Россия в американской стратегии

В ходе предвыборной кампании заявления Дж. Буша и членов его команды о России не давали надежды на то, что двусторонние отношения будут развиваться гладко. Россия была определена как держава, находящаяся в положении упадка, было заявлено о решимости ликвидировать Договор по ПРО 1972 года и пересмотреть подходы к СНВ в одностороннем порядке, активизировать политику США в соседних с Россией государствах (прежде всего, в Закавказье и в Средней Азии). Было заявлено о готовности расширить НАТО и принять в альянс все страны ЦВЕ, невзирая на позицию России. Дж. Буш пообещал сделать членами НАТО и страны Балтии и Закавказья в недалекой перспективе⁴⁴.

Придя к власти, Дж. Буш решительно взялся за выполнение заявленной программы, что привело к прекращению действия Договора по ПРО в июне 2002 года и к подписанию нового Договора о стратегических наступательных потенциалах (СНП) в мае 2002 года. Однако резкого ухудшения отношений не произошло. Причиной тому была не только сбалансированная реакция России на действия США, но и тот факт, что в администрации (среди ее членов и аппарата) и в академическом сообществе почти равноценные позиции сохраняли как сторонники жесткой позиции, так и сторонники поддержания дипломатического взаимодействия с Россией. В результате отход США от двусторонних договоренностей сопровождался интенсивным диалогом лидеров двух держав, в ходе которого президенты России и США объявили государства партнерами в решении международных проблем и приняли Декларацию о новых стратегических отношениях. Отношения с НАТО были оформлены специальным документом⁴⁵.

После террористических актов Российская Федерация одной из первых высказала готовность сотрудничать с США в проведении международной антитеррористической кампании и пошла на беспрецедентный шаг, разрешив базирование ограниченного американского военного контингента на территории Киргизии, Таджикистана и Узбекистана. Взамен Россия не получила практически ничего, кроме сохранения «духа» партнерства: не была отменена поправка Джексона-Вэника (хотя она была реликтом холодной войны даже в большей степени, чем Договор по ПРО, который именно так охарактеризовали республиканцы), не были реструктурированы (или прощены) российские и советские долги, сохранилось давление на Россию в вопросе торговли оружием и высокими технологиями.

В иракском вопросе Россия хотя и не заняла непримиримую позицию, но высказала мнение, альтернативное американскому: она выступила за передачу иракской проблемы в ООН, за поиск дипломатических путей ее решения, против военной операции. Действия России и сторонников невоенных методов не оказали влияния на политику США (этого вряд ли можно было ожидать, изучив позицию администрации, которая была сформулирована в доктрине Буша). Двусторонние отношения не испортились, но, на наш взгляд, сложившаяся ситуация в отношениях США и России заставляет задуматься над их перспективами для Российской Федерации. Об этом свидетельствуют и размышления отдельных американских специалистов.

Один из наиболее авторитетных специалистов по России из Колумбийского университета Р. Легволд верно замечает, что судьба двусторонних отношений будет зависеть от того выбора, который сделают США и Россия. Для Российской Федерации проблема состоит в том, чтобы решить, как далеко она готова пойти для сохранения партнерства с США, и от этого выбора будет зависеть судьба российского государства, которому придется пересмотреть некоторые исторические традиции. Для США выбор будет касаться того, как они будут использовать свою мощь (насколько жестко и независимо), то есть будут ли они гегемоном/империей, или лидером⁴⁶.

Как отмечалось выше, в американском внешнеполитическом истеблишменте нет единства мнений по указанному вопросу, и даже смена администраций вряд ли гарантирует отход США от политики гегемона. Что касается России, то мнение, высказанное Р. Легволдом, дает представление о том, как видится ее позиция в отношении США в американском политико-академическом сообществе. Политолог отмечает, что диалог лидеров двух держав показал, что Россия «примирилась с позицией “младшего партнера“ США, чья способность оспаривать американскую политику может быть такой же, как у других союзников, а возможно, и значительно меньшей»⁴⁷.

Насколько верной является такая оценка, можно поспорить, но это отдельный вопрос⁴⁸. Интересны и другие замечания политолога. Так, он отмечает, что, согласно существующей традиции, США не устанавливают прочных союзов с державами, которые не являются демократиями. Хотя Россия определяется как «управляемая демократия», и президенту Российской Федерации удалось далеко продвинуться в демократизации внешней политики страны, внутренняя политика остается далекой от демократии, заключает Р. Легволд. Именно поэтому долгосрочные перспективы двусторонних отношений остаются неясными.

Р. Легволд не отрицает, что повестка двусторонних отношений может быть многоуровневой, о чем говорил в июне 2002 года директор Департамента политического планирования государственного департамента Р. Хаасс. Он выделил следующее: сотрудничество в энергетической области, экономическая помощь в освоении российского Дальнего Востока, взаимодействие в Средней Азии; широкое сотрудничество как в урегулировании региональных конфликтов на Ближнем Востоке и в Южной Азии, так и в решении транснациональных проблем (СПИД, наркотики, торговля людьми и т.д.)⁴⁹. Однако политолог справедливо замечает, что реальное взаимодействие с Россией носит весьма ограниченный характер и касается только проблемы международного терроризма, другие направления не прорабатываются.

Еще более пессимистично подходят к оценке перспектив российско-американского «партнерства» другие политологи. Так, аналитики влиятельного Брукингского института К. Гэдди и Ф. Хилл считают, что заявления администрации о «стратегическом партнерстве» с Россией не только не отражают реального положения вещей в двусторонних отношениях, но и выявляют весьма опасную тенденцию в политике США, которые используют двусторонние договоренности для достижения своих целей⁵⁰.

Политологи отмечают, что США ведут себя как верховный арбитр в международных отношениях, и остальные страны поодиночке идут к нему, чтобы договориться, предложить свои услуги и ресурсы, ожидая от США определенной платы за это и лояльности к их политике. Характеризуя действия России (прежде всего, поддержку в антитеррористической кампании), политологи расценивают их как стремление предложить себя в качестве альтернативного ближневосточным странам поставщика нефти и одного из основных сторонников в борьбе с терроризмом.

Однако К. Гэдди и Ф. Хилл считают, что планы России вряд ли будут осуществлены, так как в этом заинтересована небольшая группа американских политиков и бизнесменов, стремящихся усилить контроль над Саудовской Аравией и добиться получения преимуществ американскими компаниями в доступе к российским энергетическим ресурсам. Главное, что нужно сейчас США, это существенная финансовая и военная помощь в урегулировании ситуации в Ираке, чего Россия дать не может, так как остается экономически слабой. Хотя Россия и США пошли на некоторые взаимные временные уступки (Иран и Чечня), такая договоренность не может быть долговечной.

Аналитики убеждены, что модель двусторонних переговоров приносит некоторые краткосрочные выгоды США, но в долгосрочной перспективе чревата опасностью того, что вместо создания сообщества союзников США будет создано сообщество «стран-клиентов», которые за свою лояльность получат свободу действий в решении внутриполитических и региональных проблем. К. Гэдди и Ф. Хилл считают такой подход неприемлемым для США, порождающим иллюзии у стран-клиентов. Так, у России может возникнуть уверенность в том, что США удовлетворены ее действиями в Чечне, что они не будут действовать в Средней Азии без консультаций с Россией и без учета ее интересов, что готовы пойти на уступки в вопросе торговли оружием и технологиями.

Соображения, высказываемые американскими внешнеполитическими экспертами в годы правления администраций Клинтона и Буша, свидетельствуют о том, что сохраняется разное понимание партнерства у американской и российской сторон и остаются серьезные ограничители для развития реального широкомасштабного партнерства, прежде всего, со стороны США. Если учесть тот факт, что среди критиков политики Дж. Буша в отношении России есть и республиканцы, и демократы, то можно констатировать, что перспективы для многоуровневого и наполненного двустороннего партнерства остаются под вопросом⁵¹.

В администрации по-прежнему сохраняются расхождения между сторонниками и противниками «милитаризованной стратегии». За исключением небольшой группы неоконсервативных аналитиков и сторонников Д. Рамсфелда в администрации, новую доктрину национальной безопасности с положением о нанесении упреждающего удара (в том числе ядерного) называют «доктриной одной миссии» (Ирак). Указанная тенденция может принять долговременный устойчивый характер и будет поддержана населением страны в том случае, если появятся новые вызовы безопасности США (террористические акты) или события в Афганистане и/или Ираке примут нежелательный характер. В этом случае администрация может пойти на эскалацию военной кампании и ее распространение на какую-либо другую страну (Северную Корею, Иран или Сирию). Как считает большинство американских экспертов, в отсутствие новой угрозы такой поворот событий маловероятен.

Следует отметить, что если к концу 1990-х годов в США существовал консенсус между правительством, академическим сообществом и общественностью по глобальной стратегии⁵², то в начале ХХI века говорить о консенсусе по вопросу о внешнеполитической доктрине США вряд ли возможно. Большая часть академического сообщества не одобряет республиканскую стратегию, тенденцию к гегемонии, к войне, предлагает сохранить существующие нормы и институты, укрепить взаимодействие США с другими ведущими державами, действовать в качестве мирового лидера, что предполагает добровольное признание со стороны мирового сообщества такого статуса США.

Надо учитывать тот факт, что тенденция к гегемонии и силовой политике исторически присуща США, поэтому вряд ли можно рассчитывать на то, что в ближайшее время они добровольно пойдут на ограничение своего влияния, как со стороны международных институтов, так и со стороны других стран. В случае смены администраций идейные основы политики США сохранятся. Эволюция гегемонизма в направлении лидерства в деятельности Соединенных Штатов возможна в долгосрочной перспективе, и это будет определяться в основном внешними факторами, так как позиция сторонников такой эволюции среди американских политиков и ученых, хотя их и немало, до сих пор игнорировалась руководством страны.

Дискуссии показывают, что сохраняется разное видение двустороннего взаимодействия США и России. До сих пор экономическое взаимодействие, в котором так заинтересована Россия, остается незначительным: ежегодный экспорт из США в Россию меньше, чем в Коста-Рику, а прямые инвестиции в российскую экономику составляют менее 0,5% от общего объема американских инвестиций за рубежом.

Усилиями лидеров России и США создана новая документальная база для формирования партнерских отношений, но не созданы механизмы их реализации и до конца не проявился «разрыв» с теми подходами к двусторонним отношениям, которые существовали в эпоху биполярных отношений.

Krauthammer, Charles. The Unipolar Moment Revisited // The National Interest (Winter 2002/03). P. 5-17.