Тина дзокаева осетины в плену у аланов (Долгая жизнь идеологемы) Формула

Историки придумывали историю для народа, который пришел. А не для народа, который жил в той местности в глубокой древности

Выявились составные элементы, создававшие, по мнению историографов, осетинский этнос - ирано-язычность, аланские предки, кобанские автохтоны. Совместить такие три разнородные явления очень трудно. Непонятно, кто такие аланы. Их собственная этническая идентификация осталась неизвестной. Очень возможно, что они тюркского происхождения. Тогда с ирано-язычностью распрощаемся. Далее, если аланы - предки, то куда делись кобанские автохтоны? Что с ними произошло? Придется исключить или аланов или автохтонов. Как основа, должен из них остаться кто-то один. Но чтобы соединить в осетинах три, друг друга отрицающих признака?

 

"Остаточный" принцип - исходная погрешность в исследовании истории осетин

 Ах, этот камень-валун на углу улиц Вс. Миллера и Кирова! Его нельзя сдвинуть. Но хотя бы суметь осторожно обойти. 

Историей происхождения осетин исследователи стали заниматься с конца XVІІІ, начала XІX в. Основательно осетинская историография началась с работ Вс.Миллера, профессора С.Петербургского Университета в 90-х г. XІX в. Его работы стали классикой по теме осетинской истории. Такое позиционирование Вс. Миллера зафиксировано в разных источниках и спорам и обсуждению сей факт не подлежит. Точкой под этим определением может служить тот огромный камень-валун, который заканчивает угол ул. Вс. Миллера во Владикавказе. Так переименована в городе бывш. ул. Советов. Тот камень-валун - достопримечательность Владикавказа. Возможно, он находится там с основания города.

 Такая же достопримечательность - сам образ Вс. Миллера, академика, историка, лингвиста старой, еще царской Российской истории. А камень-валун - печать под всеми званиями академика, в том числе лучшего осетиноведа. Звание переоценке не поддается.

 Однако, переоценке поддаются время и традиции, которые создаются в науке. Наука развивается. И каждый временной период имеет свою историческую традицию. Вот сегодня, например. Историки будто перевернулись. Все, о чем писали вчера со знаком плюс, сегодня наперегонки описывают с противоположным знаком. Выправляют знаки, плюсы на минусы. Такова традиция, видимо. Плохая традиция. Я-то имею в виду не конъюнктурную, а научную традицию. Она меняется вместе с научными открытиями. XІX в. имел свои научные постулаты, которые и определили традиции в историографии.

Миллер - ученый своего времени, второй половины XІX в., когда активно шли поиски подробностей существования больших племен, живших в древности, и ученые шли от исследования целого - к частностям. От больших племен - к малым народностям. Так естественно и логично, тем более в определенное историческое время, когда о больших племенах еще не все известно, и в то же время ими бредит мир. Они находятся в романтическом ореоле. Малые же народы рассматривались как производная экзотика, фон.

Вс. Миллер еще был молод, около 30 лет, и только что окончил С. Петербургский университет. Еще не профессор, но страстный поклонник Максима Ковалевского. Считался с Г.Ю. Клапротом, другими учеными и путешественниками, которые занимались исследованием Кавказских народов. Максиму Ковалевскому он посвятил свои замечательные "Осетинские этюды", в примечании к которым отметил, что часть этих материалов, еще не опубликованных, использовал в своих публикациях проф. Ковалевский. (Я не поняла, что он хотел этим сказать. Что знаменитый профессор так ценил труды молодого начинающего ученого? А может, желал застолбить свой "копирайт"? У нас нынче больше не понимают таких добродетельных поступков, когда одни писатели публикуют не вышедшие еще материалы других, в знак признания заслуг публикуемых. Как видим, у них одна традиция, у нас нынче - другая).

Миллер через свои публикации представляется чрезвычайно привлекательным человеком. В нем та закалка старой интеллигенции, о которой мы позабыли. Я имею в виду отношение к разным точкам зрения, позициям, которыми всегда отличаются ученые (а на это они и есть - ученые). Вс. Миллер заботился о том, чтобы не ущемить чье-то мнение, когда высказывал свою точку зрения. В оценке фактов и выводов ученых у него было удивительное свойство писать и владеть стилем Pro at Contra. В этом стиле он писал и собственные научные труды. Такой стиль давал ему, почитая многих, никого не ущемлять грубо и четко проводить при этом свою линию исследований. Ах, как этого стиля сегодня не хватает!

Итак, Миллер почитал многих, в том числе немецкого исследователя Генриха Юлия Клапрота, известного знатока древности. (Г.Ю. Клапрот родился в Берлине в 1783 г., Работал в  СПБ Академии. В 1812 г. оставил русскую службу и с 1816 г. работал в Париже). Клапрот интересен для нас тем, что именно от него перенял Миллер гипотезу об осетинах, как возможных остатках древних аланских племен, бывших на Кавказе в первые века. Для Клапрота, возможно, это маленькое временное допущение, деталь, изучением которой он специально не занимался. В его обзор входили крупные народы и племена. Малые же и случайные величины при этом можно пока отставить. Отодвинуть в сторону, чтобы потом ими заняться уже специально.

  "Остаточная" гипотеза постепенно превращалась в метод изучения и разрослась до трактовки ее как абсолютной истины. Так ее и воспринимают в наше время и делают соответствующие, отнюдь не только умозрительные или чисто научные выводы. Идея активно вошла в сам образ жизни.

Вс. Миллер воспринял идею наверное первым и в предисловии к своей классической работе "Осетинские этюды" писал: "Можно думать, что все современные мелкие народцы, доживающие свой век в ущельях Кавказского хребта, представляют скудные остатки более крупных народов, некогда бродивших в степях и, быть может, известных древним и средневековым историкам и географам под иными именами... В силу естественных условий цивилизация не могла развиться в кавказских ущельях; напротив, даже заносимая туда с плоскости, она вырождалась и гибла в борьбе с природою". (1, стр. 501).

(Я немножко отвлекусь, чтобы лишний раз сказать о том влиянии и успехе, который имели, и имеют, Миллеровы "Этюды". Название прямо-таки вошло в моду. "Этюдами" стали называть свои произведения, посвященные осетинской тематике, не только осетинские исследователи, но и европейские, и не только по осетинской тематике Миллер ввел моду на это название. Существуют и "Сасанидские этюды" и еще масса всяких других. И этот факт косвенно (а, скорее всего, прямо) свидетельствует об увлеченности ученых его идеями).

 В процитированном выше отрывке представлены оба главных концептуальных подхода к исследованию истории не только осетин, но и вообще малых народов, в том числе Кавказа. Первая позиция предполагает в качестве доминанты переселение народов, нашествие крупных племен и после них остающиеся обугленные остатки всего имевшегося на территории прежде. Концепция, в соответствии с которой мир развивается от переселения до переселения, в историографии самая распространенная. Крупные племена вершат судьбами древнего мира.

Но это только отчасти так! На самом деле в такой постановке игнорируется или принижается значение другого фактора - первичное расселение народов, которое существовало как постоянно действующая величина. Мир был заселен к концу неолита (период, которым мы оперируем). Расселение - первый акт истории, в том числе этнографической. Но у историков понижен интерес к данному факту. Они - любители оперировать большими процессами - шумными переселениями, войнами, нападениями, сражениями, пленениями. Крупные племена для них - это лес идущих образов. В основном лишь он просматривается сквозь дымку истории. За лесом всегда - деревья, которые часто не видны. Так за крупными племенами скрыты от глаз, от истории, местные народы, аборигены земли, автохтоны. Хотя "крупняк" приходит и уходит, автохтоны же остаются. Правда, когда пришедшие уходят, аборигены уже тоже не те. Что-то перенимают - в языке, привычках, в обиходе, во взглядах. Но чтобы они изменились с точностью до наоборот, - так не бывает. В целом это очень сложный процесс скрещиваний. И важно не допустить полного слома, не отбросить субстрат местного населения. Однако "теория остатков" этот субстрат по идее - отбрасывает. Подменяет существовавшие народы и племена пришедшими и оккупировавшими их. "Теория оккупации" - так бы я назвала данный подход.

 Вторая часть приведенной выше концепции (отрывка из Миллера) является лишь продолжением. Ее суть сводится к тому, что местные народы в условиях дикой природы самостоятельно не могут выживать.

Это тоже спорная позиция. По крайней мере, она требует учета множества привходящих условий, большого стечения обстоятельств. Народ может погибнуть под обвалами и ледниками, раствориться в чужом племени, может выродиться, потерять свои качества. Все в зависимости от скрещивающихся условий. Что и кто кого пересилит. Природа, которую имеет в виду Миллер, может похоронить под собой, а может стать благоприятной средой для выживания. Опять в зависимости от обстоятельств. В древности горы для многих народов становились спасительной колыбелью. Осетины - яркий пример. Но осетиноведение представляет дело так, что не осетины, а аланы спаслись в наших условиях, в горах укрылись их остатки, которых и стали называть "осетинами". Вот в чем недоразумение! Ибо никаких материально-этнических доказательств в пользу этой теории у исследователей не существует.

В XІX в. мир был опьянен и помешан на пришельцах. Исследователям казалось, что все откуда-то пришли. "Пришельцами" всегда затыкаются дыры непонятных явлений. Так оперируют ими и сегодня. НЛО - лучший способ объяснить непонятные явления. Вплоть до Бермудского треугольника. Но это до поры до времени. Наука тоже не стоит на месте. Для нее "пришельцы" - запасной ход, потом они раскрутят истину.

 Есть еще достопримечательность историографии XІX века. В XІX в. исследователи жили под звездой созданного ими же индоевропеизма, увлекались арийскими корнями распространившихся языковых явлений. Ученые примеривали индоевропеизм к языкам знакомых им народов. Обнаруживая созвучия или другие совпадения, например, морфологические, приписывали народы вместе с их языками к индоевропейской группе. А, приписав, искали пути их реального обоснования на территориях, на которых они их изучали. Осетинский язык рано был отнесен к индоевропейской группе. Но обнаружение иранских корней в исторической среде горских народов Кавказа - оказалось трудным занятием. И тут снова обращусь к Миллеру.

Осетины привлекали Миллера потому, что он считал их уникальным народом, сохранившим себя, не растворившимся среди других народностей Северного Кавказа. Он писал: «Осетины окружены со всех сторон племенами, с которыми не имеют ничего общего по языку и происхождению, а именно: кабардинцами, казаками, ингушами и кистами, пшавами и хевсурами, грузинами, имеретинцами и горскими татарами (балкарцами)». Как среди всего такого разнообразия остаться "осетинами"?

В поисках индо-иранских корней Миллер прибегает к абстрактному приему. Он вводит понятие "прародины осетин". Считает их пришедшими на эти земли когда-то в доисторические времена, до измерения которых не добраться.

Когда в исследование вводится неизвестная величина, под названием "доисторические времена", "прародина", корни идеи становятся недосягаемыми! Здесь уже другие источники познания. Мифы, фольклор здесь - самое раз! Но вы чувствуете, что мы отдаляемся в таком случае от реальной истории и входим в состояние абстрактного двуполья - истории и предыстории? Надо еще научиться оперировать этими понятиями, соотносить их друг к другу.

История и Предыстория! Вот в каких пределах придется балансировать. История - с документальными доказательствами, записями очевидцев, археологическими свидетельствами. Предыстория - с легендами, мифами, намеками, полунамеками, подразумеваниями и предположениями. Совсем другой источник информации! И все это надо будет примеривать к истории. Как сегодня примеривают виртуальность к реальности. 

Клапроту специально заняться осетинами не пришлось. А сделал это Вс. Миллер, перенявший для своего подхода его "остаточную" теорию. И никакие Pro at Contra уже не свернули его с того пути.

Как бы то ни было, означенный отправной момент в исследовании истории осетин был не самым удачным. Более того, "остаточный" принцип сыграл роковую роль в последующем заложении основ истории осетинского народа. Самый большой недостаток "принципа" в том, что он вымыл из истории факт существования автохтонного (местного) осетинского населения. Не оставил для него места. Ибо все события уже связывались с "большими племенами" - скифами, сарматами, а самое главное, и именно это имел в виду Клапрот, с аланами. Взаимовлияние и даже одностороннее влияние - одно дело. А часть постороннего целого - совсем иное. Миллеру трудно пришлось выпутываться из положения. (Но ведь сам себя загнал в угол!)

Трудность возрастала в связи с тем, что в XІX в. исследователи пришли и ко второму выводу в отношении осетин. Стали на позиции их ирано-язычной лингвистической основы. При том, что в окружении осетин племена и народы исследователям представлялись с другими характеристиками. Как этот единичный акт мог состояться? - недоумевали они.

 Миллер формулирует для себя проблему. Сформулируем ее еще раз и мы. Осетины представляют большой интерес для исследователей благодаря своим уникальным свойствам. Во-первых, потому, что они носители индо-иранского языка. Окружение же их совершенно другое, несхожее с ними. Разные народы - кабардинцы, балкарцы, хевсуры, ингуши, дагестанские народы - все они отличны от осетин по происхождению и языку. Как это могло случиться? Вот, собственно, задача, которая поставлена перед исследователем.

Задачу можно решать по-разному. То ли аргументировать уникальностью народа, который в чужом окружении сохранил свои исконные характеристики. То ли рассматривать окружающие народы как потерявшие свои былые характеристики. То ли народ оказался более устойчивым к изменениям окружающей этносреды.

Как видно, подходов имеется несколько.

Вс. Миллер, говоря о разнородном окружении осетин, исходит из реалий времени, в котором он жил. В XІX в. этнография Северного Кавказа была совершенно иной, нежели в первых веках, и тем более, до периодов прежних тысячелетий. История за это время произвела пластические операции народов. Они изменились и цветом кожи, и волос, и ростом, комплекцией и чертами лица. Изменились и языки, на которых люди говорили к началу нашей эры.

И только один народ все сохранил свое? Не трансформировался? Не изменил своему облику?

Может это преувеличение. Если же действительно так, то это феноменальный случай и представляет большой интерес для исследователя. Но, забегая вперед, скажем, что изменения окружающих народов произошли в исторические времена. И они вполне объяснимы миграционными процессами, нашествиями различных возвысившихся в силе племен с Востока, из Азии. Крупные племена подминали под себя автохтонное население и этнопокрытия преобразовывались, приобретали новые черты или теряли что-то из своего. Так что вопрос, почему изменилось окружение, более или менее объясним. Но почему, как полагает Вс. Миллер, удержались осетины в прежней своей сущности? Это можно объяснить отчасти их местоположением.

Природно-географический фактор в свое время в нашей официальной историографии недооценивался. Более того, целое научное направление было пущено под откос. Это были издержки общей идеологической конструкции, существовавшей в стране. На самом деле, может быть, географическая и природная среда даже первичны в развитии жизни на Земле. Как же от них открещиваться? Да сегодня никто бы и не посмел заикнуться и высказать пренебрежение к природным условиям. Напротив! Природа свое уже доказала.

Осетинам досталась богатая, хоть и суровая, природная среда в центральной высокогорной части Кавказского хребта, со спускающимися по ходу рек ущельями и плодородными равнинами.

Когда вы смотрите на физическую карту Кавказа, то от середины хребта, протянувшегося между двумя морями, видите более отлогие части, - подъем от Черного моря, и спуск к Каспийскому. Здесь горы меньшей высоты, чем в центре. Все северное окаймление - ледниковое. От ледников питаются реки, спускающиеся по склонам горных хребтов. Эта часть гор по естественным причинам не может быть обитаема человеком. Здесь белое царство. Зона ледников - плохая среда обитания. Отделим ее от обыкновенного человека. Для ежедневной постоянной жизни она вряд ли пригодна. Оставим холодную зону для отчаянных альпинистов.

Ледниковый коридор продолжается до следующей горной цепи - Бокового хребта. Здесь горное пространство если и доступно для обитания человека, то в форс-мажорных обстоятельствах. Собственно, жизнь начинается с области Скалистого хребта. Здесь, кстати, и гора Столовая, которая идентифицируется с Осетией.

Главный Кавказский хребет называется водораздельным. Он разделяет реки южного и северного Кавказа. Здесь берут начало реки, спускающиеся через следующие цепи гор. На Северный Кавказ реки текут с юга на север. А можно сказать - сверху вниз. В Закавказье они спускаются с северных вершин на юг.

Реки Осетии начинаются с ледников, и долго они текут одиноко, без присутствия человека. Хотя люди, особенно в древности, осваивали, прежде всего, именно речные долины и берега. Но долины будут ниже. На современных картах Осетия представлена в форме огромной единой дельты рек. Стекающие с гор на равнины, они множественными рукавами, будто щупальцами, собирают Осетию, и создают ее кровеносную систему. Терек, - Бог осетинских рек. Берет начало за перевалом, резко огибает низ горы Казбек, затем также резко, будто одумываясь, куда ему лучше повернуть, меняет русло и направляется прямо на север, во Владикавказскую равнину. Притоками Терека являются остальные главные реки - Гизельдон, Фиагдон, Ардон, Урух. Реки в горах пробивают ущелья и в них-то и стала возможной постоянная жизнь горцев.

Реки начинаются с ледников, расположенных на высоте 4000-4500 и больше м. И какое-то расстояние текут, слыша лишь собственный грохот и шум переворачивающихся в них валунов. Наконец появляются самые высокогорные поселения. Среди них - Даргавс на Гизельдоне, Хидикус на Фиагдоне (Куртатинское ущелье), Нижний Зарамаг у Ардона, в начале Кассарского ущелья. Дзинага и Стур Дигора на Урухе. Так горы стали обитаемы в ущельях.

Скалистый хребет переходит в лесной и затем в пастбищный массив, и горская жизнь становится самодостаточной, хоть и закрытой.

А к чему открываться, собственно? Это сегодня люди ценят связанность пространств. А в древности они больше ценили уединенность и закрытость. Горы создавали естественный закрытый ареал. Туда нельзя пробраться. Горные тропы - слабое средство сообщений. Они природой засекреченные, таинственные, их нужно уметь "читать", и это дано только местному населению. Мало того, что природа препятствует быстрому ходу человека. Все время приходится оглядываться, чтобы не соскользнуть. Не упасть в пропасть, чтобы на тебя не обрушился град камней и льда. Да, наконец, чтобы с глазами волка не встретиться. Мало всего этого! Так здесь еще полно "святых мест", с которыми нужно считаться и уметь обращаться. Горы не впускают к себе всяких желающих. Надо добиваться у них разрешения, уметь задобрить, уговорить. Никогда не забудется трагедия, происшедшая со сходом ледника Колка в Кармадонском ущелье. Люди, побывавшие там, рассказывают о непонятных, полных мистики ощущениях. Содрогаются. Наверняка, это воздух наполнен ужасом происшедшего. Но образ гор срабатывает. "Там чудеса, Там леший бродит". С горами все не просто. Они идут, наступают, и вы постоянно ощущаете приближающиеся "шаги командора" (ледников, обвалов).

Но те, которые выросли в горах, с "шагами командора" жить приспособились. Терпеливые и смекалистые, осторожные и выносливые, они и модель хозяйствования выпестовали соответствующую - охота, в меру земледелие, и наиболее желанное - разведение скота. Благо, горных и лесных богатств - не счесть, хотя они так трудно поддаются использованию, если человек не имеет достаточных для работы орудий труда. Конечно, здесь более чем где-либо на равнине важны орудия труда. Потому они и ценятся подчас дороже жизни и становятся объектом культового поклонения. Орудия труда входят в первую очередь в систему ценностей, созданную горами.

Природные условия в горах меняются чрезвычайно медленно. И вряд ли тысячу лет назад, и две, и три тысячи - они были принципиально другими. Вот разве что Колка еще был спящим. Да вокруг все больше варвары сменяли друг друга.

Во всяком случае, Миллер считает важным внести в свое исследование описание конкретных природных условий. Ущелья, в которых жили осетины. Реки, вдоль которых располагались их поселения. Труднопроходимые горные тропы. Он даже начинает свои "Осетинские этюды" с описания гор и их значения, сохранения условий замкнутости людей, живущих в горах. Он даже, по-моему, преувеличивает эту роль. Считает Кавказские горы непреодолимой стеной для миграционных процессов. Хотя, по-моему, зря так считает. Но все же жизнь в самих ущельях действительно сильный фактор для отделения себя от внешнего мира. Можно закрыться и законсервироваться как следует. И Миллер подробно перечисляет те ущелья. Повторим эти перечисления со слов и описаний Миллера.

Осетины по северную сторону хребта, вводит в тему Миллер, - распадаются на несколько обществ по ущельям притоков Терека. Идя с запада на восток - ущелье Уруха населено дигорцами, соседящими с балкарским обществом горских татар. По долине Ардоза (название Ардона, все еще применяемое во времена Миллера) и его притоков - алагирцы. По ущельям Саугдона и Фиагдона - куртатинцы, по Гизельдону и по левому берегу Терека - тагаурцы. Осетины, осевшие в Грузии, огрузинившиеся на южном склоне хребта, соседят с Душетским уездом Тифлисской и Рачинским уездом Кутаисской губерний. Их область называется в грузинской географии - Двалети ( Туальцы).

Как видно, все компактно и ограждено с разных сторон то горами, то реками. Все закручено и завинчено. Не то, что на равнине, где так легко стать подобием перекати-поле. Равнинное население быстрее меняет свои свойства.

 Природа помогает понять часть рассматриваемых проблем с изменениями этнических свойств окружающих осетин народов. Глядишь, через столетие черкесы оборачиваются балкарцами. И разговаривают, уже непонятно как. (То есть, нам непонятно как). Но надо еще объяснить приписываемую осетинам ирано-язычность.

Вот здесь Вс. Миллер и прибегает к некоторым ухищрениям внеисторического порядка. По его теории осетины - пришельцы на те горы. Некогда, давным-давно, за тысячу или две тыс. лет до н.э., у осетин якобы была иная прародина. Где-то, может быть, на Урало-Алтае, может - в среднеазиатских степях, где существовала сначала некая арийская общность, потом она делилась на индо-иранские племена. Оттуда одно из ответвлений индо-иранцев, вернее, иранцев, пришло на северо-кавказскую территорию. Когда это произошло? О, очень давно! За тысячу-две тысячи лет до н. э. В глубокие доисторические времена. И с нее взятки гладки. Доказать нельзя. Опровергнуть - тоже. Хотя сама по себе идея прародины для теории спасительна, конечно. Но она тоже имеет методологический недостаток. Она рушит "остаточный" принцип Клапрота-Миллера, где предполагалось наличие определенного племени - аланов. Если исключить из сцепления событий аланов, то вся концепция рушится. А исключить придется. Ведь аланы стали известны лишь в первые века. А, так называемая, или предполагаемая Миллером, "прародина" осетин существовала за тысячелетия до появления аланов. И даже их приход на горы Центрального Кавказа тоже совершился не менее чем за тысячелетие до аланов. Об этом говорят данные Кобанских археологических раскопок, которые свидетельствуют о наличии в местах раскопок свидетельств жизни местного, автохтонного населения. Да иначе и быть не могло!

Есть и другой сомнительный момент в исходной теории Клапрота-Миллера. Не факт, что аланы являются ирано-язычным племенем. Может быть, во времена Миллера и Клапрота этот вопрос не актуализировался еще, но в последующие времена вопросы возникли.

Если аланы не ирано-язычные, тогда мы отойдем от них и останемся самими собою. Что нам обязательно за аланов цепляться?

А пока одно ясно - если на местах, куда пришли аланы где-то к первым векам, жило автохтонное население, не случайное, а вросшееся в свои места обитания, по крайней мере, за тысячу - полторы тыс. лет до появления на Кавказе аланского племени, то как-то неразумно делать их "остатком" аланов. Если принять версию об автохтонности осетин в регионе Кавказских гор, то аланы, как и другие крупные племена, - скифы, сарматы, массагеты... имеют право оставаться в общей версии лишь как племена, оказывающие взаимное влияние, в том числе с включением в этот процесс автохтонного населения. "Влияние" - это одно. А быть чьим-то "остатком" - совершенно другое.