Система именований лиц в истории русского языка

Проведенный анализ подтвердил мысль о принципиальной важности прозвищ для русского языка: большинство донских фамилий образовано именно от прозвищ разного типа, что демонстрирует первая диаграмма.

Тенденция образования фамилии от прозвищ топографического характера свойственна и другим ареалам, что свидетельствует не только о первостепенной роли прозвищ, но и тесной связи между ними и другими типами именований.

Помимо имянаречения существует механизм самоназвания, который характеризует уже не именующего, а самого носителя имени. Псевдонимы, возникающие из-за неблагозвучности, моды на имена или желания скрыть свое настоящее Полное Имя, которое при этом становится криптонимом, раньше были характерны для творческой среды (КР, Ахматова), тогда как сегодня они осваиваются людьми разных профессий и возрастов, что обусловлено популярностью интернета, позволяющего сохранить пользователей инкогнито.

Названные типы антропонимов складываются в четко структурированную систему, каждый элемент которой имеет свою историю. Диахронно-синхронный подход позволяет выявить среди них исторически устойчивые и неустойчивые.

Становление системы именований лиц русского языка показывает антропонимикон берестяных грамот. Он отражает процессы освоения иноязычных имен, как на уровне фонетики и графики, так и в сфере употребления именований в зависимости от речевой ситуации, свидетельствуя о неизменности сердцевины русского именника. В то же время сами именования и их употребление в древнерусском и современном русском языке разнятся. Неодинаковы принципы выбора именования в древней Руси и современной России в зависимости от сферы общения. Для корпуса берестяных грамот характерно употребление прозвищ, андронимов и неканонических, заимствованных имен наравне с каноническими именами и патронимами в документах официального характера. Например, Бобр и Семен в договоре (грамота № 45)¹⁰, Омантъ, Филипп и Иван Стойко в протоколе тяжбы (№ 154)¹¹, Семьюн, Храрь и Шибенець в расписке (№ 198)¹² или Песковна, Фима и Завид в завещании (№ 818)¹³.

Та же картина прослеживается и в древнерусских летописях: к примеру, в Ипатьевском списке при перечислении послов 911 и 944 г. встречаются именования Веремудъ, Рулавъ, Актев(у) [л. 13, 6420]¹⁴) и Вуефастъ Святославль сынъ Игоревъ, Улѣбъ Володиславль, Прастенъ [л. 18 об., 6453]¹⁵, тогда как на современном этапе развития русского языка употребление одного личного имени по отношению к послу не допустимо.

В берестяных грамотах присутствуют различные типы именований, широко представленные в текстах XI – XIV вв.: антропонимы (как христианские, так и неканонические) использованы в 80 % грамот, с явным преобладанием личных имен. Типы именований относительно свободны по отношению к стилю речи, что компенсируется в более поздних текстах уменьшительными формами личных имен (Офоноско, Игнатко Симуев с братом Макхимком, Василь Вечерко, Грихно, Василько и Климентейко Стехновы в грамоте 496, относимой ко второй четверти XV в.¹⁶) и употреблением уважительных обращений (господин, как в грамоте 929 от 1430 – 1450 гг.: «позвале насъ господине»¹⁷). Если же речь идет о денежных вопросах, то включаются механизмы обозначения человека по его принадлежности к семье с использованием терминов родства и добавлением -ин или основ имен с прибавлением -вич(ъ) (см. таблицу 3).

Таблица 3

Патронимы в грамотах на бересте

Ряд лингвистических проблем ждет своего разрешения. Это вопрос разграничения прозвищ и неканонических личных имен, возможности идентификации персонажей берестяных грамот, реконструкция процесса формирования полного именования и комплексное описание известных антропонимов.

Для анализа антропонимикона древней Руси были также выбраны книжные памятники, из которых была предпочтена «Повесть временных лет» как центральный памятник и прецедентный текст, для анализа именника которой использованы Лаврентьевский и Ипатьевский списки как наиболее ранние и Новгородская летопись по Синодальному харатейному списку как отражающая диалектные особенности.

Этап раннего развития русского языка неоднороден. Лаврентьевская и Ипатьевская летописи относятся к наиболее раннему периоду, тогда как Новгородская 1-я летопись принадлежит к более позднему этапу в рамках первой стадии развития русского языка, а именно к периоду диалектного дробления древнерусского языка (XII – XIV вв.). Последний памятник демонстрирует новгородский диалект, анализ антропонимикона которого способствует выявлению общеславянских и местных характерных черт. Такой временной охват позволяет не только максимально приблизиться к реальной языковой картине древнего периода, в том числе состояния его антропонимикона, но и проследить закономерности его развития.

Лексический состав названных памятников неоднократно был предметом изучения, но соответствующие исследования антропонимикона этих памятников устарели. Словоуказатели к ним разнятся, что говорит об отсутствии единой терминологической базы и концепции (так, модель «жена / дочь / сын + мужское имя в род. п.» может считаться типом именования, а может рассматриваться как простое словосочетание) в определении имени собственного, а антропонимический состав Н1Л до сих пор не был предметом лингвистического анализа. В работах же, посвященных именнику ПВЛ, так же, как и при анализе языка берестяных грамот, не рассмотрен вопрос функционирования имен в условно выделяемых стилях и жанрах.

На сегодняшний день статистические данные таковы. «Повесть временных лет» содержит:

• 
  по Лаврентьевскому списку, согласно указателю от 1950 г., 433 именования без учета 131 повтора ряда имен (за счет тезок), что в сумме составляет 564 случая употребления; по указателю от 1997 г., – 376 антропонимов без учета 142 повторов ряда личных имен (то же), что составляет в общей сумме 518 случаев употребления;
  
• 
  по Ипатьевскому списку, в соответствии с указателем 1998 г.,– 424 антропонима без учета 135 случаев повтора, которые говорят о 559 персонажах;
  
• 
  по Н1Л, согласно указателю от 1888 г., 252 антропонима без учета 166 повторов, с учетом которых число именований возрастает до 418.
  

• 
  разными формами самого личного имени (Василь, посадник Владимирский, и летописатель Василько в ПВЛ по Лаврентьевскому списку),
  
• 
  прозвищами (Георгий Амартолъ, летописатель, и Георгий Угринъ, отрок кн. Бориса Владимировича, там же),
  
• 
  патронимами (Борисъ Владимировичъ и Борисъ Вячеславовичъ, там же).
  

Среди вышеперечисленных именований лиц и обращений выделяются своей стабильностью личные имена и прозвища. Если первое дается с целью продления памяти о каком-либо предке, закрепления права на власть либо из желания видеть в именуемом те или иные качества, то прозвище человек получает не по рождении, а после того, как проявит свои особенности. В то время, как личное имя дается в качестве пожелания чего-либо, прозвище констатирует ту или другую особенность именуемого, поэтому оно более информативно.

В ряде работ по антропонимике термины «прозвище» и «кличка» используются как синонимы, при этом вариант «прозвище» признается нейтральным, а «кличка» – сниженно-разговорным. В других работах в данные термины вкладывают разное содержание. При этом термин кличка может применяться в таких контекстах, где термин прозвище обычно не используется, например, выражения «кличка собаки», «конспиративная кличка». Терминологическое разграничение во многом зависит от языковой среды. Современный английский язык использует в большинстве случаев слово nickname (сокр. nick), которое по отношению к конспиративным обозначениям (криптонимам) или условным игровым именам в интернете может заменяться термином alias. Русскому употреблению «кличка собаки» в англоязычной среде, как правило, соответствует употребление dog’s name, т.е. «имя собаки». В немецком языке используются выражения Bei-name, букв. «побочное имя», Spitz-name «кличка человека», но Ruf-name «кличка животного, используемая при зове», и Deck-name «конспиративное обозначение», «игровое имя». Древнеисландский язык использует обозначения kenningar-nafn, «характерное имя», auk-nefni, viðr-nafn, viðr-nefni, т.е. «добавленное обозначение», til-nafn, til-nefni «избранное имя»¹⁹ и lengt nafn, букв. «продленное имя». Подобные факты показывают, что разграничение прозвищ и кличек на уровне общей ономастики, полностью независимое от описываемой языковой среды и метаязыка лингвистического описания (английский, немецкий, русский, исландский и т.п.), проблематично. Мы предлагаем следующее терминологическое решение: клички признаются разрядом прозвищ, включающим локальные обозначения животных и людей. Разграничение прозвищ людей и кличек людей эквивалентно различению нелокальных и локальных прозвищ. В диссертации клички животных и условные/ конспиративные обозначения людей как особые разряды антропонимов не рассматриваются. Локальные прозвища лиц, используемые в субнормативном русском языке, всюду называются «прозвищами» в метаязыке описания диссертации.

Текст ПВЛ свидетельствует о том, что модель «имя + прозвище» / «имя + патроним» была понятна и скандинавам, и русским, так как в значительной степени была общей, хотя нельзя исключать скандинавское влияние на процесс закрепления патронимов у дружинников и прочей элиты²⁰. В списке послов 911 г. упоминается 15 послов князя Олега. Все они носят скандинавские имена, патронимы отсутствуют, тезок нет. В списке послов 944 г. встречается несколько тезок, при этом двое из них упомянуты подряд (Турбенъ и други Турбенъ). В XII в., в эпоху составления ПВЛ, материал списков послов 911 г. и 944 г. был в основном понятен составителю, так как в списке послов князя Игоря 944 г. присутствуют именования на -овъ, которые могут быть патронимами, либо прозвищами, при этом формант -овъ присоединяется к основам имен скандинавского происхождения. Кроме того, имеется суффикс -ка (2 имени), который может быть как славянским диминутивом, так и частью скандинавских имен: Синька биричь и Сфирка. Во втором случае более вероятно скандинавское имя Sverker, чем добавление славянского диминутива к имени Sverrir. В первом случае возможно имя прозвищного происхождения Sínkr «Жадный», которое может переосмысляться как диминутив на славянской почве. Слово биричь «глашатай», возможно, одновременно указывает на род занятий лица и является его прозвищем. Слово нетии, вероятно, соответствует др.скн. frændi «родич», которое активно используется в составе прозвищ, ср. X konungsfrændi «родич князя».

Важная задача заключается в определении числа индивидов, состава имен и прозвищ. В поздних списках имена часто искажены, поэтому данная задача еще не решена полностью. Избранный в диссертации метод – реконструкция Полного Имени, с вычленением дополнительных обозначений лиц, помогает идентифицировать ряд индивидов. А.А. Шахматов предположил, что каждый член посольства 944 г., кроме Сфирки, представляет одного боярина, то есть дополнительные обозначения указывают на "бояр" Игоря, которые дали свои полномочия послу. Но эта точка зрения явно не согласуется с формой дополнительных обозначений – нет имен типа *Етон, *Етоновъ, а в сочетаниях типа Шибридъ Алданъ второе обозначение является личным именем Hálfdan, а не прозвищем, и к тому же стоит в имен. п., а не в род. п.. Г.К. Валеев (1982) предположил, что Кары <Тудковъ Каршевъ Тудоровъ> был послом трех лиц – Тудка, Карша и Тудора (Тородда), но это маловероятно как по историческим, так и по лингвистическим причинам. Мы предполагаем, что Тудковъ – патроним, образованный от гипокористической формы Toti, а Каршевъ Тудоровъ – регулярное сочетание имени и патронима. Скорее всего, данное лицо звали Karlsefni Þorodsson, т.е. Карлсефни сын Тородда. Также следует отвергнуть предположение Г.К. Валеева о том, что Шигобернъ и Сфандръ были послами «безымянной жены Улеба». Мужское имя Сфандръ не реконструируется ни на скандинавской, ни на славянской почве. Женское имя Сванхейдр (Svanheiðr) явно относится к жене Улеба (Óleifr). Сохранение r- здесь объясняется тем, что в древнескандинавских именах женского рода на –r элемент -r является частью корня, а не окончанием: род. п. звучит как Svan-heið-ar (склонение на –iō)²¹, что должно было быть понятно составителю ПВЛ. Ф.Б. Успенский²², видимо, прав, считая, что сочетания типа Колъ Клековъ, Стегги Етоновъ и Гримъ Сфирковъ и т.п. могут содержать патронимы. Некоторые из аппозитивных обозначений также могут быть прозвищами. Принимая гипотезу Ю.К. Кузьменко, можно истолковать сочетание Стегги Етонов следующим образом: это не посол Етона, а человек с прозвищем Jötunn, то есть "великан", "обжора": скорее всего, данное лицо звали Skeggi Jötunn либо Jötna-Skeggi, с аппозитивным прозвищем в род. п., располагающимся слева от имени. Последняя форма именующего комплекса особенно подходит для славянской передачи суффиксов на -овъ. Славянизация прозвищ подтверждает, что славяне в XII в. хорошо понимали структуру Полного Имени скандинавов.

Материал исследования подтверждает тезис о локальности прозвищ в современном русском литературном языке: в русскоязычной среде прозвища находятся вне официальной области, по ним нельзя найти человека. При этом прозвище, как и в древнюю эпоху, широко представлено в других сферах коммуникации, представляя собой неотъемлемую часть системы именований лиц. Некоторые прозвища спортсменов носят панегирический характер²³, в то время как другие прозвища мотивированы конкретными особенностями биографии спортсменов и их стиля игры²⁴. Все это подчеркивает единство принципов образования прозвищ и сохранения их типов в истории языка.

Проведенное исследование подтверждает гипотезу о том, что совокупность именований лиц представляет собой структурированную систему, в которой, в зависимости от речевой ситуации и исторического промежутка, актуализируется та или иная форма именования (полная – в официальной сфере общения, многообразные формы личного имени – в обиходно-бытовой). Гипотеза диссертационной работы о релевантности прозвища и личного имени в системе именований лиц русского языка на протяжении его развития показала свою продуктивность.
Основные положения диссертационного исследования отражены в шести публикациях:
Публикации в ведущих рецензируемых журналах и изданиях, рекомендованных ВАК РФ:
1. Астахова Т.С. Языковые особенности донских фамилий в системе русских антропонимов // Вестник МГГУ им. М.А. Шолохова. Серия «Филологические науки». 2012. № 1. – С. 21 – 28.

2. Астахова Т.С. Прозвище как неотъемлемая часть системы именований лиц (на примере сборной РФ по футболу) // Вестник Астраханского государственного университета. Гуманитарные исследования. 2012. № 1 (41). – С. 17 – 25.
Прочие публикации по теме диссертационного исследования:

3. Астахова Т.С. Донские фамилии в системе именований лиц русского языка // Аспирант. Докторант. Гуманитарно-социальные исследования. 2011. № 1. – С. 12 – 20.

4. Астахова Т.С. Отчество как особый компонент антропонимического трехчлена (на примере языка М.А. Шолохова) // Студенческие Шолоховские чтения. Сборник научных трудов / Под общ. ред. Ю.Г. Круглова. – М.: МГГУ им. М.А. Шолохова, 2008. – 306 с. – С. 282 – 289.

5. Астахова Т.С. Прозвище как неотъемлемая часть системы именований лиц (на примере прозвищ игроков сборной РФ по хоккею) // Текст. Структура и семантика: доклады XIII Международной конференции. – Т. 2. – М.: ТВТ Дивизион, 2011. – 262 с. – С. 11 – 23.