хотел просить вас.
Какая-то нотка в моем голосе, очевидно, насторожила и короля, и шута, потому что я мгновенно удостоился их безраздельного внимания. Я сверкнул глазами на шута, и он ясно понял, что я хочу, чтобы он ушел, но придвинулся поближе, почти прислонив голову к коленям Шрюда, и с трудом сдерживал смех, приводя меня в ярость. Я не позволил ему смутить меня. Я умоляюще посмотрел на короля.
— Можешь говорить, Фитц Чивэл, — сказал он официально.
Я набрал в грудь воздуха:
— Сир, я хочу просить вашего разрешения жениться.
Глаза шута стали круглыми от удивления. Но мой король снисходительно улыбнулся, как будто имел дело с ребенком, выпрашивающим конфетку.
— Так. Это пришло наконец. Но ты, конечно, сперва собираешься ухаживать за ней?
Сердце мое бешено колотилось. Мой король выглядел чересчур осведомленным. Но довольным. Очень довольным. Я смел надеяться.
— Надеюсь, мой король не разгневается, но, боюсь, я уже начал ухаживать за ней. Но знайте, что я не хотел поступать так самонадеянно. Это просто… так получилось.
Он добродушно рассмеялся:
— Да. Так бывает. Хотя, поскольку ты долго не говорил об этом, я подумал, что у тебя другие намерения и леди обманулась в тебе.
Во рту у меня пересохло. Я не мог дышать. Как много он знает? Он улыбнулся моему ужасу:
— У меня нет возражений. В самом деле, я очень доволен твоим выбором. — Улыбка, появившаяся на моем лице, удивительным образом отразилась на лице шута. Я глубоко вдохнул, прежде чем Шрюд продолжил: — Но у ее отца есть оговорка. Он сказал мне, что хотел бы отложить это по крайней мере до тех пор, пока ее старшие сестры не обручены.
— Что? — я едва смог пробормотать это слово. Я ничего не понимал. Король милостиво улыбался.
— Твоя леди, по-видимому, так же хороша, как ее имя. Целерити просила своего отца разрешения добиваться твоего расположения в тот самый день, как ты уехал в Баккип. Я думаю, ты покорил ее сердце, когда откровенно говорил с Вераго. Но Браунди отказал ей по причине, о которой я уже рассказал тебе. Я понял так, что у леди была довольно бурная ссора с ее отцом, но Браунди твердый человек. Он, однако, послал нам весточку, чтобы мы не обиделись. Он хотел, чтобы мы знали, что у него нет никаких возражений против вашего союза, он только не хочет, чтобы она вышла замуж раньше своих сестер. Я согласился с этим. Ей, как я понимаю, всего четырнадцать.
Я потерял дар речи.
— Не огорчайся так, мальчик. Вы оба очень молоды, и есть еще масса времени. Пока он не разрешит официального ухаживания, я уверен, что вы сможете видеть друг друга. — Король Шрюд смотрел на меня с таким пониманием, с такой доброжелательностью… Шут смотрел то на меня, то на короля. Я ничего не мог прочесть на его лице.
Я дрожал так, как со мной не бывало много месяцев. Я не мог допустить, чтобы это продолжалось, чтобы стало еще хуже. Я начал говорить, горло у меня пересохло.
— Мой король, не об этой леди я думал.
Воцарилось молчание. Я посмотрел в глаза своему королю и увидел, что взгляд его изменился. Если бы я не был в таком отчаянии, я знаю, что отвел бы глаза при виде такого гнева. Но сейчас я умоляюще смотрел на него, надеясь, что он поймет. Он молчал, и я сделал робкую попытку:
— Мой король, женщина, о которой я говорю, сейчас горничная леди, но на самом деле она не служанка. Она…
— Молчи.
Мне не было бы больнее, если бы он ударил меня. Я замер.
Шрюд медленно оглядел меня с головы до ног. Потом он заговорил, со всем своим царственным величием. Мне даже показалось, что я чувствовал в его голосе давление Скилла.
— Внимательно послушай то, что я скажу тебе, Фитц Чивэл. Браунди не только мой герцог, он еще и мой друг. Я не допущу, чтобы он или его дочь были оскорблены или унижены тобой. Сейчас ты не будешь ухаживать ни за кем. Ни за кем. Я предлагаю тебе обдумать все, что тебе предложено, раз Браунди считает тебя подходящим мужем для Целерити. Для него не имеет значения, что ты незаконнорожденный. Мало кто другой мог бы так поступить. Целерити получит землю и собственный титул. Так же как и ты, если у тебя хватит разума выждать и достойно обойтись с леди. Со временем ты поймешь, что это мудрый выбор. Я скажу тебе, когда ты сможешь начать ухаживать за ней.
Я собрал остатки своего мужества:
— Мой король, пожалуйста, я…
— Хватит, Чивэл! Ты слышал мое решение. Больше говорить не о чем!
Вскоре он отпустил меня, и я, дрожа, вышел из его покоев. Не знаю, ярость или разбитое сердце было причиной этой дрожи. Я снова подумал о том, как он назвал меня именем моего отца. Может быть, сказал я себе злобно, это потому, что в своем сердце он знает, что я поступлю так же, как поступил мой отец? Я женюсь по любви. Даже, подумал я кровожадно, если мне придется ждать, когда король Шрюд отправится в могилу, чтобы Верити сдержал данное мне слово. Я отправился назад в свою комнату. Слезы принесли бы облегчение, но даже их не было. Вместо этого я лежал на кровати и смотрел на занавеси. Я не мог себе представить, как расскажу Молли о случившемся. Говоря себе, что промолчать тоже было бы обманом, я решил найти способ сказать ей. Но не сразу. Придет время, обещал я себе, время, когда я смогу объяснить, и она поймет. Я буду ждать этого. До тех пор я не буду об этом думать. И, решил я холодно, я не пойду к моему королю, пока он меня не вызовет.
По мере того как приближалась весна, Верити расставлял свои корабли так же тщательно, как фишки на игровой доске. Все сторожевые башни на побережье были полностью оснащены, и к сигнальным кострам было достаточно поднести факел. Эти сигнальные костры предназначались для того, чтобы предупредить горожан о приближении красных кораблей. Верити собрал оставшихся членов группы Галена и разместил их на башнях и на кораблях. Сирен, моя богиня возмездия и сердце группы Галена, оставалась в Баккипе. Я втайне удивлялся, почему Верити использует ее здесь, а не заставляет каждого члена группы обращаться непосредственно к нему. Со смертью Галена и после вынужденного ухода из группы Августа, Сирен заняла место Галена и, по-видимому, считала себя мастером Скилла. В некотором роде она почти превратилась в него. Дело было не только в том, что она бродила по Баккипу в суровом молчании и вечно недовольно хмурилась, позаимствовав его брюзгливость и манеру грязно шутить. Слуги теперь говорили о ней с тем же ужасом и отвращением, которое они некогда питали к Галену. Я понял, что она также заняла личные покои своего учителя. Я старательно избегал ее в те дни, когда бывал дома. Я испытал бы гораздо большее облегчение, если бы Верити поместил ее куда-нибудь в другое место. Но негоже мне было сомневаться в решениях моего будущего короля. Джастин, высокий нескладный молодой человек, на два года старше меня, был назначен членом группы на «Руриск». Он презирал меня с тех пор, как мы вместе изучали Скилл и я так позорно провалился в этом деле. При каждом удобном случае он отчитывал меня. Я держал язык за зубами и старался поменьше встречаться с ним. Тесные помещения корабля делали это практически невозможным, так что я оказался в неприятной ситуации. После долгих споров со мной и с самим собой Верити поместил Каррода на борт «Констанции», Барла на башню Нидбея, а Уилла послал далеко на север, в красную башню Бернса, с которой очень далеко просматривалось море и окружающие земли. Когда принц поставил на карте их значки, трогательная слабость нашей защиты стала очевидной.
— Это напоминает мне старую сказку о нищем, у которого была только шляпа, чтобы прикрыть свою наготу, — сказал я Верити. Он грустно улыбнулся.
— Будь так, я смог бы передвигать свои корабли с легкостью шляпы, — мрачно заметил принц.
Два корабля Верити отправил курсировать вдоль побережья. Два он оставил в резерве — «Руриск» стоял в доках в Баккипе, а «Олень» на якоре в южной бухте. Это был жалкий маленький флот, которому придется защищать изрезанное бухтами побережье Шести Герцогств. Была начата постройка остальных кораблей, но она будет закончена нескоро. Лучшее выдержанное дерево было использовано для первых четырех судов, и кораблестроители Верити предупредили его, что лучше подождать, чем пытаться использовать свежесрубленные деревья. Это вызвало недовольство принца, но он прислушался к совету своих людей.
Ранняя весна застала нас за муштрой. Члены группы, как сказал мне Верити, передавали простые распоряжения так же хорошо, как почтовые голуби доставляли послания. Ситуация со мной была более печальной. По каким-то своим причинам Верити решил никому не открывать того, что он обучает меня Скиллу. Я думаю, что он наслаждался преимуществами возможности наблюдать моими глазами повседневную жизнь Баккипа, оставаясь незамеченным. Я понял так, что капитану «Руриска» было велено принимать во внимание, если я внезапно предложу переменить курс или пойти в какое-нибудь определенное место. Боюсь, что он воспринял это как потворство Верити своему незаконнорожденному племяннику, но все же следовал этому распоряжению.
Потом, ранним весенним утром, мы явились на наш корабль для очередных учений. Теперь уже мы действовали вполне слаженно. Наши упражнения состояли в том, чтобы встретиться с «Констанцией» в неизвестном заранее месте. Это было упражнение в Скилле, в котором мы пока не преуспели. Мы были готовы к неудачному дню, все, за исключением Джастина, который был твердо намерен сделать все, что от него потребуется. Скрестив руки на груди, одетый в темно-синее (полагаю, он думал, что в такой одежде он выглядит по-настоящему владеющим Скиллом), он стоял на пристани и смотрел в густой туман, покрывший океан. Я был вынужден пройти мимо него, когда поднимал на борт бочку с водой.
— Для тебя, бастард, это непроницаемое покрывало, но для меня все ясно, как в зеркале.
— Какое несчастье. — Я добродушно не обратил внимания на то, что он назвал меня бастардом. Я не забыл, сколько яда может быть вложено в это слово. — Я предпочел бы видеть туман, а не твое отражение — пустячок, но приятно. — Я получил удовольствие, наблюдая, как Джастин, поднимаясь на борт, запутался в своем плаще. Я был одет разумно, в удобные гамаши и нижнюю рубашку из мягкого хлопка, а поверх этого в кожаный камзол. Я думал о кольчуге, но Баррич на это покачал головой:
— Лучше умереть от раны, чем свалиться за борт и утонуть.
Верити ухмыльнулся, услышав эти слова.
— Не будем внушать ему излишнюю самоуверенность, — сказал он насмешливо, и даже Баррич улыбнулся. Спустя мгновение.
Так что я отбросил всякую мысль о кольчуге или доспехах. Во всяком случае, сегодня придется грести, и то, что было на мне надето, как раз подходило для этой работы. Никаких швов на плечах, которые могли бы натереть кожу до мозолей, никаких рукавов, которые стесняли бы руки. Я необыкновенно гордился тем, что у меня теперь были мускулистые плечи и грудь. Даже Молли выразила удивленное одобрение. Я сел на свое место и пошевелил плечами, улыбаясь при мысли о ней. Я слишком мало бывал с ней в последнее время. Что ж, это изменится со временем. Летом приходят пираты. Когда начнется хорошая погода, я буду видеть ее еще меньше. Я буду с нетерпением ждать осени.
Мы уселись, полный комплект гребцов и воинов. В какое-то мгновение, когда швартовы были отданы, рулевой занял свое место, а весла начали равномерное движение, мы стали единым организмом. Это было чудо, которое я замечал и прежде. Может быть, я был более чувствителен к этому, поскольку нервы мои были обнажены разделенным с Верити Скиллом. Может быть, дело было в том, что у всех мужчин и женщин на борту была общая цель, и этой целью было отмщение. Как бы то ни было, это порождало единение, которого я никогда прежде не чувствовал в группе людей. Возможно, думал я, это было тенью того, что происходило в группе владеющих Скиллом. Я почувствовал укол сожаления об утерянных возможностях.
Ты моя группа. Шепот Верити. И где-то из-за дальних гор что-то даже меньшее, чем вздох. Разве мы не стая?
Вы действительно у меня есть, подумал я в ответ. Потом я устроился и переключился на мою работу. Весла поднимались и опускались, и «Руриск» смело врезался в туман. Наш парус безвольно болтался. В одно мгновение мы оказались одни в мире. Плеск волн, ритмичное дыхание гребцов. Несколько воинов тихо переговаривались друг с другом. Их слова и мысли приглушал туман. Наверху, на носу рядом с капитаном, стоял Джастин, уставившись в туман. Его лоб был сморщен, глаза смотрели вдаль, и я знал, что он пытается дотянуться до Каррода на борту «Констанции». Почти лениво я тоже потянулся, чтобы проверить, смогу ли я почувствовать его Скилл.
Прекрати! Предупреждение Верити, и я отступил, с ощущением, что меня ударили по руке. Я еще не готов к тому, чтобы кто-нибудь узнал о тебе.
За этим предупреждением стояло очень многое, больше, чем я мог себе признаться в этот момент. Как будто то, что я начал делать, было на самом деле очень опасно. Я подумал, чего же так боится Верити, но потом сосредоточился на уверенном ритме гребли и стал смотреть в серую мглу.
Большую часть утра мы двигались в тумане. Несколько раз Джастин просил капитана заставить рулевого сменить курс. Насколько я мог видеть, это мало что меняло, разве что технику гребли. Все в тумане казалось совершенно одинаковым. Постоянное физическое усилие, отсутствие чего-нибудь, на чем можно было бы сфокусироваться, погрузило меня в некое подобие сна наяву.
Крики юного часового вывели меня из полусна.
— Остерегайтесь предательства! — закричал он, и его звонкий голос стал тихим, когда кровь залила его. — На нас напали!
Я вскочил со своей скамьи, дико оглядываясь. Туман. Только мое весло болтается по поверхности воды, в то время как мой товарищ-гребец яростно смотрит на меня.
— Эй, Фитц, что с тобой? — спросил капитан. Джастин стоял рядом с ним, его лицо было ясным, исполненным самодовольства.
— Я… мне свело спину. Простите, — Я снова нагнулся к своему веслу.
— Келпи, подмени его! Потянись и подвигайся немного, парень, а потом снова возьмешься задело, — с сильным акцентом распорядился помощник.
— Есть, сир. — Я выполнил его приказ и встал, уступив Келпи мою скамейку и весло. Я действительно был рад передохнуть. Мои плечи болели, когда я попробовал пошевелить ими. Но все-таки мне было стыдно бездельничать, когда другие работают. Я потер глаза и потряс головой, не понимая, что за кошмар обрушился на меня. Какой часовой? Где?
Остров Антлер. Они пришли под прикрытием тумана. Города там нет, только сигнальная башня. Я думаю, они намерены убить часовых, а потом сделать все возможное, чтобы уничтожить башню. Великолепная стратегия. Остров Антлер — это передовая линия нашей защиты. Внешняя башня смотрит на море, внутренняя передает сигналы и в Баккип и в Нидбей. Мысли Вериги, почти спокойные, с той твердостью, которая охватывает человека, когда оружие уже наготове. Потом, через мгновение: Этот целеустремленный слизняк так настойчиво добивается Каррода, что не слышит меня. Фитц. Иди к капитану. Скажи ему: остров Антлер. Если вы войдете в канал, то течение практически внесет вас в бухту у башни. Пираты уже там, но им придется сражаться с течением для того, чтобы снова выбраться. Отправляйтесь немедленно, и вы сможете захватить их на берегу. НЕМЕДЛЕННО!
Легче отдавать распоряжения, чем подчиняться им, подумал я и поспешил вперед.
— Сир? — обратился я к капитану и целую вечность ждал, пока он обратит на меня внимание, в то время как помощник испепелял меня взглядом за то, что я не поговорил сперва с ним.
— Гребец? — сказал он наконец.
— Остров Антлер. Если мы отправимся прямо сейчас и поймаем течение в канале, то практически влетим в бухту у башни.
— Это правда. Значит, ты разбираешься в течениях, мальчик? Это полезное искусство. Я думал, я единственный человек на борту, который знает, где мы сейчас находимся.
— Нет, сир, — я набрал в грудь воздуха. Это было распоряжение Верити. — Мы должны идти туда, сир. Немедленно.
Это «немедленно» заставило его нахмуриться.
— Что за ерунда? — рассердился Джастин. — Ты пытаешься сделать из меня дурака? Ты почувствовал, что мы уже близко к «Констанции», так ведь? Почему ты хочешь, чтобы я провалился? Чтобы тебе было не так одиноко?
Мне хотелось убить его. Вместо этого я выпрямился и сказал правду.
— Секретный приказ от будущего короля, сир. Приказ, который я должен был передать вам в это время, — я обращался только к капитану. Он кивком отпустил меня, я вернулся к своей скамейке и взял у Келпи весло. Капитан бесстрастно смотрел в туман.
— Джарк. Пусть рулевой развернет корабль и поймает течение. Пусть войдет поглубже в канал.
Помощник сдержанно кивнул, и в одно мгновение мы изменили курс. Наш парус слегка надулся, в точности как и говорил Верити. Течение и уверенная гребля понесли нас в канал. Время странно идет в тумане. Все чувства растворены в нем. Не знаю, сколько времени я греб, но скоро Ночной Волк прошептал, что в воздухе запах дыма, и почти сразу же мы услышали крики сражающихся людей, ясно доносящиеся из тумана. Я увидел, как Джарк, помощник, обменивается взглядами с капитаном.
— А ну, налегайте! — зарычал он внезапно. — Там пираты напали на нашу башню.
В следующее мгновение уже все почувствовали запах дыма, так же как и услышали боевые возгласы. Внезапная сила захлестнула меня, и вокруг я увидел то же самое — сжатые челюсти, вздувшиеся напряженные мышцы. Даже пот тех, кто работал веслами рядом со мной, пах по-другому. Если прежде мы были единым существом, то теперь стали частью одного разъяренного зверя. Я чувствовал, как разрастается общая жгучая ярость. Это было что-то вроде Уита, единая волна, наполнившая наши сердца ненавистью.
Мы толкали «Руриск» вперед, направляя его к отмелям бухты, а потом выпрыгнули и втащили корабль на берег, точь-в-точь как делали на учениях. Туман был предательским союзником, скрывавшим нас от пиратов, на которых мы готовились напасть, но также не дававшим увидеть, что происходит на острове. Оружие было разобрано, и мы ринулись вперед, на звуки боя. Джастин остался на «Руриске» и честно стоял, уставившись в туман в направлении Баккипа, как будто это могло помочь ему передать новости Сирен.
Красный корабль был вытащен на песок так же, как и «Руриск». Недалеко от него стояли две маленькие лодки, служившие для переправы. Обе были разломаны. На берегу оказались люди из Шести Герцогств, когда прибыли красные корабли. Некоторые из них там и остались. Резня. Мы побежали мимо искалеченных тел, истекающих кровью на песке. По-видимому, все это были наши люди. Внезапно внутренняя башня острова Антлер смутно замаячила над нами. На ее вершине горел призрачно-желтый в тумане сигнальный огонь. Башню осадили. Пираты были темными мускулистыми людьми, скорее жилистыми, чем массивными. Большинство из них носило густые бороды, спутанные волосы падали на плечи. На них были доспехи из сплетенных кожаных полосок. В руках — широкие мечи и топоры. Некоторые были в металлических шлемах. На их голых руках выделялись красные кольца, но была это татуировка или краска, я не мог разобрать. Они были уверенными и развязными, смеялись и переговаривались, как рабочие, делающие свое дело. Стражники с башни были загнаны в угол. Здание строилось как сигнальная башня, а не как крепость. Исход битвы был только вопросом времени. Все осажденные должны были вскоре погибнуть. Островитяне не оглянулись, когда мы выбежали на каменистый склон. Они считали, что им нечего опасаться нападения сзади. Одни башенные ворота висели на петлях, и толпа внутри пряталась за баррикадой тел. Когда мы подошли, они послали в сторону пиратов несколько стрел. Ни одна из них не попала в цель.
Я издал вопль, нечто среднее между воем и криком, ужасный страх и мстительное веселье слились в одном звуке. Эмоции тех, кто бежал рядом со мной, гнали меня вперед. Нападающие обернулись и увидели нас, когда мы почти вплотную приблизились к ним.
Пираты оказались зажатыми между нами. Команда нашего корабля превосходила их в численности, и при виде нас осажденные защитники башни обрели мужество и сами двинулись вперед. Разбросанные у ворот башни тела свидетельствовали о предыдущих попытках выбраться. Юный часовой все еще лежал там, где упал в моем видении. Кровь текла у него изо рта и замочила вышитую рубашку. Его убил кинжал, брошенный сзади. Странно, что я заметил такую деталь, когда мы дрались врукопашную.
Не было никакой стратегии, никакого строя, никакого плана боя. Просто группа мужчин и женщин внезапно получила возможность отомстить. Этого было вполне достаточно.
Если раньше я только думал, что един с командой, то теперь на самом деле влился в общее сознание. Я никогда не узнаю, какие чувства принадлежали лично мне; они переполняли меня, и Фитц Чивэл потерялся в них. Я стал чувством команды. Я шел впереди. Я не хотел того положения, которое занял. Просто я был брошен вперед страстным желанием команды иметь лидера. Мне внезапно захотелось убить как можно больше пиратов, и как можно быстрее. Я хотел, чтобы мои мышды играли при каждом взмахе топора. Я хотел броситься вперед сквозь волну потерянных душ и топтать тела убитых врагов. И я поступал согласно своим желаниям.
Я слышал легенды о неистовых. Я думал, что это звероподобные чудовища, черпающие силу в жажде крови, нечувствительные к разрушениям, которые они несут. Может быть, наоборот, они были сверхчувствительными, неспособными защитить свое сознание от эмоций, которые врывались, побуждая их к действию, неспособными чувствовать сигналы боли от своих собственных тел. Я не знаю. Я слышал рассказы о самом себе в этот день. Слышал даже одну песню. Я не помню, чтобы я был покрыт пеной и ревел во время боя, но не могу утверждать, что этого не было. Где-то во мне были и Верити и Ночной Волк, но они тоже утонули в окружавших меня страстях. Я знаю, что убил первого пирата, оказавшегося на нашем пути. Я также знаю, что прикончил последнего в схватке топорами один на один. В песне говорится, что это был капитан красного корабля. Полагаю, это вполне возможно. Его кожаная накидка была хорошо сделана и залита кровью других людей. И больше я ничего о нем не помню, кроме того, что мой топор вогнал его шлем глубоко в череп и кровь хлынула из-под металла, когда он упал на колени.
Так закончилась битва, и защитники бросились вперед. Они обнимались с нашей командой, издавали победные крики и хлопали друг друга по спинам. Перемена была для меня слишком внезапной. Я стоял, опираясь на топор, и не понимал, куда девалась моя сила. Ярость покинула меня так же резко, как покидает человека энергия, которую дают семена карриса. Я чувствовал себя опустошенным и потерявшим ориентацию, как будто из одного сна попал в другой. Я мог бы упасть и заснуть среди тел, такое изнеможение меня охватило. Это Нондж, один из островитян нашей команды, принес мне воды и отвел в сторону, чтобы я мог сесть и выпить ее. Потом он побрел назад, чтобы присоединиться к грабежу. Вернувшись ко мне немного позже, он протянул мне окровавленный медальон. Это было кованое золото на серебряной цепочке. Полумесяц. Когда я не протянул руки, чтобы взять его, он надел цепочку на мой окровавленный топор.
— Это Хэрика, — сказал Нондж, медленно подбирая слова, — ты хорошо бился с ним. Он легко умер. Он бы хотел, чтобы ты это взял. Он был хорошим человеком до того, как Коррики взяли его сердце.
Я даже не спросил, который из них был Хэрик. Я не хотел, чтобы у кого-нибудь из них было имя.
Через некоторое время я снова ожил. Я помог убрать тела от дверей башни, а потом с поля боя. Пираты были сожжены, погибшие из Шести Герцогств уложены и покрыты тканью, чтобы их могли забрать родные. Я вспоминаю странные вещи об этом долгом дне. Как каблуки мертвого человека оставляют змеящийся след на песке. Что юный часовой, пронзенный кинжалом, был еще жив, когда мы пришли подобрать его. Он жил недолго и вскоре пополнил и без того длинный список убитых.
Мы оставили наших воинов на острове, чтобы они с остатками стражи охраняли башню и сменяли часовых, пока не придет пополнение. Мы восхищались захваченным кораблем. Верити будет доволен, подумал я про себя. Еще один корабль. Великолепно сделанный. Все это я понимал, но не испытывал никаких чувств. Мы вернулись на «Руриск», где нас ждал бледный Джастин. В полной тишине мы поели, сели за весла и направились назад, к Баккипу.
На полпути мы встретили другие суда. Наспех сколоченная флотилия из нагруженных солдатами рыбачьих суденышек остановила нас. Их послал будущий король по настойчивому требованию Скилла Джастина. Они казались почти разочарованными, узнав, что бой уже закончился, но наш капитан заверил их, что им будут рады в башне. Кажется, именно в этот момент я понял, что не чувствую больше Верити. И уже довольно давно. Я тут же хватился Ночного Волка, как человек может хватиться своего кошелька. Он был со мной. Но далеко. Усталый и полный благоговения.
Я никогда не чуял столько крови, сказал он мне. Трудно было не согласиться. Я насквозь пропах ею.
Верити был занят. Не успели мы сойти с «Руриска», как на борту уже была другая команда, чтобы отвести его назад, к башне острова Антлер. К ночи они уже приведут трофей Верити в доки Баккипа. Другой открытый корабль последовал за «Руриском», чтобы забрать тела наших убитых воинов. Капитану, помощнику и Джастину предоставили лошадей, и они ускакали с докладом к Верити. Я чувствовал только облегчение от того, что меня не позвали. Вместо этого я пошел в город вместе со своими товарищами по команде. С быстротой молнии весть о битве и нашем трофее облетела Баккип. Не было ни одной таверны, где не стремились бы упоить нас элем, чтобы услышать о наших подвигах. Это почти напоминало неистовство битвы, потому что, куда бы мы ни пришли, люди вокруг нас загорались кровожадным удовлетворением от того, что мы сделали. Я чувствовал себя пьяным от потока этих эмоций задолго до того, как стало сказываться действие эля. Я даже рассказал несколько историй о том, что мы сделали, но потом выпитый эль свалил меня с ног. Дважды меня вырвало, один раз в аллее, а позже на улице. Я выпил еще, чтобы отбить неприятный вкус. Где-то на задворках моего сознания Ночной Волк пришел в ужас.
Это яд. Эта вода отравлена. Я не мог сформулировать нужную мысль, чтобы успокоить его. В какой-то момент, до наступления утра, Баррич вытащил меня из таверны. Он был несокрушимо трезв, в глазах его была тревога. На улице он остановился у догорающего факела.
— У тебя до сих пор кровь на лице, — сказал он и, встряхнув, поставил меня прямо. Он вынул носовой платок, окунул его в дождевую бочку и вытер мое лицо, чего не делал с тех пор, как я был ребенком. Я раскачивался под его прикосновениями. Я посмотрел ему в глаза и заставил себя сфокусировать взгляд.
— Я убивал раньше, — сказал я беспомощно. — Почему же это совсем по-другому? Почему мне так плохо после этого?
— Потому что это так, — сказал он тихо. Он обнял меня за плечи, и я с удивлением обнаружил, что мы одного роста. Дорога назад, в Баккип, была крутой. Очень долгой. Очень тихой. Он послал меня в бани и велел после этого отправляться в постель.
Мне следовало оставаться в собственной постели, но я плохо соображал. На счастье, замок был охвачен возбуждением, и еще один пьяный, взбирающийся по лестнице, не привлек ничьего внимания. Как дурак, я пошел в комнату Молли. Она впустила меня. Но когда я попытался прикоснуться к ней, она отскочила.
— Ты пьян, — сказала она, чуть не плача, — я говорила тебе, что обещала никогда не целовать пьяного. И не позволять пьяному целовать себя.
— Но я пьян совсем по-другому, — настаивал я.
— Есть только один способ быть пьяным. — Она выгнала меня из своих комнат, так и не дав прикоснуться к себе.
К полудню следующего дня я понял, как сильно обидел ее тем, что не пришел прямо к ней за утешением. Я мог ее понять. Но я знал, что прошлой ночью нес в себе чувства, которые не следует делить с любимой. Я хотел объяснить это ей. Но прибежал мальчик и сказал, что меня требуют на «Руриск», и немедленно. Я дал ему пенни за работу и смотрел, как он убегает со своей монеткой. Когда-то я сам был мальчиком, зарабатывающим медяки. Я подумал о Керри. Я пытался вспомнить его мальчиком с пенни в руке, бегущим рядом со мной, но отныне он навсегда останется мертвым «перекованным», лежащим на столе. Ни одного, сказал я себе, ни одного вчера не захватили для «перековывания». Я направился к докам. По дороге я остановился в конюшне. Я передал полумесяц Барричу.
— Сохрани это для меня, — попросил я его. — И будет еще кое-что, моя часть трофеев. Я хочу, чтобы ты сохранил это. То, что я получу. Это для Молли. Так что, если когда-нибудь я не вернусь, проследи, чтобы ей это отдали. Ей не нравится быть горничной.
Я давно уже не разговаривал с Барричем так откровенно. Морщина прорезала его лоб, но он взял окровавленный медальон.
— Что бы сказал мне твой отец? — спросил он вслух, когда я устало отвернулся от него.
— Не знаю, — тупо ответил я, — я никогда не знал его. Только тебя.
— Фитц Чивэл.
Я снова повернулся к нему. Баррич смотрел мне в глаза, когда говорил:
— Я не знаю, что бы он мне сказал. Но знаю, что я могу сказать тебе за него. Я горжусь тобой. Мужчина может гордиться собой не оттого, какую работу он делает, а оттого, как он делает ее. Можешь собой гордиться.
— Попробую, — сказал я ему тихо. Я пошел назад, на свой корабль.
Наша следующая встреча с красным кораблем закончилась менее внушительной победой. Мы встретили его на море и нам не удалось застать пиратов врасплох, потому что они нас видели. Наш капитан держал курс на сближение, и, думаю, они были удивлены, когда мы попытались таранить их. Мы разрушили несколько их весел, но упустили рулевое весло, в которое метили. Самому кораблю не было нанесено большого ущерба; красные корабли были скользкими, как рыбы. Полетели крючья. Мы превосходили их численностью, и капитан хотел использовать это преимущество. Наши воины перескочили на борт красного корабля, и половина гребцов последовали за ними. Началось настоящее безумие, которое перекинулось на нашу палубу. Мне потребовалась вся моя воля, чтобы противостоять вихрю эмоций, охвативших нас, но я стоял с веслом, как мне и было приказано. Нондж странно смотрел на меня. Я вцепился в весло и скрипел зубами, пока наконец не взял себя в руки. Я пробормотал проклятие, когда обнаружил, что снова потерял Верити.
Наши воины слишком успокоились, подумав, что мы настолько ослабили наших врагов, что они больше не могли управлять своим кораблем. Это было ошибкой. Один из пиратов поджег свой собственный парус, в то время как другой попытался пробить обшивку корабля. Я думаю, они надеялись, что огонь распространится на «Руриск» и мы уйдем под воду вместе с ними. Во всяком случае, они дрались, совершенно не заботясь ни о корабле, ни о собственных жизнях. Наши бойцы в результате покончили с ними, и мы потушили огонь, но трофей, который мы привели в Баккип, был дымящимся и полуразрушенным, а кроме того, мы потеряли больше людей, чем они, если считать человека на человека. И все-таки, говорили мы себе, это победа. На сей раз, когда остальные отправились пить, у меня хватило ума найти Молли, а утром следующего дня я уделил час или два Ночному Волку. Мы вместе пошли на охоту, хорошую чистую охоту, и он пытался убедить меня бежать вместе с ним. Я совершил ошибку, сказав ему, что он может уйти, если хочет, и, думая только о его благе, очень обидел его. Мне понадобился еще час, чтобы объяснить ему, что я имел в виду. Возвращаясь на корабль, я размышлял, стоят ли мои связи тех усилий, которые приходится прилагать, чтобы поддерживать их. Ночной Волк заверил меня, что стоят.
Это была последняя чистая победа для «Руриска», но далеко не последняя битва этого лета. Нет, нам предстояли долгие дни хорошей погоды, и каждый ясный день был днем, когда я мог кого-нибудь убить. Я старался не считать это временем, когда могут убить меня. У нас было много стычек, и много раз мы преследовали вражеские корабли, и действительно казалось, что в районе, который мы регулярно патрулировали, было меньше набегов. Почему-то от этого все выглядело еще более безнадежным. Были набеги, удачные для красных кораблей, когда мы приходили в город через час после их ухода и нам оставалось только помочь убрать тела убитых или погасить пожары. Тогда Верити ревел и сыпал проклятиями в моем сознании, потому что не мог быстро получать донесения и у него не хватало кораблей и наблюдателей, чтобы расставить их по всему побережью. Я скорее предпочел бы встретить неистовство битвы, чем свирепое разочарование Верити, бьющееся у меня в голове. Конца всему этому не предвиделось, за исключением короткой передышки, которую могла нам дать плохая погода. Мы даже не могли точно сосчитать красные корабли, терзавшие нас, потому что они были одинаково выкрашены и похожи, как горошины в стручке. Или капли крови на песке.
В то время, когда я был гребцом на «Руриске», у нас была еще одна встреча с красным кораблем, о которой стоит рассказать. Ясной летней ночью нас вытащили из постелей в казарме и послали на задание. Верити почувствовал красный корабль, крадущийся от мыса Бакк. Он хотел, чтобы мы перехватили его в темноте.
Джастин стоял на носу, связываясь с Сирен в башне Верити. Верити присутствовал в моем сознании бессловесным бормотанием, он прощупывал наш путь в темноте к красному кораблю. И что-то еще? Я чувствовал, как он ищет нечто за красным кораблем, как человек, шарящий в потемках. Я чувствовал его беспокойство. Нам не было разрешено разговаривать, и плеск воды от взмахов весел звучал все глуше по мере того, как мы приближались. Ночной Волк прошептал мне, что чует их, а потом мы их заметили. Длинный, низкий и темный красный корабль резал воду перед нами. Внезапно с их палубы раздался крик; они увидели нас. Наш капитан крикнул, чтобы мы налегли на весла, и, когда мы это сделали, болезненная волна страха захлестнула меня. Сердце мое начало сильно биться, руки задрожали. Ужас, охвативший меня, был безымянным детским страхом перед тварью, крадущейся в темноте, беспомощным страхом. Я вцепился в свое весло, но у меня не было сил сдвинуть его.
— Коррикска, — застонал кто-то с сильным акцентом островитянина. Я думаю, что это был Нондж. Я понял, что не я один пал духом. Слаженный ритм работы весел был нарушен. Некоторые сидели на своих скамейках, склонив головы над веслами, в то время как другие гребли яростно, но безуспешно. Лопасти весел шлепали по воде. Мы кружились на месте, как искалеченная водомерка, в то время как красный корабль неумолимо надвигался на нас. Я поднял глаза и смотрел на приближающуюся ко мне смерть. Кровь так стучала в моих ушах, что я не слышал криков охваченных паникой мужчин и женщин вокруг меня. Я не мог даже вздохнуть. Я посмотрел в небо.
Позади красного корабля, светясь на черной воде, стоял белый корабль. Это был не пиратский корабль; это был корабль в три раза больше любого из красных, два его паруса были зарифлены, он стоял на якоре в спокойной воде. Призраки ходили по его палубе — «перекованные». Я не ощущал в них никаких признаков жизни, тем не менее они дружно работали, готовя к спуску маленькую лодку. На верхней палубе стоял человек. С того мгновения, как я увидел его, я не мог отвести глаз.
На нем был серый плащ, однако я различал его на фоне темного неба так ясно, словно его освещал фонарь. Клянусь, что видел его глаза, большой нос, черную кудрявую бороду. Он засмеялся, глядя на меня.
— Вот один к нам и пришел! — крикнул он кому-то и поднял руку. Он указал на меня, снова громко рассмеялся, а я почувствовал, как сердце сжимается у меня в груди. Он посмотрел на меня ужасным пристальным взглядом, как будто я один из всей нашей команды был его добычей. Я смотрел на него и видел его, но не мог ощутить. Там! Там! Я громко выкрикнул это слово, а может быть, это был Скилл, которого я не мог контролировать. Ответа не было. Никакого Верити, никакого Ночного Волка, никого, ничего. Я был один. Весь мир стал бесшумным и неподвижным. Вокруг меня мои товарищи по команде тряслись от ужаса и громко кричали, но я не чувствовал ничего. Их больше не было. Никого не было. Ни чаек, ни рыбы в море, никакой жизни нигде, насколько могли дотянуться мои чувства. Закутанная в плащ фигура на корабле сильно перегнулась через перила, обвиняющий палец указывал на меня. Он смеялся. Я был один. Это одиночество было слишком сильным для того, чтобы его можно было выдержать. Оно окутало меня, змеилось вокруг меня, закрыло меня и начало душить.
Я оттолкнул его. Это был рефлекс, о котором я не знал. Я воспользовался Уитом, чтобы со всей силой оттолкнуть его. На самом деле это я отлетел назад, рухнув на палубу у ног своих соседей. Я увидел, как фигура на корабле споткнулась, осела и свалилась за борт. Всплеск был слабым, но единственным. Если он и всплыл на поверхность, я этого не видел.
Искать его не было времени. Красный корабль ударил нас бортом о борт, ломая наши весла и сбивая с ног наших гребцов. Островитяне кричали и с хохотом издевались над нами, прыгая со своего корабля на наш. Я вскочил на ноги и бросился к своей скамейке, чтобы взять топор. Остальные вокруг меня тоже приходили в себя. Мы не были готовы к сражению, но страх нас отпустил. Мы сталью встретили нападающих, и битва началась.
Нет места такого страшного, как открытая вода ночью. Друг и враг были неразличимы в темноте. Человек прыгнул на меня; я схватился за кожаные доспехи чужеземца, потянул его вниз и задушил. После немоты, которая так быстро охватила меня, каким-то дикарским облегчением был бьющийся около меня ужас. Думаю, что это произошло быстро. Когда я выпрямился, пиратский корабль уходил от нас. Там осталась только половина гребцов, и на нашей палубе еще шел бой, но красный корабль бросил своих людей. Наш капитан кричал нам, чтобы мы скорее кончали с пиратами и догоняли красный корабль. Тщетный призыв. К тому времени, когда мы убили их и выбросили за борт, их корабль уже затерялся в темноте. Джастин был внизу, задыхающийся и избитый, живой, но неспособный немедленно связаться с Верити. По меньшей мере один ряд весел превратился в кучу обломков. Наш капитан громко ругал нас, пока меняли и укрепляли весла, но было слишком поздно. Он велел нам заткнуться, прислушался, но вокруг было тихо. Я встал на свою скамью и медленно огляделся. Пустая черная вода. Никаких признаков белого судна. Но еще более странным для меня было то, что я заговорил вслух:
— Белый корабль стоял на якоре. Но его тоже нет.
Многие головы повернулись в мою сторону:
— Белый корабль?
— С тобой все в порядке, Фитц?
— Это был красный корабль, парень. Мы с красным кораблем дрались.
— Не говори о белом корабле. Увидеть белый корабль — увидеть собственную смерть. Плохая примета, — это прошептал мне Нондж. Я открыл рот, чтобы возразить, что это был настоящий корабль, а не видение, но он отрицательно покачал головой и отвернулся в сторону, уставившись на воду. Я закрыл рот и медленно сел. Больше никто не видел его. Так же, как никто больше не говорил об ужасном страхе, о животной панике, которая охватила нас, разрушив все наши планы. Когда в эту ночь мы вернулись в город, в тавернах рассказывали, что мы завязали бой, но красный корабль бежал от нас. Никаких свидетельств этой стычки не осталось, не считая разбитых весел, нескольких ран и крови островитян на нашей палубе.
Когда я наедине поговорил с Верити и Ночным Волком, выяснилось, что ни тот ни другой ничего не видели. Верити сказал, что я отпустил его сознание, как только мы заметили другой корабль. Ночной Волк раздраженно сообщил, что от него я тоже полностью закрылся. Нондж ничего не захотел рассказать мне о белых кораблях. Он вообще не очень-то любил разговаривать. Позже я встретил упоминание о белом корабле в свитке древних легенд. Там говорилось, что это проклятый корабль, где души утонувших моряков, недостойные моря, обречены вечно трудиться на беспощадного капитана. Я прекратил говорить о нем, иначе меня сочли бы помешанным.
Оставшуюся часть лета красные корабли избегали «Руриска». Мы замечали их и пытались преследовать, но нам никогда не удавалось их настичь. Однажды мы гнались за кораблем, только что совершившим набег. Они выбросили своих пленников за борт и бежали от нас. Из двенадцати человек, которых они выбросили, девятерых мы спасли и вернули в поселок не «перекованными». Троих, утонувших до того, как мы добрались до них, оплакивали родные, соглашаясь при этом, что такая смерть лучше «перековывания».
С другими кораблями было то же самое. «Констанция» застигла пиратов, когда они напали на поселок. Наши воины не смогли одержать быструю победу, но предусмотрительно повредили вытащенный на берег красный корабль, так что пираты не смогли уйти в море. Потребовалось несколько дней, чтобы переловить их всех, потому что они убежали в лес, когда увидели, что случилось с их кораблем. И мы гонялись за красными кораблями, теснили пиратов, несколько раз удалось потопить пиратские суда, но в то лето мы больше не захватили ни одного корабля.
Так что «перековывания» случались реже, и каждый раз, когда мы топили корабль, мы говорили себе, что стало одним отрядом врагов меньше. Но похоже, что на самом деле меньше их не становилось. В некотором смысле мы дали надежду народу Шести Герцогств. С другой стороны, мы повергли людей в отчаяние, поскольку, несмотря на все усилия, мы не смогли полностью отогнать пиратов от нашего побережья.
Для меня это долгое лето было временем ужасного одиночества и невероятной замкнутости. Верити часто бывал со мной, однако я обнаружил, что не могу поддерживать контакт с ним во время боя. Верити сам знал о водовороте эмоций, которые грозили захлестнуть меня каждый раз, когда команда вступала в битву. Он выдвинул теорию, согласно которой я, пытаясь защититься от мыслей и чувств других, так укреплял свою защиту, что даже он не мог пробить ее. Он также предположил, что я, возможно, очень силен в Скилле, сильнее даже, чем он, но настолько чувствителен, что если бы я снял свои барьеры во время битвы, то мог бы утонуть в сознаниях людей, находящихся вокруг меня. Это была интересная теория, но она не предлагала никакого практического решения проблемы. Тем не менее в те дни, когда Верити был со мной, я испытывал к нему чувство, которое не испытывал больше ни к одному человеку, за исключением, может быть, Баррича. В леденящей близости к нему я знал, как гложет его голод Скилла.
Когда я был мальчиком, мы с Керри однажды забрались на высокую скалу над океаном. Когда мы добрались до вершины и посмотрели вниз, он признался мне в почти непреодолимом желании броситься со скалы. Мне кажется, это было похоже на то, что чувствовал Верити. Скилл манил его, и Верити мечтал всем существом броситься в омут наслаждения. Его тесный контакт со мной только укреплял это чувство. И тем не менее мы слишком много хорошего делали для Шести Герцогств, чтобы он мог отказаться от контакта, хотя Скилл и сжигал его. По необходимости я разделял с ним многие часы в его башне, твердое кресло, на котором он сидел, усталость, уничтожавшую аппетит, и даже сильные боли в костях, рожденные долгой неподвижностью. Я был свидетелем того, как он истощал себя.
Я не знаю, хорошо ли так близко знать кого-нибудь. Ночной Волк ревновал и прямо сообщил мне об этом. По крайней мере он открыто злился, потому что им пренебрегали и он это видел. Гораздо сложнее было с Молли.
Она не видела никакой убедительной причины, по которой я должен так подолгу отсутствовать. Почему именно я должен ходить в море на одном из кораблей? Причина, которую я мог ей назвать — простое желание Верити, — совершенно не удовлетворила ее. Недолгие мгновения, которые мы проводили вместе, стали строиться по вполне предсказуемой схеме. Мы сходились в буре страсти, быстро находили друг в друге успокоение, а потом начинали пререкаться по разным поводам. Ей было одиноко, противно быть горничной, те крохи, которые она могла откладывать, были ничтожно малы, она скучала без меня и не понимала, почему я столько времени должен проводить в море, когда только я могу сделать ее жизнь хоть немного переносимой. Как-то я предложил ей деньги, которые заработал на корабле, но она окаменела, как будто я назвал ее шлюхой. Она не возьмет у меня ничего до тех пор, пока мы официально не станем мужем и женой. И я не мог сказать ей ничего определенного по поводу того, когда это может случиться. Я до сих пор не нашел подходящего момента, чтобы сообщить ей о планах Шрюда относительно меня и Целерити. Мы так много времени проводили порознь, что теряли нить понимания жизни друг друга, и, бывая вместе, снова и снова пережевывали горькую кожуру одних и тех же споров.
Как-то ночью, когда я пришел к ней, я увидел, что в ее уложенных волосах заплетены красные ленты, а в ушах висят изящные серебряные серьги в форме ивовых листьев. Когда я взглянул на нее, одетую в простую белую ночную рубашку, у меня перехватило дыхание. Позже, в какое-то тихое мгновение, когда мы смогли разговаривать, я похвалил эти серьги. Она просто сказала мне, что когда в последний раз принц Регал приходил покупать у нее свечи, он подарил ей их, сказав, что очень доволен ее работой и чувствует, что платит ей меньше, чем стоят такие прекрасные ароматизированные свечи. Она гордо улыбалась, рассказывая мне это, а ее пальцы играли моими волосами, в то время как ее собственные спутанные волосы в беспорядке лежали на подушке. Я не знаю, что она увидела в моем лице, но глаза ее расширились, и она отодвинулась.
— Ты принимаешь подарки от Регала? — холодно спросил я. — Ты не желаешь взять у меня ни одного честно заработанного коина, но берешь драгоценности у этого… — я был близок к измене, не в силах найти слова, подходящие для этого человека.
Глаза Молли сузились, и наступил мой черед отшатнуться.
— Что я должна была сказать ему? «Нет, сир, я не могу принять ваш щедрый подарок, пока вы не женитесь на мне?» У меня с Регалом не такие отношения, как с тобой. Это был приработок, подарок от покупателя, какие часто дарят искусным ремесленникам. Ты думаешь, почему он подарил это мне? В обмен на мою благосклонность?
Мы долго смотрели друг на друга, а потом я проговорил то, что она приняла за извинение. Но тут я допустил ошибку, сказав, что, возможно, он подарил ей серьги только потому, что предполагал, как это разозлит меня. И тогда она поинтересовалась, откуда Регал может знать, что происходит между нами, и не думаю ли я, что она работает так плохо, что не заслуживает такого подарка, как эти серьги. Достаточно сказать, что мы, как могли, латали наши отношения в те короткие часы, когда бывали вместе. Но склеенный горшок никогда не будет таким же хорошим, каким может быть целый, и я возвращался на корабль столь одиноким, как будто и вовсе не был с ней.
В те минуты, когда я налегал на свое весло, безупречно держал ритм и пытался не думать совсем ни о чем, я часто понимал, что скучаю по Пейшенс и Лейси, Чейду, Кетриккен и даже Барричу. В те несколько раз, когда мне удавалось навестить нашу будущую королеву этим летом, я всегда находил ее в саду на башне. Это было красивое место, но, несмотря на все ее усилия, оно совсем не походило на то, чем раньше были сады Баккипа. В королеве было слишком много горского, чтобы привыкнуть к нашим обычаям. Была отточенная простота в том, как она размещала и выращивала растения. Простые камни и голые изогнутые ветки плавника в своей застывшей красоте — вот что было теперь в саду. Я мог бы спокойно размышлять здесь, но это было неподходящее место для того, чтобы нежиться под теплым летним солнцем, а я подозревал, что Верити вспоминал его именно таким. Она все время возилась в саду, и это ей нравилось, но от этого она не становилась ближе к Верити, как надеялась раньше. Она была, как и прежде, красива, но ее синие глаза всегда были затянуты серой дымкой тревоги и усталости. Лоб ее так часто хмурился, что, когда она расслаблялась, на коже были видны светлые линии, которых никогда не касалось солнце. Когда я приходил к ней, она часто отпускала почти всех своих леди, а потом расспрашивала меня о «Руриске» так подробно, как будто о самом Верити. Когда я заканчивал свой доклад, она сжимала губы в твердую линию, отходила к краю площадки на башне и смотрела туда, где сливались море и небо. К концу лета, когда как-то днем она стояла так, я осмелился подойти к ней и попросить разрешения идти на свой корабль. Она, по-видимому, едва слышала меня. Она тихо сказала:
— Должно быть окончательное решение. Так больше продолжаться не может. Должен быть способ положить этому конец.
— Скоро начнутся осенние штормы, моя леди, королева. Мороз уже коснулся некоторых ваших растений. Штормы всегда приходят вслед за первыми заморозками. А с ними придет спокойствие.
— Спокойствие? Ха! — Она недоверчиво фыркнула. — Разве это спокойствие — лежать без сна и думать, кто умрет следующим, и знать, что пираты будут нападать каждым летом. Это не спокойствие. Это пытка. Должен быть способ покончить с красными кораблями. И я намерена найти его.
Ее слова звучали угрожающе.


Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   ...   34




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет