Родовая отчина аксаковых
Письма к Ольге Семеновне Аксаковой и к сестрам
жүктеу/скачать 0.55 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Письмо к Ольге Семеновне Аксаковой и к сестрам
- Ординарец А.В. Суворова
- Ольга Григорьевна Аксакова (к 150-летию со дня рождения)
Письма к Ольге Семеновне Аксаковой и к сестрам 1851 г(ода) июля 9-го. Понед(ельник). Вишенки1. Аксаков И. С. Письма к родным. 1849-1856. – Москва : Наука, 1994. – С. 212-215, 559. Часа два тому назад приехали мы в Вишенки, милая моя маменька и милые сестры, и торопимся написать к вам, потому что сейчас отправляют в Ставрополь: завтра почтовый день. Вероятно, нам привезут оттуда ваши письма. Теперь с дороги и впопыхах не могу вам ничего написать подробно; скажу только, что приехали мы благополучно. От Николая Тимоф(еевича) выехали мы в субботу утром вместе с ним и со всеми его гостями к Блюму2, у которого обедали. Варвара Алекс(андровна) Блюм3 наделила нас на дорогу всяким добром, даже картофелем с маслом, сиропами и т. п. Ник(олай) Т(имофеевич) также не поскупился, и у нас теперь всякой и разнообразной провизии надолго. Варв(ара) Ал(ександровна) простая и очень добрая женщина, хозяйка такая, каких мало. Не быть нам никогда такими хозяевами! Она иногда проводит весь день в поле, с 4-х часов утра до 8 вечера, наблюдая за тем, чтоб крестьяне усерднее потели в жар за господскими работами. – Гости, приехавшие к Ник(олаю) Тим(офеевичу), были прокурор Ренненкампф4 (наш правовед 2-го выпуска) и бывший председатель казенной палаты, теперь помещик Шаренберг. – От Блюма выехали мы в субботу же, часов в 7 вечера (они живут верстах в 6 от станции) и в 3 часа в воскрес(енье) пополудни приехали в Симбирск. Ямщик, который нас привез, мальчишка, взялся спустить нас с горы к Волге (обыкновенно для этого нанимают особых лошадей); мы вышли из кареты и сошли, а карета спустилась по самому крутому, но короткому спуску, по которому никогда кареты не съезжают. Все сделалось очень удачно и благополучно. Через Волгу мы переехали на косной5 (была небольшая рябь) в полчаса времени, но часа два дожидались нашей кареты, которая плыла на дощанике. На берегу наняли мы лошадей и поехали прямо, через степь, к Мих(аилу) Ник(олаевичу) Кирееву6 (это все по дороге в Вишенки). Мы проехали 45 верст, не встретив ни одной деревни, не видев ни аршина необработанной земли: все нивы и нивы. К Кирееву приехав часов в 10 вечера, не застали ни его, ни его семейства дома (они уехали в Бугульм(ский) уезд). Проночевав в карете, на рассвете, на новых нанятых лошадях поехали в Никольское (гр(афа) Соллогуба7), верст 30 от Киреева. Там ждали часа два с половиной. Вот чудное имение, на Черемшане. Какой вид! Здесь жить можно. – Оттуда на прескверных лошадях двинулись в Вишенки, куда и приехали часа в 4 после обеда. Крестьяне все в поле, Ив(ана) Сем(еновича) нет. Первый встретил нас Порфир-кучер и Надежда, которая обрадовалась как нельзя больше. Цалую ваши ручки, милые мам(енька) и сестры, будьте здоровы, до след(ующей) почты. Ваш Ив. Акс. 9.VII 1851 1 Публикуется впервые. Подлинник – ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 15. Ед.хр. 13. Л. 10-10 об. Летом 1851 г. С.Т., К.С. и И.С. Аксаковы ездили в свои имения после состоявшегося в Надёжине крестьянского бунта. Он был вызван безжалостным отношением к крестьянам управляющего Ивана Семеновича. 2 ... выехали мы ... к Блюму... – знакомому С.Т. Аксакова. Ему в 1852 г. посылались в подарок “Записки ружейного охотника Оренбургской губернии”. 3 Блюм Варвара Александровна – симбирская помещица. 4 Ренненкампф Рудольф (Роман) Павлович (1821–1886) – надворный советник, симбирский губернский прокурор. С марта 1865 г. действительный статский советник. Принадлежал ко 2-му выпуску Училища правоведения (1841). 5 ... переехали на косной... – Косная лодка – небольшая лодка для переездов. 6 Киреев Михаил Николаевич – знакомый С.Т. Аксакова. Ему в 1852 г. посылались в подарок “Записки ружейного охотника Оренбургской губернии”. 7 ... поехали в Никольское (гр(афа) Соллогуба)... – Еще в 1848 г. В.А. Соллогуб приглашал И. Аксакова заехать в Никольское на обратном пути с Серных вод. Однако поездка не состоялась, о чем хозяин был извещен стихотворным посланием “Гр. В.А. Соллогубу”: Увы! пространство скользкое Взъерошили дожди, И ты меня в Никольское, Писатель мой, не жди! ……………………….. Письмо к Ольге Семеновне Аксаковой и к сестрам 29 августа 1851 г(ода). Воскресенье. Яковлевка1. Вот уже откуда пишем мы к вам, милая моя маменька и милые сестры, – от Софьи Тимоф(еевны). Очень трудно, переносясь с места на место, вести нить рассказа, особенно когда пишешь не у себя дома и торопишься. Не знаю, успею ли написать вам этот целый лист. В последнем письме своем я, кажется, рассказал вам, что мы приступили к выслушанию просьб и жалоб. Последних было очень мало: общая речь та, что крестьяне беднеют, что им тяжело, но положительные обвинения встречались редко. У нас перебывали все тягловые: из них половина таких, которые более или менее зажиточны и не имеют причин жаловаться на что-либо. – Они явились потому, что этого потребовали другие, т.е. их принудили прочие крестьяне. Многие просьбы и обвинения оказались совершенно пустыми; многие пришли просить хлеба, когда у них еще много своего. Крестьянам раздали месячину и семян господских на посев. Вслед за тем двое мужиков пришло просить муки на посыпку лошадям корма: требование, говорят, неслыханное, рассердившее отесиньку, который отказал им, и давшее Ив(ану) Семен(овичу) повод доказать вообще жадность и неумеренность крестьянских требований, их неблагодарность и т.п. – Бабы остановили нас с Константином просьбами об увольнении их от барщины, и мы бы на это, разумеется, охотно согласились, но другие крестьянки стали роптать на это, потому что им от того прибавится тяжести в работе. – Ив(ан) Сем(енович) не ожидал, что отесинька будет спрашивать мужиков каждого порознь, помимо его и не при нем: у него с мужиками было так условлено, чтобы они о всех своих нуждах обращались к отесиньке не иначе, как через него, и он боялся, чтоб наше пребывание в деревне не ослабило его власти. Поэтому он много нам мешал своим присутствием, и, разумеется, это же самое охлаждало крестьян и заставляло их быть осторожнее. Многие от нас прямо шли к Ив(ану) Сем(енови)чу и передавали ему свой разговор с барином, и – удивительное дело – Ив(ан) Сем(енович) знал решительно все, о чем мы с крестьянами толковали. Надёжинские крестьяне и надёжинский мир не произвели на меня такого же доброго впечатления, как в Вишенках, во 1-х, потому, что во время бунта все они немилосердно лгали, во 2-х, потому, что в их словах не всегда была правда, и в 3-х, потому, что многие из них, обласканные нами, и понадеялись, вероятно, на смену управляющего, стали зазнаваться перед стражей и перед Ив(аном) Сем(еновичем), что заставило и отес(иньку) быть осторожнее и даже строже. – Мы составили письменное положение из 12 пунктов, которые отесинька подписал и оставил в конторе. Это положение, ограничивая во многом управляющего, все направлено к облегчению крестьян; составили таблицу праздников, в число которых включали дни Владим(ирской) Божьей Матери и св(ятого) Митрофания; наконец, оставили целую тетрадь отдельных частных приказаний. Смешно было видеть, как Ив(ан) Сем(енович) упирался и не соглашался, имея в виду наши же выгоды, на милости и облегчения, просто торговался с нами: если прикажем выдать кому 20 фунтов муки, он упросит, чтоб дали только 15... Удивительный тип этот Иван Семеныч, страстно преданный своему занятию и барину, которому служит, честный, но готовый на всякие плутни, чтоб доставить выгоды помещику, а потому и без жалости к крестьянам, с которыми, впрочем, он не только не жесток, но, по своим понятиям, даже щедр, однако вовсе не из сострадания, а из хозяйственных расчетов. Никто не упрекнул его в жестоком обращении, напротив, оказалось, что он многим оказывал немалые снисхождения, но, тем не менее, никто ему за это не благодарен, и все его терпеть не могут. – Что было еще скучно в Надёжине, так это интриги дворовых, их вражды и споры, и всякий лжет и говорит напраслину на другого. Страшное дело! Никто не делает для крестьян столько, сколько мы, ни Никол(ай) Тим(офеевич), ни Софья Тим(офеевна), никто не раздает им месячины и семян на посев, а они жалуются, недовольны и точно стали беднее. Между тем, работы самые, количество пашни нисколько не тяжеле и не больше, чем у других! Правда, что поставки хлеба у нас тяжеле, правда то, что крестьяне наши были издавна избалованы. Работы в Надёжине было у нас немало, особенно у меня по письменной части. Милостей частных сделано много; сделано много и облегчения для крестьян. Решились сменить старосту за развратное его поведение (крестьяне, впрочем, смены его не требовали и поведением оскорблялись только некоторые), отес(инька) был затруднен в выборе и назначении нового: и выбрать некого, и кого и выбирали, те отказывались, выставляя, между прочим, ту причину, что теперь, после нашего приезда, управлять крестьянами и работами их будет гораздо труднее и “не сладить с ними”. Тем не менее, одного из отказавшихся убедили принять в руки жезл правления или старостов батожок, именно Терентья Федорова, который уже был старостой и который имеет глубокое презрение к миру, за что, по его словам, его терпеть не могут крестьяне. Выбран он в старосты потому, что он единственный способный к этой должности, и потому, что если будет справедлив, так нелюбовь к нему крестьян будет неопасна. В пятницу вечером собрали всех мужиков на дворе, лошади наши были заложены, и отес(инька) объявил крестьянам свои распоряжения. Все милости и решения были приняты довольно сухо: крестьяне, вероятно, ожидали другого, однако ж, они проводили нас почти до околицы. – Сменить Ив(ана) Сем(еновича) собственно за надёжинское уп равление не было причины, и нет сомнения, что без него наши дела пойдут хуже, сам же Ив(ан) Сем(енович) вовсе не имеет намерения нас оставить. Он очень недоволен нашими вишенскими действиями, и я не знаю, как уладится все это дело, т.е. останется ли Ефим Никиф(орович) старостой при Иване Сем(енови)че или нет. – Таким образом, в пятницу поздно вечером выехали мы из Надёжина, завтра уже в обратный путь к вам, милая маменька и милые сестры. Я забыл, кажется, сказать вам, что Арк(адий) Тим(офеевич) прожил у нас всего два дня и уехал, видя, что мы можем надолго остаться в Надёжине; у него же были дела. – Мы так были заняты, что не успели и поудить порядком. Раз только и то в последний день поехали мы на час времени в Сосновый враг, где Константин и вытащил одну пеструшку. Из Надёжина поехали мы на своих, с кучером Ульяном; в одной деревне вотяков (которых тут я видел в 1-й раз) была сделана у нас выставка лошадей, на которых доехали мы до перевоза через Ик. Тут мы кормили несколько часов и удили. Что это за чудная река, какая быстрая, многоводная, рыбная и красивая берегами. Клев, однако ж, был плохой. – Часа в 4 после обеда приехали мы к Софье Тимофеевне... Места, окружающие ее деревню, очаровательны: везде липовые и дубовые рощи, не увидите вы ни ели, ни сосны, везде горы и долины и ручьи, бегущие из каменных расселин... Софьи Тим(офеевны) и никого не было дома, они все уехали удить; им тотчас дали знать, а мы между тем переоделись и встретили их в саду. Прием был самый простой и радушный, какого я и не ожидал. Кроме Софьи Тим(офеевны), здесь все народ молодой и живой, веселый и беспечный... Все моложе (даже годами2), живее, веселее и беспечнее нас! Право, смотреть завидно, особенно когда подумаешь, что и никогда и в их лета не имел такой молодости!.. Бутлеров нам всем чрезвычайно понравился3; ему всего 23 года, с обширными знаниями (по своей части) он соединяет в себе такую детскость, такое простое, чистое сердце, что редко встречаешь подобные явления. Нет в нем ни претензий, ни умышленных движений; напротив, совершенная свободность всего его обхождения может происходить только от чистоты и простоты сердечной. Надинька4, хотя и смотрит совершенным ребенком, однако ж очень мила, проста, говорит нам “ты” и требует от нас того же. Прощайте, милая маменька и милые сестры, будьте здоровы. Завтра мы едем отсюда опять к Арк(адию) Тимоф(еевичу), у которого и дождемся Ив(ана) Сем(еновича), и от него в Вишенки. Где-то мы получим от вас письмо? В Надёж(ине) мы имели только одно письмо. Ваш И. Акс. 29.VIII 1851 1 Публикуется впервые. Подлинник – ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 15. Ед.хр. 13. Л. 11–12 об. Яковлевка – имение Глумилина Михаила Васильевича (ум. в 1847 г.), мужа сестры С.Т. Аксакова Софьи Тимофеевны, в Бугульминском уезде Оренбургской губернии. 2 Все моложе (даже годами)... – Дети С.Т. и М.В. Глумилиных были моложе К.С. и И.С. Аксаковых: Михаил (род. в 1830 г.), Надежда (род. в 1832 г.), Екатерина (род. в 1834 г.), Юлия (род. в 1844 г.), М.М. Глумилина (1825–1849). 3 Бутлеров нам всем чрезвычайно понравился... – Бутлеров Александр Михайлович (1828–1886) – магистр Казанского университета (1851), адъюнкт по кафедре, химии. В 1854 г. защитил докторскую диссертацию. Впоследствии ординарный профессор химии Петербургского университета (с 1870 г.), создатель современной органической химии, академик. Был женат на Н.М. Глумилиной. 4 Надинька... – Н.М. Глумилина, дочь сестры С.Т. Аксакова Софьи Тимофеевны (см. предыдущее прим.). Ординарец А.В. Суворова Гудкова З. И. Ординарец А. В. Суворова // Бельские просторы. – 2001, №11. С. – 127-130. С сокращениями Емельян Иванович Пугачев возглавил восстание яицких казаков под именем императора Петра III. Пугачев стал седьмым самозванцем, принявшим имя свергнутого императора, но именно ему удалось развернуть крестьянскую войну, потрясшую основы дворянско-крепостнического государства. Успехи “маркиза Пугачева”, как иронически называла его Екатерина II в письмах Вольтеру, были столь значительными, что для подавления восстания, по словам императрицы, была собрана армии, которая “едва не страшна ли ... и соседям была”1. Восстание яицких казаков, начавшееся осенью 1773 года, переросло к весне 1774 года в крестьянскую войну, охватившую Поволжье и Урал. Для подавления восставших было решено привлечь лучших боевых генералов. 25 марта 1774 года Государственная военная коллегия потребовала от главнокомандующего действующей армией графа П.А. Румянцева командировать Суворова к Оренбургскому корпусу. Румянцев не исполнил указа, готовя решительный удар за Дунаем. 28 июля 1774 года императрица писала графу П.И. Панину, назначенному главнокомандующим против “внутреннего возмущения”: “Я фельдмаршалу Румянцеву приказала генерал-поручика Суворова послать наискорее”2. 10 августа Румянцев уведомил Суворова с получении высочайшего повеления с вызовом его в Москву. К августа Суворов рапортовал из Киева о получении повеления: “… с крайнею возможностию стараться буду поспешать на употребление себя к должности действовать против возмутительного бунтовщика, следуя через Москву”3. 23 августа он был уже в Москве. 3 сентября Суворов прибыл в Царицын. За неделю до того, 25 августа, в 105 верстах от Царицына отряд подполковника А.И. Михельсона нанес смертельный удар армии повстанцев. Из 14-15 тысяч спаслось около тысячи человек. Настигнутые при переправе через Волгу у Черного Яра остатки повстанцев были рассеяны. За Волгу ушли полторы сотни казаков во главе с Пугачевым. Суворов забрал у Михельсона кавалерию и сам устремился а погоню за остатками пугачевцев. Михельсон переправил свою пехоту через Волгу и продвигался вдоль реки на север. В письме Р.Г. Державину 10 сентября 1774 года Суворов писал; “Иду за реченным Емелькою, поспешно прорезывая степь”4. В первую же ночь после бегства остатков повстанческой армии за Волгу И. Творогов и Ф. Чумаков втянули в заговор еще несколько казаков и арестовали Пугачева. Так Пугачев был схвачен своими сообщниками на реке Большой Узень. На казачьем кругу из 186 человек только 32 не одобрили ареста и лишь один высказался против. 18 сентября Суворов выступил из Яицкого городка во главе отряда пехоты и конницы, конвоировавшего Пугачева. Скорыми маршами он шел к Волге. Суворов намеревался доставить пленника в Москву, еще недавно трепетавшую за свою участь. Но Панин не собирался уступить Суворову славу “спасителя отечества”. 26 сентября к Суворову прискакал полковник фон Древиц с ордером Панина – принять от Суворова “государственного злодея”. Суворов резко заявил Древицу, что ни он сам, ни его отряд ему не надобны, и продолжал путь. 2 октября Суворову все же пришлось свернуть в Симбирск и сдать Пугачева Панину, откуда пленника 25 октября увез ли в Москву, где продолжалось следствие и суд. Через год, 10 июля 1775 года, в Москве состоялись пышные торжества по случаю окончания войн и внутренней смуты. Награды сыпались как из рога изобилия. Суворов не присутствовал на торжествах. Он находился в разоренном войной Оренбургском крае и служил здесь под началом генерал-аншефа Панина до августа 1775 года. Его основной задачей было “утушение восстания”. При подавлении восстания Панин прибегал к мерам крайней жестокости, требуя их применения и от своих подчиненных. Много лет спустя о своей службе в Оренбургском крае Суворов писал: “Сумазбродные толпы везде шатались, на дороге множество от них тирански умерщвленных. И не стыдно мне сказать, что я на себя принимал иногда злодейское имя. Сам не чинил нигде, ниже чинить повелевал ни малейшей казни, разве гражданскую и то одним безнравным зачинщикам, но усмирял человеколюбивою ласковостию, обещанием Высочайшего Императорского милосердия”5. Панин требовал oт Суворова ввести дополнительные войска, а также немедленно занять воинскими командами заводы Твердышевых, Демидовых, Мосоловых. Лугинина и других для приведения заводских крестьян “в надлежащее послушание”. Архивные находки историка И.М. Гвоздиковой свидетельствуют о том, что только в мае 1775 года Суворов успел побывать в Оренбурге, Уфе и Симбирске6. Надо полагать, что полководец не раз побывал в этих и других городах нашего края. Досужие краеведы установили, что в Оренбурге Суворов останавливался у командира одного из отрядов, оборонявших Оренбург от пугачевцев, – Ивана Лаврентьевича Тимашева; в Уфе – у горнозаводчика Ивана Евдокимовича Демидова, в Симбирске – у коменданта города Симбирска Михаила Максимовича Куроедова, которого С.Т. Аксаков в “Семейной хронике” называет Куролесовым. В связи с этими событиями С.Т. Аксаков о своем отце, Тимофее Степановиче, писал следующие подробности. Как только ему исполнилось шестнадцать лет, дед отправил его в военную службу, где он служил года три, и по протекции Михаила Максимовича Куроедова находился почти год бессменным ординарцем при Суворове. Но Суворов уехал из Оренбургского края, “и какой-то немец-генерал (кажется, Трейблут) без всякой вины жестоко отколотил палками молодого человека, несмотря на его древнее дворянство”. Затем Тимофей Степанович Аксаков служил в Верхнем земском суде “усердно и долго” и был впоследствии прокурором в Уфе. В другом очерке “Семейной хроники” С.Т. Аксаков говорит о каком-то родстве Куроедова “с бессмертным Суворовым”, так как в свое время в личном архиве Куроедова находил несколько писем гениального полководца. О М.М. Куроедове нам известно очень мало. Так, граф Алексей Григорьевич Бобринский, который был сыном Екатерины II и Григория Орлова в своем дневнике 30 марта 1783 года записал о том, что он “обедал у коменданта города Симбирска, бригадира Куроедова”7. Де Пуле в статье “Отец и сын” пишет о Куроедове как о богатом помещике, родственнике Суворова, знакомом Державина, влиятельнейшем лице в Симбирске, где он почасту и подолгу живал и один, и с Надеждой Ивановной и где семья Второвых находила себе самый радушный прием Жена Куроедова – Надежда Ивановна, урожденная Аксакова, приходилась двоюродной сестрой деду писателя С.Т. Аксакова. “И.А. Второв, обремененный семьей, – писал Де Пуле, – хлопотал через своих симбирских знакомых об улучшении своего служебного и экономического положения. Самое искреннее и горячее участие в этом деле принимало семейство Куроедовых, с особенным радушием относившееся к молодому человеку. Куроедов был знаком с Державиным и через посредство знаменитого поэта, особенно авторитетного по всему Поволжью, обещался доставить ему место в Петербурге; находясь же в хороших отношениях и с Лаптевым, он располагал и этого последнего в его пользу”. А.С. Лаптев тогда был прокурором в Петербурге8. Оказывается, кровожадность, крайняя жестокость к крепостным и циничный разгул не мешали Куроедову быть человеком по тому времени начитанным и что называется просвещенным.
1. Суворов, А. В. Письма / А. В. Суворов. – Москва : Наука, 1986. – С. 500. 2. Суворов, А. В. Письма / А. В. Суворов. – Москва : Наука, 1986. – С. 499. 3. Там же. С. 499 4. Там же. С. 500, 5. Там же. С. 501. 6. Гвоздикова, И. М. Полководец Суворов в Уфе / И. М. Гвоздикова // Советская Башкирия. – 1991. – 17 апреля. 7. Русский архив. 1877. – Кн.З. – С. 152. 8. Русский вестник. 1875. – Т. 116. – № 3- Ольга Григорьевна Аксакова (к 150-летию со дня рождения) С. Б. Петров. Ольга Григорьевна Аксакова (к 150-летию со дня рождения) // Традиция в истории культуры. Тезисы науч. конф. – Ульяновск, УлГУ, 1999. – С. 100-101. Сказку “Аленький цветочек”, повесть “Детские годы Багрова-внука”, а затем и все второе издание собрания своих сочинений Сергей Тимофеевич Аксаков посвятил своей внучке Ольге Аксаковой.1 С 1847 по 1850 год должность Симбирского губернского прокурора занимал сын писателя Григорий Сергеевич Аксаков (1820-1891). 8 января 1848 года в Симбирском Спасо-Вознесенском соборе состоялось его венчание с дочерью местного помещика Софьей Александровной Шишковой (1829-1883), дальней родственницей адмирала Александра Семеновича Шишкова (1754-1841) – оппонента Н.М. Карамзина. Свидетелями со стороны жениха были коллежский секретарь Дмитрий Николаевич Набоков, будущий дед писателя В.В. Набокова, и генерал-майор Егор Иванович Пашков. Со стороны невесты, которой было 18 лет, свидетелями были действительный статский советник Петр Алексеевич Булгаков и полковник барон Фердинанд Николаевич фон Корф – будущий прадед писателя В.В. Набокова, муж Нины Александровны Шишковой, сестры невесты.2 26 декабря 1848 года в Симбирске у молодоженов родился первый ребенок – дочь Ольга. Крещена девочка была в Спасо-Вознесенском соборе. Восприемниками были симбирский помещик Николай Тимофеевич Аксаков, родной брат писателя, и поручица Екатерина Васильевна Кроткова, родственница Аксаковых.3 Названа девочка была в честь жены С.Т. Аксакова Ольги Семеновны, урожденной Заплатиной.4 Ольга Григорьевна Аксакова получила хорошее домашнее образование, владела французским языком, неплохо играла на фортепиано, что позволяло ей участвовать в публичных благотворительных концертах.5 В зрелом возрасте ей довелось стать хранительницей архивов и публикатором литературного наследства своих родственников – Аксаковых, Тютчевых, Языковых. После смерти своего родного дяди Ивана Сергеевича Аксакова (1823-1886)6 О.Г. Аксакова совместно с его вдовой А.Ф. Аксаковой, дочерью Ф.И. Тютчева, подготовила и издала трехтомник “И.С. Аксаков в его письмах”.7 Она написала воспоминания об отце, опубликовала дневник старшей дочери своего деда Веры Сергеевны Аксаковой.8 Около города Белебей наша землячка основала кумысолечебницу, в Уфе – Аксаковскую библиотеку. В 1909 году в Самаре при активном участии О.Г. Аксаковой в здании Дворянского собрания был открыт музей “Аксаковская комната”.9 Скончалась О.Г. Аксакова в 1921 году в селе Языкове Бузулукского уезда Самарской губернии (ныне Борского района Самарской области). Сохраненные ею документы хранятся в Пушкинском Доме в Петербурге и в Российском государственном архиве литературы и искусства в Москве. жүктеу/скачать 0.55 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|