Старцы и подвижники XX-XXI столетий. Жизнеописания, воспоминания современников, поучения, подвиги и чудеса, молитвы.

Иван Данилович – человек Божий

«Простой деревенский житель из отдаленной деревни «Погибловка» Орловской области, в молодости откликается на зов Божий и идет странствовать, а перед концом жизни, получив от Бога дар исцеления, опять возвращается в свою деревню, в свою родительскую избу, и по воле Божией принимает, наставляет и исцеляет народ.

Господь сподобил нас с мамой быть у него в 1976 году в самом начале лета. Я в 18 лет получила место в рабочем общежитии на фабрике и поняла, что такой тишины, как раньше, когда почти год снимала комнату, у меня теперь не будет. Я хотела уехать из шумной Москвы в деревню к родителям. Очень скучала по природе, грустила, что хожу не по земле, а по асфальту. Задумала спросить у одной верующей женщины в нашей деревне, как мне быть? Как она скажет, значит так воля Божия. А она дала мне адрес старца Ивана Даниловича. Царствие Небесное рабе Божией Надежде. Как она про него интересно рассказывала, что он много странствовал по святым местам, и всегда пешком, какой у него своеобразный подвиг нашего времени. Что он много знает, и за меня помолиться, а его молитва очень сильная, и подскажет, как и где мне лучше спасаться. Помню, я такая счастливая прибегаю домой и объявляю родителям, что завтра рано утром еду к святому старцу, который знает волю Божию. Мама говорит, я бы с тобою, да ноги болят. Смотрю, наутро, она такая веселая собирается. Говорит, что отец, зная мое упрямство, сказал ей ехать со мной, а то заеду куда-нибудь, потом неизвестно где искать. У мамы на ногах постоянно лопались вены. Я ей говорю: «Там же идти восемь километров по бездорожью...» А она отвечает: «На всё воля Божия, к Божиему человеку же идем, и я спрошу про свою судьбу».

И дорога наша была удачной. От дома прямо до станции нас подвезли пять километров на попутной машине. С билетами, с местами в автобусе, было все удобно. Настроение приподнятое, радостное. И когда от Орловского шоссе шли 8 километров по полям, настроение было ликующее... И я обратила внимание, мама идет впереди меня такими большими шагами, а я за ней едва поспеваю. Смотрю, она как-то странно идет, почти не касаясь земли. Я ей не раз говорила: «Мама, потише иди, я за тобой не успеваю!» А она так радостно отвечала, что ноги сами идут, такие легкие, что я их даже не чувствую. «Видно мы вправду к человеку Божиему идем, и он видно нас ждет и за нас молится. Какой же вокруг Божий мир красивый, а я всю жизнь с войны в заботах такого и не замечала». Ей было тогда в 1976 году 48 лет...

Только выходим на деревенскую грунтовую дорогу, к нам тут же подъезжает «Козел», что в таких глухих местах – чудо. Водитель улыбается гостеприимно: «Вы к нашему Ивану Данилычу?». И подвозит по деревне почти до его дома... Указывает нам на маленькую деревенскую избушку под соломенной крышей. Подходим. Во дворе колодец. Как в сказке. Навстречу из избы выходит к нам деревенский дедушка с лучистыми необыкновенно добрыми глазами, с длинной по пояс бородой. На нем длинная старинная рубаха, до колен подпоясана поясом, в валенках. Живой дедушка из сказки. А у меня никогда не было дедушки. (Мамин папа умер в сороковом году перед войной, а у папы отец добровольцем ушел на фронт и погиб на Орловско-Курской дуге. У подружек моего детства были дедушки, а у меня никогда.) И вдруг я встречаю такого родного Божиего. Он нам с мамой улыбается, кланяется и просит в избу. Мы попили с дороги его колодезной чистой водички и зашли в маленькие сенцы, где дрова. В прихожей русская печь и лавка, одно маленькое окошко. В другой маленькой комнатке: два маленьких окошка на разные стороны, стол из досок и две лавки. Над столом святой угол с иконой Ахтырской Божией Матери. На этой иконе около Божией Матери изображается Крест с Распятием. Полы везде земляные, электричества нет. В прихожей на полу керосинка. В избе так легко и прохладно.

Мы с мамой сели на лавку против Иконы. Сам он сел на единственную в избе табуретку. Заботливо нас спросил: «Как вы добрались?» Мама сказала, что так легко к Вам шла, столько прошла, что сама удивляюсь, что совсем не устала, и тут же сразу машина нас подвезла. Он ответил: «Это наш председатель колхоза. Вначале он не верил в помощь Божию, хотел меня в психушку отправить, потом заболела его жена, врачи отказались лечить – рак. Он смирился, пришел ко мне втихаря, стучит: «Помоги». «А, веришь ли? Помогает Господь, а я слуга Божий и без крестов не принимаю», - отвечаю. Следующий раз надели кресты, пришли. Сказал, за какие грехи болезнь, чтобы покаялись и кресты не снимали. Жену его Господь исцелил…»

Его простая деревенская речь располагала к доверию. С ним было так легко и просто, что можно было спросить у него все, все… Мама спросила: «Почему я так сильно болею и так много работаю. У меня пять детей, а у других один два, и здоровые и не работают?»

Он ей ответил просто: «Вот сатана с Богом спорит, ты что своих так мучаешь, они у тебя все мучаются, болеют, болеют. Я вот, своих, сразу забираю. Мой, раз, под трактор попал, и я его сразу забрал». А Господь нас хочет здесь болезнями очистить, чтобы к себе забрать. Ты раньше в детстве ходила в церковь, потом замуж вышла, забыла, а Господь не забыл и вот привел ко мне. Как тебя спасти? Храма у вас нет, таинств нет, постов нет, молитв нет, с мужем не венчана, вот тебя Господь болезнями и спасает. Сейчас время такое, когда идет бой и командир уже не может управлять и говорит: «Спасайтесь, кто, как может» И я вам говорю, спасайтесь, кто как может. Мама опять говорит: «Как же я легко к Вам шла, и не устала, и ноги не болят». А я сижу и думаю, идти по таким кочкам и канавам и говорю: «Я так устала, как никогда, даже ноги болят». А он маме отвечает, ты больная решила идти, знала, что тебе это не по силам, за это тебя Ангелы несли, ты не своими силами шла, поэтому не устала. А мне говорит: «Ты молодая и так сильно устала, потому что ты своими силами шла». Потом мама начала говорить про меня: «Работает на кондитерской фабрике на конфетах. Конфет вволю и все им молодым плохо живется, а мы с двенадцати лет бревна таскали, окопы рыли в холоде, в голоде, кору с деревьев ели весной, гнилую картошку прошлогоднюю по полям собирали». Он ответил, что молодые еще трудностей не видели, поэтому им и это трудно. Объяснил, что голод бывает еще страшнее обычного голода – Голод духовный и что на мое поколение он еще сильнее. Так тяжело, когда голодает душа.

Тут я припомнила, как коммунисты по радио похвалялись, как Достоевский сказал, что русскому человеку легко сделаться атеистом. Я задаю свой первый вопрос: «Почему Достоевский сказал, что русскому человеку легко сделаться атеистом?» Он с ревностью ответил, понимая мою боль: «Потому что русский человек самый простой, как в пословицах говорят »простота – хуже воровства», душа у нас нараспашку. Открыться для всех, мы всех к себе принимаем, все для нас братья, всех к себе в душу впускаем по своей простоте и щедрости. У нас в государстве девиз: «Пролетарии всех стран – соединяйтесь!» Народ русский самый простой и бесхитростный, и нас все обманывают. Но за это нам Господь дал шестую часть всей Земли». И похвалил меня за вопрос: «Молодец, что ты веришь с интересом». Я спросила: «Как это понять – верить с интересом?» Он говорит, что есть люди, которые всю жизнь в церковь ходят, но без интереса. Учиться тебе негде, будешь много блуждать в духовной жизни, доживешь, выучишься и про меня напишешь».

Прошло тридцать лет, по милости Божией вспоминаю, пишу. Как тогда осмелилась обратиться к нему с такой дерзкой неразумной просьбой. Видя его святые глаза – «зеркало души» - я подумала, наверное, он видит Бога, раз отчитывает, изгоняет бесов, то видит их как людей, значит и видит Бога. И сказала: «Я хочу увидеть Бога, помолись, чтобы я увидела Бога, я думаю, что Он такой добрый, что я Его не испугаюсь». Он ответил: «Блаженны не видевшие, но веровавшие, тебе это не на пользу, ты по характеру медлительная, ты не сразу». Я спросила: «Как понять медлительная что, не сразу?» Он ответил: «Ну, например, один вышел на улицу, а в небе видит Господь-Бог. Он сразу спросил: «Господи, что мне делать?» И не оглядываясь на избу сразу пошел, куда повелел Господь странствовать». Это было так похоже, что он говорит про себя, с таким святым подъемом духа. А ты если увидишь, что забудешь, и будешь жить нерадиво, тебе это будет во грех, с тебя будет большой спрос и тебе за это трудно будет ответ держать. «Ты не сразу» - означает, что ты долго будешь маяться туда и сюда, то в мир, то в монастырь, и тебе это все будет во осуждение». Я сказала: «Все равно, я хочу увидеть Бога, помолитесь, чтобы я увидела Бога». Он глубоко за меня вздохнул: «Ну, смотри сама». И обещал помолиться.

Еще я пожаловалась, что у меня болит голова от разных мыслей, и я сама не знаю, что я хочу. И он ответил: «Сейчас ты хватаешься за голову и бежишь в Церковь, когда утвердишься в вере, голова болеть не будет. В помыслах нас Господь испытывает, куда мы клоним. Ко мне тут недавно приходил такой молодой человек, как ты с вопросом: «Куда пойти учиться?» Как подумает идти на механика – голова болит, как подумает – в духовную семинарию – голова не болит, на душе легко. Так и пошел Богу служить».

Мама спросила: «Что значит Спаситель говорил притчами?» Иван Данилыч ответил: «Это для того, чтобы людям понятно было. Я сейчас про молодого человека рассказывал, а это я про нее говорил» - и показал на меня. И нам сразу все стало ясно. Мама спросила у него про старицу Евдокию. Она ездила к ней под поселок Щекино, но не застала. Ее отправили в психиатрическую больницу. У мамы тогда умирал брат от рака, и очень просил к ней съездить, чтобы помолились за него. Иван Данилыч сказал, что эту старицу он знал, она была очень сильного духа, чтобы мы ее поминали и на могилку к ней ездили. Он сказал, что она имела очень большую благодать от Бога, намного сильнее его, что он не имеет такого дерзновения пред Богом, как она. Он нам рассказал: «Когда ее власти отправили в психиатрическую больницу, она там попросила новую чистую простынь и начала ее резать ножницами на мелкие лоскутки. На это глядя, про нее говорили: «Какая же она святая? Новую простынь всю в клочья изрезала, Настоящая сумасшедшая, а говорили – святая». В первую же ночь, когда все спали, она обошла все палаты на всех этажах и каждому больному положила на лоб маленький лоскуток. На утро все исцелились и стали здоровыми нормальными людьми. Она строго наказала всем носить кресты и никогда не снимать. Человек без креста как без оружия. Его легко заворожить, испортить, он не защищен. А еще и не кому за него помолиться. Психиатрическая больница сразу опустела. Врачам сразу дали за это премию и приписали это достижению медицинской науки. Врачи ей выделили отдельную комнату на первом этаже и разрешили принимать народ. Так она там в больнице и доживала. Тогда было время страшных гонений за веру. Похоронена недалеко от Храма в Кочетках близ поселка Щекино Тульской области. Народ ее прозвал девица Евдокия. Она замужем не была. И она очень помогает в сохранении целомудрия. И сказал мне, что если я не хочу замуж, то должна ездить на ее могилку и просить ее святых молитв. На могилке у нее всегда народ.

Иван Данилыч из Москвы меня уезжать не благословил, потому что в Москве есть Храмы действующие. Сказал, что в общежитии жить трудно, что положил, приходишь – нет, ну там ничего и не приобретай, ходи в Храм, молись, Господь все устроит, а в деревне Храма нет. А где Храма нет – там ничего хорошего нет. Во дворе появились две женщины, и он сказал, что наше время вышло, что Господь к нему по очереди посылает. «Может, как человек я хотел бы больше поговорить с вами. Пришли трудные, с ними труднее будет. Но я должен исполнять волю Божию. Так что идите с Богом, мы с вами еще Бог даст, увидимся. И обратно у вас дорога легкой будет» – сказал маме. И только мы вышли за деревню, опять нас подвезла эта машина. Водитель сказал, что поджидал нас, что пока ездил по своим делам, все время думал про нас. Как мама пойдет обратно с такими плохими ногами, на них и взглянуть было страшно, все вздутые в черных венах. И думал, какая же у нее вера, как она решилась пойти неизвестно куда. Он подвез нас до шоссе по каменной дороге 15 километров. На час ходьбы нам встретились двое неизвестных путников. Видимо, к Ивану Данилычу. Мы им подсказали, как пройти ближе по полям. Когда подъезжали к шоссе, опять навстречу неизвестные в платочках.

Мама с водителем разговорились, как говорят «по душам». Он отвечал на все ее вопросы про Ивана Данилыча. Как постоянно, как бы по очереди, друг за другом с разных краев и областей идут к нему в такую глушь люди, просят исцеления своим больным и бесноватым родственникам. «В молодости он у нас в колхозе работал, потом внезапно пропал и опять появился через много, много лет, неузнаваем: с длинной бородой, неизвестно где был. Говорят, все эти годы странствовал по святым местам. Живет очень странно, электричеством не пользуется, питается ни пойми как, народ к нему откуда-то берется с утра до вечера потоком, а исцеляет он натощак (до 11 вечера ничего не ест). Ест только хлеб с водой, картошку, огурцы. А как мы, молоко, мясо, рыбу, яйца, он не ест. И яблоки не ест, говорит: «Я на них глядеть не могу. Через яблоко человек согрешил». Странный он человек. Хотели его в психиатрическую больницу отправить, четыре часа заводили машину, а она не завелась. Он говорит: «Ребята, не мучайтесь, она у вас не заведется. Я сюда по воле Божией помирать пришел. Мне суждено до конца быть. Мое время еще не вышло. Ничего у вас не получиться. Воля Божия - мне здесь быть».

Атеисты замучили председателя. В одной из подчиненных ему глухих деревень, в которую только раз в неделю хлеб на лошади привозят, постоянно идет народ, и с этим ничего поделать не можешь. «Вы сами попробовали его увезти, не справились, а я свой пост несу, у меня свои дела». Они от него отстали. Иван Данилыч говорил, что ему очень мало осталось жить, что за один год жизни он свои десять лет отдает. И действительно, он скончался на 53 году жизни. Он просто говорил женщинам по-деревенски: «Святость, бабы, трудное дело, легче камни ворочать, камни ворочаешь, постоишь, отдохнешь, послушаешь, как птицы поют и опять ворочаешь». Он читал молитвы целый день, стоя натощак перед Ахтырской иконой Божией Матери. Оказывается, в Орле есть кафедральный собор Ахтырской Божией Матери. Она его и вернула на родину...

По возвращении от Ивана Данилыча в Москву приезжаю в общежитие в первом часу ночи. А мне говорят, мы тебя уже переселили в другую комнату, перенесли все твои вещи, там не бывает посторонних, будешь жить замкнуто, как ты хотела. Сразу чувствовалась молитва человека Божия. Но там над кроватью мне не разрешили повесить иконы. Я очень скорбела и ночью на стене увидела Страстную Божию Матерь. По молитвам Ивана Данилыча сподобилась небесной радости. Вот и такие неразумные наши просьбы Господь исполняет. Сколько милости и долготерпения у Господа.

Из окна фабрики был виден Храм. Он оказался действующим, там купила Евангелие на русском языке – это было чудом. По возвращении в Москву постоянно чувствовала, что за меня теперь идет молитва. Как хорошо жить, когда за тебя кто-то молиться. А когда впервые в жизни почувствовала, что за меня человек Божий помолился, какое это счастье, словно твою душу солнце святое духовное греет. Ты себе не принадлежишь, тебе самой хочется солнцем стать и всех согреть. Нет на земле сильнее поддержки, чем молитва. Она чудеса творит, на любом расстоянии помогает, небесное и земное соединяет.

В Храме после службы я попросилась остаться помочь убираться. Мне разрешили, а раньше в другом Храме не разрешали. Здесь я тоже чувствовала молитвы Ивана Данилыча и считала его своим духовным дедушкой, ведь Господь дал мне его встретить на Орловской земле, где в войну погиб мой дедушка...

В Храме я подружилась с тайной монахиней, которая мне подарила образ Страстной Божией Матери. Так Господь по молитвам Ивана Данилыча послал мне духовную мать. Матушка Агния очень любила молчать, а я постоянно докучала ей своими тупыми вопросами. На мой восторг, что именно эту икону я видела по молитвам Ивана Данилыча, которую она мне подарила, она сказала: «Господь у нас в сердце должен быть, а глазами мы видеть не достойны, это нам не на пользу». Мне это и Иван Данилыч говорил, а я неразумно настаивала на своем. Матушка сказала: «Господь – гордым - противиться, а смиренным - дает благодать. Что смиренные не глазами, а сердцем Бога видят и делом Бога любят. Что Храм Божий надо любить и в Храме Божием все делать для Господа. «Блажен, кто в Храме соломинку поднимет, не лишится награды».

Я стала после работы приходить в Храм и помогать матушке, и так с ней подружилась, что захотела жить, как она, всю жизнь в Храме. Рассказала ей про Ивана Данилыча. Он сказал, что мне нужно учиться, а где не знаю. Старшая сестра говорит, чтобы я шла учиться на вечерние курсы кройки и шитья, а я не хочу, что видела, как мама всегда шила людям по ночам, как это тяжело, и с народом тяжело. А матушка Агния мне ... сказала: «Сама Матерь Божия занималась рукоделием»... Слова матушки Агнии были настолько сильны, что сама Матерь Божия занималась рукоделием и именно она дала мне образ Матери Божией, которую я видела, что я решила ее послушаться, и пошла учиться шить.

Через год, во время отпуска, Господь опять сподобил побывать у Ивана Данилыча. Он сказал, это хорошо, что ты приехала поблагодарить. Я ему рассказала, как интересно устроилась моя жизнь, что как от него приехала обратно в Москву, меня переселили в другую комнату, что та женщина, с которой я вначале попала жить, она была на 12 лет старше, вышла замуж, расписалась со своим женихом, бросила свои вредные привычки, родила дочку и ее мужу сразу дали жилье. Она приходила в общежитие, говорила, какая она теперь счастливая, и какие же они были раньше дураки, что 12 лет не могли расписаться. Благодарила меня за молитвы. Я ей тогда сказала: «Честное слово, я за тебя никогда не молилась, но когда я была у старца, он спросил ваши имена и очень сокрушался за вас, что жили 12 лет не расписаны, ни кола, ни двора, ни детей»... Я ей тогда говорю, это старец тогда за вас год назад помолился, он сказал, что вы хорошие, добрые, что иконы я повесила, и вы ничего не сказали, но сказал, что вы очень сильно одурачены, что в плену у нечистой силы и некому за вас помолиться. Она сказала: «Передай ему большое спасибо за нас». Я у нее спросила, почему тогда год назад, в то время как раз я была у старца, ты меня без меня переселила. Она говорит: «Я посмотрела на твои иконы, ребенка этого надо срочно отсюда убрать к ее ровесникам. Я ей говорю: «А зачем к коммунистке переселила, которая мне не разрешила иконы повесить?» Она говорит: «Я не знала, у нас висели, никто внимания не обращал, и никому не мешали».

Я передала от нее спасибо Ивану Данилычу. Он сказал: «Это хорошо, что она передала спасибо. Они к Богу придут». Спросил, как коммунистку зовут, и сказал, что и она к Богу придет. Он просил, чтобы я на неё не обижалась за то, что она не разрешила икону повесить. Сказал мне: «Иначе ты Бога бы не увидела. Это Господь тебя через неё испытывал. Ты поскорбела, и Он тебя утешил. Господь нас на каждом шагу жизни испытывает, если смиришься – утешет, если погордишься, то благодать отступает!»

Спустя много лет я встретила ее у мощей преподобного Сергия Радонежского. Спросила: «Ты что здесь, на экскурсии?» Она ответила: «Нет, я в церковь стала ходить». Потом, по прошествии времени, случайно встретила в метро. Она была так рада, сказала, что она замужем, что муж у нее верующий и, что они собираются повенчаться. Она пригласила меня на венчание, но мне это было неинтересно. Я ей сказала, что был тогда старец, который спрашивал твое святое имя, он за тебя молился, говорил, что ты станешь верующей, но он давно скончался. Я тогда не понимала, зачем он спрашивает имена, для меня он был простой деревенский дедушка, говорил на старинном деревенской языке. «Все товарки твои определятся, у всех у них будут дети, все замуж выйдут». Слово товарки он мне перевел как подружки, ровесницы. Такой живой деревенской речи мне больше не приходилось слышать и в таком же духе раньше говорили святые.

«Спасайтесь, кто как может, другая эпоха, другое время, жизнь идет к обновлению, ничем не помочь, надо молиться Богу. И все хорошо» - так сказал блаженный в свое время. Внешние формы жизни постоянно меняются, а дух Божий в праведных Божиих людях неизменен во все времена. Главное дух передать, по сердцу Господь посылает, сердце свое насильно неволить не надо, на что оно не откликается, то нам не дано, на что сердце откликается, тем и дорожить, на что отзывается человеческая душа, то ее родное, близкое.

Через год к Ивану Данилычу у меня накопилось еще больше вопросов, но как их задать. А он мне подсказал: «Ты в общежитии живешь, как в армии служишь. Там разный народ, это трудная и полезная школа. Тебе ее надо обязательно пройти». Я спрашиваю: »Почему люди с красивой душой, добрые, не жадные, скромные самоотверженные, так одурачены, их все обманывают, они так сильно плачут перед Богом. Я так каяться не умею, хотя и в Церковь хожу. А другие гордые, самолюбивые, ленивые, хитрые, такие самодовольные, все из себя, их даже враг не трогает, у них все хорошо». А Иван Данилыч ответил: «Зачем врагу искушать гордых, когда они и так его. Вот, к примеру: пьяница валяется на дороге, все его обходят, он никому не нужен, так и враг плохих не трогает, а старается хорошие души себе захватить. Один пьяница на дороге лежит, сколько людей вокруг него одного проходят. И думают люди, что все пьяницы. А если бы каждый мимо него прошел и за него помолился, он бы и пить перестал. Так враг одного своего плохого на самый вид выставляет, чтобы люди думали, что все плохие. Сколько за день мимо одного пьяницы людей прошло, столько и на земле людей хороших. Они идут своим путем, и их никто не замечает, а плохой один, у всех на самом виду и всем бросается в глаза. Так дьявол на самый вид своих выставляет, чтобы последнюю веру у людей отнять. Их и по телевизору показывают, по радио про них говорят, в газетах про них пишут. Враг похваляется: «Вот как мои живут. Отдай душу в ад, будешь богат». Ко мне разный народ приходит. Есть и такие, которые знают, что без креста не принимаю. Ко мне идти, крест оденут, а потом дома тут же снимают, боятся, что на работе увидят, а Бога не боятся. Это лукавство, но таких мало. Больше хороших людей».

Я говорю: «Иван Данилыч, матушка, к которой я в Храм хожу помогать, Вам целый мешочек нательных крестиков прислала. Ей их ее знакомый владыка из Иерусалима привез. Она сказала, чтобы Вы их народу раздали. Сейчас у многих людей Храма рядом нет, поэтому некоторые без крестов, потому что не могут купить». Иван Данилыч мне говорит: «А матушка твоя не простая, прозорливая. Я знаю, к чему она мне еще четыре креста прислала. Мне осталось еще четыре креста понести». Я так заволновалась, потому, что из этого мешочка столько крестиков подружкам раздала. Крестов тогда почти ни у кого не было. А он, прочтя мои мысли, меня сразу успокоил: «Не волнуйся, эти здесь остались, эти ты не отдала». Я спросила: «Что значит прозорливая?». Он говорит: »Это как профессор, который всю науку изучил и еще свою изобрел». Я говорю, что матушка нигде не училась, как окончила в сороковом году 10 классов, так сразу пошла работать в Храм уборщицей. И с сорокового года из Храма не выходила, выходных и отпусков не брала, радио не слушала, телевизор не смотрела, только бегала по храму с утра до позднего вечера, а ночью стоит на коленях Богу молится. Она говорит, что монахам Господь дает такую благодать, что они не спят. Никаких книг и правил она не читает. Ей год назад было 56, а сейчас 57, а лицо у нее такое детское. Замужем никогда не была. Она мне подарила маленькую иконочку из Иерусалима, как раз такую, которую я по Вашим святым молитвам видела. Она меня на работу в Храм берет и прислала к Вам за благословением. Он говорит: «А возьмут ли тебя в таком возрасте?» Я говорю, что мне уже 19 лет, а матушка вот в Храме сразу после школы. Он говорит: «Матушка твоя сколько имела земных лет, столько и духовных, а духовных еще больше, у нее были благочестивые бабушка с дедушкой и родители. Она от рождения в Храме и как окончила школу, уже могла самостоятельно нести свой подвиг в Церкви. А ты побыла около нее год. Передай ей, что тебе только один годик. Передай ей, чтобы она ела, она ведь за делами почти ничего не ест, а ей в Храме на колокольне жить до тех пор, пока не разрешат в колокола звонить. С колокольни должна благодать на людей идти – молитва. Раньше колокольный звон весь воздух освещал. Каждый человек старался на колокол пожертвовать, а теперь каждый себе старается машину купить. Если в городе у каждого будет машина, тогда и проехать будет нельзя, вам будет еще труднее жить».

Я попросила, чтобы он был моим духовником. Он ответил: «Духовник – это кому можно все рассказать как на духу, на исповеди, а я священного сана не имею. Господь тебе самого хорошего в наше время духовника пошлет, только ты ничего сразу не поймешь, сказал, что человек всегда должен смиряться, и чтобы от Бога не получил, всегда говорить: «Грешный и недостойный». Рассказал, что когда после своего странствования ему было повеление вернуться на Родину, никуда не заходить. И в помощь ему был дан образ Ахтырской иконы Божией Матери. Он получил очень большую благодать от Бога и возгордился. Захотел, чтобы по всей Руси колокола сами звонили. Тогда колокольный звон в Храмах был властями запрещен. Нарушил повеление никуда не заходить, по дороге зашел к родной сестре после стольких лет разлуки повидаться. Попросил у нее во что икону завернуть. Она дала ему подержанную наволочку, которая была старая, и прежняя благодать такой великой силы от иконы отступила. Видно, Богу было мое желание неугодно. Значит на то воля Божия, что колокола на Руси молчат до времени. Не все наши добрые желания Богу угодны. Надо идти куда Бог велит, к родственникам не привязываться, к святыни со страхом относиться, подержанные вещи стараться не приобретать. От святых – и вещи святые, от которых люди исцелялись и получали благодать. Будет время, что все вещами завалят, лишь бы люди не молились. Я думаю, зачем он мне все это говорит. Даже про себя с таким сокрушением рассказывает, как он погордился. Надо всегда говорить: «Грешный и недостойный». Я так радуюсь, что в Храм работать иду, а он так сокрушается и так печально меня провожает и наказывает, чтобы я к нему еще обязательно приехала, если не возьмут. Я так уверена, что буду всю жизнь жить в таком блаженстве в Храме.

Приезжаю обратно в Москву, а меня в Храм на работу не берут, так как у меня нет постоянной прописки, жилья и в таком молодом возрасте нельзя. Матушка говорит, что в Храме столько искушений, так сильно враг нападает, а я говорю, какой здесь может быть враг, когда здесь одни иконы. Я так сильно обиделась на матушку. Я тогда не понимала, что матушка своими молитвами меня целый год меня как на руках носила и брала все мои искушения на себя. Она говорила: «Деточка, но куда ж я тебя возьму, я здесь столько слез пролила, тебе же в другое время жить, тебе надо жилье зарабатывать». Я так гордо упираюсь на своем. Она меня опять посылает к Ивану Данилычу. Я говорю, что не доеду, это далеко, к родителям, чтобы съездить – два дня на дорогу надо, к выходным надо еще отгул брать, а это еще дальше. Матушка говорит: «Это у тебя нет смирения, послушания нет, веры нет. Если бы ты захотела поехать, то Господь бы с дорогой все устроил. А тебе хочется по своей воле жить, как ты хочешь. А так нельзя. Поезжай тогда к своей маме, что она тебе скажет. Ведь ты с ней к Ивану Данилычу ездила».

А мама мне сказала: «И правильно матушка делает, что тебя в Храм не берет. Ты ходишь в Храм целый год помогать, и ни разу в Храме полы не помыла. Ты привыкла делать только то, что тебе нравиться, всякую детскую красивую работу: бантики с ленточками над лампадками менять, иконы украшать, красивые старинные вышивки с икон стирать, гладить, в цветах воду менять, цветы по Храму расставлять и еще с матушкой в цветочный магазин за цветами ездить. А заставь тебя в Храме каждый день полы мыть, тебе это тут же надоест. Ты на работе не только сидишь целый день в белом халатике, но в конце смены свою машину моешь, убираешь. Но если в Храм на работу устраиваться, там нужно будет все подряд делать. Ты так жить, как матушка, не вынесешь. Так один из тысячи не живет. Ходи на свои занятия, не пропускай и все у своей преподавательницы спрашивай, чтобы лучше шить научиться, ходи в Храм, стой на одном месте и молись, а то ты в Храм ходишь не молиться, а к матушке приставать, на каждом шагу у нее все спрашиваешь. Разве так в Церкви все узнаешь? Она монахиня, постоянно про себя молится, а ты ей мешаешь. Передай ей, чтобы она тебя больше не баловала, а самую грязную работу делать заставляла... Учись тому, что тебе Бог дал учиться, выполняй все свои домашние задания, по шитью, чтобы у тебя были все выкройки, образцы».

После окончания учебы, во время отпуска, еду опять к Ивану Данилычу. Жалуюсь на матушку, что она сама всю жизнь в Храме прожила, а мне в миру жить. Не хочу больше жить в Москве, хочу вернуться к родителям и работать в пошивочной мастерской. Он говорит: «Что ж ты тогда сразу ко мне не приехала, я же тебе наказывал. А теперь ты уже по другому настроена. Так что даже тебе в Москве оставаться невыносимо. Храм у тебя будет в деревне только раз в неделю, добираться далеко, будешь по Храму скучать. Скучно тебе будет после Москвы». Я говорю: «Хорошо бы жить как Вы в деревне в тишине, Иван Данилович». «Какая же ты еще неразумная, чтобы так как я жить, надо сначала жизнь прожить и до моих лет дожить. Ты же еще только жить начинаешь, еще белого света не видела, не в одном монастыре не была. Что же ты так сильно на свою матушку осерчала. Разве можно так серчать? Она за тебя Богу молится, а враг тебя против нее настраивает. Ты всегда к ней заезжай, ее не забывай, через нее тебя Господь поправлять будет. Ну ладно, Бог с тобой, прожила ты два года в общежитии, пора тебе домой на побывку возвращаться». Я спросила: «Моя преподавательница по шитью рекомендовала мне заочно поступить в институт, чтобы я имела высшее образование, тогда мне можно будет в школе преподавать домоводство, учить девочек шить». Иван Данилыч сказал: «В учителя сейчас беспартийных не берут. Учителя сейчас должны все в партии быть и говорить детям, что Бога нет. За каждую душу Господь с учителя спросит, чему научил?» Я еще спросила: «Подруга меня учиться на агронома зовет. Я люблю по полям ходить». Он ответил: «Агрономов я не люблю, они нарушают заповедь Божию. Седьмой год земля должна по Писанию отдыхать. Земля – мать наша. Как мать нас кормит, так и мы ее как мать беречь должны. А ее всю удобрениями отравят, и она перестанет родить по нашим грехам. Хозяина нет, одни наемники. Любви к ней нет. На работу идти шить можно. По Храму будешь скучать. В Москве, когда в Храм захочешь, тогда и пойдешь. А там у вас Храм далеко. Учиться можно только в Храме на клиросе. Духовные книги проси читать. Тебе еще много Господь своих хороших людей пошлет. За матушку свою молись, тогда всякое серчание пройдет. Она тебя Храм Божий научила любить так, что тебя теперь в деревню без Храма можно послать, Храм ты там не забудешь. Книги духовные будешь читать, по монастырям ездить. Ну, живи с Богом, Господь с тобою. Бога не забывай, не забывай Ему молиться».

Как только я вернулась в деревню, всякое пристрастие к природе у меня отпало, и я поняла, что обманута врагом, что он этим хотел меня подальше от Храма отвести. Никакая внешняя тишина не давала мне тишину души. Как раз в это время родственники мамы привезли к нам парализованную бабушку. Мама с бабушкой меня утешали, что и здесь можно ходить в Храм по воскресеньям, а у меня так болела душа, что я просто не находила себе места. Надо было смириться, а смиряться мне не хотелось. Я прочитала всю Библию, но ничего не поняла, Писание мне не открывалось. В Храме я ничего не понимала. Такого внешнего разнообразия как в Москве у меня не было, а внутренней жизни я не знала.

Храм был за 12 километров. В свои 20 лет я проходила их за два часа. А обратно нас всегда подвозили. В Храме у нас на приходе в Нарышкино подружилась с тетей Шурой. Ее любил весь район. Она была очень мудрая и говорила чуть ли не стихами. Она была всегда душой молода, хотя на 50 лет меня старше. Я ей рассказала про матушку. Она мне на это сказала, что ты у нее была как новорожденный слепой котенок. «Запомнила только, как бантики с ленточками над лампадками вешать и больше ничего не поняла. Тебе, чтобы ее хоть немного понять, еще долго духовно расти надо. Куда нам до монашек, мы послушание не выносим». И дала мне почитать житие св. вмц. Варвары. Эта книга была так понятна, что жизнь моя снова обрела смысл. Я поняла, что не обязательно всю жизнь жить в Храме на колокольне как матушка. Можно жить на природе, как жила св. вмц. Варвара. Как хорошо у нас в деревенском Храме стоять на клиросе: за окном видны поля, речка, и церковные службы, и природа – все вместе. Но опять у меня возникла проблема: хорошо бы пострадать за веру как св. вмц. Варвара. Но отец мой меня так любит, святой угол с лампадкой для меня сделал, когда в воскресенье в Госбанке не дежурил. В Храм меня на мотоцикле возит, на улице возле Храма ждет, когда служба закончится. Я первая вышла из Храма, он меня отругал: «Это не хорошо, что ты самая первая из Храма вышла, из Храма надо самой последней выходить»... Я теперь стала стоять до конца и уходить после отпевания самой последней.

Отца я в детстве всегда слушалась. Потом я вдруг с ним поругалась и ушла жить на квартиру к тете Шуре. До Храма было уже ближе – 7 километров. Тетя Шура послала меня к своему духовнику отцу Иоанну в Тулу за благословением научить меня читать Псалтирь по-церковнославянски. Батюшка сказал: «Чтобы в Церкви читать, нужно быть светильником, чтобы от тебя люди молитвенным духом зажигались. Это очень ответственно перед Богом и не всем во спасение. Давай с тобой посмотрим на икону-картину «Страшного суда» - это как финиш нашей жизни, так изображены разные люди: и в раю духовенство и миряне, и в аду духовенство и миряне. Господь не смотрит на то, кем кто в этой жизни был, а кто как свой Крест нес». Я сказала про Ивана Данилыча. Батюшка сказал: «Это наш молитвенник, пустынник, по его молитвам нас Господь свел... Батюшка сказал, что это наша русская глубинка – как пустыня. У него Крест как у пустынника, за людей, которых к нему Господь приводит, Богу молиться... Батюшка подсказал мне, как нужно исповедоваться, благословил учиться читать на церковнославянском языке Псалтирь, а по окончании зимы опять к родителям вернуться, чтобы со всеми мир хранить. А в отпуск съездить к мощам св. вмц. Варвары в Киев и в монастырь в Почаев.

Весной одна женщина с работы попросила меня отвести ее к Ивану Данилычу. У нее было двое больных детей. Дочь отлично закончила вуз и сошла с ума, постоянно живет в психиатрической больнице, потому что из дома убегает. Сын отлично закончил вуз и тоже сошел с ума. Живет с ней и, наоборот, из дома никогда не выходит. Она говорила, что всегда так гордилась своими детьми, всегда им как круглым отличникам давали бесплатно путевки в пионерский лагерь «Артек» на море, что ей всегда были благодарственные письма за детей из вуза. Она возмущалась, почему Бог такое попустил, за что? Ведь сын всегда говорил: «Мам, зачем они про Бога по радио плохо говорят?» А теперь он сидит и рисует нечистую силу. Я ему говорю: «Сынок, где же ты такие натюрморты берешь?» А он говорит: «Мам, а ты разве не видишь, вот тут рядом стоит». Иван Данилыч ей сказал: «Дети твои девственники, чистые, трудолюбивые души честные. За это Господь избрал их для себя. Они такие венцы в Царствии Небесном за это получат. Такая их ждет награда. Нам такое не видать. А в этой жизни в неведении Бога они бы стали учеными, и такого бы в неведении наизобретали, что Богу неугодно, и в погибель их собственной души и людям были бы не на пользу их изобретения. Господь это и попустил для того, чтобы всех вас спасти». Для сына он дал ей святой воды. Перед Ахтырской иконой Божией Матери он опускал в воду крестики и давал эту воду больным, прочитав молитвы, ему только одному ведомые, за каждого человека отдельно. После поездки ее сын перестал что-то видеть и рисовать страшные картинки. Но Иван Данилыч сказал, что сын ее сейчас не исцелится, потому, что он еще молодой. Тогда сразу женится, и это будет не во спасение. А с возрастом ее детям станет легко, что люди сейчас крестов не носят, стесняются, боятся, вот и попадают под плохое воздействие. «Нет у нас послушания к Богу, поэтому мы сами себя мучаем». Мне сказал, что обратная дорога у меня с этой женщиной будет очень тяжелой, что так тяжело от него еще не уходил никто. Она с самого начала шла с таким настроем: «Ну, пойдем к нему с черемухой – с чистой душой». Иван Данилыч ей сказал: «Это дерево Господь создал не для того, чтобы его ломали». Она настояла, чтобы он дал ей с собой очень большое количество воды. Он ей говорил: «Столько воды у меня еще никто никогда не брал, как же ты понесешь?» Мне сказал: «Враг тебе за нее будет мстить». На обратном пути она так сильно заупрямилась и повернула на дорогу, которая 15 километров до шоссе вокруг леса. Я тогда не знала, что в дороге человек может так измениться. Вместо 8 километров пришлось пройти с ней 15 километров под ее ропот и возмущения. Потом она мне дала маленького щенка. Я носила его на руках по дому, и мне очень долго пришлось бороться с такой страстью, с пристрастием к животным. Помогла мне в этом исповедь и я поняла, как страшно возить кого-то к старцу без благословения.

Иван Данилыч возрадовался за меня и поблагодарил Господа, когда я сказала, что три зимних месяца жила у тети Шуры в поселке, сказал, что он просил у Бога устроить меня на зиму поближе к Храму, сказал, что раба Божия Александра вслед за ним скоро отойдет. Так и было. Она большой Крест несла, читала Псалтирь по покойникам по всему району, куда позовут, и умерла в Великую Пятницу. Она говорила, что лучше всего в этот день умереть – это как великая награда от Бога, кто умирает в Великую Пятницу. На третий день на поклонение Богу идти на Пасху, когда Рай открыт. Иван Данилыч благодарил Господа за то, что он мне послал такого батюшку-исповедника. Он говорил, что этот батюшка-исповедник был долго в заключении на Соловках, что он очень больной и ему с такими болезнями трудно жить. Но он жить еще будет долго. За правду Господь прибавляет и долголетием награждает.

Я рассказала ему, что весной ездила в Печоры. Там меня отругали, что без благословения приехала, чтобы как вернусь у отца Иоанна прощения попросила, а он не обиделся и сказал, что в такие места сам Господь благословляет, и чтобы я в отпуск съездила в женский монастырь. В Печорах посмотрела святые пещеры, как там во дворе хорошо, колокола звонят. Только отчитку мне посмотреть не разрешили, сказали, что мне там делать нечего, спросили, что у меня болит, я говорю, что ногу натерла, сказали, чтобы я обратилась в травмопункт, где мне дали справку на три дня. Очень уезжать не хотелось, и Господь сподобил по своей милости еще три дня там побыть.

Я рассказала Ивану Данилычу про одну рабу Божию – нашу прихожанку. Она живет и работает в колхозе в соседнем районе в местечке, которое так и называется – Монастырь. Когда проезжаешь по трассе, на горизонте видна груда красного кирпича от женского монастыря. Его разбирали на кирпич и строили из него свинарник и коровник. Ее благословили из своей деревне никуда не уезжать и на это оскверненное место монастыря ходить молиться. Она говорит, как там помолится, так ей на душе легко. Что она несет тайную тяжелую болезнь. Бес изнутри сжимает ее сердце. Физически она здорова, врачи ничего не могут определить. С виду очень мудрая и скромная. Она два раза в год по благословению отца Иоанна ездит в Печеры на отчитку. Там батюшка на отчитке с ее бесом разговаривал: «Зачем ты в нее вошел?» Бес отвечал: «По воле Божией, чтобы она осталась девицей и не вышла замуж».

Я спросила у Ивана Данилыча: «Почему так бывает?» Он ответил: «Каждого Господь на свой пост поставляет. Каждый у Господа на своем посту. Пост ее очень трудный. Она одна во всем округе Богу молится, храмов там рядом нет, верующих людей нет. Этой тайной болезнью ее Господь наставляет на подвиг. Зато, какая с ней благодать! По ее молитвам Господь всю ее деревню и все там вокруг хранит. Сколько у нас на Руси деревней вымерло, где молитвенников не осталось, сколько разных народов вымерло на Земле. Надо по Божии жить, как кому Бог велит.

Я говорю: «А в нашем районе сто тысяч населения, а так правильно живет только тетя Шура. Она по всему району, куда пригласят, Псалтирь читает, говорит, раз зовут, отказаться нельзя, что у нее такой пост. У нее в доме даже каждая посудина и каждая вещь для своего употребления предназначена. Она мне рассказывала: «Храм у нас на краю поселка был, весь обезображенный, верх снесен, с виду не узнаешь, что это был Храм. Три раза из него строили хлебопекарню, и она три раза горела. Потом им из области сказали, нашли, где строить. Построили в другом месте и не одного пожара за столько лет. И хлеб у нас очень вкусный. Потом из Храма сделали склад для зерна, а оно ночью куда-то убывало. Поставили сторожа. Ночью он видит, сидит Женщина, вся одета в черное, и так сильно и безутешно рыдает, причем не как все женщины, а как-то тихо, по-особому. Он у нее спросил: «Что Вы так сильно плачете?» Она ответила: «Меня тут все забыли, никто не почитает, Я отсюда уйду и больше никогда не приду». И исчезла… Храм был в честь Иверской иконы Божией Матери. Он рассказал начальству, но они ему не поверили. Зерно под закрытым замком за ночь так сильно убывало, что оставалась третья часть. Тогда они оставили это святое место заброшенным». Там вокруг стен Храма так все сильно заросло, что трудно пройти. Когда я обходила вокруг с молитвой «Богородице Дево, Радуйся!», мне было очень страшно и радостно. Тетя Шура сказала, что это без благословения делать нельзя, враг может очень сильно напугать, что мне еще это рано. Еще она рассказала, что начальники-коммунисты, которые Храм ломали и обезобразили, потом Богом сильно наказаны были. «Лежали перед смертью всеми брошенные, многие неухоженные... Детей своих воспитали Бога не чтить, их дети под старость и бросили».

Тетя Шура жила за районной школой. Тогда носили всю одежду короткой, школьная форма у всех девочек была короткой выше колен. Она очень переживала, что все ходят с голыми коленками, что эта мода не для нашего климата средней полосы России, что потом все больные будут и слабых детей родят еще. Она говорила, что будут похваляться об идолах своих. «Это сейчас все смотрят кино по телевизору, а на следующий день дети в школе, взрослые на работе этот фильм обсуждают, а про церковные праздники, про житие святых сейчас никто не говорит. Духовного счастья люди лишены, душа голодает…»

Я сейчас думаю, как Господь по молитвам Ивана Данилыча меня на три зимних месяца к такой мудрой рабе Божией жить определил. Ей тогда было семьдесят лет, по ночам над покойниками Псалтирь читала, всегда с разным народом. Ей дома отдохнуть некогда, да еще я тут около нее, да еще три месяца. Она говорила: «Жизнь – это школа, а смерть – экзамен». Экзамен ее – смерть в Великую Пятницу. Царствие Небесное рабе Божией Александре. Так по молитвам Ивана Данилыча Господь мне послал духовную бабушку. Он говорил: «Матушка твоя Агния – строгая, как профессор, ты от нее из Москвы уехала, вот тебе тут Господь бабушку послал. Она с тобой всю зиму нянчилась. Заходи к ней, не забывай, она после меня недолго поживет».

Когда я приехала к Ивану Данилычу после отпускной поездки в Киев и Почаев, он сказал, что мы с ним в последний раз видимся, что дедушка мой в наших краях тут у нас недалеко упокоился, что и ему пора идти к Богу – ответ держать. Сказал, что по молитвам моего дедушки мы с ним три года на Орловской земле знались, и чтобы я дедушку своего всегда поминала, что по его молитвам меня Господь к нему привел. Я говорю: «Дедушка мой был никто: ни священник, ни монах, просто комбайнером в Алтайском крае работал, поэтому его на фронт не брали, некому было в войну поля обрабатывать. А он несколько раз ходил в военкомат и на фронт просился, его и послали в самый бой, как он хотел, и погиб на Орловской Курской дуге». Иван Данилыч на мои слова с такой ревностью сказал: «Как он был никто, как можно так на человека сказать, что он никто. Для Господа каждый человек так дорог! Каждая Душа человеческая дороже всего мира. Ты думаешь, что только одни монахи и священники спасаются? Вот тут у меня образ святых мучеников Андриана и Натальи. Они при жизни супругами были, а я на них Богу молюсь. Твой дедушка жизнь свою положил как воин за други своя, а Господь сказал: «Нет больше той любви, кто душу свою положит за други своя». Он бы мог не ходить в военкомат, если не просился, его бы не взяли, потому, что он и там был нужен. И мог бы до сих пор жить, еще он в жизни и изгнание претерпел»...

Я стала рассказывать, как мне в Почаеве понравилось, что я хочу туда уехать жить, и родителей с собой уговорила бы, чтобы они там себе дом купили. Он говорит: «Я понимаю, как тебе в Почаеве понравилось, как дома. Там ведь твои корни, там твои предки по отцу жили». Я говорю, что мой отец даже не знает имена своих бабушек, он их никогда в жизни в глаза не видел, я его мать никогда не видела, потому, что это очень далеко, несколько суток на поезде ехать. А маминых родных всех знаю, они рядом. Иван Данилыч сказал: «Предков своих мы должны поминать до четвертого рода, и если дальше мы их имена не знает, все равно все наши предки за нас молятся. Целая Небесная Торжествующая Церковь за нас молиться, за всю нашу земную воинствующую. А мы не хотим свой Крест нести и всю дорогу ропщем».

Я вспомнила и сказала, как обратно трудно от него с женщиной добиралась, у которой двое детей больных. Он говорит: «Вот тебе пример пути Господь показал, как мы к Нему идем. Не слушаемся Его, лишний груз на себя сами наваливаем, хотим все больше здесь захватить, верить надо, что капля море освящает, что Господь не оставит. Человек в этой жизни как капля в море, частичка Божия. Господь нас хочет облегчить и прямым путем к Себе привести, а мы не слушаемся и сами пути извилистые выбираем и потом всю дорогу ропщем. А что ты к щенку ее привязалась, это для того, чтобы ты поняла ее, она мать. Каково ей на детей своих глядеть. Раньше за них похвалы получала, а теперь у вас в пошивочной всю грязь, пыль убирает». Как он и сказал, дом этой женщины не снесли. Строительство в поселке дальше пошло.

Мне сказал: «Говорил тебе из Москвы не уезжать. Пора тебе обратно в Москву возвращаться. Вон как ты за эти три года возросла. У тебя теперь и матушка и батюшка есть и в монастырях побывала. Я тебе теперь больше не нужен, мне скоро к Богу идти, ответ держать». И стал опять сокрушаться, как он большую благодать не сохранил на обратном пути, как повеления Божия не послушал и к сестре родной зашел, Икону в старую наволочку завернул, к святыни небрежно отнесся и благодать прежнюю потерял. В Апокалипсисе сказано: « Имею на тебя нечто, что ты не сохранил первую любовь твою. За все пред Богом придется отвечать, что данным его даром не дорожил, не сберег, им Богу не послужил, Господа как надо не славил…» Я тогда сижу и думаю..., что из людей никто свою первую любовь не хранит. Он говорит: «Ну, куда нам Апокалипсис понимать, вы же на фильмах и на песнях сейчас воспитаны. Вот ты год около матушки побыла, какая вначале у тебя ревность была. Потом погордилась, что не по-твоему вышло, на нее сильно осерчала, и стала, вместо радости, в душе обиду носить. Поезжай обратно в Москву к своей матушке. Может, она тебя к себе в Храм возьмет?» Я говорю, что не возьмет, что для этого нужно иметь московскую прописку и жилье, молодых сейчас в Храм на работу не берут. Он говорит: «Это я так тебе образно сказал. Она тебе свой дух передала, она дух твоего снесенного монастыря в Москве несет, а в тебе адская злоба на нее, тебе одной в Москве жить». Я говорю, что не хочу в Москву, что хочу в Почаев и родители туда переехать согласны. Начала рассказывать, как в Почаеве хорошо, я там разные иконы купила, все какие продавали по одной. У меня спросили, зачем мне столько много, я сказала, что у нас в деревне Храма нет, и мне продали. Я там все книги купила, какие продавались, и Псалтирь Ефрема Сирина, и Псалтирь Матери Божией. Когда покупала Псалтирь Матери Божией, меня видно уже там заприметили, и спросили, если будешь по Кафисме в день читать, тогда продадим. Я там купила и большие монашеские четки. Мне сказали, что на эту покупку сначала нужно благословение у старца брать. Я сказала, что у меня не здесь батюшка, а далеко. Тогда мне продали, и если он меня не благословит, тогда с меня взяли обещание, что я эти четки подарю тому, кому благословят. И стала хвалится четками, настоящие монашеские, черного цвета, вязаные на сто.

На все это Иван Данилыч очень строго сказал: «В Почаев я тебя ехать не благословляю. Там на Украине смута будет. Поезжай в Москву». Я говорю: «Какая смута, там все как в старину». Он говорит: «Послушания ни у кого не будет. Люди страх Божий потеряют. Вот как ты набрала разных икон, так коллекционеры делают, покупают каких у них нет, чтобы все были, все стены ими увешивают и годами на них не молятся. А святые только один образ имели и день, и ночь перед ними молились. Искушения у тебя с иконами будет. Можно так весь страх потерять. Куда тебе столько Псалтири читать, если бы ты по Кафизме в день из Псалтири святого Царя Давида читала, и это бы для тебя хорошо было. Молодые работать должны, послушания нести. Будет время, люди себя духовными книгами завалят, много книг читать будут, а послушание никто не будет нести. Каждый правым себя считать будет. Вот и будет смута». Я подумала, что смута – это смущение в душе, когда не знаешь, как поступить. А у меня-то все ясно. Я такое святое место увидела, и стала дальше настаивать на своем. Там столько святынь, там мощи и пещерка святого Иова Почаевского чудотворца, стопочка Божией Матери, там так хорошо.

Там я встретила подружку, которая тоже шьет, она моложе меня. Мы с ней решили тайно подвизаться, чтобы хорошо в жизни устроиться, клали по 300 поклонов в день, два раза на день лазали в пещерку преподобного Иова Почаевского, а ее верующая мама говорила: «Дитя мое, кто тебя на это благословил?» И хотела отвести нас на исповедь. Мы никак не соглашались, ведь тогда наш подвиг обнаружиться... Потом пошли с мамой подружки к ее батюшке на исповедь за благословением. Батюшка нас сильно отругал. Сказал, чтобы к пещерке св. Иова больше близко не подходили, люди больные издалека попасть не могут, а вы у них время отнимаете и еще обманываете. Разве так можно, обманным путем благодать получать, без всякого страха два раза на день в пещерку лазать? Своими поклонами без благословения вы только врага тешили, он над вами смеялся. Я сказала, что мы в святые места хотим поехать. Он сказал: «... Сиди здесь, куда приехала и до поезда, чтобы за ворота монастыря не выходила, иначе благодать потеряешь и ни с чем уедешь». А подружке сказал, чтобы матери в огороде помогала и без дела не болталась.

Подружка ушла с мамой домой, а я села одна во дворе на лавку. Монастырский двор был весь завален мусором от паломников и начинающими желтеть листьями. Сидеть на одном месте было самым страшным для меня наказанием. Я увидела, как пожилой послушник в черном халате с метлой в руках убирал двор. Движения его были ограничены. Работал он медленно, но очень старательно. Я подумала, что мне стоит убрать все здесь вместо него за полчаса, от силу за час. Подошла к нему: «Можно Вам помочь?» Он не обратил на меня внимания. Я подошла к нему с другой стороны. Он как будто меня не слышит. Я опять села на свою лавку. Мне сказали, что монахи не разговаривают, всегда про себя молятся и на них смотреть нельзя... Когда он домел почти до моей лавки, я опять стала к нему приставать: «Можно Вам помогу?» Думаю, какой он бесхитростный, хотя и пожилой. Другой бы сказал, ну и поработай за меня, а я отдохну. А он мне отвечает: «Ты у меня награду хочешь отнять? Я не могу тебе разрешить, вдруг ты погордишься, что хорошо сделала или потом поропщешь, а этот грех на мне будет, потому, что я разрешил. В монастыре надо делать все по благословению. Кто благословение дает, тот за это и отвечает. Иди попроси себе послушание, если хочешь в монастыре помочь».

На мое счастье по двору проходил какой-то батюшка с крестом на груди. Я подбежала к нему: «Благословите помочь двор убрать!» Батюшка сказал послушнику: «Пусть она тебе поможет»... Спросил, как меня зовут, благословил и пошел. Я сказала послушнику, что могу здесь все убрать за один час. Он сказал, что я тщеславная, что он сейчас время засечет, и если я за час не управлюсь, то понесу епитимью за то, что хвалилась. Я стала быстро убираться. Дошла до ворот и говорю: «А дальше мне запрещено выходить, я бы хотела еще за воротами убраться, там столько бумаг». Но послушник говорит: «За воротами пять метров от стены территория наша, если хочешь, то можешь убрать. Только делай все с молитвой, а то ты же не молишься. Тебе эта скорость и спорость может с другой стороны даваться, чтобы ты гордилась своей работой». Я говорю: «У меня есть Иван Данилыч, такого возраста как Вы. Он мой духовный дедушка». Он мне говорит: «Поезжай к своему Ивану Данилычу, и передай ему от меня поклон. Скажи, что ты в монастыре двор мела, и больше ничего не рассказывай, а то ты любишь у старцев время отнимать. И по мужским монастырям больше не шатайся. Для тебя и женские монастыри есть».

Про последнее я Ивану Данилычу рассказывать не стала. Говорю все про подружку, как мы с ней собирались там, на дому на монастырь шить, а он говорит: «Что же ты мне самого главного не говоришь? Кто мне из Почаева поклон прислал?» Я спохватилась: «Простите, совсем забыла. Какой-то пожилой послушник, который двор убирал. У него такое странное имя. Я такое никогда не слышала и тут же забыла». Иван Данилыч назвал его имя и сказал, что этот раб Божий не простой, что он за меня молится и через него святой Иов Почаевский мне мое послушание показал. «Поезжай в Москву в дворники, будешь жить одна и в Храм ходить». Я так сильно стала протестовать: «В дворники ни за что не пойду и в Москву не поеду... Если в монастырском дворе бумаг после праздника много бывает, а в Москве столько мусора за день набрасывают...» Иван Данилыч говорит: «Если человек безропотно убирает нечистоты, за это Господь очищает его душу. Ты как раз брезглива, капризна, чуть что фыркаешь, это как раз тебе для смирения». Я стала возмущаться: «Не хочу одна в миру жить. Лучше в монастырь или замуж. Я там в Москве одна с ума сойду». Он говорит: «Будешь от своего Креста увиливать, будешь с ума сходить. А глупую - ни в монастырь, ни замуж не возьмут. Так и будешь в Москве одна жить. Надо нести, что Богом дано. Твой снесенный монастырь в Москве был. Вот тебе пример, девица Валентина живет около своего снесенного монастыря». Я говорю: «Так у нее там тишь и благодать, вокруг такой простор. А в Москве на месте снесенного Страстного монастыря, что сейчас твориться там – притон. Место любовных свиданий. Сидят курят, поют, обнимаются, матом ругаются, музыку врубают. Разве можно там находиться? Говорят, что Москва как блудница перед концом провалиться сквозь землю, что верующих Господь перед концом будет выводить из Москвы. Он говорит: «Ну, значит, верующие в Москве до конца будут, значит, и молиться за нее будут». Я говорю, что встречала на месте снесенного Страстного монастыря пожилых старушек со светлыми лицами. «Они сидели часто по одной в задумчивости, закрыв глаза и ничего не замечая вокруг. Я так молиться не умею. Мне там молиться негде». Он говорит: «Как это тебе в Москве молиться негде. Там сорок сороков. Ты еще Москву не знаешь, видела два три Храма и все. Там столько престолов, по престолам будешь ходить».

Я говорю, что лучше в Киев в монастырь, там сестры вместе все верующие, они меня там к своей старице послали, а она в этот день никого не принимала, молилась о чем-то важном. Мне передали от нее ответ, чтобы я ехала в Москву к своей матушке... Иван Данилыч сказал, что такую старицу мы и видеть не достойны. «Знаешь, сколько у этой старицы перед Богом духовной работы? Если твоя матушка в Москве день и ночь вся в делах, как профессор, то у этой старицы такой большой пред Богом пост, как у министра обороны. Она своими молитвами от всей Украины смуту отодвигает. С ней такая большая Божия благодать, мы к ней близко подойти не достойны». Я говорю: «Какая там может быть смута? Если на нашей деревне только одна моя мать перед домом цветы сажает, и мой отец каждый год дом белилом красит и их за это все дураками считают, что целый день в саду копаются и пять детей завели. То в Почаеве все так живут... Иван Данилыч тогда говорит: «Твоих родителей за их труды Господь из этой деревне выведет, когда это надо будет, ближе к Москве к детям».

Так и было. Как только они оттуда в 1986 году переехали, через месяц Чернобыль прошел и та местность, где мы раньше жили, была задета. Там стали за вредность платить. Маме говорил, что от болезни ног она не умрет. Будет на своих больных ногах до конца ходить. Что они с отцом повенчаются. Так и было. Пока мы с мамой три года к Ивану Данилычу ездили, то все эти три года у нас с ней был мир и взаимопонимание. Все по его святым молитвам. Мне тогда сказал: «Благословляю тебя в Москву ближе к преподобному Сергию. Он игумен Земли русской. Чуть что к нему, к его св. мощам и его родителям за своих родителей молись».

Иван Данилыч говорил: «Добрый наш русский человек, когда я ходил странствовал, почти каждый останавливался и говорил: «Дедушка, садись, подвезем». Отвечаю: «Нет, ребята, поезжайте с Богом». Велено ему было видно от Бога ходить по Руси пешком, по заброшенным Храмам – молиться. Он говорил, что народу русскому Господь веру вернет.

С такой большой любовью про Москву говорил. Москва – это сердце наше. В ней со всей Руси все пути дороги сходятся как в сердце. И также как от сердца, от нее по всей Руси дороги расходятся. Мы Москву беречь должны как свое сердце. Чем больше в ней молитвы будет, тем всей Руси легче будет. Вот тебе Господь самый центр Москвы указал, самую сердцевину сердца. Каково тебе глядеть, монастырь снесен, место осквернено, всякие там безобразия творятся. А как же Матерь Божия нас всех терпит за наши грехи? Она к нам в самый центр Руси пришла, своей Иконою на это место встала, чтобы нашу земную жизнь здесь в изгнании облегчить, чтобы состраданию и любви нас научить и к небу приблизить. А мы как живем? Что своими грехами вытворяем? Вот что дал Господь, то терпеть надо. За то и, слава Богу». Я говорю: «Я там, в Москве, с ума сойду. Это так страшно». Он говорит: «А на страшном суде стоять одному не страшно. Так каждому одному пред Богом ответ держать. Мы все безумные, нам от Бога разум дан. «Чело» – разум, и отпущенный «век» – есть суть «человек». Если бы мы Бога слушались, то в раю бы все жили. Вот что заслужили, то и получили. Слава Богу, за все».

Все предсказания Ивана Данилыча сбылись. Храмы и монастыри открылись. В колокола стали звонить, чего он очень хотел. Значит за его молитвы, за вынесенную им об этом скорбь. А самое большое чудо из его предсказаний, что через тридцать лет недавно стали заниматься снесенным в самом центре Москвы Страстным девичьим монастырем, хлопотать о его возрождении и открытии. И пришло на память давно-давно забытое…

Во всем – чудо, милость Божия. Как любит нас Господь, и какое счастье встретить в жизни человека Божиего.

Истинная добродетель глубоко целомудренна и всячески скрывает себя. Добродетель, обнаруженная перед людьми, уже потеряна. Поэтому общий принцип: Старец – это кто прячется от всех людей – это целостность мудрости, кто вошел в бесстрастие и приобрел дар рассуждения – основа сему – камень смирения. Оскудение старцев в наше время от оскудения учеников. Ученик – это кто ищет достижения бесстрастия, духовной жизни, борьбы с собой.

Наше жительство сейчас по совету – совету святоотеческому. Но когда душа человеческая искренно ищет Волю Божию и бывает готова к ее восприятию, Господь обязательно ей пошлет старца. У Бога всего много.

Прославляйте подвижников - ушедших от нас в иной мир старцев, и они Вас не оставят и здесь и там.

Святые отечественные подвижники, молите Бога о нас!»