Стивен Кинг. Сердца в Атлантиде

- Со всем усердием.

Диффенбейкер кивнул.

- У всех вьетнамских ветеранов проблемы с зубами, и все они читают

"Пост". То есть если находятся в зоне достижения "Пост". Что, по-твоему, они

делают в противном случае?

- Слушают Пола Харви, - без запинки сказал Салл, и Диффенбейкер

засмеялся.

Салл вспомнил Хэка, который тоже был там в день вертолетов, и деревни,

и засады. Белобрысый парень с заразительным смехом. Покрыл фотку своей

девушки пластиком, чтобы ей не вредила сырость, и носил ее на шее на

короткой серебряной цепочке. Хэкмейкер был рядом с Саллом, когда они вошли в

деревню и началась стрельба. Оба они видели, как старенькая мамасан выбежала

из хижины с поднятыми ладонями, бормоча что-то без передышки, что-то без

передышки втолковывая Мейлфанту, и Клемсону, и Пизли, и Мимсу, и остальным,

кто палил куда попало. Миме перед этим прострелил ногу мальчонке. Возможно,

нечаянно. Малыш лежал в пыли перед дерьмовой лачужкой и кричал. Мамасан

приняла Мейлфанта за начальника - почему бы и нет? Мейлфант ведь орал больше

всех - и подбежала к нему, все еще взмахивая ладонями в воздухе. Салл мог бы

предупредить ее, что она допустила страшную ошибку - мистер Шулер прожил это

утро с лихвой, как и они все, но Салл даже рта не открыл. Они с Хэком стояли

там и смотрели, как Мейлфант вскинул приклад автомата и обрушил его ей на

лицо, так что она опрокинулась навзничь и перестала бормотать. Уилли Ширмен

стоял шагах в пятнадцати оттуда, Уилли Ширмен из их родного городка, один из

католических ребят, которых они с Бобби боялись, и по лицу Уилли нельзя было

ничего прочесть. Уилли Бейсбол - называли его подчиненные, и всегда ласково.

- Так в чем же твоя проблема, Салл-Джон? Салл вернулся из деревни в

Донг-Ха в проулок за похоронным салоном в Нью-Йорке.., но не сразу.

Некоторые воспоминания были словно Смоляное Чучелко в старой сказке про

Братца Лиса и Братца Кролика - к ним прилипаешь.

- Да как сказать. Про какую проблему я тогда говорил?

- Ты сказал, что у тебя оторвало яйца, когда они ударили в нас за

деревней. Ты сказал, что тебя Бог покарал за то, что ты не остановил

Мейлфанта до того, как он совсем свихнулся и убил старуху.

"Свихнулся" тут мало подходило: Мейлфант стоит, расставив ноги над

лежащей старухой, и опускает штык, и ни на секунду не умолкает. Когда

потекла кровь, ее оранжевую блузу будто перекрасили.

- Я немножечко преувеличил, - ответил Салл, - как бывает по пьянке.

Кусок мошонки все еще в наличии и действует. Так что насос иногда

включается. Особенно с тех пор, как появилась "виагра". Господи, благослови

это дерьмо.

- Выпивать бросил, как и курить?

- Иногда пропускаю пивка, - ответил Салл.

- "Прозак"?

- Пока еще нет.

- Развелся?

Салл кивнул.

- А ты?

- Дважды. Однако подумываю сунуть голову в петлю еще раз. Мэри-Тереза

- Знаешь что, лейт? - спросил Салл. - Мы тут определили наследство,

которое оставил Вьетнам. - Он поднял указательный палец. - Вьетнамские

ветераны кончают раком, обычно легких или мозга, но и других органов тоже.

- Как Пейг? Поджелудочная железа, так?

- Точно.

Недоказуемо, но мы-то все это знаем. Оранжевый дефолиант - подарок, который

сам дарит, и дарит, и дарит.

Салл поднял средний палец - твой хренпальчик, конечно, назвал бы его

Ронни Мейлфант.

- Вьетнамские ветераны страдают депрессиями, напиваются на вечеринках,

угрожают спрыгивать с национальных достопримечательностей. - И безымянный

палец. - У вьетнамских ветеранов плохо с зубами. - Мизинец. - Вьетнамские

ветераны разводятся.

Тут Салл сделал паузу, полуприслушиваясь к музыкальной записи,

доносящейся из полуоткрытого окна и глядя на четыре отогнутых пальца и на

большой, все еще прижатый к ладони. Ветераны были наркоманами. Ветераны в

среднем были финансовым риском - любой банковский администратор скажет вам

это. (В те годы, когда Салл заводил свое дело, очень многие банкиры говорили

ему это.) Ветераны брали лишнее по кредитным карточкам, их вышвыривали из

игорных казино, они плакали под песни Джорджа Стрейта и Патти Лавлейс,

дырявили друг друга ножами в кегельбанах и барах, покупали в кредит гоночные

машины, а потом превращали их в металлолом, били своих жен, били своих

детей, били своих хреновых собак и, возможно, бреясь, резали себе лицо чаще

людей, которые знают о зелени только из "Апокалипсиса сегодня" или из этого

дерьмового говна "Охотника на оленей".

- А большой палец что? - спросил Диффенбейкер. - Давай, Салл, не то ты

меня уморишь тут.

Салл посмотрел на свой загнутый большой палец. Посмотрел на

Диффенбейкера, который теперь носил бифокальные очки и обзавелся солидным

брюхом (тем, которое вьетнамские ветераны обычно называют "дом, который

построил "Бад" <Марка пива.>), но который все еще мог прятать внутри

себя того тощего молодого человека с восковым цветом лица. Потом он опять

посмотрел на свой большой палец и поднял его, точно человек, голосующий на

шоссе.

случае, пока не бросают курить.

- Или пока не обзаведутся раком, - сказал Диффенбейкер. - А тогда, надо

полагать, их женушки забирают "Зиппо" из их слабеющих пальцев.

- Кроме тех, кто развелся, - добавил Салл, и оба засмеялись. Снаружи

похоронного салона было очень хорошо. Ну, может, не то чтобы так уж хорошо,

но лучше, чем внутри. Органная музыка там была скверной, а запах цветов еще

хуже. Запах цветов заставлял Салла думать о Дельте Меконга. "В сельских

местностях", - говорили люди теперь, но он не помнил, чтобы хоть раз слышал

это выражение тогда.

- Так, значит, ты потерял свои яйца не целиком, - сказал Диффенбейкер.

- Угу. Так и не угодил полностью в страну Джека Барнса.

- Кого?

- Не важно. - Салл никогда книгами не зачитывался (вот его друг Бобби

роман с жадностью, и не один, а три раза. Тогда эта книга казалась очень

важной - такой же важной, какой та книга - "Повелитель мух" - была для Бобби

в дни их детства. Теперь Джек Барнс отодвинулся вдаль - жестяной человек с

поддельными проблемами. Просто еще одна фальшивка.

- Да?

но женщину могу. Однако требуются всякие приготовления, и чаще кажется, что

оно того не стоит.

Диффенбейкер ничего не сказал. Он сидел и смотрел на свои руки. Когда

он поднял глаза, Салл решил, что он скажет что-нибудь о том, что ему пора,

быстро попрощается с вдовой - и снова в бой (Салл подумал, что для нового

лейтенанта бои теперь означают продажу компьютеров с волшебной штучкой в

них, которая называется Пентиум), но Диффенбейкер этого не сказал. Он

спросил:

- А как насчет старушки? Ты все еще ее видишь или она пропала?

Салл ощутил, как в глубине его сознания шевельнулся страх -

бесформенный, но огромный.

- Какая старушка? - Он не помнил, чтобы говорил о ней Диффенбейкеру, не

помнил, чтобы вообще кому-то говорил, но, видимо, говорил. Хрен, на этих

пикниках он мог сказать Диффенбейкеру что угодно: в его памяти они были

разящими перегаром черными дырами - все до единого.

- Старая мамасан, - сказал Диффенбейкер и снова вытащил пачку. - Та,

которую убил Мейлфант. Ты сказал, что часто ее видишь. "Иногда она одета

по-другому, но это всегда она", - вот что ты сказал. Так ты все еще ее

видишь?

такая скверная девчонка. Салл обернулся к старенькой мамасан, на которой

снова были ее зеленые штаны и оранжевая блуза. Он сказал:

- Мейлфант никогда не был явно сумасшедшим. Не более сумасшедшим, чем

любой человек.., если, конечно, не считать "червей". Он всегда подыскивал

троих, которые согласились бы играть с ним в "черви", а это ведь никакое не

сумасшествие, верно? Не больше, чем Пейг с его гармониками, не говоря уж о

тех, кто тратит свои ночи на то, чтобы нюхать героин. Кроме того, Ронни

помогал вытаскивать ребят из вертолетов. В зарослях десяток косоглазых, а то

и два десятка, и все палят как бешеные. Они уложили лейтенанта Пэкера, и

Мейлфант наверняка это видел, он же был рядом, но он ни секунды не

колебался.

Как и Фаулер, и Хок, и Слоуком, и Пизли, и сам Салл. Даже после того

как Пэкер упал, они продолжали бежать вперед. Они были храбрыми мальчишками.

И если их храбрость была понапрасну растрачена в войне, затеянной тупо

упрямыми стариками, неужели сама эта храбрость ничего не стоит? Если на то

пошло, дело, за которое боролась Кэрол, было не правым потому лишь, что

бомба взорвалась не в подходящее время? Хрен, во Вьетнаме очень много бомб

взрывались не в подходящее время. И что такое был Ронни Мейлфант, если

копнуть поглубже, как не всего лишь бомба, которая взорвалась не в

подходящее время?

Старенькая мамасан продолжала глядеть на него, его дряхлая седая

подружка сидела возле него с руками на коленях - желтыми руками, сложенными

там, где оранжевая блуза смыкалась с зелеными полистироловыми штанами.

- Они же стреляли в нас почти две недели, - сказал Салл. - С того дня,

как мы ушли из долины А-Шау. Мы победили у Там-Боя, а когда побеждаешь, то

идешь вперед - по меньшей мере так мне всегда казалось, но мы-то отступали.

Хрен, только-только что не обратились в паническое бегство. И мы скоро

перестали чувствовать себя победителями. Поддержки не было, нас просто

повесили на веревку сохнуть. Е...ная вьетнамизация! Какая это была

хреновина!

Он помолчал, глядя на нее, а она отвечала ему спокойным взглядом.

Вокруг них стоящие машины горячечно блестели. Какой-то нетерпеливый

дальнобойщик взревел сигналом, и Салл подскочил, как задремавший и внезапно

разбуженный человек.

- Вот тогда я, знаешь, и повстречал Уилли Ширмена - при отступлении из

долины А-Шау. Вижу, кто-то вроде бы знакомый. Я знал, что встречался с ним

прежде, только не мог вспомнить где. Люди же черт знает как меняются между

четырнадцатью и двадцатью четырьмя годами, знаешь ли. Потом как-то днем он и

другие ребята из батальона Браво сидели и трепались о девочках, и Уилли

сказал, что в первый раз он получил французский поцелуй на танцах в Общине

святой Терезы. А я думаю: "На хрена! Это же сентгабские девочки!" Подошел к

нему и говорю: "Может, вы, католические ребята, и командовали на Эшер-авеню,

но мы наподдавали вам по нежным жопам всякий раз, когда вы приходили играть

в футбол с Харвичской городской". Ну чистое "ага, попался!". Уилли, бля, так

быстро вскочил, что я подумал, не даст ли он деру, как заяц. Будто призрака

увидел или что там еще. Но тут он засмеялся и протянул пять, и я заметил,

что он все еще носит свое школьное кольцо! И знаешь, что все это доказывает?

Старенькая мамасан ничего не сказала, но она никогда ничего не

говорила, однако Салл по ее глазам увидел, что она ЗНАЕТ, что все это

доказывает: люди - смешные и странные, дети говорят такое, чего и не

придумаешь, выигравшие никогда игры не бросают, бросившие - никогда не

выигрывают. И вообще - Боже, благослови Америку.

- Ну, как бы то ни было, они всю неделю гнались за нами, и становилось

ясно, что они сближаются.., давят с флангов.., наши потери все время росли,

и невозможно было уснуть из-за осветительных ракет и вертолетов и воя,

который они поднимали по ночам там в зарослях. А потом нападали на вас,

понимаешь.., двадцать их.., три десятка их.., ударят и отступят, ударят и

отступят, и вот так все время.., и еще они одну штуку проделывали... - Салл

облизнул губы, вдруг заметив, что у него пересохло во рту. Теперь он жалел,

что поехал на похороны Пейга. Пейг был хороший парень, но не настолько

хороший, чтобы оправдать возвращение таких воспоминаний. - - Поставят в

зарослях четыре-пять минометов.., с одного нашего фланга, понимаешь.., а

рядом с каждым выстроят по восемь-девять человек с минами. Человечки в

черных пижамах, построившиеся, будто младшеклассники у питьевого фонтанчика

в школе. А потом по команде каждый бросал свою мину в ствол миномета - и

вперед опрометью. Бежали с такой быстротой, что вступали в бой с противником

- с нами - примерно тогда же, когда их мины падали на землю. Я всегда

вспоминал историю, которую живший над Бобби Гарфилдом старикан рассказал

нам, когда мы тренировались в пасовке на траве перед домом Бобби. Про

бейсболиста, который когда-то играл за "Доджерсов". Тед сказал, что этот

парень был, бля, до того быстр, что посылал мяч и успевал сделать пробежку,

чтобы самому его взять, когда отобьют. Это.., вроде как выводило из

равновесия.

Да, вот как сейчас его вывело из равновесия, и он напугался, будто

малыш, который сдуру рассказывает сам себе в темноте истории о привидениях.

- Огонь, который они вели по поляне, где упали вертолеты, был таким же,

только хуже.

Ну, да было это не совсем так. Вьетконговцы тогда утром придерживали

огонь, к одиннадцати часам усилили его, а затем вытащили все затычки, как

любил говорить Миме. Стрельба из зарослей вокруг пылающих вертолетов была не

внезапным ливнем, а нескончаемым обложным дождем.

В перчаточнике "каприса" хранились сигареты, старая пачка "Уинстон",

которую Салл держал там на всякий пожарный случай, перекладывая ее из одной

машины в следующую всякий раз, когда менял их. Единственная сигарета,

которую он стрельнул у Диффенбейкера, разбудила тигра, и теперь он протянул

руку мимо старенькой мамасан, открыл перчаточник, пошарил среди бумаг и

нащупал пачку. У сигареты будет затхлый привкус, она обдерет ему горло, ну и

ладно. Именно такой сорт был ему нужен.

- Две недели обстрела и нападений, - сказал он ей, вжимая

прикуриватель. - Трясись, спекись и не трудись выглядывать хреновых северян.

У них всегда находилось дело поинтереснее где-нибудь еще. Девочки, пикнички

и турнирчики в бильярдных, как говаривал Мейлфант. Мы несли потери, никакого

прикрытия с воздуха, когда оно требовалось, никто не спал, и казалось, что

чем больше к нам присоединялось ребят из А-Шау, тем становилось хуже. Помню,

один из парней Уилли, не то Хейверс, не то Хэбер, не то еще как-то похоже -

получил пулю прямо в голову. Прямо в, бля, голову и свалился поперек тропы,

а глаза открыты, и он что-то говорит. Кровь так и хлещет из дырки вот тут...

- Салл постучал пальцем по собственной голове над ухом, - и мы поверить не

можем, что он жив, а чтобы еще и разговаривал... А потом - вертолеты.., вот

это и правда было будто из фильма: дым, стрельба - бап-бап-бап-бап. Вот

это-то и привело нас, ты знаешь, в вашу деревню. Наткнулись на нее и,

черт.., эта вот табуретка на улице, такая, ну, кухонная, с красным сиденьем,

а стальные ножки в небо указывают. Дерьмо дерьмом. Извини, но именно так она

выглядела - не стоила того, чтобы жить в ней, а уж умирать за нее и подавно.

Ваши парни с Севера, они же не хотели умирать за такие места, а почему мы

должны были? Она воняла, пахла, как говно - и другие тоже. Вот как все это

выглядело. Ну, на запах я особо внимания не обращал. Думается, меня от этой

табуретки пробрало. Эта одна табуретка выразила прямо все.

Салл вытащил прикуриватель, поднес вишнево светящуюся спиральку к

кончику сигареты и тут вспомнил, что он в демонстрационной машине. Конечно,

он мог курить и в демо - черт, она же из его салона, - но если кто-нибудь из

продавцов учует запах табачного дыма и придет к выводу, что босс позволяет

себе то, за что всем остальным угрожает увольнение, это будет очень скверно.

Мало правила вводить, надо самому их соблюдать.., во всяком случае, если

хочешь, чтобы тебя уважали.

- Excusez moi <Прошу прощения (фр.)>, - сказал он старенькой

мамасан. Вылез из машины, мотор которой все работал, закурил сигарету, затем

нагнулся к окошку, чтобы вставить прикуриватель в его дырку в приборной

доске. День был жаркий, а посреди четырехполосного моря машин с работающими

моторами казался еще жарче. Салл ощущал накаляющееся вокруг него нетерпение,

но его радио было единственным, которое он слышал; все люди в машинах были

застеклены, замкнуты в своих маленьких коконах с кондиционерами и слушали

сотни разных вариантов музыки, от Лиз Фейр до Уильяма Акермана. Он подумал,

что все другие застрявшие в заторе ветераны, если с ними нет любимых кассет,

тоже, наверное, настроились на WKND, где прошлое не умерло, а будущее не

наступило. Ту-ту, би-би.

Салл шагнул к капоту своей машины, приставил ладонь козырьком к глазам,

защищая их от блеска солнца на хроме, и попытался определить причину затора.

Разумеется, он ничего не увидел.

"Девочки, пикнички, турнирчики", - подумал он, и мысль эта облеклась в

пронзительный командирский голос Мейлфанта. Кошмарный голос под синевой и из

зелени. "Давайте, ребята, у кого Шприц? Я на девяноста, пора взбодриться,

время коротко, начнем хреновое шоу на хреновой дороге!"

Он глубоко затянулся "уинстонкой", потом выкашлянул затхлый горячий

дым. В солнечном блеске внезапно заплясали черные точки, и он поглядел на

зажатую в пальцах сигарету с почти комическим ужасом. Что он делает, опять

пробуя это дерьмо? Он что - совсем псих? Ну да, конечно, он псих: всякий,

кто видит мертвых старух, сидящих рядом с ним в машине, не может не быть

психом, но отсюда не следует, что надо снова пробовать это дерьмо. Сигареты

- тот же Оранжевый дефолиант, только купленный на ваши деньги. Салл

отшвырнул "уинстонку". Он чувствовал, что решение было правильным, но оно не

замедлило участившееся биение его сердца, не сняло ощущение - такое

привычное в часы патрулирования, - будто его рот внутри высыхает,

стягивается и сморщивается, как обожженная кожа. Есть люди, которые боятся

толпы - агорафобия, вот как это называется, боязнь рыночных площадей, - но

Салл испытывал ощущение "слишком много" и "чересчур" только в подобные

моменты. В лифтах и людных вестибюлях и на железнодорожных кишащих народом

платформах он чувствовал себя нормально, но когда повсюду вокруг него стояли

застрявшие в заторе машины, ему становилось очень так себе. В конце-то

концов, беби, тут некуда было бежать, негде спрятаться.

Несколько человек тоже вылезли из своих кондиционированных стручков.

Женщина в строгом коричневом костюме стояла у строго коричневого "БМВ",

золотой браслет и серебряные серьги фокусировали солнечный свет, высокий

каблук, казалось, вот-вот начнет нетерпеливо постукивать. Она встретилась

глазами с Саллом, завела свои к небесам, словно говоря "как типично, не

правда ли?", и взглянула на свои часы (тоже золотые, тоже сверкающие).

Всадник верхом на "ямахе", верховой ракете, вырубил ревуший мотор своего

мотоцикла, поставил его на тормоз, снял шлем, положил на промасленную

мостовую возле педали. Он был одет в черные мотошорты и безрукавку с

"СОБСТВЕННОСТЬ НЬЮ-ЙОРКСКИХ ШТАНИШЕК" поперек груди. Салл прикинул, что этот

тип лишится примерно семидесяти процентов кожи, если в таком костюме слетит

со своей верховой ракеты на скорости более пяти миль в час.

- У, черт, - сказал мотоциклист. - Столкнулись, не иначе. Надеюсь,

ничего радиоактивного. - И засмеялся, показывая, что пошутил.

Далеко впереди на крайней левой полосе - скоростной, когда машины

движутся на этом участке шоссе, - женщина в теннисном костюме стояла возле

"тойоты" с наклейкой "НЕТ ЯДЕРНЫМ БОЕГОЛОВКАМ" на бампере слева от номера, а

справа наклейка гласила: "ВАШЕЙ КИСКЕ БЕЛОЕ МЯСО "АЗЕР". Юбка у нее была

очень короткой, ноги выше колен очень длинными и загорелыми, а когда она

сдвинула солнечные очки на волосы с выгоревшими прядями, Салл увидел ее

глаза. Они были широко открытыми и голубыми и чем-то встревоженными. Это был

взгляд, вызывавший потребность погладить ее по щеке (или, может, по-братски

обнять ее одной рукой) и сказать ей, чтобы она не тревожилась: все будет

хорошо. Салл прекрасно помнил этот взгляд. Взгляд, который выворачивал его

наизнанку. Там стояла Кэрол Гербер, Кэрол Гербер в кроссовках и теннисном

костюме. Он не видел ее с того вечера на исходе 1966 года, когда пришел к

ней и они сидели на диване (вместе с матерью Кэрол, от которой сильно пахло

вином) и смотрели телевизор. Кончилось тем, что они переругались из-за войны

и он ушел. "Вернусь, когда буду знать, что сумею держать себя в руках" - вот

что он подумал, уезжая в своем дряхлом "шевроле" (даже тогда машина для него

означала "шевроле"). Но он так и не вернулся. На исходе шестьдесят шестого

она была уже по задницу в антивоенном дерьме - только тому и научилась за

семестр в Университете Мэна, - и от одной только мысли о ней он приходил в

ярость. Трахнутой пустоголовой идиоткой - вот кем она была. Проглотила

наживку вместе с крючком коммунистической антивоенной пропаганды. А потом

она и вовсе присоединилась к этим психам, этим ВСМ, и совсем сорвалась с

катушек.

верховой ракеты, пробрался между задним бампером пикапа и седаном, потерял

ее из виду, пока трусил вдоль Урчащего шестнадцатиколесного рефрижератора,

потом снова ее увидел.

- Кэрол, э-эй, Кэрол!

Однако, когда она обернулась к нему, он подумал, что, собственно, на

него нашло - да что с ним такое? Если Кэрол и жива, ей пятьдесят, как и ему.

А этой женщине лет тридцать пять и никак не больше.

Салл остановился - все еще на другой полосе. Всюду урчали и порыкивали

легковушки и фургоны. И непонятное пощелкивание в воздухе, которое он было

принял за посвист ветра, хотя день был жаркий и абсолютно безветренный.

- Кэрол? Кэрол Гербер?

Пощелкивание стало громче. Звуки, будто кто-то вытягивал и вытягивал

язык в сложенных трубочкой губах; треск вертолета вдалеке. Салл поглядел

вверх и увидел, что из дымчато-голубого неба прямо на него падает абажур. Он

инстинктивно отпрянул, но все свои школьные годы он занимался спортом, и

теперь, отклоняя голову, он одновременно протянул руку. И ловко поймал

абажур. Гребная лодка неслась на нем вниз по течению в багровеющем закате.

"нам НА МИССИСИПИ В САМЫЙ РАЗ" было начертано над лодкой кудрявыми

старомодными буквами. А под ней так же кудряво "КАК ПРОТОКА?".

"Откуда, бля, он взялся?", - подумал Салл, и тут женщина, которая

выглядела вариантом совсем взрослой Кэрол Гербер, пронзительно закричала.

Руки у нее взметнулись, словно чтобы опустить очки с волос на место, но