Царь. Хватит лясы точить! По коням.
Данилыч. Ну, Христос с вами!
Брут. И тебе того же.
Алексашка (подбираясь к Лизетте). А ей не тяжело будет? Всё-таки нас трое?
Лизетта вкрадчиво заржала.
Царь. Ты о своей службе думай.
Алексашка. Вот-вот, Пётр Алексеевич, я как раз по дороге хотел посвятить ваше величество в некоторые детали операции. Если позволите, я к вам – за пазуху?
Царь. Если земля – матушка вас тварей греет, царю – сам Бог велел! Забирайся. А ты, (Обращаясь к Бруту.) друг сердешный, - или за гриву держись, или за пищалью. Выбирай по вкусу.
Брут. А что у тебя в сумке кожаной?
Царь. Пули и порох.
Брут. Куда ж столько-то?
Царь. За вас мстить, рыцари.
Брут. Ты, что же в нашу Викторию не веришь? Лучше бы паштету взял.
Алексашка. И кусочек сала.
Царь. Если бы не верил – гуся испёк. Ванька по этой части – мастер. Дома всласть погуляем. Я уже пироги с рыбой заказал. А Лизке отборного овса полпуда. До отвалу наедимся.
Лизетта радостно ржёт.
Брут. Тихо, Лиза, тихо, а то живота лишимся, если нас обнаружат.
Алексашка. Пи-пи-пи…(Что- то хочет сказать царю.)
Царь. Поехали, “пи-пи” перед посадкой.
Сдержанный топот удаляющейся лошади.
Твердыкин, Петухов и Куропаткин начинают петь.
К ним присоединяется Ангел, но они его не замечают. Он поёт вместе с ними.
Конец первого действия.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Картина пятая
Шум реки, только что вскрывшей ледяной панцирь.
Берег Невы. Несколько камней. Одинокая кривая сосна и два куста ивняка.
К сосне подходит Царь, ведя под уздцы Лизетту.
На кобыле самостоятельно восседают Брут и Алексашка.
Царь. Сдается мне, что приехали, братцы.
Брут. По моим расчётам ещё бы метров сто.
Царь направляется в сторону, указанную котом.
Алексашка (вылезая из сумки). Что-то я замёрз, пока ехали. (Пытается свистнуть.) Фью-фью - ю… Не получается. Даже губы дудочкой не сделать.
Брут. Вот и слава Богу! А то по нам из шведской фузеи так свистнут!..
Лизетта (переминаясь с ноги на ногу). А вы бы двигались, как я…
Брут. Ещё надвигаемся. (Обращаясь к Алексашке.) Иди ко мне – согрею.( прижимает к себе Алексашку.)
Лизетта. Друзья мои, я вам еще в своем сарае откусила кусок старого плаща, меня им иногда накрывают… Возьмите для согреву. Чего пялитесь? - пригодится. Ночи холодные.
Алексашка Тебя же за порчу казенного имущества накажут.
Лизетта. Скажу, шведские мыши отгрызли.
Брут. Спасибо.
Алексашка. А как ты отличаешь шведских мышей от наших?
Лизетта. Они разрешения спрашивают.
Алексашка. А наши?
Лизетта. А наши – так воруют.
Алексашка. Обидно даже. Ты что, иностранцам всё разрешаешь?
Лизетта. Так они всё равно своруют! Но с разрешением и им на душе спокойней, и мне не так противно. (Тихо ржёт.)
Появляется Царь.
Царь. Там камней много. Шуму наделаем
Брут. Ну да. Особенно мы с Алексашкой.
Царь. Не остри. Там Лизе стоять трудно будет.
Алексашка. Приносим извинения.
Царь. Это что у вас за тряпка?
Алексашка. Лизин плащ. То есть, что осталось от него. Шведские мыши назло нам его так разделали!..
Брут. В общем, надругались над ним.
Алексашка. Ага, жрать то нечего после нашей диверсии.
Брут. Пора корыто ладить.
Царь. Завтра новый велю выдать, да пуще того, из трофейных или попону парадную. Зело надеюсь на викторию. Вы- то их амуницию, надеюсь, не подпортили?
Алексашка. Ещё нет. Только прикажи! Брут со своей братией так пометит, что мало не покажется.
Брут. Сан Саныч, нам их добро может пригодиться.
Царь. И то верно. Ну, други!
Царь снимает с себя парус, ставит и закрепляет его в корытце.
Алексашка. Там у тебя в сумке боеприпасов не так и много. Сыру больше. И во фляге булькает что-то.
Царь. Мне-то оставил?
Алексашка. Да, я – кусочек только. Совсем маненечко.
Брут. Ну и свинья же ты, Алексашка! Им с Лизеттой может не хватить.
Алексашка. А я питие и не трогал. Чего ты на меня мяучишь!? Ты сам от сыра отказался, когда через канаву переезжали.
Брут. Я не от благородства отказался, а чтобы не подавиться. А ты больше и не предлагал.
Царь. Господа отважные, не устраивайте смуту. (Привязывая суровую нитку к корытцу.) Значит, как договорились… Что бы ни случилось, - как только хвост трубой увижу, у того серого валуна – дважды вдоль и поперёк, так считаю до десяти и тяну в лошадиную силу.
Пауза
Лизетта. Ф-рр.
Царь. Честно вам скажу: погибните – никто об этом не узнает. Получится - Отечество не забудет.
Молчание
Брут. Ну, помолчали на дорожку и пошли.
Алексашка. Присесть забыли. Не по-русски как-то…
Царь. Сели.
Все садятся на камушки. Лизетта на задние ноги.
Алексашка. Пора. На воду!
Царь. Всё хорошо, только, звёзды сегодня ярче обычного. (Берет корытце на руки.)
Алексашка. Очумело- яркие, я бы так сказал.
Двигаются к реке.
Лизетта (тихо-тихо). Фрр – фрр.
Брут возвращается, целует Лизетту и спешит обратно к товарищам.
Затемнение.
Картина шестая
Царь и храбрецы подходят к воде.
Кот и Мышонок усаживаются в корытце.
Алексашка. Мой хвост терпеть не может воды.
Брут. Мои уши с детства не переносят её. Государь, не поминайте лихом.
Алексашка. Пронеси и помилуй.
Царь. Чуть не запамятовал! Вот вам багорчик, на всякий случай…
Царь, ещё раз проверив парус и направление ветра, опускает корытце на волю волн. Изо всех сил дует в сторону неприятеля. Корытце нехотя удаляется к неприятельской крепости. Нитка в руках царя сначала медленно, а потом и быстро разматывается.
С Богом, молодцы.
Картина седьмая
Путешествие по реке Неве.
Брут. Сан Саныч, будьте любезны, слезьте с носу корыта, а то мы на ладью стали похожи.
Алексашка . А так на что?
Брут. На корыто с телом усопшего кота.
Алексашка. Не шути так. Мне эта крепость напоминает спящего ежа.
Брут. Типун тебе на язык… Я однажды ночью на него сел.
Алексашка. Ну, и что ?
Брут. Он не шелохнулся.
Алексашка. А ты?
Брут. Неделю сидеть не мог. Возьми-ка, дружок, эту пику, и если уткнемся, - вон в ту льдину, - упирайся в неё, сколько можешь, а я хвостом подработаю.
Алексашка. Ух ты! А куда раньше- то смотрел?
Брут. На Кудыкину гору.
Мышонок берет багорчик. К о т начинает вращать хвостом.
Вот-вот-вот! Упирайся! Упрись в мою лапу! Сейчас проскочим… Есть, ваша честь! Миновали.
Алексашка. По-моему, часовые забегали. Видишь, с факелом побежал… Ещё один!
Брут. Ложимся! И как мертвые!
На русском берегу солдаты и местное население затянули разудалую песню.
Слышны голоса шведских солдат.
Первый солдат. Тревога!
Второй солдат. Какая тревога?! Дохлый кот плывет на доске. У них такой обычай: всё дохлое и ненужное в речку кидать.
Первый солдат. Варвары.
Второе солдат. Пусть плывёт. Не мёртвых, - живых надо бояться. Аминь. Вон распелись как!
Первый солдат. Докладывать будем?
Второй солдат. Что докладывать? Кота видел? Пошли отсюда.
Брут и Алексашк а оживают.
Брут. Я хвост не успел из воды убрать. Ты его не трогай, а то отвалится. Видишь, совсем не гнётся.
Алексашка. Хочешь, побегаю по нему… Он и отогреется.
Брут. Спасибо, друг. Как-нибудь обойдётся. Не зевай, впереди ещё льдина!
Друзья борются со льдиной.
Брут. По-моему, мы у цели…
Алексашка. Здравствуй, ёжик.
Брут. Убери парус, а я посудину вытащу на берег. Ты чего дрожишь?
Алексашка. Замерз.
Брут. Не ври. Ты у меня под лапой лежал.
Алексашка. Страшно стало.
Брут. И мне страшно. Только, как говорится, доверие государя – дороже тепла.
Б р у т маскирует корытце.
Опускается на землю Ангел.
Ангел. Отвага отвагой, а дело-делом. Отряхнули они страх, сколь могли тише. И он неслышно отлетел от них. Осмотрелся Брут, как велел Царь, приметы разные нашёл и побежал с Алексашкой в зубах, завернутым в узелок, к главной и единственной башне крепости, где неприступным возвышался развивавшийся на ветру неприятельский флаг.
Когда друзья достигли цели, Алексашка достал из своего маленького узелка черный халатик с красным пятном на груди и тёмную косыночку и надел их на себя.
Брут. А тебе идёт.
Алексашка. Мне не до смеха. Халатик Любин… И косыночка.
Брут. Ты когда-нибудь северного оленя видел?
Алексашка. Нет.
Брут. И я нет. Но вот впервые увидел северного лесного попугайчика.
Алексашка. Я иду от невероятного. Если увидят, наверняка скажут: “…не может быть, сам ты попугай – это снегирь”, - и успокоятся.
Брут. Ну, как договорились: я внизу. Хвост тебя, конечно, выдает маленько… Будет плохо или нас заметят – не слезай, а бросайся вниз, снегирь, - я тебя поймаю. Как молится господин капитан – “Бог не выдаст, свинья не сдаст”. Двигаем к башне.
Алексашка. Да, пронеси и помилуй. Давай поцелуемся, что ли?
Брут. Ну-ну-ну-ну… Впрочем, давай.
Кот и Мышонок целуются три раза и ещё один раз.
Мышонок - снегирь взмахивает крыльями и птицей взмывает ввысь
Затемнение.
Картина восьмая
Возникает Ангел.
Ангел. У подножия башни Брут выпустил друга, и тот во всю свою мышиную силу стал карабкаться по флагштоку, туда, где высокомерно реял штандарт чужого королевства, накрепко привязанный морскими узлами к толстому пеньковому канату. И принялся Алексашка быстро – быстро перегрызать этот ненавистный теперь канат и раздирать его лапками, удерживаясь только на хвосте.
Прошло полчаса и ещё столько же, лапки и хвостик у мышонка стали коченеть и болеть, и покрылись ссадинами; голова тоже стала ныть – ведь работа эта была тяжелая, можно сказать, каторжная, хоть и не под землёй, а в небе. Но к рассвету и сверху, и снизу канат был, как подрублен, и держался уже на добром слове. Без сил упал Алексашка вниз. Брут, тем временем, давно уже лежал на спине с вытянутыми лапами, чтобы вовремя поймать дружка и смягчить его победное или случайное падение. Мышонок свалился с неба победителем.
Ангел поднимается к небу.
Затемнение.
В наступающих предрассветных сумерках, замечаем Б р у т а, лежащего на спине, на лизином плаще, и потирающего от холода лапы. Подбадривая себя, кот напевает псенку собственного сочинения.
Брут.
Ангел-ангел, прилетай,
Алексашку опускай.
Не на камень, не на куст,
Не то будет сильный хруст.
Мимо пули и штыков,
Мимо вражеских котов,
Мне на пузо – я готов.
Кстати, о котах. (Брут озирается по сторонам, насколько позволяет его отнюдь не боевая поза. И вдруг замирает.) Эй, ты кто? ( Шипит.) Ну-ка, иди сюда!
Виновато и униженно вползает молодой, тощий, рыжий кот. Можно сказать, котёнок.
За ним, подталкивая его ладонью, плывёт Ангел.
Кто ты?
Котёнок. Марсик.
Брут. Да я вижу, что не Марс. Тебе чего?
Котёнок. Мяу.
Брут. Беги отсюда, здесь опасно кругом.
Котёнок. Мяу-мяу.
Брут. В любой момент стрелять начнут.
Котёнок. Я сдаваться пришёл.
Брут. Откуда русский знаешь?
Котёнок. У меня мама шведка, а папа из Новгорода.
Брут. Вот те раз…
В сей трогательный момент со шпиля падает истерзанный ветром
Алексашка - снегирь. Брут, извернувшись, еле успевает принять его на грудь.
Марсик зажмуривает глаза. Брут начинает кашлять.
Брут. Вот те два…ой-ой-ой! Кха-кха-кха!
У котёнка округляются глаза, и он начинает облизываться.
Где-то на другом берегу отчаянно запели солдаты.
Брут. Ты жив, Сан Саныч? Алексашка?! Друг сердешный! (Поднимает голову к небу.) Сколько же ты летел? Ты чего? Не пугай меня!
Алексашка. Я замерз. Ударился об твою грудь. У тебя, Брутя, шерсти клок, - остальное - кость. Сала надо больше есть.
Брут. Я бы тебе сейчас сказал, чего надо больше есть.
Алексашка. Чего?
Брут. Таких привередливых мышей, как ты. Ну, да победителей не судят. Алексашка, друг, виктория!?
Алексашка. Победа-победа…
Брут. Где косыночка?
Алексашка. Сразу улетела. Ей там страшно стало.
Брут. Давай я тебя согрею быстро, и надо смываться, пока сумерки.
Марсик. Я не обедал, не обедал! Дай покушать.
Брут. Я тебе покушаю! Если хочешь в плен, его – не трогать! Он святой среди мышей. Терпи, рыжий. Живыми выберемся, накормим.
Марсик. Мяу.
Брут. Вот так! (Алексашке.) Сейчас, дружок мой, сейчас… (Начинает вылизывать мышонка и тереть между лапами, как палочку для добычи огня.) В момент согреем и - к царскому столу, а уж там жарко будет!
Алексашка. Жаркое?
Брут. Обязательно! Жаркое – непременно. Я Ваньке заказывал.
Марсик. Дай лизнуть! Мяу! Лизнуть дай…
Брут. Я тебе лизну! Терпи! Или не ведать тебе другого берега. Он русское национальное достояние. На него только смотреть можно, и то не всем. (Заворачивает мышонка в косынку.)
Марсик. Я тоже жить хочу. А у меня в животе давно ничего нет.
Брут. У тебя главного нет. Чувства юмора.
Марсик. Это у меня нет чувства юмора? У меня? Неправда! Мама учила меня чувству юмора!
Алексашка. Дай ему котлетку.
Брут. Не ори. Рвём когти отсюда, ребята. (Котёнку.) Если на Родину, - уноси ноги вместе с нами. Побежали.
Ангел. У него лапка подбита.
Брут только-только заметил, что Марсик стоит с поджатой лапкой.
Алексашка. А где твой узелок с котлеткой?
Брут. У тебя что с лапой?
Марсик. Мяу.
Брут. Котлета в корыте осталась… Ты только ползать можешь? Вот комиссия! Давай к Алексашке, грей его – заработаешь на молоко.( Шипит). Лизать нельзя! Только греть. И никаких мяу, или под расстрел пойдём всей марсианской компанией. Уходим, пронеси и помилуй.
Затемнение
Картина девятая
Лизетта накручивает на хвост суровую нитку. Царь всматривается в сторону крепости. Чувствуется усиление ветра. Растет напряжение присутствующих. Слышна солдатская песня. Поют уже охриплыми голосами.
Ангел наблюдает сверху.
Царь. Вот они! Вот они!
Лизетта, зубами закусив нитку, выдергивает корытце с разведчиками на берег.
Брут (сквозь кашель). Кх-кх-кх-кха… Государь, сделали всё, как задумали.
Царь. На остальное - воля Божья. Застудились, вижу.
Лизетта. Петр Алексеич, поехали скорей. Я тоже озябла. Овсааа-бы!
Алексашка. Петр Алексеич, в баньку бы. И сааа-ла…
Царь. А это чей рыжий хвост торчит? Пленный?
Брут. Нет… Этот на Родину захотел. К отеческим гробам.
Ангел. Сирота.
Брут. А?..
Лизетта. Чего а? Сирота – говорит.
Царь. Сейчас, герой, очухаешься. И температура, и крепость к полудню падут, как миленькие. А рыжего к Ваньке-повару. Пусть накормит и допросит.
Алексашка. Только без пристрастия! У него лапка подбита.
Брут. Алексашка, мне один воробей из наших сотрудников говорил, что лучше всего от холода прятаться в конском навозе.
Лизетта громко заржала.
Царь. Значит, вылечит. Сегодня весь день добрый буду, а если виктория грянет, - милостям моим не будет предела. Давай его ко мне за пазуху и сам, Алексашка, залезай сюда, - кошачий защитник.
Брут передаёт Марсика и Алексашку царю.
Ангел. Твоими бы устами, да мёд пить.
Царь. А?..
Брут. Петр Алексеич, никак послышалось что-то?
Царь. А?.. Нет. Просто с холоду ещё ночью про Ванькин мёд вспомнил. Точно, всем пора в баню. Брут, я тебе к вечеру звание капитана присвою, так ты, не в службу, а в дружбу, чтобы лапы-то согреть нитку-то с Лизиного хвоста в клубочек смотай, пока едем.
Брут. Почту за честь, Пётр Алексеич.
Лизетта широко улыбается
Царь. За харчами и теплом вперёд! (Стреляет из ружья два раза.) Это Данилычу указ, чтоб стол готовил. Чем бы ни кончилось – ура!
Все кричат ура и уезжают.
Свет становится ярче.
Картина десятая
Ангел один.
Ангел. Привёз их царь в свои покои, положил на печку, отогрел, попотчевал всякими вкусностями, которых даже проворные поварята не пробовали толком, и уже зная, чем закончится первомайская баталия, пригласил в свой походный кабинет.
По авансцене пробегают или в задумчивости проходят поварята, вылизывая тарелки, вымазывая пальцем соусники. Последним идёт Ванечка, неся перед собой блюдо с обглоданными до блеска костями разной бывшей живности.
За ним, икая, еле-еле ползёт Данилыч, приговаривая под нос.
Данилыч. Пятнадцать минут….Пятнадцать минут на бочок, и в атаку за Родину…за царя… Пятнадцать…За веру…Немножечко…И враг будет опрокинут. И грянем громкое - ура! (Находит у себя в кармане пирожок.) Ох, дурная привычка…Голодное детство. Скоро графом буду…или князем… А пирожки всё снятся! Даже во сне их ворую прямо из печки… Ай-ай-ай-ай! Отставить пенье! Седлать коней! Силы небесные, помогите нам.
Уходит. Слышаться звуки труб.
Картина одиннадцатая
Ваня играет на флейте.
В строю стоят: Капитан Твердыкин, Брут и Алексашка.
Царь. Господа! Имею намерение сообщить вам мой именной указ о поощрениях в отношении вашей команды. Первое - за образцовое исполнение воинского долга и успешное выполнение боевых заданий, присвоить лейтенанту Бруту, внеочередное воинское звание – капитан государевой секретной службы.
Твердыкин спиной грохается на пол.
Брут и Алексашка мгновенно его поднимают.
Что с вами, Пантелеймон Евстахич?
Твердыкин. С перепеву, государь. Всю ноченьку проорали.
Царь. Второе - капитану секретной службы Твердыкину объявить благодарность и за казенный счет отправить на длительный отдых от ратных трудов в Полтаву.
Твердыкин. Прости, государь, осмелюсь спросить, какой мне отдых – сейчас же война идет?!
Царь. Из уважения к тебе, солдат, отвечу: там тоже скоро навыки твои сгодятся. Ещё чуть-чуть, и там шведов будет больше, чем местного населения.
Твердыкин. Виноват. Будет исполнено, государь. Отдохну, как положено. Когда отбывать?
Царь. Как крепость падёт, так и езжай. Стало быть – завтра. Третье – Мышкина Александра Александровича произвести в лейтенанты государевой секретной службы, с правом грызть всё, что сочтет нужным во исполнение долга. Четвертое – за блестящее проведение операции по уничтожению съестных припасов противника и удачно проведённую психологическую атаку в крепости Ниеншанц вручить капитану Бруту и лейтенанту Мышкину орден “Дружбы с государем”, с правом ношения при парадном мундире. Всё. Отдыхайте. Всем спать. Теперь настала очередь моя и пушек. Ваня, за мной!
Царь и Ваня, быстро удаляются.
Начинают стрелять пушки. Звучит марш Преображенского полка.
Твердыкин. Как думаете, уеду завтра?
Брут. Царь сказал, значит уедешь.
Алексашка. Лизетту жалко, чуть овса поела - и опять скакать.
Брут. Она перед сражением не жрёт, как ты.
Алексашка. Ой, котлетой попрекнул…
Твердыкин. Лизка умная. У ей живот, что добрая мишень. Это тебя, Сан Саныч, пуля не берет, потому как на лету не видит, во что пульнули. Хе-хе! А награды-то когда вам дадут? Успеем ли отметить?
Брут. Да кто ж знает? Сказал и хорошо… Ты себе на минуточку представь кота с орденом или вот его? (Кивает на Алексашку.) Алексашке орден через увеличительное стекло делать надо… Долгая и нудная работа.
Твердыкин. Ладно, ребята, вижу, вы не шибко весёлые, а шибко притомлённые. Пойду к своим, может, их потешу. А вас поздравляю. Жаль, меня с вами не было.
Брут. Если ты насчёт ордена, так за Полтаву получишь.
Твердыкин. Дайте я вас поцелую, а то вдруг некогда будет.
Целуют друг друга по русскому обычаю.
Твердыкин. Бывайте!
Алексашка. И тебе того же.
Стук в дверь. Появляется голова рядового Куропаткина.
Куропаткин. Господин капитан! Позвольте доложить?
Твердыкин. Ты как, наглая рожа, посмел в царские покои сунуться?!
Куропаткин. Дозвольте молвить, господин капитан, - вы здесь на сей момент самый главный.
Твердыкин. Как у тебя язык-то поворачивается такое сказать?! Ты что себе позволяешь ?
Достарыңызбен бөлісу: |