Руководство для начинающих Эту книгу я посвящаю моей маме, вместе с которой все и всегда в моей жизни
жүктеу/скачать 2.34 Mb.
|
| Шестой пункт заключается в претензиях неклассики к способам описания мира – в классической философии эти способы таковы, что они совершенно не соответствуют реальному миру, порождая парадоксы и апории. Отметим, что проблема соответствия языка описания описываемому миру, ни в коем случае не является интеллектуальной инновацией неклассической философии – у этой проблемы более чем солидная история. В общем виде проблема возникает в связи с задачей описания и объяснения 1. непрерывной 2. длительности мира, 3. приводящей к качественной смене его состояний. Поскольку язык дискретизирует свой объект31, в результате которого мир предстает как сумма элементов или сумма состояний, то репрезентация сформулированных выше характеристик мира становится затруднительной. Впервые в наиболее яркой и острой форме эта трудность встречается у элеатов, выразивших ее в своих знаменитых пространственно-временных апориях. Согласно элеатам применение к миру «атомарной модели» неизбежно заводит мысль в тупик – если вся реальность мира складывается из неделимых единиц (атомов), то неясно как при этом может соблюдаться ее непрерывность. Реальность, постигаемая нами чувственно, предъявляет себя как непрерывный процесс, но, ясно, что философское мышление не может ограничиваться чувственно регистрируемыми фактами, ибо они могут беззастенчиво лгать. Классический философ обязан обращаться к миру, игнорируя обманчивые услуги чувственности и прибегать к надежному посредничеству разума. Разум же ставит нас перед необходимостью соединить две взаимно исключающие характеристики мира – если мир действительно состоит из неких атомарных (далее неделимых) частиц, то поскольку неделимое, по определению, не может иметь величины и является своего рода нулем, то из последовательности частиц (нулей), не имеющих величины, не может сложиться мир, имеющий величину. Таким образом, мир, для того чтобы состояться, должен был бы быть столь малым, чтобы вовсе не иметь величины (сумма нулей может дать только ноль). С другой стороны, если мир состоит из атомов, то между одним атомом и другим должно быть нечто, что их отделяет, не позволяя слиться двум атомам в один; но между одним атомом и тем, что его отделяет от другого, в свою очередь также должно быть нечто, что отделяет первое отделяющее от второго, а между этим «первым» и «вторым» также должно быть нечто «третье» и так до бесконечности. Получается, что мир должен быть столь большим, чтобы вместить в себя бесконечность. Поскольку мир не может быть одновременно и столь малым, чтобы вовсе не иметь величины и столь большим, чтобы быть бесконечным32, то мир, по мнению элеатов, вообще не может быть описан в терминах атомарного суммирования. В общем виде при дискретном описании мира непрерывное (бесконечное) непрерывно (бесконечно) складывается из прерывного, равно как непрерывное (бесконечное) непрерывно (бесконечно) раскладывается на прерывное, и, в этом смысле ни сложение, ни разложение принципиально не может быть завершено и, следовательно, невозможно33. Вердикт элеатов стал одним из самых радикальных во всей истории философской мысли – многообразие мира и его длительность иллюзорны, «по истине» же мир един (не состоит из многого) и неподвижен (не слагается из моментов времени). Впрочем, знаменитыми выводами элеатов конфликт континуальной реальности и дискретных языков ее описания не исчерпывается. Если элеаты предпочитали математическую интерпретацию проблемы несовпадения языка и фактов, то у софистов, к примеру, эта трудность представлена как отчасти лингвистическая, хотя, безусловно, и логическая – вещи реального мира, в отличие от понятий, применяемых к ним, не сохраняют своей тождественности, но постоянно трансформируются. Эта тема активно развивается у Платона, ложась в основу его двойной онтологии (мира вещей и мира идей). Согласно знаменитому определению Платона «надо различать: что всегда существует и никогда не становится и что всегда становится, но никогда не существует»34. Поскольку мир чувственно регистрируемых вещей есть тот, который всегда становится (длится), то приложение к ним понятий (вовсе не длящихся) становится затруднительным. На каком основании, например, Сократ или его плащ продолжают быть «Сократом» или «плащом», если клеточный состав тела Сократа и его ментальные состояния всякий раз разные, равно как броуновские движение частиц материи плаща также вряд ли удастся зафиксировать? Даже у Аристотеля, полагавшего элеатовские апории псевдопроблемами35, и, тем более, не принимавшего всерьез софистов, возникают свои собственные трудности: как представить время существующим36, как возможно возникновение нового37, каков онтологический статус потенциального38 и, наконец, как возможно применение закона исключенного третьего к единичным будущным событиям39? Проблематичность этих и других аристотелевских концептов заключается в несоответствии правил формально-силлогистической логики разворачивающейся непрерывности мира.
Безусловно, для античности данная проблема является одной из самых ранних и центральных. Со времен Гераклита, тематика текучести мира находится под неусыпным вниманием философов. Изменчивость мира и его вещей ставит под вопрос адекватность называния вещей «своими именами» уже у предшественников Платона. Не лишенные иронии радикализмы знаменитого ученика Гераклита Кратила, предпочитавшего воздерживаться от поименования вещей, поскольку за время произнесения имени вещи, вещь успела стать другой, кажутся в этой связи совершенно нешуточными. В свою очередь, знаменитая категория «становления», которую вводит Платон, хотя и не решает проблему выработки адекватного языка описания мира, по крайней мере, служит задачам более четкой проблематизации. Характеристика «становления» мира указывает на то, что элементы мира не суммируются на манер арифметических складываний, но «становятся» - всегда длятся. Позволяет ли этот термин «становление» уйти от проблемы непротиворечивого описания реальности? По-видимому, нет. Тем не менее, платоновское удвоение онтологии на мир, чувственно регистрируемый, но иллюзорный и преходящий, и мир, постигаемый разумом, единственно и вечно истинный, указывает на то, что проблема описания существует только в мире чувственном, т.е. по сути фиктивном, а при переносе в истинный мир чистых идей, исчезает40. В свою очередь, Аристотель кропотливо уточняет все даваемые им формулировки формально-силлогистической логики, чтобы избежать известных трудностей приложения их к реальному миру41, хотя, и вынужден в ключевые моменты сообщать своим категориям определенную двусмысленность (в частности, при обращении к парадоксам времени, Аристотель вводит момент «теперь» как то, что, будучи одним и тем же, каждый раз разное). Платоновско-аристотелевским компромиссом с бытием заканчивается эпоха античной онтологии, и последующая философия проявляет несколько меньший энтузиазм в отношении задачи выработки адекватного языка описания мира. В этот период, по большей части, имеет место повторение всех известных античности аргументов. Подобная ситуация сохраняется вплоть до эпохального открытия в области математики, предпринятого Г. Лейбницем (а также Дж Ньютоном) – принципа дифференциального исчисления, в каком-то смысле позволившего математике, оставить философию далеко позади себя. Именно в связи с этим открытием, задачу, которую неклассическая философия ставит перед собой, можно обозначить, как попытку выработать такой язык философствования, который так же успешно решал бы проблему описания динамичных состояний мира, как это сделано в рамках теории бесконечно малых. Ближайшим претендентом на создание такого языка был философ, отнесение которого к классической или неклассической философии является довольно дискуссионным вопросом. Но то обстоятельство, что именно этот мыслитель больше других уделил внимания непрерывной подвижности мира и предложил профессиональный философский язык для ее описания, мало у кого вызывает сомнение. Речь идет о Г. В. Гегеле и его диалектическом методе. Диалектика, вводящая в свой философский лексикон категорию «негативности» («отрицания», «снятия») должна была по замыслу автора устранить извечный конфликт между континуальным и дискретным. Далее мы увидим, в какой степени это удалось гегелевской диалектике, однако сразу же сделаем два замечания. Во-первых, многие неклассические философы постгегельянского периода полагали, что диалектический метод Гегеля оказался недостаточно радикальным. Нам еще предстоит разобраться, почему Гегель не вполне смог завоевать доверие своих последователей (см. гл. 18). Во-вторых, подавляющая часть неклассических философов полагает диалектику (правильно выполненную) единственно адекватным языком философствования (см. гл. 6). Эта категоричность обусловлена, по преимуществу, тем, что, с точки зрения неклассической философии, никаких других ресурсов для того, чтобы избегнуть открытых в классике пространственно-временных апорий и проблем несоизмеримости континуального и дискретного, попросту не существует. Соответственно, важной отличительной чертой неклассической философии является ее диалектическая направленность. Таким образом, итогом шестого пункта расхождений станут два взаимозависимых утверждения: 1. с точки зрения неклассических философов классика хоть и открыла проблему несоизмеримости мира и языка его описания, но не смогла ее удовлетворительно решить; 2. это произошло потому, что диалектический язык не был воспринят как авангард философии. жүктеу/скачать 2.34 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|