Таррег а (Биографический очерк)
жүктеу/скачать 0.98 Mb.
|
| Несомненно, что в Барселонской обстановке начала века такая фигура, как “англичанин”, обязательно должна была вызвать скандал. Также необычным и нечастым явлением была его страстная любовь к гитаре и фанатичное восхищение маэстро, преодолевающие все препятствия и трудности, чтобы встретиться с ним, где бы он не находился, только из желания послушать его. О его восхищении маэстро свидетельствует эта дарственная надпись на фотографии, собственноручно составленная им: “Дону Франсиско Тарреге, самому великому гитаристу этого мира и будущего”. Что же думал со своей стороны маэстро об этом необыкновенном человеке? Все необычное вызывало любопытство Тарреги. Его наблюдательный и проницательный ум мог трезво судить о существе того, что было объектом его внимания. Он чувствовал естественное стремление открыть, понять и интерпретировать происхождение и цель прекрасного, всего подчиняющегося секретному и таинственному предназначению высшего порядка, управляющего как бесконечно малым, так и бесконечно большим в мире, в благородном стремлении приблизиться к Богу. Среди бесчисленных друзей и знакомых Тарреги “англичанин” был особым случаем. Черты характера, обычаи, манеры, образ мыслей, сама манера, его страсть к гитаре способствовали его исключительности. Его реакцию невозможно было предвидеть, потому, что она обычно отличалась от реакции других и часто оказывалась нелогичной, неудобной и даже невыносимой. Но Таррега, видевший глубже других, нашел прекрасные стороны этого беспорядочного, хаотичного характера. Он прощал ему все, со всем мирился. В душе Тарреги над всеми дефектами, которые мог иметь “англичанин”, перевешивали его немногочисленные добродетели, настолько значительные, что их было достаточно с лихвой, чтобы простить ему его проступки. И кроме непоколебимой симпатии “англичанина” к своему другу и фантастического преклонения маэстро, Тарреге нравилась его способность удивлять наблюдательных и критически настроенных людей своими самыми неожиданными реакциями; особенно он хвалил его энтузиазм и страсть к гитаре: славное предзнаменование освящения искусства, воплощающего самую истинную испанскую музыкальную лирику, которая утвердит свое превосходство, минуя географические, национальные и идеологические барьеры всякого рода.
6. ДЕРЕВНЯ В ВАЛЕНСИИ В 1888 году Таррега приехал в город Турино, чтобы дать несколько концертов в Валенсии и в других городах Леванта. Кроме концертов, данных в филармонии, консерватории, в театре Принцессы, в кружке Изящных искусств, в других организациях, он дал множество концертов в частных домах, у себя дома и в студиях художников Аграссо, Пикассо, Лингреля и Плидро. Когда он жил в Турине, упрочились его связи с увлеченными искусством музыкантами, художниками, упорными энтузиастами-последователями маэстро, его учениками из Валенсии-Лосхос, Корелль, Тельо, Орельяно и Тобоса, которые могли пользоваться его постоянными уроками, состоявшими из выслушивания его исполнения и советов. Приводим отрывок из длинной рецензии, опубликованной в “Мерланкиль Валенсиано” 21 декабря 1888 года, где комментируется концерт, данный Таррегой в студии художника Пеидро: “Когда Таррега берет струны гитары, наши глаза, так сказать, прикованы к его рукам, нам хочется следить за головокружительными движениями пальцев левой руки на диапазоне. Мы хотим увидеть превосходную манеру исполнения арпеджио, гамм, гармоний и мелодий, мы хотим понять, как он добивается оттенков, филигранного стиля, чистоты исполнения, ясного и шелковистого звука, богатства тонов, бесконечных контрастов и деталей, расцвечивающих прекрасное исполнение; но это бесполезно. Самое внимательное наблюдение дезориентируется, разум покоряется, затемняется и побеждает чувство, которое начинает властвовать над нами. Черты гения можно почувствовать, но невозможно объяснить, а Таррега, говоря без преувеличений, гений гитары, поднявшийся до самых вершин”. В различных произведениях, исполненных Таррегой, невозможно добиться большей чистоты и изысканности исполнения. Овация следовала за исполнением каждого произведения. Неизгладимо из памяти впечатление от этого вечера. Теперь мы хотели бы рассказать о самых преданных учениках маэстро в Валенсии. Франсиско Пау, сын гитарного мастера с той же фамилией, возглавлял мастерскую по производству гитар, где собирались почти все любители столицы и провинции. Он зарекомендовал себя как хороший гитарист. Среди его учеников был 16 или 17-летний юноша литограф-художник Мануэль Лоскос. От одного из своих друзей Мануэль узнал, что Таррега должен был дать концерт вечером в клубе охотников. Он очень хотел услышать знаменитого артиста, но вход был разрешен только для членов клуба, а он им не был, а записаться туда ему не позволяли его доходы. Ему не оставалось ничего иного, как идти напролом. Незадолго до начала концерта он зашел в казино и спросил у консьержа: “Сеньор Франсиско Таррега уже прибыл?” - “Да, он уже зашел”. “Не могли бы Вы сказать ему, что один юноша хочет поговорить с ним?” Консьерж согласился, зашел в помещение и через несколько минут вернулся вместе с Таррегой. Лоскос решительно вышел ему навстречу и сказал: “Простите, маэстро. Я любитель-гитарист и очень хочу послушать Вас, но я не член клуба. Не могли бы Вы...” Прежде чем он успел закончить свою просьбу, Таррега положил ему руку на плечо, ввел его в салон и показал место рядом с доном Рамоном Кантесом, в доме которого он остановился. Случайно Лоскос был знаком, хотя и поверхностно, с другом Тарреги, и это счастливое обстоятельство помогло ему позже навещать маэстро там, где он жил и слушать его в узком кругу. С этих пор он забыл все, чему выучился до того, следуя указаниям только Тарреги. Франсиско Корель родился в деревне Фаткос в 1867 году и изучал богословие в Валенсии. Он имел счастливый дар к искусству и литературе и чувствовал настоящую страсть к гитаре. Чтобы попасть на концерт Тарреги, он заплатил за концерт деньгами, отложенными у него на транспорт и затем в течении нескольких дней был вынужден ходить пешком на большие расстояния. Позже Корель из ближайшей деревни переехал в столицу и обосновался в доме на улице Корона, в бедном квартале, напротив дома № 29, где жил Лоскос. Два любителя благодаря соседству познакомились, т.е. оба они были почитателями одного артиста. В доме Франсиско Пау Лоскос представил Тарреге Кореля. На восхищение обоих друзей сердечностью отвечал и маэстро. По улице Корона каждый вечер, около 10 часов, проходил уличный гитарист, настоящий слепой, пользующий славой в народе, которого знали под именем “Филипп”, всегда исполнявший хоты и неизвестные вальсы, но исполнявший их таким приятным звуком, что Тарреге нравилось слушать его. Неоднократно, случайно находясь у Лоскоса или у Кореля, Таррега обращал их внимание на эту деталь. Затем он обычно спускался на улицу, чтобы дать бедному слепому хорошую милостыню. Тонико Тельо, сын фабриканта тканей из Валенсии, познакомился с Таррегой еще до Лоскоса. Со своим увлечением гитарой он сочетал жизнь богатого сеньорито, авантюриста, гуляки, но симпатичного и с добрым сердцем. Для того, чтобы развлечь маэстро, иногда он приглашал Таррегу присутствовать на своих представлениях как наездника. Он был превосходным всадником, с первой попытки садился на лошадь и, сложив на груди руки, заставлял животное подчиняться себе только давлением пяток. Затем он пускал лошадь рысью и, наконец, галопом. Часто он заставлял лошадь поднимать передние ноги и удерживать равновесие, в то время как сам оставался со скрещенными руками. Однажды Таррега и Тонико Тельо зашли в одно из кафе в Валенсии и сидели, беседуя, в спокойном уголке, когда какие-то бездельники уселись за соседний столик и стали украдкой бросать в них косточки от маслин, которые ели. Тельо был человеком, не выносившим дерзости и нахальства. В качестве предосторожности он вывел Таррегу на улицу, вернулся в кафе, надавал оплеух наглецам и в момент скрылся из разгромленного зала. Паскуаль Роч, гитарный мастер и любитель игры на гитаре, в один прекрасный день познакомился с маэстро, чтобы научиться и следовать его технике. Он коллекционировал рукописные упражнения Тарреги и легкие произведения. Позднее он уехал в Америку и через некоторое время сделал из этих работ сборник в форме руководства. Этот сборник был издан Шермером в Нью-Йорке и стал первым дидактическим сборником о технике Тарреги; однако мы не станем рассматривать его с точки зрения технической, музыкальной и артистической, как настоящий показатель действительной школы маэстро. 7. БОЛЬ
8. “ДОМ ГИТАРИСТОВ” В 1892 году на улице Анга в Барселоне была гитарная мастерская Рибо и Альканьиса, куда постоянно приходили все любители гитары, профессионалы и маэстро. Поэтому лавка называлась “Дом гитаристов”. Здесь обменивались впечатлениями, критиковали и хвалили, играли... и даже иногда слушали. В этой лавке были профессора Махин Алегре, Доминго Бонет, Хосе Феррер, Мигель Мас, Хуан Феран, Северони Гарсио Фортеа, самый известный из всех виртуозностью, с которым уже знакомы наши читатели и который выполнял функции военного врача. Его исполнение было легким, светлым и блестящим, в его репертуаре были трудные произведения Сора, Агуадо, Аркаса, Тарреги и некоторых других авторов. Таррега не презирал эту обстановку, но ходил на эти собрания редко и то только для того, чтобы поддержать своим духом пламя огня, оживлявшего всех. Здесь, в гитарной мастерской, Махин Алегре несколько раз дал возможность послушать своего ученика Мигеля Льобета, которому было тогда 14 лет. На нем был еще передник ученика колледжа, он поразил аудиторию серией упражнений и этюдов, уверенных, сильных, быстрых, исполненных с мастерством виртуоза. В один из вечеров названного года в гитарной мастерской одновременно оказались Таррега и маленький гитарист, которого сразу же представили маэстро. Он сразу заметил исключительные способности юноши, раскрыл перед ним дверь своего дома, когда бы тот ни захотел просить его совета. Музыкальное и художественное чутье Мигеля Льобета, воспитанного на сольфеджио муниципальной школы и благоприятной обстановке, в которой он развивался. помогли ему сразу же понять превосходство Тарреги и изменить, во благо своему исполнению, ориентацию своего инструментального и художественного чувства. В тот вечер Льобет услышал в исполнении Тарреги “Гранаду” Альбениса и увертюру из “Тангейзера”. Он был совершенно восхищен. Первое произведение покорило его выразительностью и чувством новой версии, второе - синтезом насколько богато инструментованного произведения на таком простом, как гитара, инструменте. 9. МАНРЕСА Хоакин де Аргульоль, второй ученик Махина Алегре, родился в Манресе в 1875 году и поступил на юридический факультет в Барселоне в 1890 году. В своем родном поселке этот юноша был членом общества “старейшин”, возглавлял которое в то время один кузнец. Аргульоль очень хотел, чтобы в Манресе могли познакомиться с искусством Тарреги и предложил президенту, чтобы он заключил контракт с маэстро для членов общества. Кузнец, привыкший к оглушающим ударам молота по наковальне, не мог понять, как слабый звук гитары надолго сможет привлечь внимание собрания, поэтому он спросил Аргульоля: “А этот сеньор играет только на гитаре?” Обескураживающий результат предприятия убедил юношу, что он пошел не по тому пути. Но он был тверд в своих намерениях и организовал на свой страх и риск концерт в другом месте, в зале Аудиенции, в самом роскошном и с наилучшей акустикой зале в Манресе. Достаточно было тактичной пропаганды среди его знакомых и друзей, чтобы заполнить зал самыми известными семьями города. Само собой разумеется, что этот концерт был триумфом артиста и организатора концерта. Публика, как обычно, была поражена и полна энтузиазма. Аргульоль воспользовался этим удобным случаем, чтобы представить Тарреге свою семью. Росарио, одна из сестер, обучалась в Барселоне игре на гитаре, а также на фортепиано, которым она уже овладела в совершенстве. Таррега посвятил ей нежную Колыбельную, которую сочинял в эти самые дни. Семье Аргульоль принадлежала прекрасная усадьба в окрестностях Манресы, куда Таррегу приглашали несколько раз. В ней была частная часовня, в которой по воскресеньям служили святую мессу. Когда Таррега иногда оказывался со своими друзьями, он просил разрешения присутствовать на религиозном акте с гитарой. Расположившись на одном из углов часовни, в полутьме, он импровизировал на гитаре, как будто бы делал это на органе для различных частей мессы. Его импровизации, вдохновленные чувством любви к Богу, высшего облегчения после боли его тяжелой и трудной жизни, воплощались в нижние ноты, как будто пропитанные фимиамом. “Хвала Богу, которую мы должны воздать, - сказал Фуэньльяна, - мы выразим нежностью виуэлы.” 10. НИЦЦА И ПАРИЖ В феврале 1894 года дон Гуалтерио организовал несколько концертов в Каннах, Ницце и Монте-Карло, куда Таррега собирался ехать. Хоалин Аргульоль, который в это время должен был поступить в Сельскохозяйственную академию Гуйона /Сена и Фаза/, предложил поехать вместе. Таррега с удовольствием согласился и в шесть часов утра на следующий день они выехали из Барселоны на Марсель и Ниццу. Пейзаж, который пересекает железная дорога между этими двумя городами, похож на пейзаж между Барселоной и Валенсией. Равнины среди гор, перемежающиеся с ярко-голубым морем. Сосны, кипарисы, вязы. Если бы еще были кипарисовые рощи, пейзажи можно было бы принять один за другой. Виноградники, заросли камыша на желтом, охряном* и красном фоне, покрывают домики и склоны. Ломаные линии гор, ограничивающие пейзаж, неровные, дантевские, как Эспадакт. По дороге до Ниццы Таррега проинформировал своего молодого друга об эксцентричности “англичанина”. “Доктор Лекки, - сказал он, - играет на гитаре, играет на бильярде, плавает, ездит на лошади и делает все то же, что делаете Вы. Это человек, который может доставить Вам много приятных моментов, но с условием, если Вы не забудете, что во всем первый он. Единственное исключение Лекки делает для гитары, где считает себя в мире вторым.” Прибыв в Ниццу, оба остановились в доме “англичанина”. С женой, которая была на двадцать лет младше, муж обращался неприветливо и грубо. Аргумоль, воспитанный и корректный человек, подчеркивая свое внимание к даме, считал ее несчастной. Через несколько дней Таррега посчитал благоразумным, чтобы его приятель переехал в Париж. Совет тем был принят, хотя и с огорчением. Несчастный случай помешал Тарреге выступить на концертах, запланированных в Ницце. Прогуливаясь однажды, он споткнулся и упал, сместив мизинец левой руки. Когда он приехал в Париж и уже оправился от несчастного случая, его несколько раз приглашала бывшая королева Изабелла V во дворец на Авеню Клебер на обед, а также для выступлений. Таррега, хотя и отвергал по своей природе формализм и этикет, всегда чувствовал себя польщенным, принимая такие предложения. В них ему не нравилось только одно - королева предпочитала пить холодный кофе. И поэтому он не мог пить горячий. Однажды Таррега получил через благородного посыльного письмо от королевы, глубоко взволновавшее его, со следующими словами: “Ее милость, сильно скучающая по своей любимой Испании, просит Таррегу персонально напомнить о Родине звуками гитары”. 11. КРИТИЧЕСКОЕ МНЕНИЕ ХУАНА МАНЕНА Мы считали авторитетным и ценным мнение известного скрипача Хуана Манена, которое приводим здесь: “Таррега был гением и мучеником. Он был мистиком музыки. Его жизнь прошла в четырех стенах. Он заслужил пьедестала. Почему его сердце не страдало по такому неблагодарному инструменту? Почему столько часов терпения, столько часов тяжелого труда, столько лет огорчений, неприятностей, разочарований и идейного одиночества - жесткого одиночества артиста, окруженного друзьями и оторванного от публики - были пожертвованы так мало признанному идолу? Каким бы стал Таррега пианистом или скрипачем? Несравнимым ни с кем исполнителем, каким он был и в исполнении на гитаре, но купающемся в славе и признании. Сколько тысяч людей, знающих его сейчас только по отзывам, могли бы наслаждаться его искусством и виртуозностью, понимая под виртуозностью самое высокое совершенство и владение инструментом, а не поверхностность и жонглерство, как считают некоторые! Я его знал и восхищался им. Мы встречались три раза и о каждом из них я ясно помню. Впервые это произошло в Валенсии, когда мне было 7 лет. Друзья, почитавшие гениальность, настойчивость, жертвы уже тогда великого артиста, пригласили меня и отца к себе домой, чтобы мы могли послушать его. Полумрак в зале, где проходил концерт, немногочисленные горячие поклонники, глубокая сосредоточенность всех и необычное искусство Тарреги, вся эта странная совокупность оставили в моей молодой душе глубокий след. Через полтора года мы снова встретились в Сабаделе, на концерте, организованном для нас двоих. Он страдал от нервозности публики, что меня очень удивляло. Я не мог понять, как такой великий артист может испытывать страх, в то время как я - Спаси меня, Бог!, - не испытывал ни малейшего беспокойства. Я, несчастный, не знал ужасного значения слова “ответственность” и как это значение растет и привязывает нас, и о мере того, как это запечатлевается в нашей душе и разуме. Таррегу в то время сопровождал или преследовал один англичанин, эксцентрик, большой любитель гитары и его ученик. Англичанин был очень симпатичным человеком, веселым, живым и спонтанным, мощно опровергавшим мои убеждения, потому что для меня не мог существовать англичанин другого типа, кроме описанного Жюлем Верном: невозмутимый, методичный, корректный, одетый во фрак и котелок, как в пустыне, так и посреди океана, и, даже на Северном полюсе. Англичанин с гитарой в руках был для меня богохульством, но тот факт, что англичанин без умолку смеялся и ко всему шутил, было совершенно неприемлемо для моего воображения. Этот англичанин принял участие в нашем концерте и, если я не ошибаюсь, исполнил всего один номер - “Марш”. Ему много аплодировали, потому что англичанин с гитарой, будучи воплощением двух взаимно опровергающих друг друга принципов, уже необычный факт, вызывающий такие бурные аплодисменты и еще больше потому, что в зале было жарко, а ритмичный энтузиазм “марша” настолько разжег темперамент англичанина, что к концу выступления он почти разбил гитару, порвал две струны и послал опорную скамейку на колени удивленного слушателя. Больше я никогда не встречался с “англичанином”. Такие типы, как он, в жизни настоящего человека больше не появляются. Третий раз я видел Таррегу в Барселоне, в его доме, когда мне уже было 22 года. Одно музыкальное издательство заказало мне проект педагогического издания для гитары, и я собирался привлечь к этому Таррегу. Но мы поговорили обо всем, кроме проекта, который привел меня к нему. В его словах было разочарование, горечь, непреодолимая безутешность. Он сыграл для меня одну свою аранжировку из Шумана и показал мне новый способ брать струны, требующий новых занятий, других жертв, новых усилий. Иллюзии среди такого разочарования... Идеализм среди такой суровой действительности. Больше я его не видел.” ГЛАВА V
ЗРЕЛОСТЬ 1. Донья Конча 2. Соловей и гитара 3. Париж
4. Альфред Котэн 5. Мигель Льобет 6. Разрыв 7. Ее величество публика 8. Алжир 9. Севилья 10. Письмо маэстро Бретона 11. Изменение курса 12. Первый контракт 13. Бильбао 14. Удар ножом маэстро 15. Домашний очаг Тарреги 16. Милосердие 17. Ученики и друзья 18. Животноводческая ферма 19. Концерт для полуночников 20. Даниэль Фортеа 21. Италия 22. Лерида 23. Храбрость 24. Беспокойство 25. Грубая правда 26. Валь де Ужо 27. В консерватории Валенсии 28. Снова Италия 29. Неподкупность 1. ДОНЬЯ КОНЧА В 1896 году в Валенсии в собственном доме на Пасео-де-ла-Аламеда жила донья Конча Мартинес, которой Мануэль Лоскос давал уроки игры на гитаре. Донья Конча, как называли ее друзья, родилась в Аликанте и в это время ей было около 35 лет. На 100 % валенсианка, смуглокожая, черноглазая, среднего роста и средней полноты, она была если не красивой, то достаточно привлекательной. С живым умом, сильным темпераментом и экзальтированной темпераментностью, фантазией, ее чувства варьировались от молчаливой нежности до самой напористой энергии. Ее поведение было странной смесью плебейства и величия. Непринужденное благородство отличало ее оригинальную и интересную личность, окруженную дымкой загадочности и таинственности. Одна из ее сестер пела в ансамбле сарсуэлы, который после выступления в провинции предпринял турне по главным городам Центральной Америки. Донья Конча, иногда исполнявшая второстепенные роли в том же ансамбле, в Мехико познакомилась с немецким евреем Якоби и вышла за него замуж. Через год она родила сына. Из-за разницы характеров она скоро разошлась с мужем. Ей было назначено содержание в 18000 песет в год, и она поселилась в Валенсии, в доме на Пало-де-ла-Аламеда, откуда выезжала только на летние месяцы в свою усадьбу на Кабаньяле. Она жила с сыном Луизито, пяти лет, и прелестной племянницей 16 лет по имени Кларита, единственной дочерью сестры, покончившей жизнь самоубийством. После смерти мужа в Мехико некоторое время спустя, донья Кончита унаследовала значительное состояние. Кроме огромного имущества, которым владел ее покойный муж в Америке, в ее собственность перешли прекрасные дома на улице Теодор в Париже, вилла на улице Баллестер в квартале Сан Жервазио в Барселоне и прекрасная усадьба в окрестностях Алеканте, известная как “Ла Капучина”. Уроки, которые Лоскос давал донье Конче, не приносили значительного результата. Беспокойный темперамент ученицы не соответствовал необходимости упорных занятий для овладения инструментом. Ей достаточно было слушать, как Лоскос играет для нее “Две сестры”, “Эпилог Мефистофеля” и другие произведения. Урок был просто предлогом для того, чтобы послушать гитару в руках Лоскоса, звук которой, чистота и огонь ее пленяли. А он, понимавший трудность инструмента для человека возраста, характера и социального положения доньи Кончи, предпочитал играть, чтоб не совсем впустую тратить время. Эти концерты направили интерес доньи Кончи ко всему относящемуся к гитаре с характерной для нее беспредельной экзальтацией. Лоскос, со своей стороны, горячий и глубокий почитатель Тарреги, постоянно говорил о нем и поддерживал живейшее желание познакомиться с ним и послушать его. В этом же году Таррега побывал в Валенсии, и Лоскос незамедлительно представил маэстро свою ученицу. Чтобы принять и послушать артиста у себя дома, донья Конча пригласила на ужин кроме Лоскоса и других гостей: искательницу Марию Карбонель, Пако Люнлеона /зятя Теодора Льоренте/ и докторов: Арменгота, Химено и Молинера. После ужина и оживленной беседы все захотели послушать Таррегу. Деликатной просьбы было достаточно, чтобы он взял гитару и начал играть своими ловкими, умными и чувствительными пальцами. Для доньи Кончи эти ранее не слышанные ею звуки были незнакомыми гармониями и затейливыми темами, которые были сымпровизированы здесь же, росли и сплетались как по взмаху волшебной палочки. Этого было достаточно, чтобы вызвать у слушателей восхищение, переходящее в убеждение и веру. Теперь Таррега мог играть все, что угодно. Все сердца будут биться в унисон с его сердцем и улетят туда, куда унесут их звуки гитары! Донья Конча, сидевшая в углу салона, напротив Тарреги, была неподвижна и погружена в мечты, с отсутствующим взглядом и затуманенным взором. Самое возвышенное представление, которого никогда не было у нее от искусства, которое оба так сильно чувствовала, вырастало из этой гитары, этих пальцев и этого человека, дух которого, оторвавшись от материального, освобождал ее душу и поднимал в мир поэзии и мечты, где звук превращал в собственный голос самые благородные грани человеческого чувства! жүктеу/скачать 0.98 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|