Сайт «Военная литература»: militera lib ru Издание

Приложение 10

6 ноября 1947 года. 4 74. «Дер Курир».

Дом в Луневе (Национальный комитет «Свободная Германия»).

12 июля 1943 года колонна шестиместных легковых машин ЗИС двигалась по шоссе, ведущему из Москвы в направлении промышленного городка Красногорск. Машины остановились перед бараками, за оградой которых помещались немецкие военнопленные еще во время Первой мировой войны. Пик, руководитель делегации, еще раз проверяет в зале, как проведена подготовка. Рядом с ним Ульбрихт, сбривший в эмиграции свою ленинскую бороду.

«За народ и отечество» — написано на красном полотнище, висящем на левой стороне, а напротив — «За немедленный мир», «Против Гитлера и его войны», «За независимую, свободную Германию».

Ульбрихт удовлетворен. Напротив входа висят портреты Ленина и Сталина. Медленно собираются немецкие офицеры и солдаты, содержащиеся в лагере.

В течение этого и следующего дня произносится целый ряд речей и производятся голосования, в ходе которых рождается Национальный комитет. Эрих Вайнерт, элегантный костюм которого особенно резко бросается в глаза рядом с офицерами, одетыми в потрепанную форму, поднимается на трибуну: «Товарищи, я ставлю манифест на голосование». Подают праздничный обед. На середину зала выдвигают большой рояль. Выступает известная певица.

Затем артист Большого театра — бас Михайлов — поет русские романсы. Затем на чистом немецком языке раздается песня Шуберта «У колодца»… Эффект огромный!

Антифашистская школа.

Ее основание имеет свою историю. Уже в 1941 году русские создавали антифашистские группы среди рядовых военнопленных, которые проходили специальное обучение и образовали так называемый «актив». В феврале 1942 года в его среде появились первые офицеры: антифашистская школа была основана в этом же 27 м лагере в Красногорске. Основным предметом, изучавшимся в ней, была марксистско ленинская философия. Кроме нее, разъяснялись и другие вопросы: техника проведения собраний, большевистская самокритика, Великая Отечественная война и т.д.

Питание там было несколько лучше. Обычно офицеры посещали эту первую высшую политическую школу. Некоторые побывали уже в Сталинграде за линией русского фронта.

Когда из приволжских снежных полей тысячами стали прибывать немецкие солдаты, антифашисты были распределены по лагерям. Но чисто марксистская работа не имела под собой почвы. Было трудно привлечь к ней офицеров. Были еще в силе присяга, страх людей с совершенно иными европейскими традициями. Тут эмигрантами коммунистами, особенно Вальтером Ульбрихтом и одним русским специалистом, выступавшим под псевдонимом профессор Арнольд, была предложена более широкая платформа национальной оппозиции. Надеялись, что она будет иметь большой успех.

В Москву, видимо, поступали сведения о том, что в лагерях союзников имеют место подобные же мероприятия. Поэтому неожиданно и несколько поспешно в июне было созвано учредительное собрание, в подготовке которого принимали участие трое старших офицеров: майор Хоман и инженеры в чине майора Гец и Штесляйн.

Однако эксперимент удался. Вечером 18 июля в числе других имен, вошедших в состав комитета лиц, было уже громкое имя Зейдлица и имена четырех других генералов.

«Дезертиры мне не нужны».

На Ленинградском шоссе находится дом отдыха Лунево.

Скромное здание, представляющее собой нечто среднее между отелем и казармой. Генералы и высшие офицеры имели отдельные комнаты, остальные имели комнату на двоих. Здание охранялось русскими солдатами. На первом этаже помещалась русская комендатура, во главе с русским полковником. В состав ее входил офицер по политработе.

Только в конференц залах имелись репродукторы, но приемников, с помощью которых можно было бы поддерживать контакт с внешним миром, не было нигде.

Три переводчицы были единственными женщинами в этой полусвободной, полуподозрительной, однако благосклонно охраняемой мужской республике, которая была включена как передаточная станция восстания между Москвой и ослабевшим германским фронтом. «Штатские», как их назы вали, то есть Вайнерт, Пливье, Аккерман и другие члены комитета — коммунисты, все еще находились в своем бюро в Москве. Но они приезжали часто, почти ежедневно.

Когда происходят собрания, дом напоминает развороченный муравейник.

Подъезжает «Даккарт», кто то думает, что приехал с визитом член ЦК. Или входит русский генерал. Зейдлиц узнал, что перебежчики, бывшие члены коммунистического союза молодежи, приняты в комитет.

Он стучит кулаком по столу. Через закрытые двери слышен в коридоре командирский голос: «Я не сяду за один стол с дезертирами».

Он садится, однако.

На второй неделе сентября в Луневе создается организация для приманки широких масс немецких офицеров — «Союз немецких офицеров». На этот раз столовая несколько меньше украшена красным.

Национальный комитет расширяется. Зейдлиц разражается словами: «Господа, шаг, который я сделал сегодня, имеет прецедент в прусской истории — шаг генерала Йорка под Тоурогеном».

До монархиста?

Мотивы, которыми руководствовались эти генералы, следует расценивать по разному: воспоминания о дипломатии, о союзе между Пруссией и Россией, надежды на сохранение армии и офицерского корпуса после военной катастрофы, неприкрытая ненависть к кровавым делам горе стратега в Германии, ужас плена и бездеятельность на чужбине и, наконец, целая школа политических оттенков: от настоящих марксистов до монархистов, — все это перемешивалось в этом доме и у этих людей, одно с другим.

С точки зрения «штатских» из Москвы, это был образец политики блока, в котором движущий мотор находился на левом фланге. Что касается генералов, то для них это был, в конце концов, шанс на реставрацию.

Что знали они о России? Что знали они о заключенных в лагерях, занимающихся добычей торфа, немецких солдатах? Что знали они, наконец, о войне?

Из Москвы поступали русские газеты и радиокоммюнике иностранных радиостанций, но именно только из Москвы.

С фронта поступали сообщения офицеров и солдат, обслуживавших там, за линией фронта, свои микрофоны и репродукторы. Вновь поступившие члены Комитета из разгромленных в районе Черкасс и Минска частей часто до этого срока находились в изоляции в оперативных лагерях или на Лубянке и были месяцами оторваны от внешнего мира.

Не будучи марксистски настроенным, этот пленный Генштаб германской оппозиции имел все же положительное представление о своих бывших противниках.

Наряду с разрушительной работой войны, продолжавшейся автоматически за линией фронта и в лагерях военнопленных, существовала также более спокойная атмосфера, и там прислушивались к политическим аргументам.

И в эти лагеря — а не только через линию фронта и на коротких волнах в Германию — проникали обращения по радио, распространившиеся из Лунева. Туда поступала также газета «Свободная Германия», с черно бело красной каймой, печатавшаяся на хорошей бумаге и имевшая формат обыкновенной ежедневной газеты, хотя это и делалось лишь для того, чтобы при сбрасывании ее перед линией фронта противника ее было хорошо видно и чтобы она не пострадала от погоды.

Этот дом был, в общем, шикарной газетной редакцией; идеи развивались частично самими пленными, частично же зарождались в московском филиале. Кто не становится «фронтовым уполномоченным», тот не имел шансов на расширение контакта с внешним миром, даже с жизнью в Москве.

Это был мозговой трест, хотя и за закрытыми ставнями. И.ф.П.