начале 60-х я тщательно старался поддерживать образ скромного и
притом амбициозного студента психологии. Я одевался как можно
более неприметно, надеясь, что благодаря потёртому
спортивному
пиджаку и изношенным галстукам профессорат (который мог
выдворить меня из университета, после чего я бы попал в армию и
был бы отправлен во Вьетнам) не обратит внимание на мою
деятельность. На лекциях и семинарах я скрывал своё постоянное
недоумение перед ограниченностью представлений профессора о
психике и незнанием её настоящих границ.
Всеобщее невежество и самодовольство придавали мне
уверенности; в университете я чувствовал,
будто слушаю теории
очень маленьких детей о взрослом сексуальном поведении: как это
маловероятно, что можно делать детей, вставляя свою пипиську в
женскую пипиську, как такие действия ни в коем случае не могут
быть приятными, или что один из их пациентов издавал странные
звуки, находясь в запертой спальне. А
я при этом исправно делал
записи, читал книги, писал работы (обычно меняя титульный лист у
одной и той же работы) и мимикрировал изо всех сил.
В свободное же время я пытался понять великий мировой разум,
открывшийся мне под ЛСД. И среди прочитанных гор книг по
антропологии, Тибетскому буддизму, мистицизму, изменённым
состояниям и парапсихологии находил некоторые зацепки и
частичные ответы.
В середине третьего
курса мне захотелось узнать, каковы
долгосрочные эффекты приёма психоделиков в условиях
безопасности и поддержки. Чтобы выбрать это исследование для
диссертации, нужно было найти троих членов факультета в качестве
комитета супервизоров. К моему удивлению, их поиск надолго
затянулся, так как профессора один за другим отказывались
участвовать в, по
их мнению, радикальной и опасной науке.
Успеха я добился на встрече с профессором Джеком Хилгардом,
значимой фигурой в Американской Психологической Ассоциации,
автором многих книг по теории и директором-основателем
Стэндфордской Лаборатории Гипноза, а также мягкий и свойский
человек и хороший слушатель. Пока мы сидели за его столом, оба в
пиджаках и галстуках, я изложил ему идею своей диссертации.
Профессор
Хилгард мягко пожурил меня, сказав, что выбор такого
проекта лишит меня будущего в академической психологии.
- Доктор Хилгард, - ответил я, - когда вы занялись гипнозом, он
считался сомнительной вещью, как и психоделики сейчас. И он тоже
был неподходящей областью исследований. Вы рискнули тогда
карьерой. И я тоже хочу рискнуть своей.
Он
откинулся в кресле и долго, долго молчал, словно предаваясь
воспоминаниям. Затем, придвинувшись к столу и опершись на него
руками, посмотрел на меня:
- Я буду в вашем комитете.
Так я нашел третьего члена, чьи статус и репутация давали мне
защиту от нападок других преподавателей.
Председателем комитета был Уиллис Харман, мой ментор (и один из
соавторов этой книги), который
был проводником в моих самых
значимых психоделических переживаниях. Третьим членом был
Невитт Сэнфорд, уволенный прежде из Беркли за отказ принести
присягу президенту Маккарти. Ни Хилгард, ни Сэнфорд не
проявляли ни малейшего интереса к моей работе с психоделиками,
но оба в прошлом выбирали сложные и непопулярные пути и были
сторонниками подлинной академической свободы. Я до сих пор
признателен им за оказанную поддержку.
Достарыңызбен бөлісу: