«Своим вопросом мы касаемся одной темы, весьма широкой,
что называется, пространной. Так как тема широкая,
она остается неопределенной. Так как она неопределенна,
мы можем подходить к ней с самых разных точек зрения.
При этом мы постоянно будем наталкиваться на что-то правильное.
Однако поскольку при обсуждении столь широкой темы
перемешиваются самые различные мнения, нам угрожает опасность
того, что наш разговор останется без надлежащего средоточия».
М. Хайдеггер «Что это такое — философия?» 1
Глава 1.
Этот странный термин,
«неклассическая философия»…
В своих «Сказках, у которых три конца» Джанни Родари упоминает жителей планеты Борт, не только не верящих в привидения, но даже нисколько их не пугающихся2.
Это парадоксальное свойство бортианцев напоминает отношение представителей классической философии к неклассической – первые не только не признают существование неклассической философии, но и считают ее нелепой, ошибочной и т.д. При этом в весьма неловкое положение, как можно заметить, попадают не только онтологически неполноценные «неклассики», но и вполне уважаемые «классики» – ведь если существует «классическая философия», совершенно очевидно, что где-то должна существовать и «неклассическая». Но именно этот факт, зачастую, вызывает желание подискутировать на тему критериев, дефиниций, характеристик и прочих отличительных свойств этого раздела философии. И как бы то ни было наличие такого явления как неклассическая философия или, по меньшей мере, оправданность существования подобного термина под вопросом. Кажется, что этот спор вовсе не так празден, как может показаться на первый взгляд. Ставки в этом диспуте достаточно высоки – в конечном итоге, философия всегда мыслилась как нечто целостное и неделимое, объединенное, по меньшей мере, законами жанра. Если же внутри этой монолитной дисциплины намечается некоторый раскол, предполагающий последующее разделение на разные сферы влияния, то возникает вполне понятное беспокойство у тех, кто надеялся на единоличное правление. Здесь требуется пояснение – в конечном итоге не слишком очевидно, почему деление внутри философского знания всегда наталкивается на определенное сопротивление. Возможно, это станет несколько понятней, если принять во внимание само предназначение философии. Философия по собственному само-определению (для того, чтобы это определение дать уже следует начать философствовать) является знанием в той мере предельным, в котором она не может быть описана или объяснена на другом языке, кроме как на языке самой философии. Это отличает ее от любой другой дисциплины – физики, химии и, даже, математики и логики. Во всех этих науках положения, ими формулируемые, могут быть записаны на языке формул, а могут быть пояснены и без помощи формул3. Точно также правила игры в шахматы, ходы и позиции, равно как правила чтения нотной записи – «объект-язык», поясняются на обычном языке (русском или английском) – так называемом «мета-языке». Философия же является собственным «метакомментарием», т.е. в ней «объект-язык» совпадает с «мета-языком»4. Это связано с уже упомянутым призванием философии – философия, по меньшей мере, как метафизический проект является наукой о первоначалах и первопричинах (Аристотель), и надеется на исчерпывающее знание о мире. В этом смысле философия предлагает, в терминологии Р. Рорти, «окончательный словарь» мироздания, и не может иметь «над собой» некоего дополнительного описательного языка, в свою очередь описывающего «что такое» философия или «о чем» она говорит5. В связи с этим же все базовые философские положения являются тавтологическими и не подлежат субъект-предикатному пояснению.6 Итак, философия является в достаточной степени авторитарной дисциплиной и, вопреки распространенному мнению о ее высоком демократическом потенциале, с видимым трудом сочетает разные языки описания. Именно поэтому спор о том, какой из языков описания, «классический» или «неклассический», окажется подлинным языком философии, обычно не предусматривает мирного решения в духе «и тот и другой». Но если так, то нам предстоит разобраться вначале, почему с некоторых пор эта дискуссия вообще стала возможна.
Сразу оговоримся, что осмысленное употребление термина «неклассический» в применении к философии имеет географические границы. В частности, англоязычное философское сообщество не оперирует терминами «классика»/«неклассика», предпочитая по большей части разделение на «аналитическую» и «континентальную» философии. При этом с довольно-таки значительными смысловыми погрешностями мы могли бы уподобить «аналитический» дискурс «классическому», а «континентальный» – «неклассическому». Здесь, однако, кроется опасность порождения путаницы в понятиях, поскольку сами англоязычные философы зачастую говорят о «континентальной» философии как о синониме «европейской философии», а это, в свою очередь, чревато тем, что мы будем считать всю европейскую философию «неклассической», что, разумеется, не соответствует действительности. И в Европе, и в России, и в Китае есть философы и философские школы, которые практикуют аналитический стиль, равно как и в Америке существуют философы, позиционирующие себя в качестве специалистов по континентальной философии.
В свою очередь, французские или немецкие философы предпочитают иные терминологические оппозиции. Французам ближе понятия «метафизика» и «постметафизика», при чем последний термин чаще применяется к таким направлениям как «структурализм» и «постструктурализм» (о них речь впереди). Немцы же предпочитают говорить о проектах «модерна» и «постмодерна».
Одним словом, обращаясь к терминам «классика» и «неклассика», мы не обязательно встретим понимание зарубежных коллег. Откуда же тогда взялся этот термин? Не будет большой ошибкой, если мы посчитаем его интеллектуальным детищем отечественного философского сообщества, а истоки происхождения возведем к укоренившимся в научной среде терминам «классическая» и «неклассическая» наука (напр., математика, логика, физика). В общем виде в отечественных философских контекстах можно также встретиться с понятиями «классический и неклассический» типы рациональности7.
Таким образом, терминологического универсализма, как видим, в этих определениях нет. Однако ясно, что есть некое в той или иной степени разнящееся интуитивное понимание того, что философия в наши дни расколота и не представлена единым дисциплинарным пространством. Так ли это и почему это так, нам, собственно, и предстоит разобраться, но прежде скажем несколько слов о том, какая из вышепредставленных четырех терминологических пар видится нам наиболее предпочтительной. На первый взгляд, ответ очевиден – пара «классика»/«неклассика» представляется самой удачной, хотя бы в силу выбора заглавия этой книги. Это, однако, не совсем так. При беглом обзоре терминов наилучшей может показаться пара «метафизика»/«постметафизика», поскольку она не столь двусмысленна как остальные. Действительно, все мы хорошо понимаем, что античная, средневековая или новоевропейская философия не именовала себя «классической». Между тем, она зачастую отождествляла себя с «метафизикой». И таким образом термин «метафизика» не родился в результате ретроспективного удвоения, в то время как термин «постметафизика» вполне логично мог придти на смену «метафизике» и появиться сравнительно недавно. Но не следует ли тогда понимать «постметафизику» буквально как «постфилософию» и означает ли это «пост» - конец философии? Для некоторых современных мыслителей, которые с недоверием относятся к любым «пост»-проектам в философии, эта интерпретация вполне пришлась бы по душе – в конечном итоге, если постметафизика означает вообще нечто не философское и лежащее за пределами философской дисциплины, то это избавляет нас от многих, гораздо более серьезных, чем терминологические двусмысленности, проблем. В свою очередь, наиболее радикальные постметафизические философы так и понимают свою задачу – следует порвать с философской традицией, решительно ее преодолев. Но значит ли это, что они и вовсе не занимаются философией?
Что ж, возможно иные терминологические пары окажутся более состоятельными претендентами. Выше мы уже указали на смутность пары «аналитическая»/«континентальная» философия. Остаются еще два соискателя – пара, легшая в основу этой книги, и пара «модерн/постмодерн». Разберемся вначале с последней. Отличительной чертой терминов, образующих эту пару, является их внешнее, по отношению к философии, происхождение. Их по праву можно отнести к области культорологии, например, к искусству: живописи, архитектуре или литературе. В этом смысле, философия негласно предстает частью общего культурного пространства, однако подобные утверждения при всем их безусловном правдоподобии, не должны приниматься по умолчанию, но должны оговариваться отдельно. Ведь не совсем ясно, должны ли мы трактовать модернистскую или постмодернистскую философию как проявления неких синхронных и однородных изменений, предположительно произошедших в культуре и равно вызвавших к жизни серию фундаментальных культурных трансформаций – в кино, живописи, науке, моде и, соответственно, в философии? Проблема этого кажущегося безобидным допущения состоит в том, что на философию бросается взгляд со стороны, ее определяют из вне-философских (в данном случае культурологических) позиций. Этот взгляд потому не устраивает философию, поскольку как мы уже сказали выше, философия доверяет только внутренним самоопределениям. Оценка философии как культурного проекта является точкой зрения такой дисциплины как культурология, в то время как нас интересует точка зрения самой философии. Строго говоря, правильное применение терминов «модерн»/«постмодерн» к философии, заставляло бы нас говорить о «философии модерна» и о «философии постмодерна», что, к сожалению, не то же самое, что «модернистская» и «постмодернистская» философии.
Как же тогда обстоят дела с выбранной нами парой терминов, является ли она наилучшей? Возможно, правильнее было бы сказать, что она является наименее худшей. Главным ее недостатком является то, что если в терминах «модернизм» и «постмодернизм» сквозит примат культурологического анализа, то в случае с парой «классика/неклассика» просматривается влияние науки. По аналогии с классическими и неклассическими разделами математики, логики и физики, с некоторых пор стали говорить о «классической и неклассической» философии. В этом случае также сохраняется внешний по отношению к философии взгляд, хотя и не столь откровенный, как в случае с парой «модерн»/«постмодерн». В конечном итоге сама философия могла бы признаться себе в двух своих состояниях – периоде классики и периоде неклассики. Но здесь мы сталкиваемся с еще одной трудностью – необходимостью отдавать себе отчет в том, на каком языке будет сделано это признание – на языке «классики» или на языке «неклассики»? Этот вопрос напрямую касается той темы, которую мы поднимем в следующей главе, сейчас же мы просто скажем, что будем держаться, по преимуществу, этой оппозиции, скорее, в качестве некоего разумного компромисса между всеми остальными версиями. Если же нас все-таки попросят предъявить хоть какие-то преимущества выбранной пары терминов, то, мы, пожалуй, сошлемся на два следующих соображения:
1. При всех своих погрешностях эта пара терминов позволяет сохранить если не целостность философии как дисциплины, то, по меньшей мере, указать на некоторую преемственность ставящихся перед нею проблем: если термин «постметафизический» выглядит как обещание полного разрыва с философией, то термин «неклассический» все же позволяет остаться в пределах философии, пусть и несколько трансформированной;
2. Термины «классический» и «неклассический» являются достаточно гибкими – их изменение во времени предполагает изменение содержаний, которые они будут обслуживать. То, что мы вчера называли «неклассикой», сегодня может предстать вполне «классическим» проектом.
В заключение этой главы мы должны сделать еще одно важное замечание. Справедливости ради следует отметить, что в отечественной философской традиции, наряду с термином «неклассическая философия» используется также термин «постнеклассическая философия». При этом под «неклассической философией» понимают определенный исторический промежуток времени (условно от А. Шопенгауэра, Ф. Ницше, С. Кьеркегора до К. Маркса и З. Фрейда) со свойственными ему концептуальными ходами. В свою очередь, «постнеклассическая философия» (условно от М. Хайдеггера до Ж. Лакана и М. Фуко) – это философия, которая приходит на смену «неклассической философии», и для которой характерно критическое переосмысление итогов неклассической революции. Здесь, впрочем, древо классификации продолжает ветвиться. На смену итогам постнеклассической философии приходит так называемая пост-пост-неклассическая философия8, представленная именами Ж. Деррида, Ж Делеза, Ж. Бодрияра, А. Бадью и др. С одной стороны, такая детальная классификация должна была бы четче отделять одно философское течение от другого, внося большую дидактическую ясность. С другой стороны она скорее вносит некоторую неразбериху. К примеру, не очень понятно, куда мы должны отнести структурализм и постструктурализм? На родине структурализма, во Франции, Ж. Лакана и М. Фуко9 принято относить к числу структуралистов. А, например, Ж. Делеза, Ю. Кристеву, Ж. Деррида и Ж. Бодрияра к числу постструктуралистов. Однако, в отечественной философской литературе имена этих авторов, зачастую, разносятся по периодам таким образом, что не удается установить четкое соответствие между постклассикой и структурализмом с одной стороны, и пост-пост-неклассикой и постструктурализмом, с другой. Помимо этого, несколько смущает умножение приставок «пост», разрастание которых иногда принимает угрожающие размеры. Нередко представители или поклонники того или иного автора или течения, обиженно реагируют на отнесение их даже к числу пост-пост-неклассиков и требуют зачислить их в категорию пост-пост-…-пост-неклассиков, резонно аргументируя свое требование глубоким расхождением с позицией пост-пост-предшественников. Поскольку, эта ситуация имеет все черты бесконечного умножения сущностей, то мы посчитали наилучшим в этой ситуации, воспользоваться знаменитой бритвой Оккама и ограничиться собирательным термином «неклассика». Мы сочли это уместным еще и потому, что между неклассикой и любой его пост-…-пост-версией в действительности существует гораздо больше сходств, чем отличий.
Таковы наши терминологические предпочтения, которые, как мы надеемся, вскоре совершенно отойдут для читательской аудитории на задний план, поскольку важны не названия, но скорее сами содержания, предположительно стоящие за названиями.
Достарыңызбен бөлісу: |