Нужно ли США быть империей ХХI века?

Неоимперская политика США, по прогнозам неоконсерваторов, позволит не только уничтожить терроризм (военной силой и победой), но и усмирить амбиции любого оппонента. Однако успех такой стратегии представляется маловероятным не только для либералов, но и для консерваторов-реалистов.

Дж. Мершаймер приводит следующие аргументы. Создать империю после стольких лет дискредитации всего имперского нелегко. Не способствует этому и рост национализма во всех регионах мира. Хотя США объявили о конце эры государства-нации в век глобализации, тенденция к стиранию государственных границ пока что заметна только в Европе (да и то не во всей), а остальной мир и Соединенные Штаты не готовы сделать границы виртуальными, поступиться национальным суверенитетом. США готовы войти в «глобальную деревню» только на особом положении, то есть с сохранением государственной автономности и руководящей позиции.

Д. Хендриксон отмечает, что после Второй мировой войны для борьбы с коммунизмом и тоталитаризмом США избрали форму партнерства со свободными нациями, строившегося по конституционной модели. Целью американской политики было не создание имперского союза, а формирование действительно партнерских отношений. Политолог не упоминает, что в тот период существовали факторы, не позволявшие реализовывать имперскую стратегию. Советская империя подавалась как отрицательный образец, поэтому отвергалась любая имперская форма взаимоотношений. Кроме того, был и второй фактор – СССР вместе с Организацией Варшавского договора был сверхдержавным образованием. В этих условиях США должны были придерживаться альтернативной модели взаимоотношений с другими странами, не чувствовали себя единственной силой, способной определять мировое развитие. В лице СССР существовал постоянный вызов США и сдерживающий их действия фактор. С исчезновением второй сверхдержавы исчезли факторы, сдерживающие гегемонистскую традицию в американской политике, а террористические акты усилили ее в ущерб либерально-интернационалистской.

Действительно, в 1990-е годы американские политологи много писали о том, что плохими империями были только прошлые империи от древних времен до начала 1990-х годов, когда прекратила существование Советская империя. Сторонники неоимперской концепции (З. Бжезинский, Р. Кейган, Ч. Краутхаммер, Б. Рассетт, М. Макфол) считают, что мир нуждается в твердом управлении и даже принуждении идти в нужном направлении, то есть не отпала необходимость в имперском руководстве, в действиях метрополии по «подтягиванию» других территорий к более высокому уровню развития. Современная имперская модель развития, допускающая некоторую свободу действий и право голоса «новым колониям», обсуждалась в академическом сообществе и при разработке доктрины Клинтона, и при формулировании доктрины Буша. При этом Россия постоянно критиковалась за попытки реставрировать свою империю, которая могла быть только «плохой империей».

Наиболее активные противники любой формы имперскости (Ч. Мэйнс, Дж. Кеннан, С. Хантингтон, М. Мэнделбаум) убеждены, что империя несет только негативный груз (политический, экономический, идеологический), является недемократической формой управления и неизбежно вызовет противодействие со стороны остального мира.

К концу 2002 года на официальном уровне был сделан выбор в пользу стратегии гегемонии, было заявлено о готовности вести вооруженную борьбу не просто с международным терроризмом, но и осуществлять насильственную демократизацию стран, где отсутствует демократия (военная интервенция), или где демократическая система не развилась полностью (невоенные и полувоенные методы).

Обсуждение вопроса о глобальной стратегии США переместились в иную плоскость. Если военную операцию в Афганистане можно было рассматривать как ответ на террористический удар по США, то операция в Ираке выводила политику США в иную плоскость: это было действие, которое можно рассматривать как часть стратегии по насильственной демократизации, объектами которой могут стать Северная Корея, Иран, Сирия, Ливия и другие страны, нуждающиеся во внешнем вмешательстве для укрепления демократических тенденций. Война в Ираке стала демонстрацией имперской политики. Правда, в этом республиканцы были не оригинальны, так как тенденцию к имперской политике демонстрировали и демократы. Главным мотивирующим фактором при администрации Клинтона было соблюдение демократических норм (права человека), а при республиканцах – безопасность (угроза распространения ОМУ и терроризм).

В связи с обсуждением операции в Ираке вновь был поднят вопрос о том, нужно ли США быть империей ХХI века после того, как история доказала их неизбежную гибель. Как мы упоминали выше, неоконсерваторы дали на этот вопрос утвердительный ответ. Что касается критики, то помимо откровенных оппонентов из числа либеральных экспертов, опасения по поводу имперской политики высказали многие политологи, которых можно определить как умеренных консерваторов (консерваторов-реалистов). Один из них, профессор Гарвардского университета С. Роузен, верно подметил, что представители разных школ мысли весьма часто пишут об «американском империализме», давая ему положительную оценку и делая акцент на важности такой политики США для обеспечения глобальной стабильности и выполнения гуманитарной задачи демократического строительства³⁵.

С. Роузен отмечает, что эти задачи может выполнять гегемон, каковым выступают США, а имперская политика является более сложной: помимо внешнеполитического она имеет существенный внутриполитический аспект. Внешняя политика империи направлена на создание иерархической системы отношений между государствами и управление ею при монополии метрополии на использование военной силы. Другими задачами политики государства-метрополии является контроль за внутриполитической ситуацией в государствах, входящих в империю, обеспечение безопасности и стабильности границ империи и входящих в нее стран. Не менее важной является политика по созданию и поддержанию на определенном уровне экономики метрополии и зависимых от нее государств, что, в том числе, позволит покрывать затраты по управлению империей; по ассимиляции элит стран, составляющих империю, в элиту метрополии, чтобы иметь возможность лучше управлять внутриполитической ситуацией в подданных государствах.

С. Роузен указывает, что основные компоненты имперской политики (внешний и внутренний) просматриваются в политике США. В новой Стратегии национальной безопасности США 2002 года задача по свержению недемократических режимов и демократическому строительству является основной, и попутно с ее выполнением выстраивается новая иерархическая структура под контролем гегемона (1). Использование ресурсов других держав, участвующих в проведении операций по выполнению первой задачи, а также контроль США в ведущих международных финансовых организациях и международная роль доллара могут рассматриваться как способы покрытия расходов по поддержанию империи (2). Влияние на элиты государств, входящих в империю, осуществляется в процессе глобализации, где американская культура занимает лидирующие позиции по скорости (и наступательности) распространения на другие страны и воздействия на другие культуры, а США остаются самой популярной страной, где получают высшее образование представители элит почти всех стран мира (3).

Соединенные Штаты, менее откровенно при демократах и более откровенно при республиканцах, разрабатывают и вводят в действие новые принципы отношений, заставляют другие государства им подчиняться, но оставляют за собой свободу действий. Государства, входящие в сферу имперской власти, получают определенные гарантии безопасности, но при этом теряют часть суверенитета (полный контроль над системой безопасности страны, являющийся прерогативой государства-нации).

Р. Роузен подчеркивает, что усиление имперской тенденции произошло во многом из-за того, что исчез Советский Союз, выполнявший аналогичную функцию в своей сфере влияния и ограничивавший имперские устремления США, а страны Европы уклонились от решения проблем безопасности, сконцентрировавшись на внутренних интеграционных процессах. С. Роузен прав в этом выводе, хотя большинство политологов часто забывают об этих двух факторах добровольного отказа СССР и Европы от имперских функций, что стало выгодно США и чем они не замедлили воспользоваться³⁶.

Аналогичную мысль высказывает эксперт Фонда Карнеги Д. Брамберг. Он также считает, что к гегемонии США толкала не только историческая традиция, но и ситуация в мире: неопределенность, неготовность ведущих мировых держав активно бороться с вызовами постбиполярного мира, отсутствие четкой позиции у таких держав как Россия, Китай, Индия³⁷. Оставаясь единственной сверхдержавой, готовой к выполнению исторической миссии по преобразованию мира, и при отсутствии видимых препятствий со стороны остальных держав, США использовали убеждение, угрозу и военную силу для достижения своих целей. Идейная преемственность между доктриной Клинтона и доктриной Буша существует.

Гегемония подразумевает унилатерализм, что и демонстрируют США при принятии решений и определении миссии для себя и остальных стран (прежде всего, союзников). Именно пренебрежение к позиции других держав вызывает наибольшие разногласия в отношениях США с остальными странами. Однако, отмечает политолог, готовность США идти в одиночку, если придется, в борьбе с международным терроризмом, позволила начать борьбу с очагами международного терроризма, сместить режим Саддама Хусейна и снизить тем самым угрозу использования этой страной ОМУ.

Позиция Брамберга отражает мнение сторонников гегемонии из числа либералов, которые убеждены, что мировому сообществу, прежде всего, европейским странам, придется, пусть и неохотно, принять тот факт, что гегемония на основе американской военной мощи останется реальностью современного мира.

Успешное имперское правление невозможно без постоянного наращивания военного потенциала и поддержания его на уровне, недостижимом для других государств. Положение доктрины Буша об упреждающем ударе укладывается в логику имперской политики. Этой же цели подчинены существующие военные альянсы и соглашения (НАТО, АНЗЮС, американо-японские соглашения), которые скорее являются не союзами, а механизмами, кодирующими и закрепляющими иерархию отношений с США. С. Роузэн считает, что стремление США предотвратить распространение ОМУ продиктовано не только желанием сделать мир безопасным, но и стремление лишить другие страны возможности повысить свой военный потенциал, сохранить военную недосягаемость США. Единственной угрозой, способной уничтожить империю ХХI века, является ядерный удар.

Таким образом, доктрина Буша отражает предпосылки, сложившиеся в мире и обеспечивающие благоприятные возможности существования империи нового типа. В этих условиях встает вопрос: «Стоит ли США, принимая во внимание принципы, на которых основано американское государство, осуществлять имперскую миссию, рассчитанную на многие десятилетия?» С. Роузен отмечает, что в случае отказа от такой политики, ситуация в мире может измениться не в лучшую сторону для США и других стран: ненависть к Америке может сохраниться, в то время как страх перед ними уменьшится; американские союзники будут чувствовать себя менее защищенными; произойдет быстрое расползание ОМУ в арабском мире и в Азии и т.д. Перспективы мира без американской империи представляются весьма непривлекательными. Получается, что империи могут существовать и в ХХI веке, они не устарели, и Соединенные Штаты по всем параметрам отвечают категории империи. Однако, считает С. Роуэн, можно ли такое «соответствие имперским нормам» брать за основу деятельности США на грядущее столетие? Может быть, лучше избрать путь, более соответствующий тем демократическим идеям, которые были положены в основу американского государства и которые можно распространить на остальной мир? Ответа на этот вопрос пока нет.

Профессор Колумбийского университета Дж. Снайдер считает, что имперское мышление у представителей республиканской администрации (и у части демократов также) является наследием холодной войны. Политики и политологи, чьи взгляды формировались в годы холодной войны и кто был настроен на исправление «ошибки Мюнхена», решили, что наступили благословенные времена для выполнения американской миссии и создания таких условий, при которых это никогда не могло бы повториться³⁸.

Однако Дж. Снайдер убежден, что агрессивная позиция США во многом способствовала тому, что ряд стран заняли антиамериканскую позицию, а Северная Корея форсировала ядерные программы. Еще во время предвыборной борьбы К. Райс неоднократно заявляла о готовности США уничтожить государства, стремящиеся к обладанию ядерным оружием, подразумевая Ирак, Северную Корею, Иран. Тема демократизации либо вообще не затрагивалась, либо выглядела менее значимой в сравнении с военными устремлениями администрации. По мнению политолога, положение о нанесении превентивного удара может лишь ускорить процесс соединения ОМУ с тактикой терроризма в отдельных странах, особенно в тех, которые включены в «ось зла».

Дж. Снайдер называет такое поведение США результатом искушения силой, что может закончиться для них катастрофой, которой Америка так стремится избежать. Он видит выход в подходе, который предлагают сторонники разумного американского лидерства (Дж. Айкенберри, К. Лэйн, Ч. Купчан): сохранить, модифицировав и расширив, международные институты и соглашения, в которых все государства – слабые и сильные, могут взаимодействовать и действовать в соответствии с установленными нормами и более демократическими методами.

После принятия окончательного решения по Ираку и начала военной операции по свержению режима Саддама Хусейна дебаты относительно имперской политики США не закончились. В защиту президента Буша выступили неоконсерваторы, изначально поддерживавшие такую долгосрочную стратегию. Наиболее активно, как и раньше, выступил одни из ведущих экспертов Фонда Карнеги Р. Кейган, сторонник «благожелательной гегемонии. Он усматривает главный источник разногласий с США со стороны других стран, прежде всего Европы, в исторической внешнеполитической традиции и идеологии. Отмечает, что американцы никогда не принимали европейские принципы порядка – баланс сил (союзы и договоры), отдавали предпочтение силе, рассматривали ее как основное средство для распространения либеральных принципов государственного устройства и либерального мирового порядка. Америка также стремится к установлению стабильной международной системы, однако считает, что этого можно добиться только силой с использованием мощи США, которые являются гегемоном, имеют право определять общую миссию и действовать как в одиночку, так и в составе коалиции³⁹.

Унилатерализм США, на который они имеют право в силу своего сверхдержавного положения, вызывает наибольшую критику в остальном мире и в США. Р. Кейган считает, что унилатерализм вызывает такое резкое неприятие среди ведущих мировых держав потому, что они чувствуют свою слабость и неспособность взять на себя бремя ответственности за мирорегулирование. Европейским державам с моральной и материальной точек зрения более выгоден коллективный подход, а для американцев право на первую роль – это дело принципа и исторической традиции. Америка, как мессианская держава, исторически настроена на решение общемировых задач в соответствии с американской идеологией. Именно поэтому американцы идут в Ирак, свергают Саддама Хусейна и хотят построить демократическое общество в этой стране.

Р. Кейган при этом не говорит о том, что выполнить вторую часть задачи по преобразованию недемократических режимов США не могут (да и не очень торопятся) в одиночку. Это не очень интересно для них, так как главное – ударить, уничтожить (to fix a problem by force), а более рутинная часть работы, более дорогостоящая и длительная им мало интересна. Здесь они готовы принять помощь других стран, оставив за собой руководство.

Р. Кейган справедливо упрекает европейские страны в том, что их нападки на доктрину Буша не могут не вызывать удивления, так как глобальная стратегия США была написана при Клинтоне, которая начала осуществлять политику «благожелательного гегемона». При республиканцах, говорящих более откровенно и резко, была поставлена логическая точка в выработке стратегии США на ХХI век, было заявлено, что в ее основе будет сила оружия и идеологии, и что США готовы опережать негативное развитие событий и нейтрализовать угрозы превентивными ударами.

Политолог убежден, что сегодня разногласия США с ведущими мировыми державами – это одно из последствий холодной войны, после которой США стали самой сильной державой мира, способной это уникальное положение использовать с максимальной пользой для себя. Он указывает, что международный терроризм, в настоящий момент в лице Афганистана и Ирака, угрожает, прежде всего, США. Как гегемон они вызывают наибольшую ненависть у террористов, поэтому их основные удары будут направлены против того, кто имеет реальную возможность их уничтожить. Уничтожить США может только ядерный удар, и пойти на это хотят террористы, стремящиеся любыми способами это оружие получить.

Р. Кейган, сравнивая США и Европу, определяет их как «шерифа» и «держателя салуна». США смотрят на мир как на дикий Запад, когда шериф уничтожал бандитов, иногда в одиночку, всегда был под прицелом бандитов, а держатели салуна редко подвергались уничтожению. Согласно такой трактовке современного состояния международных отношений, шериф не сдастся никогда, никогда не откажется от силы оружия. Соединенные Штаты останутся в позиции главной принудительной силы в мире (ultimate enforcer). Выполнять эту функцию США могут и в одиночку, считает Р. Кейган, и фактически в одиночку действовали в Персидском заливе, в Афганистане, Ираке, где военная и материальная помощь европейских и других союзников была несущественной. Политолог сравнивает действия европейцев в ходе военных операций с «мытьем посуды», а главным стратегическим достоянием Европы, которое она может предложить в качестве поддержки США в проведении глобальной регулирующей политики, он считает мир и стабильность на континенте.

Как и другие неоконсерваторы, Р. Кейган заявляет, что США не следует оглядываться на остальной мир, быть «Гулливером, опутанным лилипутами». Американские лидеры должны принять ту истину, что США ничто не может сдерживать, и они должны действовать как гегемон.

Как свидетельствует анализ работ американских экспертов по международным отношениям, взгляды, высказываемые Р. Кейганом, не свойственны большинству внешнеполитической элиты, хотя они и одержали верх в официальной политике администрации Буша. Многих политологов беспокоит, что в политике США начинает превалировать тенденция к войне, а не тенденция к демократическому преобразованию мира. Хотя делаются заявления о том, что американцы воюют ради торжества демократии, не секрет, что США больше всего беспокоит не столько демократия в Ираке или Афганистане, сколько ликвидация угрозы, исходящей от этих стран, где есть террористы и предпринимаются попытки получить ОМУ. Право США на обеспечение национальной безопасности не подвергается сомнению, однако вызывает беспокойство тот факт, что их действия оставляют нестабильность в странах-объектах американской политики, углубляют разногласия между странами региона, где проводятся военные акции, и между ведущими мировыми державами и международными организациями относительно послевоенного устройства стран-объектов и будущего мирового порядка.

Так, эксперт Фонда Карнеги Т. Карозерс считает, что баланс между приверженностью администрации вопросам безопасности и демократическому преобразованию других стран уже нарушен⁴⁰. Более того, американская администрация собирается наказывать не только террористов и диктаторов, но и всех, кто не оказал поддержки США или критиковал американскую политику. Т. Карозерс приводит пример Чили, против которой США собирались применить торговые санкции в рамках НАФТА, заставив тем самым заплатить страну за то, что она не поддержала вторую резолюцию ООН по Ираку. Тем самым, считает политолог, президент Буш демонстрирует пренебрежение к судьбе ведущей демократии в Латинской Америке, в стабильном демократическом развитии которой США должны быть заинтересованы. Аналогичные сигналы-предупреждения поступили и в адрес Турции. Одновременно США благосклонны к диктаторскому правительству Сингапура и готовы вознаградить его за поддержку действий США в Ираке. Получается, пишет Т. Карозерс, что США, объявляющие себя ведущей демократией мира, проявляют нетерпимость к любому неповиновению или критике сверхдержавы и угрожают политическими и экономическими санкциями.

Такое поведение президента и администрации может вызывать критику, но не удивление, так как уже в ходе предвыборной кампании все будущие члены администрации посылали сигнал всем несогласным с США: они будут лишены благосклонности сверхдержавы, которая контролирует все сферы международной жизни, прежде всего, экономическую. Лозунг «Кто не с нами, тот против нас!» был сохранен.

Среди критиков доктрины Буша ведущий эксперт Фонда Карнеги А. Ливен. Он отмечает, что политика США порождает серьезные вызовы, как для США, так и для остального мира. Их можно сформулировать следующим образом: 1) как администрация Буша (и последующие администрации) будут использовать американское военное доминирование в мире, особенно на Ближнем Востоке и в Центральной Азии, и 2) каким может быть противодействие американскому доминированию в этом регионе. А. Ливен не сомневается, что «квази-имперская» политика США вызовет противодействие, и рано или поздно силы, противостоящие США, найдут эффективные средства для борьбы с ними⁴¹.

Характеризуя позицию неоконсерваторов, А. Ливен отмечает, что они поддерживают долгосрочную имперскую войну против любой арабской страны, выказывающей неповиновение США. Эта война рассматривается как часть глобальной миссии США по демократизации мира. Война против Ирака стала первым шагом по структурному преобразованию Ближнего Востока. Именно так трактовали действия США Ч. Краутхаммер, У. Кристол и М. Макфол. Они берут за основу модель борьбы с коммунизмом, прежде всего, в годы правления Р. Рейгана – военное и идеологическое давление. Результатом такой политики, по замыслу неоконсерваторов, должно стать установление мировой гегемонии США.

Однако А. Ливен указывает на то, что устремления неоконсерваторов, совпадающие со взглядами отдельных представителей администрации Буша, не следует воспринимать как свидетельство того, что принято окончательное решение по долгосрочной стратегии, в том числе по арабской политике. Террористические акты 2001 года действительно усилили позиции неоконсерваторов, что наложилось на стратегию, разработанную при администрации Клинтона (либеральная гегемония), и на существующие внешнеполитические традиции. Идея «демократического мессианства» прочно коренится в сознании американцев и в американской идеологии («американское кредо»). Кроме этого, американцы испытывают глубокое чувство скептицизма относительно способности других стран создать свою форму демократии.

Однако А. Ливен считает преждевременным характеризовать доктрину Буша как окончательный документ. Считает ее «доктриной для одного конкретного случая». Если сохранятся проблемы в американской экономике, затянется присутствие и вовлеченность американских войск в Ираке и Афганистане (жертвы и расходы), Буш может проиграть выборы 2004 года, и в этом случае позиции неоконсерваторов могут быть ослаблены. Хотя американцы проявляют готовность поддержать военные действия (из мести и для устранения потенциальной угрозы террора, в том числе, с применением ОМУ), эта готовность не свидетельствует об их желании видеть страну вовлеченной в долгосрочную войну за мировую гегемонию. Нет поддержки такой политики и в Государственном департаменте, и даже среди части военных, а также в академическом сообществе.

А. Ливен высказывает мнение, что в зависимости от складывающейся ситуации в мире (более стабильная или менее стабильная) и внутриполитической ситуации (соотношение сил между либералами и консерваторами) тенденция к гегемонии может усиливаться или ослабляться. Победоносные действия США в Афганистане и Ираке дали козырь в руки Д. Рамсфелда и его сторонников в администрации, подтвердили их правоту в предсказывании развития военных кампаний. Общественное мнение также было подготовлено пропагандистской кампанией, после которой американцы уверовали в связи Ирака с «Аль-Каидой». По мнению политолога, в случае новых терактов, можно ожидать роста национализма, даже шовинизма. Однако он предупреждает: «Те, кто считает ислам чем-то ужасным, не представляют себе, какой ужасной может быть воинствующая демократия»⁴².

Политическая борьба между сторонниками имперской политики и разумного лидерства продолжается, но, по мнению сторонников лидерства, существует угроза того, что долгосрочная война с носителем терроризма – мусульманским миром может сделать то, чего не удалось сделать террористическими актами: разрушить основы американской демократии и похоронить демократию в других странах, действующих в поддержку США.

Интересные оценки доктрины Буша высказывает бывший государственный секретарь США М. Олбрайт, которая была одним из вдохновителей и исполнителей стратегии либеральной гегемонии, жестко отстаивала концепцию принудительного, жесткого интернационализма, предполагавшего независимость принятия решения американским руководством. Ее позиция по бывшей Югославии мало отличается от позиции нынешних авторов иракской кампании. По своим убеждениям ее можно отнести к либеральным консерваторам. Хотя в анализе политики республиканцев заметна ее партийная привязанность, и она умалчивает о существенном сходстве двух доктрин, М. Олбрайт, дает, на наш взгляд, верные советы администрации Буша⁴³.

Своей политикой, считает М. Олбрайт, администрация Буша поставила мир перед непривлекательным выбором: или он с США – тираном и угнетателем, или с террористами – исламским миром. Республиканцы пошли еще дальше, объявив своим приоритетом не создание коалиции, а односторонние действия, подкрепленные беспрецедентной гонкой вооружений, что неизбежно приведет к дестабилизации в военной сфере; заявили о нанесении превентивных ударов, в случае необходимости, что приведет к разрушению режима контроля над ОМУ.

Мысли верные, однако, не новые. Об этом писали и во времена правления демократов отдельные либеральные американские ученые и российские специалисты в области международных отношений. Причиной критики в конце 1990-х годов были демонстрация гегемонистских амбиций демократами, не в последнюю очередь М. Олбрайт, планы изменить режим контроля над вооружениями (правда, не так быстро, как предлагали республиканцы), пренебрежение к ООН, России и Китаю, методы разрешения конфликтов (военная интервенция).

Что касается соотношения между гегемонией и лидерством в политике США, то хотя администрация Клинтона определяла свою стратегию как лидерство, на деле это была гегемония. Республиканцы, не стесняясь, объявили свою политику гегемонией, что, если и не вызывает одобрения в остальном мире, то делает позицию США более понятной, а дискуссии по международным проблемам предметными.

М. Олбрайт, да и многие ее коллеги по партии, вряд ли отказались от своих убеждений. Бывший госсекретарь упрекает Дж. Буша не столько за военные силовые методы решения внутренних проблем отдельных государств, сколько за форму реализации американской гегемонии. Она считает, что А. Гор пошел бы другим путем, создал бы прочную коалицию США и НАТО для ответной операции после террористических актов. Оценивая действия США в Афганистане как неудачу, М. Олбрайт считает, что США не должны были уходить оттуда, должны были разместить на территории страны вооруженные силы и заняться демократическим преобразованием. Войну в Ираке она определила как ошибку, так как в краткосрочной перспективе он не представлял угрозы США, и можно было ограничиться режимом контроля и сдерживания.

Переход к стратегии войны, в которой следующим после Афганистана стал Ирак, напрямую не связанный с Бен Ладеном, отпугнул многие страны, изначально поддержавшие США в борьбе с терроризмом. Объяснение оппозиции ряда стран, прежде всего Европы, неспособностью к действиям, слабостью, завистью к гегемону, по мнению М. Олбрайт, неверно. Задача американского руководства состоит в том, чтобы убедить остальной мир в своей правоте. В сложившейся непростой ситуации в отношениях США с мировым сообществом она предлагает администрации отказаться от постоянного упоминания положения об упреждающем ударе и поскорее завершить военные операции в Афганистане и Ираке; расширить дипломатические действия по созданию прочной коалиции стран, в которой США удастся сохранить свои лидирующие позиции.

Бывший государственный секретарь не упоминает, что после почти пятнадцати лет неопределенности, которые отдельные американские политологи назвали периодом «стабильной однополярности» (У. Уолфорт), а другие периодом «дрейфа Соединенных Штатов» (Дж. Айкенберри), остальной мир начинает проявлять активность и желание участвовать в создании нового мирового порядка, единоличное право на которое пытаются присвоить себе США - сверхдержава и гегемон. Можно сказать, что начался новый этап в развитии международных отношений, когда перед выбором стоит и США-гегемон, и остальной мир: окончательно закрепить американоцентричный силовой порядок, когда могут исчезнуть остатки старого порядка, или сохранить «концерт ведущих держав» и существующую систему норм и институтов, адаптировав их к новому этапу мирового развития.