Руководство для постановки личных целей >10. Некоторые вопросы для работы с собственной биографией

11. АВТОБИОГРАФИЯ АВТОРА

Мои родители были оба родом из Германии. Мой отец приехал из Берлина. После первой мировой войны он получил там образование физиотерапевта; в 1920 он эмигрировал в Бразилию. Вначале он работал в Сан-Паулу в Физиотерапевтическом институте, чтобы затем основать свой собственный институт в центре города Сан-Паулу. Моя мать происходила из местности, которая сегодня относится к Польше. Мой отец пригласил ее приехать из Германии, чтобы жениться на ней, совершенно не зная ее - только потому, что она была сестрой его свояченицы. Но уже через год после свадьбы мои родители снова расстались. Перед моим рождением из Европы в Бразилию приехала и мать моего отца.

Первые восемь лет моей жизни я провела на озере, в пригороде Сан-Паулу. Там была прекрасная природа, чистая вода и прозрачный воздух. Когда я еще была маленькой, вся семья купалась в этом озере нагишом. Моя мать кормила меня грудью до девятого месяца. Мой отец работал в центре города и приезжал только на выходные. Я не знала причин развода своих родителей, но я могу себе представить, что моя мать чувствовала себя очень одиноко. Кроме того, она была очень ревнива.

Начиная со второго года жизни, линя воспитывали бабушка и отец. Моя бабушка при этом полностью заняла место матери. Мы переехали в квартал Сан-Паулу, находившийся не очень далеко от центра города, однако он был окружен, можно сказать, дикой природой. К нашему забору подходили коровы и поедали помои. Часто нас посещали и очень большие ящерицы и змея, которая приползала с соседских участков в наши владения. У меня была полная свобода движения в саду, а летом я чаще всего была совершенно голой. Позади дома у нас была большая песочница, которая во время дождя наполнялась водой. Плескаться в ней было для меня самой большой радостью.

Мне не делали никаких прививок и не давали никаких лекарств. Когда я заболевала, отец заворачивал линя в толстые одеяла, чтобы болезнь выходила с потом.

Языком моего детства был только немецкий язык.

Когда мне было четыре с половиной, в долг пришла мачеха. Я еще помню свадебное торжество. Моя мачеха и мой отец были в это время приверженцами маздазнаны, персидского учения, которое в основном зиждется на поклонении Солнцу. Каждое воскресенье мы ездили в ложу. Из того времени я еще вспоминаю прекрасные песнопения, которые там звучали, и которые в основном относились к Солнцу. В ложе у меня были контакты с некоторыми детьми, но в основном я росла одиночкой. Мой отец всегда очень гордился мной. А моя бабушка, как мне потом рассказывали, очень баловала линя. Я спала с ней в одной комнате. Она и мой отец в определенном смысле были холодными людьми, с другой стороны, однако, очень ласковыми. Например, мой отец каждое воскресенье совершал со мной дальние прогулки.

Моя мачеха, напротив, почти не вмешивалась в мое воспитание. Она была привлекательная женщина, аргентинка, в жилах которой текла немецкая кровь. Это был ее третий брак, и прежде она никогда не имела детей. Она любила природу и растения. Когда наш дом был расширен, она начала выращивать орхидеи, кактусы и необычные растения. Она также ловила больших ящериц и ухаживала за ними. Кроме того, у нее был маленький тигренок, который целыми днями сидел на деревьях нашего сада. Когда я вспоминаю свое первое семилетие, я понимаю, что мачеха привнесла в наше жилье определенную красоту и эстетику.

Из того времени я с особой любовью и радостью вспоминаю рождественские каникулы у нас дома. Отец посадил в саду небольшой лесок, и к каждому Рождеству он залезал на очередное дерево и обрезал верхушку в качестве рождественской елки.

Значительным человеком в моем первом семилетии была, кроме того, кузина моей мачехи, которая приезжала погостить к нам. Для меня она была «тетя Эмма». Она была антропософкой и рассказывала мне прекрасные сказки. С этой тетей Эммой у меня возникла глубокая связь, которая оказала позднее влияние на мою жизнь. Между прочим, эта тетя перевела на португальский язык книгу Рудольфа Штейнера «Как достигнуть познаний высших миров». Это был вообще первый перевод антропософского произведения на португальский язык. Тетя Эмма хотела еще научить линя играть на фортепиано, и в это время нам в дом привезли новое фортепиано.

Шести лет я пошла в школу. Поскольку я не говорила по-португальски, мне нужно было посещать немецко-бразильскую школу. Когда я с отцом в первый день пришла туда, я увидела, что в школьном дворе не было ни единого дерева. Я решительно заявила отцу, что не хочу оставаться в этой школе. Он отнесся к моему желанию с уважением. Так я попала в католическую сестринскую школу, которая находилась недалеко от нас и в которую я могла ходить пешком. Но до этого мне нужно было еще выучить португальский язык. В сестринской школе было для меня еще несколько новых проблем: я ведь была некрещеной. Мой отец хотел, чтобы я позднее сама нашла свою религию. Сестер это, конечно, не устраивало, и во все время учебы они пытались обратить меня в свою веру. Это им не удалось. У меня была собственная религия, я собирала изображения святых и устроила дома свой собственный алтарь из камней, свечей и растений.

Другая обида состояла в том, что я питалась вегетариански. Поскольку уроки длились с восьми до семнадцати часов, мне приходилось всегда приносить свой обед из дома. Я вспоминаю, что мои соученицы очень интересовались моей едой и часто мне приходилось делиться с ними.

С шестого по четырнадцатый год жизни передо мной было поставлено одно новое требование: раз в два года мне приходилось ездить к матери. Она вначале возвратилась в Германию, затем, однако, переехала в Рио де Жанейро. Моя мать выказывала мало понимания того, что я вегетарианка, и хотела принудить линя есть мясо. У меня сразу же начиналась рвота, и вскоре она отказалась от этого. Я также привыкла купаться в ванной. А она хотела непременно поставить меня под душ. Я чувствовала сильную агрессию, которая исходила от нее, и в подсознании моей души зрела мысль: если люди такие злые и агрессивные, значит, с ними что-то не в порядке. У меня почти не было привязанности к матери, и мои пребывания улучшились лишь тогда, когда она снова вышла замуж и родила еще двоих детей. После рождения третьего ребенка она заболела душевной болезнью, и мне часто приходилось навещать ее в санаториях. Для меня это было большой душевной нагрузкой, и прошло длительное время, пока я вообще смогла общаться с психиатрическими пациентами.

Когда мне было девять лет, в моей жизни произошла большая перемена. По дороге в сестринскую школу я попала под автомобиль. Моя грудная клетка была полностью сдавлена, у меня было сломано четырнадцать ребер. Я еще помню, как водитель автомобиля - это был негр - стоял надо мной и смотрел мне в лицо. Я вспоминаю, как в больнице мне нужно было несколько раз с большим трудом повторить номер телефона отца. Когда меня доставили на станцию скорой помощи, мой отец уже был там и сразу же попытался поместить меня в больницу. Однако ему сказали, что это уже не имeeт смысла, потому что я все равно умру. С помощью знакомых врачей мой отец все-таки добился, чтобы меня поместили в немецкую больницу. И смотри-ка, о чудо, через три недели я полностью поправилась. Мой отец был очень горд моим здоровьем и приписал это моему здоровому образу жизни.

В десять лет у меня появилось желание сменить школу. Я перешла в немецко-бразильскую школу. Но и там я чувствовала себя чужой, потому что снова там было несколько детей, которые знали, что я вегетерианка и последовательница учения маздазнан, и которые из-за этого высмеивали меня. Было как раз военное время, и преподавание на немецком языке было запрещено. Некоторые учителя были очень строги и били учеников тетрадкой по голове. Я вспоминаю предложение: «Кто глуп, тот глупым и останется. Тебе не помогут ни таблетки, ни холодные компрессы!» Через некоторое время мне удалось подружиться с несколькими одноклассниками. Мы вместе ходили в спортивный клуб, и я начала тренировки по плаванию и прыжкам.

Когда мне было около двенадцати, умерла бабушка. Отец попросил меня вложить ей в руки розу. Мне было очень трудно сделать это – позднее мне стало ясно, почему я всегда избегала участвовать в убирании тел своих умерших пациентов. После смерти бабушки я получила собственную комнату. Я уехала на каникулы, и там мне довелось увидеть своего будущего мужа - но с порядочного расстояния. Моей мачехе больше не удавалось существенно вмешиваться в мое воспитание. Меня часто не было дома: утром я ходила в школу, а днем в спортивный клуб. В юности, до 17-го года жизни, я оставалась в объединении спортсменов и пловцов. У нас был замечательный учитель плавания - японец, который для нас, молодежи, был своего рода идеалом. Но я оставалась очень робкой, дружба всегда была для меня только товариществом.

С двенадцатого года жизни я знала, что буду изучать медицину. Мне трудно, оглядываясь назад, оценить, было ли это желание моего отца или мое собственное. Я могу только сказать, что жизнь подтвердила это. Во мне жили большие способности к медицине. Если желание исходило от моего отца, то я могу быть только очень благодарна ему.

После новой смены школы в 14 лет я постепенно начала понимать и любить химию, физику и математику, а особенно, конечно, биологию. За год до начала приемных экзаменов в медицинский институт я прекратила заниматься плаванием и полностью посвятила себя предстоящей учебе. Следствием этого было, что я поправилась на 10 килограммов.

Еще во время учебы в немецко-бразильской школе я очень интересовалась уроками протестантской религии, и в 14 лет я очень хотела, как мои одноклассницы, пройти конфирмацию. Мой отец, однако, полагал, что я хочу этого только из-за белого платья и праздничных торжеств, и он снова отговорил меня.

В 16 лет у меня была сильная платоническая любовь к чилийскому пловцу, который был старше меня на 12 лет. Дело дошло только до оживленной переписки. Когда мне было 18, я приехала в медицинский институт. Я сразу же cдалa первый вступительный экзамен и с большим воодушевлением начала изучать медицину. Все завораживало меня, в особенности анатомия и, прежде всего, гистология. Я проводила часы за микроскопом, чтобы изучать строение тканей. От этого мое зрение так ухудшилось, что мне пришлось носить намного более сильные очки. В первые шесть семестров я стала лучшей студенткой университета и получала всяческие поощрения. На шестом семестре начались уже первые практические работы в больнице. Я приобрела доверие своего шефа, и уже на четвертом курсе я вела группу из двенадцати пациентов, которым я даже прописывала лекарства. Тогда у меня были более тесные связи с учителями, чем с коллегами по учебе.

С моего 18-го года жизни мои родители все больше интересовались антропософией и начали посещать антропософские доклады. Так мне в 21 год попала в руки книжечка Эренфрида Пфайфера, и я захотела провести в лаборатории своего шефа, который был исследователем в области рака, опыты по кристаллизации. Тот, кто знаком с этими экспериментами, знает, что пока кристаллизация правильно получится, требуется много техники. У меня не было особой склонности к этим техническим тонкостям. Однако однажды мне удалось воспроизвести картину кристаллизации, и переживание, когда из одной точки все кристаллы разошлись лучами к периферии, произвело на меня глубокое впечатление. Я вдруг заметила, что духовный элемент формирует материю и может придать ей направление. Я могла бы назвать этот опыт переживанием Я.

Когда мне был 21 год, у меня было также желание совершить самостоятельное путешествие, совсем одной, и мне представилась возможность поехать в Аргентину. Мой отец очень доверял мне, и моя невинность защищала меня. Это относилось вообще к тому времени, потому что я часто приходила поздно домой, так как вместе с коллегами по учебе в университете посещала различные школы искусств и театральные спектакли.

Антропософия бесконечно расширила мой горизонт. На моем 22-м году жизни из Гамбурга в Бразилию приехал старый врач-антропософ, доктор Майен, и прочитал несколько докладов о Гете. Здесь я познакомилась с моим первым мужем, Петером Шмидтом. Он приехал из Соединенных Штатов и как раз проводил каникулы в Бразилии. Каникулы длились всего три недели, и мы интенсивно использовали это время, чтобы лучше познакомиться. Потом ему пришлось вернуться в Штаты, чтобы закончить учебу. Между нами завязалась оживленная переписка. Она привела к помолвке, о которой мы написали на почтовых открытках. Мой отец был вначале не в восторге от этого шага, но поскольку при моем рождении он маятником определил имя Петер, он смотрел на это как на знак судьбы. Он поставил мне в качестве единственного условия, что я должна завершить учебу. Это было для меня несложно, потому что у меня самой не было потребности прекращать учебу. Мой жених, однако, свою учебу прервал и не довел до конца, потому что несколько важных причин призывали его в Бразилию - одной из причин, конечно, было мое существование. После его приезда мы поженились, хотя из-за расстояния между нами произошло некоторое отчуждение. Но поскольку мои родители хотели уехать в путешествие по Европе, и мы должны были следить за домом, мы все-таки решились сразу же пожениться. Когда сегодня мы оба оглядываемся на это время, мы полагаем, что тогда мы могли бы дать себе побольше времени, тем более что это была моя первая любовь. В годы учебы, когда мне было 23 года, на свет появилась моя первая дочь, Аглая. Она родилась в университетской клинике. Я смогла отдать ее в ясли для медсестер, и поэтому могла кормить ее грудью, даже когда я была в университете. Это было для меня тяжелое время из-за того, что во время учебы я не могла полностью выполнять свои материнские задачи. Мы жили тогда у родителей мужа, и между ними и моим мужем и мной случались большие конфликты.

В 24 года я получила диплом врача, и в следующий год я работала врачом-ассистентом в отделении внутренних болезней. Между тем мой отец уже с нетерпением ожидал, что я стану врачом в Физиотерапевтическом институте. Он уже оборудовал там для меня кабинет. Так я смогла, еще работая в университете, одновременно вести собственную практику.

В 25 лет на свет появилась наша вторая дочь, Сольвей. Я уже тогда чувствовала, что медицина очень легко давалась мне. Воспитывать же детей и иметь собственную семью, однако, было для меня новым, это нужно было осваивать шаг за шагом.

На 26-м году моей жизни родители моего мужа и еще несколько супружеских пар основали в Сан-Паулу вальдорфскую школу. Я решила стать там школьным врачом. Внутренне я оказалась перед вопросом: как я могу стать школьным врачом в вальдорфской школе, если я еще не знакома с антропософской медициной? В этот момент я решилась написать в тогдашний Клиника-терапевтический институт в Арлесхайме. Я установила контакт с доктором Александром Леруа, португальцем, который работал там в институте. Мой муж и я готовились к путешествию в Европу. Мой муж поехал на фирму «Жирофлекс», чьим бразильским филиалом являлась его фирма, а я при помощи стипендии от Веледы поехала в Арлесхайм. Там у меня была возможность посетить месячный вводный курс для медиков, и я увлеклась эвритмией. Содержание докладов я понимала мало. Но здесь, в Арлесхайме, мне очень нравилось, и я все больше вживалась в этот мир. Мой муж, который приезжал ко мне по выходным, удивлялся моим внутренним переменами. После того как курс закончился, я в течение последующих трех месяцев работала с доктором Александром Леруа, и между нами возникла глубокая дружба, которая длилась до его кончины.

Когда мне было 27 лет, он со своей женой приехал в Бразилию. В нашей ванной комнате он обнаружил шкаф с медикаментами. Здесь стояли лекарства, которые мой муж по выходным расфасовывал в маленькие баночки, а затем раздавал пациентам. Воспользовавшись этим благоприятным случаем, мы решили основать в Бразилии аптеку Веледы. В том же году умерла моя свекровь. В этом же году в бразильскую вальдорфскую школу приехало еще больше европейских учителей, в основном из Германии, и образовался оживленный рабочий круг.

В 28 лет я перенесла краснуху, вместе со своими детьми.

Мой муж и я прилгнули к антропософским кружкам и рабочим группам учителей вальдорфской школы. В нашей жизни это была фаза больших открытий. Мы общались со многими молодыми людьми. Когда я ждала нашего третьего ребенка, Томаса, мне захотелось на некоторое время оставить работу. И хотя я была беременна, мы поехали в Европу и совершили чудесное путешествие по Италии.

Через два месяца после моего возвращения на свет появился Томас. Для меня время кормления детей грудью всегда было большой радостью, потому что я могла тогда полностью концентрироваться на детях. В остальное время я всегда ощущала некоторое разделение внутри себя; я должна была посвящать себя, с одной стороны, семье, а с другой стороны, своей работе в медицинской области. Оглядываясь, я полагаю сегодня, что я слишком рано несла большую ответственность. Я думаю, например, об ожидании моего отца, что я возглавлю Физиотерапевтический институт. Я никогда не болела, и только во время беременности и вскармливания у меня была возможность оставаться дома. Поэтому я особенно наслаждалась этим временем.

Вальдорфская школа приобрела новый участок земли за пределами Сан-Паулу, и многие люди, интересующиеся вальдорфской педагогикой, поселились в южной части города. Между молодыми учителями из Европы и пожилыми, которые уже долго жили здесь, часто возникали конфликтные ситуации. Поскольку я была ответственна за школу перед правительством, некоторые учителя пытались использовать меня, чтобы достичь личных выгод. Будучи неопытной в области отношений, я запуталась в делах, которые были мне не по плечу. Можно сказать, в этих хитросплетениях чувствовался почерк Люцифера, и я чувствовала в это время искушение Люцифера. Мне часто приходилось быть на переднем плане, и многие учителя влюбились в меня. Однажды я внезапно поняла: эти ситуации складываются, потому что я излучаю что-то, что побуждает учителей вести себя таким образом. С этих пор я могла лучше справляться с этим.

На 30-м году моей жизни, когда Томасу было 7 месяцев, мой отец заболел раком щитовидной железы. Ему было очень тяжело осознать, что именно он, кто вел такой естественный образ жизни, заболел этой болезнью. После того как ему была сделана операция и проведено облучение, он уехал в Арлесхайм, в клинику Иты Вегман. Я могла быть с ним е последние две недели его жизни. Он умер в специальной клинике в Базеле, в Святой четверг. Сразу же после его кремации я снова уехала в Бразилию.

Уже до этого мы начали строительство собственного дома. Примерно в это же время мы купили также участок в горах. Кризис в школе усиливался. В это время у меня была важная встреча с Гельмутом фон профессора Ливехуда. Мой муж понял, что его задача лежала в педагогике для взрослых в русле работы господина Ливехуда. Это время состояло для нас из встреч и расставаний, новых встреч и новых расставаний, и каждый из нас мог рассказать новое и вызывающее энтузиазм. Это было очень богатое время.

Время в Штутгарте скоро закончилось. Наш корабль, бельгийское грузовое судно, доставил нас из Антверпена в Бразилию. На нем не было средств безопасности, и Томас упал с одной из палуб корабля. Целую неделю у него постоянно была рвота. Когда мы прибыли в Сан-Паулу, на рентгеновском снимке обнаружилось, что в черепе у него была прямая трещина, спереди назад. Ему пришлось еще некоторое время оставаться в постели, пока он снова не выздоровел.

В 1964 мы возвратились из Германии. В Бразилии как раз было время военного путча против коммунистов, он происходил в первую очередь в Сан-Паулу - нелегкое время для того, чтобы начинать что-то новое. Однако родители моего мужа очень настаивали на нашем возвращении, потому что в то время не было еще ни одного врача, который прописывал лекарства Веледы. Мой муж принял решение начать социально-педагогическую деятельность в Сан-Паулу, в своей фирме «Жирофлекс». Он даже подумывал о том, чтобы организовать обучение. Бывшая воспитательница детского сада в Сан-Паулу пришла к нам, чтобы посвятить себя этой работе здесь, в Бразилии. Далее к нам присоединилась учительница рукоделия из вальдорфской школы в Штутгарте. Наш новый дом находился недалеко от вальдорфской школы и превратился в небольшую терапевтическую клинику. К нам присоединилась еще специалист по лечебной эвритмии из Штутгарта. Наш дом стал культурным центром, в котором проходили небольшие концерты, театральные представления и, главным образом, рождественские празднества.

Идея построить клинику захватывала нас все сильнее и сильнее, и она еще более укрепилась, когда муж однажды, возвратившись домой, нашел пациента, который лежал в его кровати с высокой температурой.

На 35-м году своей жизни я еще раз поехала в Аргентину, чтобы поработать в тамошней вальдорфской школе как медик-терапевт и как педагог.Наша подруга Анне Лахузен дала мне беспроцентный кредит, чтобы мы могли начать строительство клиники. После нашего возвращения из Германии мы увидели, что это не имеет больше смысла, продолжать поддерживать Физиотерапевтический институт моего отца. Итак, мы продали институт и на вырученные деньги приобрели три участка земли, которые находились недалеко от нашего дома. Они стали участком для «Клиники Тобиаса». Он находился примерно в пяти минутах между нашим домом и школой. Мой муж вместе с молодым инженером разработал проект строительства. Дополнительно Петер занимался небольшой школой социальной педагогики в своей фирме «Жирофлекс». Наряду с этим он сам руководил еще этой фирмой.

К 37½ годам дело продвинулось так, что можно было заложить камень в основание клиники. Это было духовное событие, в котором принимали участие и наши европейские друзья. Прибыли приветствия и прекрасные пожелания из всевозможных городов мира, было такое впечатление, что яркий свет вливается в двенадцатигранник краеугольного камня.

На это время приходится окончание нашей счастливой семейной жизни. Потому что в моей жизни до тех пору меня всегда было чувство, что все легко, что я удачлива и мне все дается само собой. Я чувствовала возрастающий импульс в жизни. Иногда я думала даже, что мне следовало бы на полгода уйти из дома, чтобы зависеть только от самой себя, и, может быть, жить среди индейцев и помогать им. Но поскольку у меня была семья, у линя никогда не хватало мужества, чтобы осуществить нечто подобное. Теперь наступила фаза, которую я рассматриваю как негативную в своей жизни, хотя, оглядываясь, можно сказать, что она принесла большой опыт и столкнула меня, собственно, с феноменом зла. Благодаря этому я со временем научилась развивать огромную терпимость по отношению к другим людям. Если бы я сама не прошла через эти события, то я не смогла бы развить достаточное смирение.

Меня привлекали простые люди. Между жителями деревни поблизости от нашей фермы и мною образовалась дружба. Я принесла этим простым людям новый культурный импульс, и наши дети устраивали в тамошней маленькой католической капелле даже рождественские игры.

Вскоре после закладки «Тобиас-клиники» я снова забеременела. Я знала, что это будет мальчик, и что его будут звать Тьяго. Во время беременности медленно росли в высоту стены здания клиники. Мой муж тогда очень много занимался строительством, от меня в этой его задаче было мало поддержки. Рождение Тьяго было большой радостью для всех наших пациентов и знакомых. Имя имеет глубокую связь с городом Сантьяго де Компостела, с которым я познакомилась только на 60-м году жизни.

У нас было намерение организовать дома приют для мальчиков из уже упоминавшейся деревни вблизи нашего долга. Но дело ограничилось лишь тем, что мы взяли к себе пятилетнего мальчика, он был нам как приемный сын. Так у Томаса появился еще один брат, с которым он мог играть. Я снова полностью посвятила себя вскармливанию маленького ребенка и у меня не было желания работать в клинике, которая должна была скоро открыться. Поэтому открытие было отложено и состоялось затем в середине моего 39-го года жизни. Я заметила, что мои жизненные силы несколько уменьшились, одновременно передо мной стояли две огромные задачи, воспитание маленького ребенка и работа в клинике. Мы уже нашли несколько врачей, которые заинтересовались работой в клинике. В день открытия клиника была преобразована в фонд. Он получил название «Associasao Beneficiente Tobia». С самого начала в клинике образовалось небольшое сообщество медицинских сестер, массажистов, терапевтов и нескольких интересных врачей.