Стивен Кинг Мобильник

21

Длинную пологую сторону холма, спускающуюся от корпусов Академии к шоссе, директор Ардай и его единственный оставшийся ученик называли Академическим склоном. Аккуратно подстриженная трава еще ярко зеленела, и на ней появились лишь первые опавшие листья. Когда день начал уступать место раннему вечеру, а Академический склон по прежнему пустовал (никаких признаков возвращающихся мобилопсихов), Алиса принялась мерить шагами большой коридор Читэм Лодж, задерживаясь на каждом круге, чтобы глянуть в панорамное окно в гостиной. Из него открывался прекрасный вид на Склон, два главных лекционных корпуса и Тонни Филд. Крошечная кроссовка вновь болталась на се запястье.

Остальные сидели на кухне, маленькими глотками пили коку из банок.

— Они не вернутся, — сказала Алиса, прервав очередной круг. — Они узнали о наших замыслах, прочитали наши мысли или как то иначе и не вернутся.

Описав еще два круга по длинному коридору, каждый с заходом к большому панорамному окну в гостиной, вновь заглянула к ним.

— А может, началась общая миграция, что вы об этом думаете? Может, они потянулись на юг, предчувствуя приближение зимы, как гребаные малиновки?

И ушла, не дождавшись ответа. Продолжила кружить по коридору.

— Она прямо таки капитан Ахав, ищущий своего Моби, — отметил директор.

— Эмпием, может, и говнюк, но насчет этого парня высказался верно¹⁰¹, — вырвалось у Тома.

— Это вы про кого, Том? — спросил директор. Том отмахнулся.

Джордан посмотрел па часы.

— Вчера вечером они вернулись на полчаса позже. Если хотите, я могу ей сказать.

— Не думаю, что это поможет, — ответил ему Клай. — Она должна все это переварить, ничего больше.

— Она прямо таки на взводе, не так ли, сэр?

— А ты разве нет, Джордан?

— Да, — тихо ответил Джордан. — Я в полном ауте.

В следующий раз Алиса заглянула на кухню, чтобы сказать:

— Может, оно и к лучшему, если они не вернутся. Я не знают, перезагружают ли они свои мозги по новому, но я уверена, что продолжается какая то чертовщина. Я почувствовала это сегодня от тех двоих. Женщины с книгой и мужчины с коробкой «туинкис». — Она покачала головой. — Настоящая чертовщина.

И вновь, прежде чем кто то успел ответить, она отправилась патрулировать коридор с болтающейся на запястье кроссовкой.

Директор посмотрел на Джордана.

— Ты что нибудь почувствовал, сынок?

Джордан помялся, прежде чем ответить.

— Я что то почувствовал. Волосы на затылке попытались встать дыбом.

Тут директор повернулся к мужчинам, которые сидели по другую сторону стола.

— А вы двое? Вы находились гораздо ближе.

От ответа их спасла Алиса. Прибежала на кухню, с раскрасневшимися щеками, широко раскрытыми глазами, в скрипе подошв кроссовок по плиткам пола.

— Идут, — доложила она.

21

Стоя у панорамного окна, они наблюдали, как мобилопсихи сплоченными рядами поднимаются по Академическому склону, их тени образовали громадную спираль на зеленой траве. Когда же они приблизились к Арке Тонни, как называли ее Джордан и директор, ряды еще ближе подтянулись друг к другу, и казалось, спираль эта вращается в золотом свете позднего дня, хотя на самом деле тень стала только более сжатой и плотной.

Алиса больше не могла обходиться без контакта с кроссовкой. Сорвала с запястья, схватила в кулак и теперь то сжимала, то разжимала.

— Они увидят, что мы сделали, и развернутся, — проговорила она тихо и быстро. — На это у них должно хватить ума, если они уже берутся за книги, должно хватить.

— Посмотрим, — ответил Клай. Он то не сомневался, что мобилопсихи зайдут на Тонни Филд, даже если увидят нечто такое, что вызовет тревогу у их странного группового разума. До темноты оставалось мало времени, а больше идти им было некуда. В памяти всплыла строчка колыбельной, которую пела ему маты «За день мы устали очень…»

— Я надеюсь, они зайдут на ноле, и надеюсь, что они там останутся. — Алиса еще понизила голос. — Я чувствую, что сейчас взорвусь. — Дикий смешок сорвался с губ. — Только это им суждено взорваться, не так ли? Им. — Том повернулся к ней, и она торопливо добавила: — Я в порядке. Все у меня хорошо, так что просто закрой рот.

— Я лишь хотел сказать, что именно так и будет.

— Трепотня Нового века. Ты говоришь прямо таки как мой отец. Король багета. — Слеза покатилась по щеке, и она нетерпеливо смахнула ее ладонью.

— Успокойся, Алиса. Стой и наблюдай.

— Я постараюсь, хорошо? Постараюсь.

— И перестань сжимать кроссовку. — В голосе Джордана слышалось раздражение. — Этот скрип сводит меня с ума.

Она посмотрела на кроссовку вроде бы в удивлении, потом сунула руку в петлю из шнурков. Они наблюдали, как мобилопсихи вливаются в Арку Тонни и проходят под ней. Толчеи было куда как меньше, чем перед футбольным матчем в уик энд встречи выпускников, Клай в этом нисколько не сомневался. Они наблюдали, как мобилопсихи появляются на другой стороне арки, пересекают площадку за ней, спускаются по пандусам. Они ожидали увидеть, что ровное, упорядоченное движение мобилопсихов замедлится, потом прекратится, но не дождались. Последние из них, в большинстве своем раненые и травмированные, помогающие друг другу, но все равно держащиеся группой, оказались на футбольном поле задолго до того, как покрасневшее солнце опустилось за общежития в западной части кампуса Гейтенской академии. Они вновь вернулись. Как почтовые голуби возвращаются на голубятни, а ласточки — в Капистрано. А менее чем через пять минут после того, как первая звезда вспыхнула на темнеющем небе, Дин Мартин запел «Все когда то кого то любят».

— Я волновалась напрасно, не так ли? — спросила Алиса. — Иногда веду себя как дура. Так говорит мой отец.

— Нет, — заверил ее директор. — Все дураки оказались с сотовыми телефонами, дорогая. Вот почему они там, а ты здесь, с нами.

— Интересно, как там Раф, все ли с ним в порядке, — подал голос Том.

— Интересно, как там Джонни, — откликнулся Клай. — Джонни и Шарон.

23

В десять часов той ветреной осенней ночи, под убывающей луной, от которой осталась последняя четвертушка, Клай и Том стояли в нише для оркестра на «хозяйской» половине трибун. От футбольного поля их отделял бетонный барьер высотой по пояс, со стороны поля обитый толстыми резиновыми плитами. На их стороне стояло несколько ржавых пюпитров, а слой мусора доходил до лодыжек: ветер приносил с поля порванные пакеты и клочки бумаги, которые и обретали здесь покой. Выше и позади них, у турникетов, Алиса и Джордан стояли по обе стороны директора, опиравшегося на трость.

Голос Дебби Бун катился над полем, усиленный многочисленными динамиками. Обычно за ней следовала Ли Энн Уомек¹⁰² с ее «Я надеюсь, что ты танцуешь», а потом Лоренс Уэлкс его «Шампань мюзик мейкерс», но сегодня, возможно, такой последовательности могло и не получиться.

Ветер усиливался. В нем чувствовался запах гниющих тел, сброшенных в болото за крытым манежем, и ароматы грязи и нота, идущие от живых, которые лежали на футбольном поле по другую сторону бетонного барьера. Если их можно назвать живыми, подумал Клай и позволил себе короткую и горькую внутреннюю улыбку. Логическое обоснование — великое увлечение человечества, может, его величайшее увлечение, но сегодня он не собирался себя обманывать: конечно же, они называли это жизнью. Кем бы они ни были, кем бы ни становились, они называли это жизнью, так же, как и он.

— Чего ты ждешь? — прошептал Том.

— Ничего, — так же шепотом ответил Клай. — Просто… ничего.

Из кобуры, которую Алиса нашла в подвале Никерсонов, Клай достал старый револьвер Бет Никерсон, кольт сорок пятого калибра, вновь полностью заряженный. Алиса предложила ему взять автомат, который они даже не опробовали, но он отказался, сказав, что если этот револьвер не справится, то, вероятно, не справится уже ничто.

— Я не понимаю, почему ты ставишь автомат ниже револьвера, если он может выпустить тридцать или сорок пуль в секунду. Ты же превратишь эти цистерны в решето.

Он согласился с тем, что превратит, но указал Алисе, что в эту ночь им нужно не продырявить цистерны, а поджечь сжиженный газ. Потом объяснил, почему пули в патронах сорок пятого калибра, которыми зарядила свой револьвер Бет Никерсон, запрещены законом. Рассказал, что раньше такие пули назывались дум дум.

— Ладно, если револьвер не поможет, ты всегда сможешь опробовать сэра Спиди, — согласилась она. — Если только эти ребята, ты понимаешь… — Она не произнесла слово «нападут», лишь пальцами свободной руки, которая не держала кроссовку, изобразила шаги. — В этом случае уносите ноги.

Ветер оторвал транспарант с приветствием участникам встречи выпускников от табло и отправил его танцевать на телах лежащих на футбольном поле вплотную друг к другу мобилопсихов. Вокруг поля, словно плавая в темноте, светились красные глаза бумбоксов, которые, за исключением одного, играли без вставленных в них компакт дисков. Транспарант зацепился за бампер одного из грузовиков цистерн с пропаном, потрепыхался на нем несколько секунд, сорвался и улетел в ночь. Грузовики стояли борт к борту в центральном круге футбольного поля, возвышаясь среди лежащих тел металлической столовой горой. Мобилопсихи спали и под ними, и вплотную к ним, некоторых прижимало к колесам. Клай подумал о странствующих голубях, которых охотники девятнадцатого столетия сшибали дубинками на землю. К началу двадцатого века этот вид полностью истребили… но, разумеется, это были всего лишь птицы, с маленькими птичьими мозгами, неспособные на перезагрузку.

— Клай? — позвал Том. — Ты уверен, что хочешь довести это дело до конца?

— Нет, — ответил Клай. Теперь, когда осталось сделать только один шаг, слишком много вопросов оставалось без ответа. И что они будут делать, если все пойдет не так, был только одним из них. Что они будут делать, если все получится, был вторым. Потому что странствующие голуби не могли отомстить. Однако с другой стороны, эти существа на поле… — Но я это сделаю.

— Тогда делай, — сказал Том. — Потому что, если отбросить все остальное, «Ты оживляешь мою жизнь» может достать даже мертвых крыс в аду.

Клай поднял револьвер сорок пятого калибра, сжал правое запястье левой рукой, поймал в прицел борт цистерны, что стояла слева. Он собирался выпустить две пули в одну цистерну, две следующие — в другую. Тогда в барабане осталось бы еще по пуле на каждую. А если бы эти пули не сработали, он бы взялся за автомат, который Алиса называла исключительно сэр Спиди.

— Пригнись, если сильно рванет.

— Не волнуйся. — Лицо Тома исказила гримаса. Похоже, он предчувствовал, каким будет результат выстрела.

Дебби Бун приближалась к громогласному финалу. И Клай почему то решил, что опередить ее очень важно. Если промахнешься с такого расстояния, ты — обезьяна, подумал он и нажал на спусковой крючок.

Шанса на второй выстрел у него уже не было, да он и не потребовался. Ярко красный цветок расцвел на борту цистерны, и в его свете Клай увидел глубокую вмятину там, где раньше была гладкая металлическая поверхность. А внутри находился ад, и теперь он вырвался наружу. Цветок превратился в реку, красный цвет сменился оранжево белым.

— Ложись! — крикнул он и толкнул Тома в плечо. Упал на коротышку в тот самый момент, когда ночь стала полуднем в пустыне. На громкий шипучий рев наложилось «БАХ», которое Клай почувствовал каждой косточкой своего тела. Над головой летели осколки. Он подумал, что Том закричал, но полной уверенности не было, потому что на поле вновь заревело. А воздух стал горячим, горячим, горячим.

Он схватил Тома частично за шею, частично за воротник и потащил назад, к бетонному пандусу, который вел к турникетам, его глаза превратились в узенькие щелочки, веки практически закрылись, предохраняя зрачки от ярчайшего костра, полыхающего в центральном круге футбольного поля. Что то огромное рухнуло на трибуны справа от них. Он подумал, возможно, это двигатель одного из грузовиков. И не сомневался, что обломки металла под ногами не так уж и давно были пюпитрами Гейтенской академии.

Том кричал, его очки съехали набок, но он уже стоял на ногах, судя по всему, целый и невредимый. Вдвоем они бросились по пандусу, как беженцы Гоморры. Клай видел тени, свою и Тома, длинные и тонкие, как паутинки, отдавал себе отчет в том, что падает вокруг: руки, ноги, часть бампера, голова женщины с горящими волосами. За их спинами второй раз раздалось «БАХ!» — а может, в третий, и теперь закричал уже он. Ноги заплелись, он повалился на бетон. Температура окружающего мира стремительно повышалась, все вокруг заливал невероятно яркий свет. Он даже подумал, а не попал ли на личную сцену Бога.

— Вставай! — Голос Тома, и он подумал, что Том кричал, но голос этот доносился с расстояния в милю. Он чувствовал, как изящные, с длинными пальцами, руки Тома дергают его за бицепс. Потом появилась Алиса, ухватила его за другую руку, и девушка сияла в этом ярком свете. Он видел, как безумно прыгает крошечная кроссовка, привязанная к запястью. Алису покрывала кровь, клочки материи, ошметки дымящейся плоти.

Клай приподнялся, потом встал на одно колено, а Алиса с невероятной силой продолжала тянуть его вверх. За их спинами пропан ревел, как дракон. А тут подоспел и Джордан, а за ним уже хромал директор, с порозовевшим лицом, на котором каждую морщинку заполнял пот.

— Нет, Джордан, просто убери его с дороги, — проорал Том, и Джордан оттащил директора в сторону, схватив старика за талию, когда тот покачнулся. Горящий торс с кольцом в пупке приземлился у ног Алисы, и она пинком столкнула его вниз. «Пять лет играю в соккер», — вспомнились Клаю ее слова. Горящий лоскут рубашки упал ей на затылок, но Клай успел смахнуть его до того, как вспыхнули ее волосы.

Когда они добрались до вершины пандуса, пылающее автомобильное колесо с обломком оси упало на последний ряд трибун. Если бы оно перегородило им путь, они бы сгорели, директор точно сгорел бы. А так они смогли проскользнуть мимо, задерживая дыхание, чтобы не задохнуться в маслянистом, черном от сажи дыму. Мгновением позже они уже проходили турникеты, Джордан поддерживал директора с одной стороны, Клай — с другой, они буквально несли старика на себе. Уху Клая дважды досталось от трости директора, но тридцатью секундами позже они уже стояли под Аркой Тонни, смотрели на огромный столб огня, поднимающийся выше как трибун, так и центральной ложи для прессы, а одинаковое изумление, которое читалось на всех лицах, превращало их в близнецов.

Горящий транспарант с приветствием участникам встречи выпускников прилетел на мостовую у главной билетной кассы, где и остался, разбрасывая искры.

— Ты знал, что этим все закончится? — спросил Том. Вокруг глаз белели круги, а лоб и щеки покраснели. Половина усов вроде бы сгорела. Клай слышал его голос, но доносился он издалека. Все звуки доносились издалека, словно уши набило ватой или их закрывали специальные наушники вроде тех, которые Арни Никерсон, без сомнения, заставлял надевать Бет, когда привозил ее в их любимый тир. Где они стреляли, зацепив за пояс с одной стороны пряжки мобильный телефон, а с другой — пейджер.

— Ты это знал? — Том попытался встряхнуть его, но ухватил только рубашку и отодрал целую полосу, до ремня.

— Твою мать, да нет же, ты рехнулся? — Голос у Клая был не просто хриплым, казалось, его поджарили. — Ты думаешь, я стоял бы там с револьвером, если бы знал, к чему это может привести? Не будь бетонного барьера, нас бы разорвало надвое. Или превратило бы в пар.

Невероятно, но Том заулыбался.

— Я порвал твою рубашку, Бэтмен.

Клаю хотелось расшибить ему голову. А также обнять и поцеловать только за то, что он по прежнему жив.

— Я хочу вернуться в Лодж. — Страх явственно слышался в голосе Джордана.

— Действительно, давайте отойдем на безопасное расстояние, — согласился директор. Его трясло, он не отрывал глаз от адского пламени, бушующего за аркой и трибунами. — Слава Богу, ветер дует в сторону Академического склона.

— Вы можете идти, сэр? — спросил Том.

— Благодарю вас, да. Если Джордан мне поможет, я уверен, что до Лодж дойти смогу.

— Мы их сделали. — Алиса рассеянно стирала с лица мелкие ошметки плоти и сгустки крови, оставляя пятна последней. А ее глаза… такие глаза Клай видел только на нескольких фотографиях и в комиксах 1950 х и 1960 х годов. Он помнил, как еще очень молодым поехал на конгресс карикатуристов и слушал рассказ Уоллеса Вуда¹⁰³ о попытках нарисовать, как он это называл, «Глаза паники». Теперь Клай видел эти самые глаза на лице пятнадцатилетней школьницы из пригорода Бостона.

— Алиса, пошли, — позвал он ее. — Мы должны вернуться в Лодж и собрать вещи. Нам нужно выметаться отсюда. — Как только эти слова слетели с его губ, ему пришлось повторить их вновь и услышать, есть ли в них толика правды. Во второй раз они прозвучали для него не только правдиво. Он услышал в них и страх.

А вот до ее ушей слова эти, возможно, и не долетели. Она радовалась. Торжествовала. Напитывалась триумфом до тошноты, как ребенок в Хэллоуин набивается полученными сладостями по пути домой. Зрачки полыхали огнем.

— Никому из них не выжить!

Том схватил Клая за руку. Она заболела, как при ожоге.

— Что с тобой?

— Я думаю, мы допустили ошибку, — ответил Клай.

— То же самое, что и на заправочной станции? — спросил Том. За перекошенными очками глаза не улыбались. — Когда мужчина и женщина сцепились из за чертовых «туин…»

— Нет, просто я думаю, что мы допустили ошибку, — ответил Клай. Хотя мог выразиться и более определенно. Он знал, что они допустили ошибку. — Пошли. Мы должны уйти этой ночью.

— Если ты так считаешь, у меня возражений нет, — кивнул Том. — Пошли, Алиса.

Вместе с ними она пошла по дорожке, которая вела к Читэм Лодж, где они оставили пару горящих газовых фонарей на подоконнике большого панорамного окна, потом обернулась, чтобы еще раз взглянуть на футбольное поле. Ложа для прессы уже горела вместе с трибунами. Звезды над полем исчезли, луна превратилась в призрака, отплясывающего джигу в горячем мареве над огромной газовой горелкой.

— Они мертвы, они ушли, поджарились до хруста, — сказала она. — Сгорели, беби, его…

И тут раздался крик, только теперь донесся он не из Гленс Фоллс и не Литтлтона, расположенных в десяти милях от Гейтена. Источник его находился на футбольном поле у них за спинами. В крике не слышалось ни злобы, ни гнева, то был крик агонии, крик чего то (единого существа, и при этом разумного, Клай в этом не сомневался), проснувшегося и обнаружившего, что сгорает заживо.

Алиса завизжала, закрыла уши руками, ее выпученные глаза не отрывались от пламени.

— Все нужно вернуть назад. — Джордан схватил директора за руку. — Сэр, мы должны все вернуть.

— Слишком поздно, Джордан, — ответил ему Ардай.

24

Рюкзаки заметно раздулись, когда часом позже они поставили их у входной двери Читэм Лодж. В каждом лежали по две чистые рубашки, пакетики со смесью сухофруктов и орехов, коробки с соком, копченые колбаски, забранные в целлофан, а также батарейки и запасные фонари. Клай убедил Тома и Алису как можно быстрее собрать вещи, и теперь сам то и дело забегал в гостиную, чтобы посмотреть в окно.

Газовый факел наконец то начал терять мощь, по по прежнему полыхали трибуны и ложа для прессы. Занялась Арка Тонни и светилась в ночи, как подкова в горне кузницы. На футбольном поле ничего живого остаться не могло (в этом Алиса была права), но дважды после возвращения в Лодж (директора шатало, как старого забулдыгу, несмотря на все их старания поддержать его) они слышали этот жуткий крик, который доносил ветер от других стад. Клай говорил себе, что не слышал злости в этих криках, это всего лишь его воображение (воображение, испытывающее чувство вины, воображение убийцы, воображение массового убийцы), но полностью поверить в это не мог.

Они допустили ошибку, но разве могли поступить иначе? Он и Том прошлым днем почувствовали, как мобилопсихи набирают силу, увидели проявление этой силы, а ведь их было лишь двое, только двое. Разве они могли бездействовать? Позволить им и дальше набираться сил?

— Что то делать — плохо, ничего не делать — тоже плохо, — пробормотал он себе под нос и отвернулся от окна. Он даже не знал, сколь долго смотрел на горящий стадион, и подавлял желание взглянуть на часы. Сдаться крысе панике так легко, он уже практически к этому подошел, но, если бы он сдался, она быстро набросилась бы и на остальных. Прежде всего на Алису. Алисе пока удавалось сохранять контроль над собой, но она балансировала на грани его потери. На грани очень тонкой. «Такой тонкой, что через нее можно читать газету», — могла бы сказать его играющая в «Бинго» мать. Сама еще будучи ребенком, Алиса держалась прежде всего ради другого ребенка, чтобы тот не впал в отчаяние.

Другой ребенок. Джордан.

Клай поспешил в холл, заметил, что у двери по прежнему нет четвертого рюкзака, и увидел спускающегося по лестнице Тома. Одного.

— Где пацан? — спросил Клай. Уши у него начали прочищаться, но даже собственный голос пока доносился издалека, как голос другого человека. И он подозревал, что с этим ему придется жить какое то время. — Ты вроде бы собирался помочь ему сложить вещи… Ардай говорил, что он принес из общежития походный мешок…

— Он не пойдет. — Том потер щеку. Выглядел он усталым, грустным, рассеянным. А еще, учитывая, что от усов осталась только половина, и смешным.

— Что?

— Убавь громкость, Клай. Я не создаю новости, только их докладываю.

— Тогда, ради Бога, скажи, о чем ты говоришь?

— Он не пойдет без директора. Он сказал: «Вы меня не заставите». И если ты серьезно думаешь о том, что уйти мы должны сегодня, я полагаю, он прав.

Алиса появилась из кухни. Она умылась, завязала волосы на затылке, надела новую рубашку, почти до колен, кожа у нее горела. Клай полагал, что точно так же блестит кожа и у него. Наверное, им еще повезло, что обошлось без волдырей.

— Алиса, — Клай повернулся к девушке, — мне нужно, чтобы ты пустила в ход свои женские чары и уговорила Джордана. Он упрямится…

Она проскочила мимо него, словно он обращался не к ней. Упала на колени рядом со своим рюкзаком, раскрыла, начала лихорадочно в нем рыться. Он в недоумении наблюдал, как она выбрасывает из рюкзака вещи. Посмотрел на Тома, увидел на его лице понимание и сочувствие.

— Что такое? — спросил он. — Ради Бога, в чем дело? — Он почувствовал то самое раздражение, которое частенько вызывала у него Шарон в тот последний год, когда они еще жили вместе, и ненавидел себя за то, что в такой момент позволил себе пойти на поводу у эмоций. Но, черт побери, только новых осложнений им сейчас и не хватало. Он провел рукой по волосам. — В чем дело?

— Посмотри на ее запястье, — ответил Том.

Клай посмотрел. Увидел только грязный кусок шнурка, но кроссовки не было. Почувствовал, как засосало под ложечкой. Может, все было не так уж и абсурдно. Если кроссовка так много значила для Алисы, предположил он, может, в ней что то было. Даже если это обычная кроссовка.

Запасные футболка и свитер (с надписью на груди «ГЕЙТЕН БУСТЕРС КЛАБ»), которые она уложила в рюкзак, полетели на пол. Покатились запасные батарейки. Фонарик упал, пластмассовая крышка, закрывавшая стекло, треснула. Этого хватило, чтобы убедить Клая, что он имеет дело не со скандалом, какие устраивала Шарон Ридделл из за отсутствия в доме орехового кофейного напитка или мороженого «Чанки Манки». Нет, Алису охватил безотчетный ужас.

Он подошел к Алисе, присел рядом, взял за запястья. Чувствовал, как летят секунды, складываются в минуты, которые они могли бы использовать для того, чтобы уйти из города. Но также чувствовал, с какой частотой бьется ее сердечко. И видел ее глаза. Их переполняла не паника, а агония, и Клай осознал, что в этой маленькой кроссовке для нее сложилось все: мать и отец, подруги, Бет Никерсон и ее дочь, ад Тонни Филд, все.

— Ее тут нет! — взвизгнула Алиса. — Я думала, что запаковала ее, но ошиблась! Я нигде не могу ее найти!

— Не можешь, маленькая, я знаю. — Клай все держал ее за руки. Поднял одну, с повязанным на запястье шнурком. — Видишь? — Подождал, пока взгляд сфокусируется на запястье, потом коснулся свободных концов под узлом, где раньше был второй узел.

— Какие они длинные, — сказала она. — Раньше они не были такими длинными.

Он попытался вспомнить, когда в последний раз видел кроссовку. Говорил себе, что вспомнить такое невозможно, учитывая последние события, а потом вдруг понял, что вспомнил. И очень отчетливо. Он видел кроссовку, когда Алиса помогала Тому поднять его на ноги, после взрыва второй цистерны с пропаном. Девушка была вся в крови, обрывках материи, ошметках плоти, но кроссовка болталась у нее на запястье. Он попытался вспомнить, была ли кроссовка при ней, когда она ударом ноги сбросила горящий торс с пандуса. И решил, что нет. Точно сказать не мог, но решил, что в тот момент кроссовки при ней уже не было.

— Она отвязалась, маленькая. Отвязалась и упала.

— Я ее потеряна? — Она не могла в это поверить. На глазах выступили первые слезы. — Ты уверен?

— Более чем.

— Она приносила мне удачу. — Слезы катились по щекам.

— Нет, — подошедший Том обнял ее за плечи. — Твоя удача — мы.

Она посмотрела на него.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что нас ты нашла первыми, — ответил Том. — И мы по прежнему с тобой.

Она обняла их обоих, они — ее и друг друга, и на какое то время они застыли тесной кучкой, среди разбросанных по полу вещей Алисы.

25

Огонь добрался до лекционного корпуса, который директор назвал Хэкери Холл. Потом, где то к четырем часам утра, ветер стих и уже не мог разносить его дальше. Когда рассвело, кампус Гейтенской академии вонял пропаном, сгоревшим деревом и большим количеством сгоревших тел. Яркое небо идеального октябрьского утра Новой Англии пятнал поднимающийся столб серо черного дыма. И резиденция директора Читэм Лодж оставалась обитаемой. В конце концов сработал принцип домино: директор не мог путешествовать без автомобиля, путешествие на автомобиле не представлялось возможным, а Джордан не хотел уходить без директора. И Ардай не смог его убедить уйти. Алиса же, смирившаяся с потерей талисмана, отказалась уходить без Джордана. Том не пошел бы без Алисы. И Клай не мог заставить себя уйти без этой парочки, хотя и ужаснулся, обнаружив, что эти двое, только только появившиеся в его жизни, временно стали для него важнее собственного сына. При этом он по прежнему верил, что им придется заплатить высокую цену за содеянное на Тонни Филд, если они останутся в Гейтене, не говоря уж о том, что их найдут на месте преступления.

Он подумал, что с наступлением дня настроение у него поднимется, но этого не произошло.

Все пятеро наблюдали и ждали у панорамного окна гостиной, но, разумеется, никто не вышел из пожарища, и никаких звуков оттуда не доносилось, за исключением потрескивания огня, дожирающего что то в подтрибунных помещениях, поскольку от трибун уже ничего не осталось. Тысяча или около того мобилопсихов превратилась в головешки, поджарилась до хруста, как сказала Алиса. Этот запах стоял над кампусом, прилипал к горлу. Клая один раз вырвало, и он знал, что не избежали этого и другие, даже директор.

— Вам следовало уйти, — сказал Джордан. — С нами все бы обошлось… раньше то обходилось, не так ли, сэр?

Директор Ардай вопрос проигнорировал. Он пристально смотрел на Клая.

— Что произошло вчера, когда вы с Томом находились на заправочной станции? Я думаю, сейчас вы так выглядите именно из за того, что произошло там.

— Да? А как я сейчас выгляжу?

— Как зверь, почувствовавший западню. Эти двое на улице видели вас?

— Не совсем так, — ответил Клай. Не нравилось ему, что его называют зверем, но он не мог утверждать, что чем то от него отличается: кислород и пища — внутрь, углекислый газ и дерьмо — наружу, чем не зверь?

Директор начал нервно потирать левый бок. По мнению Клая, этот его жест, как и многие другие, отдавал излишней театральностью. Не то чтобы он играл на публику, но его должны были увидеть и на галерке аудитории.

— А как?

И поскольку теперь не имело смысла ограждать остальных от излишних волнений, Клай во всех подробностях рассказал директору обо всем, что они увидели и услышали в офисе заправочной станции: о драке за коробку лежалых сладостей, которая переросла во что то еще. Рассказал о подрагивающих листах бумаги на столе, о частичках пепла, которые кружили по пепельнице, как кружит вода в ванне на входе в сливное отверстие, о позвякивающих ключах, о выпавшем из гнезда пистолете заправочного шланга.

— Я это видел, — подтвердил Джордан, и Алиса кивнула.

Том упомянул о том, что ему стало трудно дышать, и Клай согласился. Оба попытались объяснить свои ощущения того, что в воздухе копилась какая то неведомая энергия. Клай сказал, что такое бывает перед грозой. Том, по его словам, почувствовал, что воздух стал более вязким и очень тяжелым.

— Потом он позволил ей взять пару этих гребаных печений, и напряжение рассеялось, — добавил Том. — Частички пепла перестали кружить по пепельнице, ключи перестали звякать, воздух стал прежним. — Он посмотрел на Клая в ожидании подтверждения. Клай кивнул.

— Почему вы не рассказали нам этого раньше? — спросила Алиса.

— Потому что это ничего бы не изменило, — ответил Клай. — Мы в любом случае сожгли бы это гнездо.

— Да, — кивнул Том.

— Вы думаете, что мобилопсихи превращаются в псиоников? — неожиданно спросил Джордан.

— Я не знаю, что означает это слово, Джордан, — признался Том.

— Во первых, это люди, которые могут передвигать предметы, подумав об этом или случайно, когда эмоции выходят из под контроля. Только такие способности псиоников, как телекинез и левитация…

— Левитация? — чуть ли не рявкнула Алиса.

Джордан не обратил внимания на ее вопрос.

— …всего лишь ветви. А ствол псионического дерева — телепатия, и этого вы боитесь, не так ли? Телепатии?

Пальцы Тома прошлись по тому месту над верхней губой, где от половины усов осталась только покрасневшая кожа.

— Ну, такая мысль приходила мне в голову. — Он помолчал. — Может, в этом что то есть. Не знаю.

Джордан проигнорировал и эти реплики.

— Допустим, они изменяются. Становятся настоящими телепатами, не просто зомби со стадным инстинктом. И что из этого следует? Стадо Гейтенской академии мертво, и все они умерли, не зная, кто их сжег, потому что умерли они в том состоянии, которое заменяет им сон. А следовательно, если вы тревожитесь из за того, что они могли телепатически передать ваши имена и описания себе подобным в окрестные штаты Новой Англии, то можете расслабиться.

— Джордан… — начал директор. Он все еще тер бок.

— Сэр? С вами все в порядке?

— Да. Принеси мой зантак¹⁰⁴ из ванной, хорошо? И минеральной воды. Хороший мальчик.

Джордан поспешил к двери.

— Не язва, сэр? — спросил Том.

— Нет, — ответил директор. — Стресс. Давний… нельзя сказать друг… знакомец?

— С сердцем у вас все нормально? — понизив голос, спросила Алиса.

— Полагаю, что да, — ответил директор, продемонстрировав зубы в беззаботной улыбке. — Если зантак не поможет, возможно, придется задуматься и о сердце… но пока зантак всегда помогал, а кому нужны лишние хлопоты, если и без них забот хватает. Спасибо, Джордан.

— Всегда рад помочь, сэр. — Мальчик с всегдашней улыбкой протянул ему стакан воды и таблетку.

— Я думаю, тебе лучше уйти с ними, — сказал Ардай, проглотив лекарство.

— Сэр, при всем уважении к вам, скажу лишь, что они никак не могут узнать, что здесь произошло, никоим образом.

Директор вопросительно глянул на Тома и Клая. Том поднял руки. Клай пожал плечами. Он мог высказать вслух все, что чувствовал, озвучить мысль, которую они и так знали: Мы допустили ошибку, а оставаясь здесь, усугубляли ее, — но не видел в этом смысла. На лице Джордана читалось упрямство, под которым прятался смертельный страх. Переубедить его не представлялось возможным. Кроме того, вновь наступил день. А дни принадлежали им.

Он взъерошил Джордану волосы.

— Если ты так говоришь, Джордан, я пойду подремлю часок другой.

На лице Джордана отразилось облегчение.

— Хорошая идея, сэр. Думаю, я последую вашему примеру.

— А я перед сном выпью кружку всемирно известного чуть теплого какао Читэм Лодж, — сказал Том. — А потом скорее всего сбрею то, что осталось от моих усов. Стенания и вопли, которые вы услышите, будут моими.

— Могу я посмотреть? — спросила Алиса. — Всегда мечтала увидеть, как стенает и вопит взрослый мужчина.

26

Клай и Том соседствовали в маленькой спальне на третьем этаже. Алисе выделили единственную оставшуюся на втором. Когда Клай снимал кроссовки, в дверь тихонько постучали, и в спальню, не дожидаясь ответа, вошел директор. На скулах горели два пятна румянца, но в остальном лицо было мертвенно бледным.

— Вы в порядке? — Клай встал. — Все таки сердце, да?

— Я рад, что вы задали этот вопрос, — ответил директор. — У меня не было уверенности, что посаженное мною зернышко дало всходы, но, похоже, дало. — Он обернулся, посмотрел в коридор, потом прикрыл дверь концом трости. — Слушайте внимательно, мистер Ридделл… Клай… и не задавайте вопросов, если только не сочтете, что без них совершенно невозможно обойтись. Я собираюсь сделать так, чтобы во второй половине этого дня или ранним вечером меня нашли мертвым в постели, и вы скажете, что, разумеется, у меня не выдержало сердце, а причиной стало то, что мы сделали прошлой ночью. Вы понимаете?

Клай кивнул. Он понимал, но сдержал протесты, готовые сорваться с кончика языка. Они были бы уместны в прежнем мире, но не в этом. Он знал, почему директор предлагал то, что предлагал.

— Если Джордан заподозрит, что я покончил с собой, чтобы освободить его от священной обязанности, как он, с присущей мальчишкам восторженностью, себе это представляет, он тоже может наложить на себя руки. Или по меньшей мере впадет, как говорили взрослые в моем детстве, в черную тоску. В любом случае он будет глубоко скорбеть обо мне, но это допустимо. А вот убежденность в том, что я покончил жизнь самоубийством, не позволит ему покинуть Гейтен. Вы это понимаете?

— Да, — кивнул Клай, потом добавил: — Сэр, подождите еще один день. То, о чем вы думаете… может, без этого можно обойтись. Может, нам удастся выпутаться. — Он в это не верил, да и в любом случае Ардай собирался осуществить задуманное, эта решимость читалась в осунувшемся лице директора, плотно сжатых губах, блеске глаз. И попытался еще раз: — Подождите еще день. Может, никто и не придет.

— Вы слышали эти крики, — ответил директор. — Это была ярость. Они придут.

— Возможно, но…

Директор поднял трость, останавливая его.

— А если они придут, если они могут читать не только мысли друг друга, но и наши с вами, что они прочтут в ваших, если еще будет что читать?

Клай не ответил, лишь не сводил глаз с лица директора.

— Даже если они не могут читать мысли, что вы предлагаете? — продолжил директор. — Оставаться здесь, день за днем, неделю за неделей? До белых мух? Пока я не умру от старости? Мой отец прожил девяносто семь лет. А у вас жена и ребенок.

— С моей женой и ребенком или все в порядке, или нет. На этот счет я все для себя решил.

Он, конечно, солгал, и, возможно, Ардай понял это по лицу Клая, потому что улыбнулся.

— И вы верите, что ваш сын тоже все для себя решил, не зная, жив ли его отец, умер или сошел с ума? По прошествии одной недели?

— Это удар ниже пояса. — Голос Клая дрогнул.

— Правда? Я не знал, что у нас поединок. В любом случае рефери нет. Нет никого, кроме нас, петушков. — Директор коротко глянул на закрытую дверь, вновь перевел взгляд на Клая. — Уравнение очень простое. Вы не можете остаться, а я не могу уйти. И будет лучше, если Джордан уйдет с вами.

— По превращать вас в лошадь со сломанной ногой…

— Вот уж нет, — прервал его директор. — Лошади не практикуют эвтаназию в отличие от людей. — Дверь открылась, вошел Том, а директор практически без паузы продолжил: — А вы никогда не пробовали заняться иллюстрациями, Клай? Я про книги?

— Мой стиль слишком кричащий для большинства издательств. Впрочем, я сделал несколько обложек для маленьких издательств, которые специализируются на фэнтези, таких как «Грант» и «Юлалия». Иллюстрировал также марсианские романы Эдгара Райса Берроуза.

— Молодец! — воскликнул директор и энергично взмахнул тростью. Тут же потер солнечное сплетение и поморщился. — Чертова изжога! Извините, Том… заглянул на минутку поболтать, прежде чем улечься в постель.

— Пустяки. — Том проводил его взглядом. Когда стук трости об пол показал, что директор отошел достаточно далеко и его не услышит, повернулся к Клаю. — Ему нездоровится? Он такой бледный…

— Я думаю, все с ним в порядке. — Клай указал на лицо Тома. — Вроде бы ты собирался сбрить оставшуюся половину усов.

— Решил не делать этого в присутствии Алисы. Мне она нравится, но иногда бывает просто ужасной.

— Это всего лишь паранойя.

— Спасибо, Клай, за напоминание. Прошла всего неделя, а мне уже недостает моего психоаналитика.

— В сочетании с комплексом вины и манией величия. — Клай улегся на одну из двух узких кроватей, закинул руки за голову, уставился в потолок.

— Ты жалеешь, что мы не ушли отсюда, так? — спросил Том.

— Будь уверен, — отвечал он ровным, бесстрастным голосом.

— Все будет хорошо, Клай. Вот увидишь.

— Ты так говоришь, но у тебя комплекс вины и мания величия.

— Это правильно, — согласился Том, — но примерно каждые шесть недель они сменяются низкой самооценкой и менструацией эго¹⁰⁵. Да и в любом случае…

— …уже слишком поздно, по крайней мере для этого дня, — закончил Клай.

— Совершенно верно.

Эти слова подвели черту. Том, впрочем, сказал что то еще, но Клай уловил только: «Джордан думает…» — а потом вырубился.

27

Клай проснулся, крича, или поначалу решил, что кричит. Бросил дикий взгляд на вторую кровать, где Том сладко спал, положив что то, возможно, кухонное полотенце, на глаза, и понял, что крик звучал только в его голове. Возможно, какая то часть этого крика и сорвалась с губ, но недостаточно громкая, чтобы разбудить соседа по комнате.

О темноте речи быть не могло, откуда ей взяться во второй половине дня, но Том, перед тем как лечь спать, затянул занавески, поэтому в комнате царил сумрак. Какое то время Клай не шевелился, лежал на спине с пересохшим, будто туда насыпали опилок, ртом и гулко бьющимся в груди сердцем, удары которого отдавались в ушах, словно приглушенные бегущие шаги. А в остальном дом накрыла тишина. Они, возможно, еще не сумели полностью перейти на ночной образ жизни, но прошлая ночь вымотала всех донельзя, и в этот момент никакого шевеления в Читэм Лодж Клай не слышал. Снаружи пела какая то птица, а где то далеко (не в Гейтене, подумал Клай) продолжала выть какая то упрямая сирена.

Ему когда нибудь снился более жуткий кошмар? Может, один раз. Где то через месяц после рождения Джонни Клаю приснилось, что он достал младенца из кроватки, чтобы перепеленать, и пухленькое маленькое тельце Джонни развалилось у него в руках, словно слепленное из глины. Тот сон он мог понять: боязнь отцовства, боязнь напортачить. И страх этот все еще жил в нем, что не укрылось от глаз директора Ардая. А как толковать этот кошмар?

Что бы он ни означал, Клай не хотел его забыть и знал по предыдущему опыту, чтобы этого не допустить, действовать нужно быстро.

В комнате стоял письменный стол, а в одном из карманов джинсов, которые Клай бросил у изножья кровати, лежала шариковая ручка. Он достал ручку, босиком пересек комнату, выдвинул средний ящик. Нашел то, что надеялся найти: маленькую стопку листов писчей бумаги с шапкой из двух строк на каждом: «ГЕЙТЕНСКАЯ АКАДЕМИЯ» и «Разум младой — светоч во тьме». Достал один и положил на стол. Тусклого света вполне хватало. Клай выдвинул наконечник стержня шариковой ручки и на мгновение замер, чтобы как можно яснее вспомнить сон.

Он, Том, Алиса и Джордан стояли в ряд на каком то игровом иоле. Не для соккера, как Тошш Филд… может, на каких играли в американский футбол? На заднем плане виднелся остов какой то конструкции с мигающим в ней красным огоньком. Он понятия не имел, что это за конструкция, но знал, что вокруг полным полно людей, которые смотрят на них. Людей с обезображенными лицами и в разорванной одежде, и кто они, сомнений у него не вызывало. Он и его друзья находились… находились в клетках? Нет, на возвышениях. И они были клетками, все так, только без решеток. Клай не понимал, как так могло быть, но было. Подробности сна уже ускользали от него.

Том стоял крайним. Мужчина подошел к нему, необычный мужчина, поднял руку, ладонь оказалась над головой Тома. Клай не мог вспомнить, как мужчине это удалось, потому что Том (как и Алиса, Джордан и он сам) стоял на возвышении, но он это сделал. И сказал: «Ессе homo — insanus»¹⁰⁶.

И толпа, тысячи людей, проревела в ответ: «НЕ ПРИКАСАЙСЯ!» Мужчина подошел к Клаю и повторил жест и фразу. С рукой над головой Алисы мужчина сказал: «Ессе femina — insana»¹⁰⁷. С рукой над головой Джордана — «Ессе puer — insanus»¹⁰⁸. И каждый раз толпа реагировала одинаково: «НЕ ПРИКАСАЙСЯ!»

Ни мужчина (ведущий шоу? инспектор манежа?), ни люди во время ритуала ртов не открывали. Обмен репликами шел телепатический.

Потом, доверив правой руке процесс мышления (руке и особому уголку мозга, который ею управлял), Клай начал рисовать. Весь сон был ужасным (и абсурдность обвинений, и наказание за совершенное), но самой жутью был мужчина, который подходил к каждому из них и накрывал голову ладонью, словно аукционист, готовящийся продать скот на окружной ярмарке. Клай, однако, чувствовал, что ему удастся совладать с охватившим его ужасом, если он сможет перенести на бумагу образ мужчины.

Чернокожий мужчина, с благородной головой и аскетическим лицом над худощавым, даже костлявым телом. Симметрия «шапочки» вьющихся мелким бесом черных волос на одной стороне нарушена уродливым треугольным вырывом. Плечи узкие, бедер просто нет. Под шапочкой кудряшек Клай быстро нарисовал широкий и красивый лоб — лоб ученого. Потом на лбу появилась еще одна рваная рана, и Клай заретушировал клок кожи, который свисал на бровь, закрывая ее. Левая щека мужчины порвана, возможно, при укусе, и нижняя губа, с той же стороны, свисала вниз, словно в усталой усмешке. С глазами возникли проблемы. Клай никак не мог правильно передать их выражение. Во сне они были все понимающими, живыми и при этом мертвыми. После двух попыток Клай сдался и принялся за пуловер, пока не забыл, как он выглядел: с капюшоном, подростки называли такие «кенгуру» («КРАСНЫЙ» — написал он рядом, добавил стрелку), с надписью белыми печатными буквами на груди. Пуловер был слишком велик для худосочного тела мужчины, так что складка материала накрывала верхнюю половину букв. Однако Клай практически не сомневался, что слово это — «ГАРВАРД». И он смотрел на это слово, когда услышал плач, приглушенный, доносящийся снизу.

28

Плакал Джордан: Клай сразу это понял. Натягивая джинсы, обернулся, чтобы взглянуть на Тома, но тот не шевельнулся. В отрубе, подумал Клай. Открыл дверь, выскользнул в коридор, закрыл за собой.

Алиса в футболке с надписью на груди «Гейтенская академия», которую надела вместо ночной рубашки, сидела на лестничной площадке второго этажа, обняв мальчика. Джордан уткнулся лицом в ее плечо. Она подняла голову на звук шагов босых ног Клая и заговорила, прежде чем тот задал вопрос: «Что то с директором?» — о чем потом бы пожалел.

— Ему приснился плохой сон, — сообщила она.

Клай озвучил первую же мысль, которая пришла в голову. Потому что на тот момент полагал, что вопрос этот жизненно важный.

— А тебе?

Ее брови сошлись у переносицы. С голыми ногами, волосами, завязанными в конский хвост, обгоревшим лицом, словно день она провела на пляже, выглядела Алиса одиннадцатилетней сестрой Джордана.

— Мне? Нет. Я услышана, как он плачет в коридоре. Наверное, я все равно уже проснулась, и…

— Минуту, — прервал ее Клай. — Оставайтесь на месте.

Он вернулся в спальню на третьем этаже, схватил лежащий на столе рисунок. В этот момент глаза Тома резко раскрылись. Он огляделся, испуганный, не понимая, где находится, потом увидел Клая и разом успокоился.

— Возвращение к реальности. — Он потер глаза, приподнялся на локте. — Слава Тебе, Господи. Который час?

— Том, тебе приснился сон? Кошмар?

Том кивнул.

— Думаю, да. Я слышал плач. Это Джордан?

— Да. А что тебе приснилось? Ты помнишь?

— Кто то называл нас безумцами, — ответил Том, и Клай почувствовал, как у него скрутило желудок. — Так оно и есть. Остальное забылось. А что? Тебе…

Больше Клай ждать не мог. Вновь сбежал по лестнице. Джордан застенчиво посмотрел на него, когда тот сел рядом. Компьютерный гений куда то подевался. Если Алиса с обгоревшим лицом и конским хвостом выглядела на одиннадцать лет, то Джордан — максимум на девять.

— Джордан, — обратился к мальчику Клай. — Твой сон… твой кошмар. Ты его помнишь?

— Он от меня уходит, — ответил Джордан. — Они поставили нас на каких то возвышениях. Смотрели на нас, словно мы были… ну не знаю, дикими зверьми… только они говорили…

— Что мы — безумные.

Глаза Джордана широко раскрылись.

— Да!

— Этот человек всем руководил?

Джордан не ответил. Ответа, впрочем, и не требовалось. Он отпрянул от картинки, потянулся к Алисе, уткнулся лицом ей в грудь.

— Что это? — в недоумении спросила она. Потянулась к рисунку, но Том взял его первым.

— Господи. — Он вернул рисунок. — Сон почти забылся, но порванную щеку я помню.

— И губу. — Слова Джордана практически полностью глушила грудь Алисы. — Я помню, как отвисала его губа. Именно он показывал нас им. Им. — По его телу пробежала дрожь. Алиса гладила его по спине, потом сцепила руки между его лопаток, чтобы сильнее прижать к себе.

Клай показал рисунок Алисе.

— О чем нибудь говорит? Мужчина твоих снов?

Она покачала головой и уже начала отвечать, что нет, когда что то громко задребезжало по ту сторону входной двери Читэм Лодж, и тут же послышались новые удары. Алиса закричала. Джордан еще крепче вцепился в нее, словно хотел слиться с ней, тоже вскрикнул. Том схватил Клая за плечо.

— Какого хера…

Вновь громкое дребезжание, за которым последовал крик Алисы.

— К оружию! — рявкнул Клай. — К оружию!

На мгновение они застыли, будто парализованные, на залитой солнечным светом лестничной площадке, а потом раздался еще один из этих грохочущих ударов, словно где то перекатывались громадные кости. Том метнулся на третий этаж, Клай бросился следом, нога в носке соскользнула со ступеньки, и ему пришлось схватиться за перила, чтобы не потерять равновесия. Алиса оттолкнула Джордана и побежала в свою комнату, подол футболки трепыхался около колен. Джордан остался один на лестничной площадке второго этажа, не отрывая ставших огромными, влажных от слез глаз от уходящих вниз ступенек и холла, который упирался во входную дверь.

29

— Спокойно, — сказал Клай. — Главное — не волноваться, понимаете?

Не прошло и двух минут после первых громыханий за дверью, как они втроем уже стояли у подножия лестницы. Том держал в руках неопробованный русский автомат, который они прозвали мистер Спиди, Алиса — по автоматическому пистолету в каждой руке, Клай — револьвер сорок пятого калибра Бет Никерсон, который ему каким то образом удалось сохранить в прошлую ночь (хотя он не помнил, как засунул револьвер за пояс, где последний и обнаружился). Джордан все не покидал лестничную площадку второго этажа. Оттуда он не мог видеть окна первого этажа, и Клай решил, что это даже и хорошо. Послеполуденному свету в Читэм Лодж недоставало обычной яркости, и вот в этом ничего хорошего как раз и не было.

Яркости этой недоставало по той простой причине, что в каждом окне, которое Клай только мог видеть, стояли мобилопсихи, прилипли к стеклам и таращились на них: десятки, может, сотни лишенных всякого выражения лиц, в большинстве своем со следами битв, через которые им пришлось пройти, и ранами, полученными за последнюю анархическую неделю. Клай видел недостающие глаза и зубы, оторванные уши, синяки, ожоги, содранную кожу, болтающиеся клоки почерневшей плоти. Все они молчали, но в них ощущался азарт преследователей, изготовившихся к последнему броску, а в воздухе вновь повисло то самое перехватывающее дыхание чувство, свидетельствующее о присутствии какой то невероятной силы, которая вот вот могла вырваться из под контроля. Клай каждую секунду ожидал, что оружие вылетит из их рук и начнет стрелять само по себе.

— Теперь я знаю, что чувствуют лобстеры, оказавшиеся в аквариуме ресторана «Харбор сифуд» в те дни, когда можно купить два по цене одного, — пробормотал Том.

— Не надо волноваться, — повторил Клай. — Пусть они сделают первый шаг.

Но первого шага не последовало. Опять за дверью загрохотало (Клаю, во всяком случае, показалось, что на переднем крыльце что то сваливают), а потом существа, заслонявшие свет, подались назад, словно получили сигнал, услышать который могли только они. И проделали это более чем упорядоченно. В это время дня они обычно не собирались всем стадом, но ситуация переменилась. Насчет этого двух мнений быть не могло.

Клай подошел к окну гостиной, по прежнему с револьвером в руке. Том и Алиса последовали за ним. Он наблюдал, как мобилопсихи (только они более не казались Клаю психами, если брать тот смысл, который он вкладывал в это слово) отходили от дома с удивительной легкостью, сохраняя выверенное и очень маленькое расстояние от соседа (соседки). Они остановились между Читэм Лодж и дымящимися остатками футбольного стадиона Тонни Филд, напоминая потрепанный армейский батальон на усыпанном опавшей листвой плацу. И все, уже не совсем пустые глаза смотрели на резиденцию директора.

— Почему у них такие грязные руки и ноги? — спросил чей то застенчивый голос. Они обернулись. Джордан. Клай даже не заметил золу и сажу на руках этих молчаливых «людей», которые стояли у Читэм Лодж, но, прежде чем успел произнести хоть слово, Джордан ответил на свой же вопрос: — Они ходили туда, не так ли? Конечно. Они ходили туда, чтобы посмотреть, что мы сделали с их друзьями. И они в ярости. Я чувствую. Вы это чувствуете?

Клаю не хотелось отвечать «да», но, конечно, он чувствовал. Потому что чувство это висело в воздухе, ощущение наэлектризованных облаков, которым осталось сблизиться еще на самую малость, чтобы разразиться громом и молнией. Само собой, это была ярость. Клай подумал о фее Светлой, впивающейся зубами в шею женщины во «властном костюме», и пожилой даме, выигравшей битву у станции «Т» на Бойлстон стрит, той, что решительными шагами направилась в Бостон Коммон, не замечая крови, капающей с ее коротко стриженных, обильно тронутых сединой волос. Вспомнил молодого мужчину, обнаженного, но в кроссовках, который на бегу протыкал воздух автомобильными антеннами. Вся эта ярость… неужели он мог подумать, что она исчезла после того, как они начали сбиваться в стада? Что ж, если и подумал, то напрасно.

— Я чувствую, — первым заговорил Том. — Джордан, если они обладают сверхъестественными способностями, почему не заставят нас покончить с собой или поубивать друг друга?

— Или взорвать наши головы изнутри. — Голос Алисы дрожал. — Я однажды это видела в каком то старом фильме.

— Я не знаю, — ответил Джордан. Посмотрел на Клая. — А где Порватый?

— Так ты его называешь? — Клай посмотрел на рисунок, который держал во второй руке: порванная плоть, порванный рукав, мешковатые джинсы. Решил, что Порватый — достаточно удачное прозвище для человека в «кенгуру» и с надписью «ГАРВАРД» на груди.

— Я называю его бедой, вот как я его называю, — тонким голосом ответил Джордан. Вновь посмотрел на незваных гостей (как минимум триста, может, и четыреста мобилопсихов, прибывших из бог весть каких окрестных городков), повернулся к Клаю. — Вы его видели?

— Только в кошмаре, — ответил Клай.

Том покачал головой.

— Для меня он — рисунок на листе бумаги, — заявила Алиса. — Он мне не снился, и в «кенгуру» я здесь никого не вижу. Что они делали на футбольном поле? Думаете, пытались опознать своих мертвых? — Она и сама в этом сомневалась. — Разве там до сих пор не горячо? Должно быть.

— Чего они ждут? — спросил Том. — Если они не собираются нападать на нас, почему не заставят воткнуть друг в друга ножи? Чего они ждут?

И Клай внезапно понял, чего они ждут и где сейчас Порватый (мистер Дивейн, его школьный учитель математики, комментировал такой момент одним словом: «Осенило!»). Повернулся и направился в холл у входной двери.

— Куда ты? — спросил Том.

— Посмотреть, что они нам оставили, — ответил Клай.

Они поспешили за ним. Том догнал его первым, когда Клай только взялся за ручку входной двери.

— Не думаю, что это хорошая идея.

— Может, и нет, — согласился Клай, — но именно этого они ждут. И знаешь, что я тебе скажу? Если бы они хотели нас убить, мы бы уже умерли.

— Он скорее всего прав, — едва слышно прошептал Джордан.

Клай открыл дверь. В Читэм Лодж было длинное крыльцо с удобной плетеной мебелью. С крыльца открывался приятный вид на Академический склон, спускающийся к Академической авеню. Оно словно предназначалось для того, чтобы посидеть на нем во второй половине солнечного осеннего дня. Но в этот момент Клаю было не до окружающих красот. У подножия лестницы клином стояли мобилопсихи. Один — острие клина, потом двое, трое, четверо, пятеро, шестеро. Всего двадцать один. И первым — тот самый Порватый из сна Клая, «спрыгнувший» с рисунка на бумаге в реальную жизнь. Белые буквы на груди его красного потрепанного «кенгуру» действительно образовывали слово «ГАРВАРД». Вырванный кусок левой щеки вернули на место и пришили к крылу носа двумя грубыми стежками, которые проделали дыры в черной коже. Другие дыры оставались от третьего и четвертого стежков, которые успели разойтись. Клай подумал, что вместо нитки использовалась рыбацкая леска. Отвисшая губа открывала зубы, которые выглядели так, словно ими не так уж и давно занимался хороший ортодонт, правда, тогда мир был куда более мирным местом.

Перед дверью на коврике и по обе стороны он него лежала груда черных бесформенных предметов. Она могла олицетворять представления об искусстве какого нибудь полубезумного скульптора. Но Клаю потребовалось лишь мгновение, чтобы понять, что он смотрит на расплавившиеся остатки геттобластеров, которые стояли по периметру футбольного поля.

И тут Алиса закричала. Несколько обгоревших бумбоксов свалилось с кучи, когда Клай открывал дверь, и вместе с ними свалилась еще одна вещица, которая, похоже, лежала на самой вершине. Алиса выступила вперед, прежде чем Клай успел ее остановить, выронила один из автоматических пистолетов и схватила ту самую вещицу. Крошечную кроссовку. Схватила, подняла, устроила между грудей.

Клай смотрел мимо нее, на Тома, Том смотрел на него. Оба не были телепатами, но в тот момент прекрасно обходились без слов. «Что теперь?» — спрашивали глаза Тома.

Клай повернулся к Порватому. Задался вопросом, а можно ли почувствовать, что кто то читает твои мысли, и читают ли его в эту самую секунду. Он протянул руки к Порватому. Одна по прежнему сжимала рукоятку револьвера, но ни Порватый, ни кто либо из стоящих в клине не ощущали угрозы. Клай развернул руки ладонями вверх, как бы спрашивая: «Что вы хотите?»

Порватый улыбнулся. Веселье в его улыбке отсутствовало напрочь. Клай подумал, что видит злость в темно карих глазах, но решил, что злость эта только на поверхности. Внутри ничего не было. И улыбка являла собой улыбку куклы.

Порватый склонил голову и поднял палец: «Подожди». И тут же снизу, с Академической авеню, словно по сигналу, донеслись вопли. Вопли людей, гибнущих в муках. И вопли эти сопровождали торжествующие крики хищников. Правда, раздавались они реже.

— Что вы делаете? — вскричала Алиса. Выступила вперед, пальцы одной руки конвульсивно сжимались и разжимались, обхватив кроссовку. Вены на руках выступили так сильно, что превратились в темные линии, нанесенные на кожу. — Что вы делаете с людьми, которые там, внизу?

«Как будто не ясно, — подумал Клай, — что с ними делают».

Алиса подняла вторую руку, с пистолетом. Том схватился за нее и отобрал пистолет, прежде чем она успела нажать на спусковой крючок. Алиса повернулась к нему, цапнула ногтями свободной руки.

— Отдай его мне, или ты не слышишь этих криков? Ты их не слышишь?

Клай оттащил ее от Тома. Джордан смотрел на них широко раскрытыми, полными ужаса глазами, а Порватый стоял в острие клина, улыбался, под улыбкой этой скрывалась ярость, а под яростью… насколько мог судить Клай, под яростью не было ничего. Абсолютно ничего.

— Он все равно на предохранителе, — сказал Том, после того как глянул на пистолет. — Возблагодарим Бога за маленькие радости, — повернулся к Алисе. — Ты хочешь, чтобы нас всех убили?

— Ты думаешь, они позволят нам уйти? — Она кричала так громко, что слова удавалось разобрать с трудом. Под обеими ноздрями на тонких «ниточках» повисли шарики соплей. Снизу, с улицы, обсаженной деревьями, которая тянулась мимо Гейтенской академии, продолжали доноситься вопли. Какая то женщина крикнула: «Нет, пожалуйста, нет», а потом ее слова потонули в вопле боли.

— Не знаю, что они собираются сделать с нами, — голосу Тома недоставало спокойствия, — но не убьют, это точно. Иначе ничего этого не было бы. Посмотри на него, Алиса… происходящее сейчас внизу устроено специально для нас.

До них донеслось несколько выстрелов: люди пытались защититься, но звучали выстрелы редко. В основном они слышали крики изумления и боли, поднимающиеся над жилыми кварталами, которые примыкали к Гейтенской академии, где сожгли стадо. Крики эти слышались не дольше десяти минут, но иногда, думал Клай, время действительно становилось понятием относительным.

Так что минуты эти растянулись на часы.

30

Когда крики и вопли наконец то смолкли, Алиса, поникнув головой, тихонько стояла между Томом и Клаем. Оба автоматических пистолета она положила на столик в холле, у входной двери, предназначавшийся для брифкейсов и шляп. Джордан держал ее за руку, во все глаза глядя на Порватого и ему подобных, застывших у лестницы на крыльцо. Пока мальчик не заметил отсутствия директора. Клай знал, что произойдет это в самом скором времени, а потом их ждала очередная жуткая сцена этого ужасного дня.

Порватый выступил вперед и отвесил небольшой поклон, чуть разведя руки, словно говоря: «К вашим услугам». Потом поднял голову и протянул руку к Академическому склону и улице за ним. При этом смотрел на маленькую группу людей у открытой двери, за скульптурой из расплавившихся и обгоревших бумбоксов. Для Клая его послание не составило тайны. «Дорога ваша. Уходите».

— Может, мы и уйдем, — ответил он. — А пока давай проясним один момент. Я уверен, вы можете нас убить, если возникнет такое желание, народу у вас для этого хватит, но учти, что завтра руководить всем этим будет кто то другой. Потому что я лично позабочусь о том, чтобы ты остался здесь навсегда.

Порватый поднял руки к щекам, глаза у него округлились: «Кто бы мог подумать!» Лица остальных оставались бесстрастными, как у роботов. Клай еще несколько мгновений смотрел на Порватого, потом мягко закрыл дверь.

— Извините, — выдохнула Алиса. — Просто не могла стоять и слушать, как они кричат.

— Все нормально, — ответил ей Том. — Мы целы и невредимы. И опять же они принесли мисс Кроссовку.

Алиса посмотрела па крохотную вещицу.

— Именно по ней они нас нашли? Шли по запаху, как ищейки?

— Нет. — Джордан уже сидел на стуле рядом с подставкой для зонтов, маленький, осунувшийся, безмерно уставший. — Это их способ показать, что они все про нас знают. По крайней мере я так думаю.

— Да, — кивнул Клай. — Я готов спорить, они знали, что это сделали мы, еще до того, как пришли сюда. Вытащили это из наших мыслей, как мы вытащили его лицо из наших снов.

— Я не… — начала Алиса.

— Потому что ты просыпалась, — пояснил Том. — Полагаю, ты его еще и увидишь, и услышишь. — Он помолчал. — Если ему будет что сказать. Ничего не понимаю, Клай. Мы это сделали. Мы это сделали, и они знали, что мы это сделали, я в этом убежден.

— Да, — кивнул Клай.

— Тогда зачем убивать невинных путников, если им было так же легко… скажем, почти так же легко ворваться сюда и убить нас? Я хочу сказать, что понимаю концепцию ответного удара, но я не вижу смысла…

И вот тут Джордан соскользнул со стула и тревожно огляделся.

— Где директор?

31

Клай догнал Джордана, но лишь на лестничной площадке второго этажа.

— Постой, Джордан.

— Нет. — Лицо мальчика побледнело еще больше, на нем отражался ужас. Волосы торчали во все стороны, и Клай предположил, что Джордану просто пора стричься, но казалось, что все они встали дыбом. — Со всем этим грохотом он должен был спуститься. Он был бы с нами, но с ним что то случилось. — Губы его задрожали. — Помните, как вчера он потирал бок? Что, если жжение в желудке не прекратилось?

— Джордан…

Мальчик не слышал, и Клай мог поспорить, что он напрочь забыл и про Порватого, и про мобилопсихов, которые пришли с ним, во всяком случае, на какое то время. Вырвался из руки Клая и побежал по коридору, крича: «Сэр! Сэр!», — а со стен на него хмурились прежние директора Гейтенской академии, занимавшие эту должность в девятнадцатом и двадцатом веках.

Клай посмотрел вниз. На помощь Алисы рассчитывать не приходилось, она сидела у лестницы, опустив голову, и смотрела на эту гребаную кроссовку, словно на череп Йорика, а вот Том начал медленно подниматься на второй этаж.

— Все будет плохо? — спросил он Клая.

— Ну… Джордан думает, что директор присоединился бы к нам, если бы с ним ничего не случилось, и я склонен думать…

Джордан начал кричать. Эти пронзительные крики вонзались в голову Клая, как стрелы. Так что первым к мальчику побежал Том. Клай застыл на лестничной площадке в конце коридора, простоял не меньше трех, но, возможно, не больше семи секунд, терзаемый мыслью: Так не кричат, если находят человека, который выглядит, словно умер от инфаркта. Старик, наверное, где то дал маху. Может, принял не те таблетки. Он уже миновал половину коридора, когда услышал крик потрясенного Тома: «Господи Джордан не смотри», — слова практически слились в одно.

— Подожди! — позвала Алиса, но Клай ждать не стал. Дверь апартаментов директора была распахнута. Он увидел кабинет, заставленный книгами, теперь уже бесполезную плитку. Из открытой в спальню двери в кабинет проникал дневной свет. Том стоял перед столом, прижимая лицо Джордана к животу. Директор сидел за столом. Под весом директора стул на колесиках чуть откатился, и Чарльз Ардай смотрел в потолок единственным оставшимся глазом. Спутанные седые волосы падали на спинку стула. Клаю он напомнил пианиста, взявшего последний аккорд в сложном произведении.

Он услышал сдавленный крик ужаса Алисы, но не обратил на него внимания. Чувствуя себя пассажиром в собственном теле, Клай подошел к столу и посмотрел на лист бумаги, который лежал перед директором. Несмотря на пятна крови, смог прочитать написанные на нем слова; почерк у директора был очень четким и разборчивым. «Старая школа», — как мог бы сказать Джордан.

Клай говорил только на английском, французский изучал в средней школе, но и так мог сказать, что все это значит. Порватый хотел, чтобы они ушли, и каким то образом знал, что директор Ардай слишком стар и слишком болен, чтобы идти с ними. Вот он и заставил директора сначала сесть за стол и написать слово «безумный» на четырнадцати различных языках, а потом воткнуть перо своей тяжелой авторучки, которой директор написал эти слова, и в правый глаз, и в находящийся за ним мозг.

— Они заставили его покончить с собой, не так ли? — спросила Алиса срывающимся голосом. — Почему он, а не мы? Почему он, а не мы? Чего они хотят?

Клай подумал о руке Порватого, протянутой к Академической авеню (Академической авеню, которая была также нью хэмпширским шоссе 102). Мобилопсихи, которые больше не были психами (или были психами в каком то совершенно новом, неизвестном доселе смысле), хотели, чтобы они вновь двинулись в путь. Других соображений на сей счет у него не было. Может, и хорошо, что не было. Просто отлично. Может, в этом проявлялось милосердие.