Только звезды нейтральны

* * *

За первой — новая атака. Тактика у Кислякова нехитрая: подпустить ближе и тогда открывать огонь. «Если патроны кончатся, гранатами, когда скомандую!» Таким способом отбили и вторую атаку. И тут обнаружилось: патронов всего ничего и считанные гранаты. На свой страх и риск он принял решение: остаться с двумя бойцами, остальным вернуться обратно. На сопке остались [366] трое с пулеметом, пятью дисками к нему, шестью гранатами и несколькими десятками патронов. В таком составе они отбили третью атаку. Вот кончились патроны и у его друзей. Василий и им приказал ползти вниз. Остался один. Втащил пулемет на самую вершину и, притаившись, ждал решительного момента. Обзор прекрасный. Хорошо видны фигуры гитлеровцев, подползающих к нему с трех сторон. Кисляков нажал на гашетку, выпустил все пять дисков. Не помогло. Пустил в ход гранаты. И тут подоспели бойцы. Так высота осталась непокоренной... На пирсе снова произошла встреча Кислякова с командующим. Он обнял Васю и сказал:

— Вы первым на Северном флоте представлены к званию Героя Советского Союза.

«Свое дело мы сделали... — заключает адмирал Головко. — В столь неблагоприятных условиях мы не только выстояли, не только задержали противника на месте, контратаковали его и вынудили окопаться, но и смогли нацелить соответствующие силы флота на решение той специальной задачи, которая с каждым месяцем войны приобретала все более и более первостепенное значение».

К командующему Северным флотом прибыл с визитом английский контр-адмирал Вайан. Он вошел, высокий, худой, розовощекий, представился, уселся возле окна и закинул ногу на ногу.

— Весь мир склоняет голову перед мужеством вашего народа. И я счастлив сообщить вам о своем прибытии сюда с почетной миссией — установить с вами непосредственный контакт.

Головко кивнул.

Британский контр-адмирал, прищурив глаза, внимательно рассматривал своего русского коллегу и, должно быть заметив на его висках седину, неожиданно спросил:

— Скажите, господин адмирал, каким кораблем вы командовали в русско-японскую войну?

Головко улыбнулся:

— Меня тогда и на свете не было.

— Неужели? — с искренним удивлением отозвался англичанин. — А я думал, вы старый русский моряк царского флота. [367]

Затем, без видимой связи с предыдущим, контр-адмирал Вайан рассказал о ночных налетах на Лондон, о трудностях и лишениях, которые приходится претерпевать англичанам, спросил, где будет располагаться английская миссия, какие намечаются развлечения для англичан, кто будет поставлять свежие овощи, откроют ли для английских матросов специальный дом терпимости.

— Вот видите, — сказал Вайан кокетливо, — чем я вынужден интересоваться в свои шестьдесят лет.

Головко мельком взглянул на гостя.

— Вы выглядите моложе. Но я хочу ответить на ваши вопросы по порядку. Мы предоставим вам хорошее помещение. Лучшее из тех, что у нас имеется. Двери наших клубов, кинотеатров для вас всегда открыты. Насчет свежих овощей у нас трудновато. Едим сушеную картошку...

— Это непитательно, — заметил британский гость.

— Да, вероятно, — согласился Головко и, подумав, добавил: — У нас в подсобном хозяйстве есть парники. Я, правда, не знаю, в каком они состоянии. Ну ничего, постараемся обеспечить вас свежими овощами. Что же касается домов терпимости, должен вас огорчить, — их в нашей стране нет и не будет.

На лице гостя появилось недоумение. Головко перевел разговор на другую тему.

— А помощь ваша сейчас придется очень кстати. Прежде всего нужно ударить по базам немцев в Петсамо и Киркенеее.

Англичанин привстал, подошел к карте и, вынув из кармана крошечный циркуль, прикинул расстояние.

— Я передам вашу просьбу первому лорду британского адмиралтейства.

— Имейте в виду, — продолжал Головко, — зенитная оборона там очень сильная. Кроме того, у немцев много истребительной авиации. За несколько минут они могут поднять в воздух больше ста самолетов.

— Вы еще не знаете, сколько может оказаться в воздухе английских самолетов, — грубо, с ехидством заметил Вайан.

— Не поймите меня превратно, — сказал Головко. — Мы хорошо знаем, что британский воздушный флот не уступает немецкому. Я считал своим долгом вас предупредить. [368]

Противовоздушная оборона поставлена у немцев основательно.

— Благодарю. Это, конечно, важные сведения. Но наши парни пробьются...

Вскоре после этого разговора члены миссии осмотрели аэродромы, познакомились с условиями летной работы на Севере и улетели в Лондон.

Через месяц командующему доложили:

— Над Петсамо и Киркенесом идут воздушные бои.

Головко точно не знал, но догадывался, что это английские самолеты поднялись с авианосца и бомбят вражеские порты.

Береговые посты с полуострова Рыбачьего доносили о крупном воздушном сражении, развернувшемся над морем. Головко вызвал командира охраны водного района и приказал выслать в район воздушного боя катера — искать британских летчиков, которые могут быть сбиты, выбросились на парашютах и теперь плавают в море.

День прошел в бесплодных поисках. Был получен приказ возвращаться на базу. Когда шли на траверзе полуострова Рыбачьего, сигнальщик в вечерних сумерках едва различил среди волн темную точку. Катера сделали поворот. Да, сигнальщик не ошибся. В бинокль было видно, что волны подбрасывают резиновую лодчонку. В ней стоял рослый человек с непокрытой головой, размахивал руками, что-то кричал.

Головной катер приблизился, застопорил ход. Бросили конец. Рослый парень поймал его, закрепил, и шлюпку подтянули к катеру. В шлюпке был еще один человек. Он лежал с посиневшим лицом и закрытыми глазами, сжимая правой рукой запястье левой.

Оба они были в кожаных комбинезонах на меху, в высоких, до колен, ботинках. Эту форму английских летчиков уже знали на Северном флоте.

Рослый парень с трудом забрался на борт катера.

— Рашенс... Рашенс... — повторял он, обнимая матросов, улыбаясь, что-то объясняя.

Его товарища матросы подняли из шлюпки, на руках втащили в кубрик. Летчик был слаб, говорить не мог. Вены на левой руке у него оказались перерезанными. Вот почему он сжимал свою руку! Ему сделали перевязку. Рослый объяснил знаками, что его товарищ перерезал [369] вену сам перочинным ножом, боясь попасть в лапы бошей.

Летчиков переодели в сухое, дали им по стопке спирта, укрыли теплыми одеялами. К ночи доставили в Полярный, сдали в госпиталь. А на утро Головко вместе с переводчиком пришел их проведать. Он зашел в светлую палату, поздоровался с летчиками, спросил, как они себя чувствуют.

— О'кэй! — отвечали англичане.

— Что же с вами произошло? — спросил Головко.

Обрадованные тем, что с ними говорят на родном языке, англичане, перебивая друг друга, рассказывали о своих бедствиях. Они поднялись с авианосца, чтобы бомбить Петсамо, но на пути их перехватили немецкие истребители, вклинились, разбили строй, а затем атаковали поодиночке.

Стрелок-радист — этот рослый вихрастый парень — отстреливался, как мог. Но самолет загорелся, и командир экипажа приказал покинуть машину. Они двое сумели выпрыгнуть и повисли на парашютах. Никто не знает, что стало со штурманом и еще одним членом экипажа.

Командир и его стрелок опустились в море. Резиновая спасательная лодка наполнилась воздухом, и они много часов болтались на волнах, а когда вдали появились катера, командир экипажа почему-то решил, что это немцы, схватил нож и вскрыл себе вену.

Катера приближались. «Это русские», — сообщил стрелок-радист, рассмотрев вдали на мачтах бело-голубые флаги. Тогда командир экипажа перехватил пальцами вену и сжимал ее до тех пор, пока не очутился на катере.

— Долго буду помнить этот проклятый полет, — с досадой проговорил он. — Никто не подумал познакомить нас с организацией немецкой обороны. Мы летели вслепую и были для немцев дешевой находкой...

Это сущая правда! Тридцать четыре английских самолета в тот день не вернулись на авианосец. Британское командование задумало нанести сокрушительный удар по двум крупнейшим гитлеровским базам на Севере, а удалось слишком дорогой ценой повредить лишь четыре немецких судна...

Британские летчики поправлялись. Они выразили желание выйти из госпиталя в форме советских моряков. По [370] приказанию командующего, им выдали синие кители, черные брюки, фуражки с крабом. В этой форме они улетели домой и вскоре прислали командующему свою сердечную благодарность,

Командующий принимает решения...

Воссоздавая образ адмирала Головко, я использовал не только исторические документы и воспоминания моряков-североморцев. К счастью, сохранились дневники его военной поры, полные откровения. В них — сухой перечень событий. Хронику боевых действий флота сопровождают своеобразные комментарии, интереснейшие и поучительные рассуждения, глубокий анализ, критическое осмысление всего, что происходило на флоте. Эти записи послужили основой при создании мемуаров А. Г. Головко «Вместе с флотом». И то, что есть в книге, и то, что не вошло в нее, а осталось в семейном архиве, проливает свет на личность автора.

Тетради в твердом переплете, переданные мне сыном адмирала — штурманом капитаном третьего ранга Михаилом Арсеньевичем Головко, лежат передо мной. Я читаю записи — порой немногословные, всего в несколько строк, а чаще всего пространные и обстоятельные. И они возвращают меня в атмосферу той давней поры. За каждой строкой я точно слышу знакомый живой голос...

«Надо снова продумать, — записывает Головко, — всю боевую работу наших лодок. Надо осмотреться, возможно, многое упускаем, что немцы предприняли какие-то меры ПЛО (противолодочной обороны), которые мы не установили, — это ясно. Надо разгадать, какие именно. Боюсь, что тут мины. Глубины позволяют ставить мины вдоль всего побережья. В некоторых местах мины нужны специальные — глубоководные, но все же постановка возможна. Если ориентироваться на мины, то вдоль всего норвежского побережья нельзя плавать. Проще говоря, тогда надо отказаться от боевых действий. Это невозможно. Ведь немцы-то плавают. Стало быть, и нам нужно продумать свои действия, просмотреть, изучить пути, по которым ходят корабли противника. И ходить теми же самыми путями».

Вывод на дальнейшее: особое внимание разведке! В первую очередь воздушной. Надо знать все, что происходит [371] на театре, предвидеть «намерения противника, учитывать его тактику и опережать его действия».

В первой части дневников автору их не раз приходится с горечью признаваться: «Увы, нам еще не хватает оперативности мышления в новых условиях и умения анализировать уже известные факты, сопоставлять их с возможными намерениями противника на театре».

Эта мысль подтверждается примерами. В районе Сюльте-фиорда наши миноносцы ночью буквально натолкнулись на германский конвой. На шедшем во главе конвоя корабле противника приняли советские корабли за свои и стали подавать опознавательные сигналы. В свою очередь с лидера «Баку» тоже сперва отвечали сигналами, а затем сблизились, послали торпедный залп и открыли огонь по транспорту. Судя по вспышкам огня на борту транспорта и миноносца, можно было предположить, что оба корабля получили крупные повреждения. Но тут открыли огонь вражеские береговые батареи, и нашим кораблям пришлось отойти мористее.

Головко, выслушав доклад, сделал вывод, что элемент внезапности, такой важный на войне, в данном случае был достигнут, но возможности не использованы до конца, требовалось поставить дымовые завесы и повторить атаку. Тогда наверняка удалось бы потопить оба корабля.

«Нужны серьезные мероприятия, чтобы сделать положение коммуникаций более устойчивым», — заключает Головко. Надо полагать, что эта мысль больше всего занимала его. Когда положение на сухопутном фронте стабилизировалось, гитлеровцы выдохлись в своем наступательном порыве и перешли к обороне, решив, что теперь борьба в основном должна развернуться на море. Не случайно на север Норвегии было переброшено боевое ядро немецкого флота — новейший линейный корабль «Тирпиц», тяжелые крейсеры «Адмирал Шеер», «Лютцов» и «Адмирал Хиппер», легкий крейсер «Кельн» да плюс к тому большая группа подводных лодок, эскадренных миноносцев, сторожевиков и кораблей сопровождения. И все ради того, чтобы нарушать коммуникации, нападать на союзные конвои, направлявшиеся в Советский Союз, топить транспорты и военные корабли.

Мысль командующего флотом начинает работать в одном направлении: что можно противопоставить врагу?

Главное решение: наступать безостановочно. «Использовать [372] все наличные силы и средства, чтобы действиями, опережающими намерения немецко-фашистского командования, сорвать доставку резервов и снабжения для лапландской группировки. Пусть гитлеровцы забудут и мечтать о наступлении».

И тут разрабатывается план в первую очередь использовать подводные силы. Головко решает в ближайшие районы — Варангер-фиорда и Тана-фиорда — посылать малые лодки, прозванные «малютками»; к границам Баренцева и Норвежского морей — лодки среднего типа, так называемые «щуки»; большие океанские лодки — подводные крейсеры «катюши» — пойдут на дальние позиции. Не ждать, пока корабли противника будут разбойничать на наших коммуникациях, а перехватывать их, искать в бухтах и фиордах, даже попробовать прорываться в закрытые гавани и топить их прямо у причала.

И вот решения Головко приводятся в действие.

После предварительной разведки начинается необычный рейд: «Малютка-172» под командованием И. И. Фи-сановича при участии И. А. Колышкина в качестве обеспечивающего незаметно подкрадывается к Петсамскому заливу, прорывается в гавань Лиинахамари, атакует транспорт, стоящий под разгрузкой. Неудачно. Но по выходе из залива, встретив другое судно, топит его.

Дерзкий замысел и хитрость Головко оправдались. Секрет открыт, пружина однажды сработала, и больше не повторится, решают гитлеровцы, верные своим догмам. «Очень даже возможно», — мысленно отвечает им Головко и спустя короткое время в ту же самую гавань посылает «Малютку-171» под командованием В. Г.Старикова. Она топит транспорт. На обратном пути лодка попадает в противолодочную сеть и оказывается в смертельно опасном положении. Спасают спокойствие и находчивость. Вскоре оба командира — Фисанович и Стариков — удостоены звания Героя Советского Союза.

В копилку боевого опыта внес свою лепту и Магомед Гаджиев, горец из Дагестана, «человек без страха и усталости», как называл его Головко. Придя из первого похода, он доложил командующему:

— По моему убеждению, топить вражеские суда можно не только торпедами, но и с помощью артиллерии, которую надо пускать в ход.

Головко ухватился за эту мысль: [373]

— Да, крейсерские лодки имеют сильное вооружение и вполне могут, когда возникнет в этом необходимость, всплыть и открыть огонь. Для других лодок такая тактика не подходит. А для «катюш» в самый раз...

И вскоре капитан третьего ранга В. П. Уткин попал в ситуацию, при которой не представилось возможным использовать торпеды. Тогда он всплыл и артиллерийским огнем уничтожил вражеский транспорт.

А уж Гаджиев мастерски пользовался этим приемом. И особенно запомнилось всем, как после потопления крупного транспорта корабли охранения засекли лодку и пытались потопить ее глубинными бомбами. Положение создалось опасное. Гаджиев всплыл, комендоры открыли прицельный огонь, и расстреляли сторожевые корабли на глазах у подводников. Лишь один катерок ушел...

Не из этих ли необыкновенно смелых действий родилось меткое определение Гаджиева, столь понравившееся Головко, что он привел его в своей книге: «Командир-подводник должен быть самым невозмутимым из самых хладнокровных моряков, должен иметь пылкое воображение романиста и ясный здравый смысл, присущий действиям делового человека, должен обладать выдержкой и терпением завзятого рыболова, искусного следопыта, предприимчивого охотника...»?

Не все подводники при входе в родную гавань победными выстрелами давали знать о потоплении вражеских кораблей. Нередко они приходили так, что никто не знал об их возвращении. Это означало: вернулись с пустыми руками. На разборе выяснялось: стреляли одной торпедой и... промахнулись. Для Головко стало ясно: стрельба одной торпедой малоэффективна. И он приказывает стрелять залпом — двумя, тремя, даже четырьмя торпедами, выпуская их с небольшими интервалами...

Командир Щ-403 капитан-лейтенант С. И. Коваленко применил этот метод. Лодка незаметно вошла в залив Порсангер-фиорд и затаилась, поджидая вражеские корабли. Наконец появился транспорт-громада с весьма солидным охранением. Атака была выполнена по-новому: торпедный залп — и два корабля пошли на дно.

Головко радовался правильности своих суждений. Примеру Коваленко последовали и другие командиры лодок. На разборе похода командующий предложил наладить учебу на берегу. [374]

— Нельзя ли придумать прибор для тренировочных занятий командиров лодок, чтобы учились стрелять залпом сразу по нескольким целям? — обратился он к командиру бригады подводных лодок Виноградову.

Николай Игнатьевич взялся за конструирование прибора, хотя подобным делом заниматься не приходилось. Но он представлял, что это будет за прибор, и сделал необходимые чертежи. Прибор изготовили и установили в кабинете торпедных атак, и командиры между походами осваивали новейшие методы борьбы на море. Сначала в кабинете, потом в бою.

И вот результат: за первый год войны на Северном флоте потоплено 135 вражеских кораблей общим водоизмещением 583 400 тонн. Довольно красноречивый итог.

Не нужно спрашивать, какой ценой это далось. Тут и тяжелый, опасный труд моряков, и бессонные ночи командующего, его штаба, офицеров оперативного отдела во главе с капитаном первого ранга Александром Михайловичем Румянцевым и его заместителем Георгием Семеновичем Ивановым. Тут и смелые решения, которые приходилось принимать быстро, в зависимости от обстановки.

Анализ боевых действий на море приводит Головко к таким выводам: «В то время как наши надводные корабли, те же эскадренные миноносцы и те же «морские охотники», имели несомненный конкретный успех в боевых действиях с первых же дней войны, с подводными лодками получилось иначе. К ним успех пришел далеко не сразу, несмотря на решительность и отвагу командиров и экипажей. Этих качеств было еще недостаточно, чтобы отдельные удачи сменились постоянным успехом. Решали опыт, доскональная изученность театра и приемов противника, знание препятствий, и природных, и специально подготовленных гитлеровцами на том или ином участке, искусство поиска, мастерство при выборе момента и направления торпедной атаки плюс спокойная воинская дерзость, ошеломляющая врага».

В один из июньских дней 1942 года Головко предупредил адъютанта, что никого принимать не будет. Пусть по всем делам обращаются в отделы, а он вместе со штабными командирами крайне занят. Это можно было понять [375] по его озабоченному лицу и тому внутреннему напряжению, которое всегда передается окружающим.

Перед глазами лежала карта. Глядя на нее, он пытался разгадать чужой замысел. Конвой, состоящий более чем из тридцати транспортов, самый большой из тех, что посылали к нам союзники во время войны, вышел из исландского порта Хваль-фиорд в Мурманск и Архангельск. Транспорты пойдут в надежном охранении эскадренных миноносцев, фрегатов, корветов. А кроме того, учитывая большую ценность грузов, их сопровождают две группы крупных кораблей оперативного прикрытия: линкор «Дюк оф Йорк», «Вашингтон», крейсеры «Лондон», «Норфолк», «Вичита», «Тускалуза», «Кумберленд», «Нигерия», девять миноносцев...

К мощной артиллерии кораблей, крупнокалиберным пулеметам и чутким радиолокаторам, способным обнаружить вражеские самолеты и подводные лодки, следует добавить десятки истребителей; они готовы будут на первому сигналу подняться с палубы одного из самых совершенных английских авианосцев — «Викториес».

Казалось, не было оснований волноваться. Тем более что глава британской военно-морской миссии на Севере контр-адмирал Беван заверял:

— Операция полностью обеспечена, господин адмирал. Мы воюем не первый год и кое-чему научились. Для нас проводка транспортов — самое обычное дело.

— Не спорю, — ответил Головко. — Но меня удивляет, почему британское адмиралтейство выбрало столь неудачный маршрут. Почему на карте проложен курс на острова Ян-Майен, Медвежий и дальше, в горло Белого моря? Ведь несколько прошлых конвоев шли тем же самым курсом. Противник изучил эту трассу и крепко ее оседлал. У него там подводные лодки и даже плавучие базы торпедоносной авиации. Учитывая большой опыт войны, британское адмиралтейство обязано было выбрать другой путь, ввести в заблуждение противника, заставить искать конвой, затрачивать на это время и боевые средства.

— Какое значение имеет маршрут, если наши транспорты пойдут в круговом охранении? — возражал Беван. — У нас сильная противовоздушная оборона. Кроме зениток, вы увидите нечто новое, необычное — аэростаты заграждения и «змеи». Смею вас уверить, вражеские летчики не захотят идти на верную смерть. [376]

— Вы все же передайте мои соображения в адмиралтейство, — попросил командующий Северным флотом.

— Я это сделаю непременно, — обещал Беван.

Головко предвидел, что этот разговор вряд ли что изменит, — путь конвоя останется прежним. И все-таки считал нужным высказать свое мнение. Его удивляло одно: знают же союзники, что у норвежских берегов, в районе Тронхейма и Нарвика, укрываются линкор «Тирпиц», тяжелые крейсеры «Адмирал Шеер» и «Лютцов». Видимо, неспроста гитлеровцы перебросили сюда самую сильную и боеспособную эскадру. Англичане слишком опытные моряки, чтобы не понимать возможных последствий...

Склонясь над картой, Арсений Григорьевич настойчиво распутывал узел хитроумных расчетов, завязанный за тысячи миль отсюда. Стоило поломать голову над этим узелком! Дело ведь не только в престиже британского адмиралтейства. Решалась судьба многих тысяч тонн военных грузов, направляемых в СССР. Это — главное. И потому нужно было немедля действовать.

На карте обозначен путь каравана. Медвежий — остров с высокими крутыми берегами, обрывающимися в море, — служит как бы границей. От него на восток начинается уже операционная зона Северного флота.

Подготовка к встрече конвоя под номером PQ-17 развернулась давно. Корабли Беломорской флотилии усиленно тралили в горле Белого моря, в фарватере Двинского залива и Северной Двины. На аэродромах в боевой готовности стояли десятки самолетов, главным образом истребителей. Как только выйдет конвой, придется непрерывно вести разведку с воздуха и передавать данные в британскую миссию. Но этого мало. Нужно, вопреки всем возможным просчетам британского адмиралтейства, вывести корабли из-под удара. Конечно, хорошо бы блокировать район Тронхейма, где укрывается немецкая эскадра. Только слишком уж много для этого нужно подводных лодок. А не проще ли самим нанести короткий и решительный удар по главным силам противника?

«Тирпиц» — гордость немецкого флота. Вот его бы подстеречь на пути... Подводные лодки должны выйти туда немедленно, вести активный поиск и разведку, держать с нами связь.

Командующий оторвался от карты, встал и прошелся [377] по кабинету. Эх, если бы знать, что думают там, в своем морском штабе, немецкие адмиралы... Собираются ли они атаковать конвой и в какое время? Ведь условия создались для них самые что ни на есть благоприятные. Или все-таки они побоятся рисковать крупными кораблями? «Мы, со своей стороны, — рассуждал Головко, — должны быть готовы. Главное — удар, меткий, безошибочный удар по крупным кораблям, представляющим наибольшую опасность для конвоя».

Но кого туда послать?

Есть такой командир! Знающий, надежный человек, старожил на Северном флоте. Только вот беда: командует он «малютками», а тут нужны корабли дальнего действия.

И снова раздумья. Есть еще подводник из беспризорников, лихой парень, горячий, нетерпеливый. Все скорей, скорей... Нет, такой, пожалуй, не годится. Тут нужны выдержка и трезвый расчет. Пожалуй, Лунин справится лучше других: он уже немало полазил по норвежским шхерам и не раз топил там вражеские корабли. До войны служил штурманом торгового флота, а торговые моряки — люди привычные к долгим плаваниям и воюют хорошо.

И вот Николай Лунин, командир крейсерской подводной лодки К-21, в кабинете командующего.

Встреча самая дружелюбная.

— Вы не забыли свой прорыв в бухту? — улыбаясь, спрашивает командующий. — Кажется, это было наше первое знакомство?

— Так точно! — отвечает Лунин, сразу ощутив неловкость.

И как не смутиться, вспоминая не очень давнюю, изрядно нашумевшую историю, которая кончилась тем, что буквально в один день и час Лунин получил от командующего устно строгий нагоняй и благодарность в приказе по флоту.

Было это до войны. Проводились большие учения флота. Молодому командиру-подводнику Лунину поставили, прямо скажем, нелегкую задачу: точно в определенный час прорваться незаметно через узкость и извилистость в маленькую бухточку и атаковать там условного противника. Никаких кораблей, кроме плавбазы подводников «Умба», там не было. Но зато охранение выставили такое, точно началась настоящая война. На дальних и ближних [378] подступах несли дозорную службу катера-»охотники». У входа в бухту денно и нощно наблюдатели не отрывали глаз от биноклей.

И все же Лунин прошел. Прошел так, что его никто не заметил. Но, оказавшись в бухте, он задержался там, не успел выйти обратно и всплыть в том месте, где было приказано. Всю ночь лодка пролежала на грунте.

А на берегу в это время поднялась тревога. Особенно волновался Головко. По всему флоту было оповещение: пропала подводная лодка, — возможно, потерпела бедствие...

И вдруг к утру лодка обнаружилась.

Лунина немедленно вызвали к командующему. Он докладывал, а из головы не выходила мысль: «Ну, не бывать мне больше командиром корабля». Командующий разгневался. Еще никто не видел его в таком запале. Но, слушая Лунина, он в душе восхищался искусством молодого подводника: лицо его постепенно смягчалось, жесткость уступала место горячей заинтересованности. К концу разговора у него было уже совсем другое настроение. И все же комфлотом строго сказал:

— За невыполнение графика учений объявляю вам выговор, — и тут же, улыбнувшись, добавил: — А за прорыв в гавань — благодарность в приказе по флоту.

Сейчас Головко знакомил Лунина со своим планом, со своими мыслями и предположениями:

— Только не думайте, что с «Тирпицем» можно расправиться так просто, — предупредил Головко. — Помните, англичане в Атлантике всадили в «Бисмарк» девять торпед, и то он держался на плаву. Пришлось добивать из орудий главного калибра. Но если удастся заставить «Тнрпиц» отказаться от нападения на конвой, вы уже сделаете огромное дело.

Развернув карту, Головко показал на маленький кружочек, обведенный синим карандашом.

— Вот здесь, мне кажется, самая наилучшая позиция, Ваш поход займет не меньше двух недель.

Лунин оживился:

— Хоть два месяца, лишь бы дело сделать, товарищ командующий.

Когда деловой разговор был закончен, Головко подошел к Лунину:

— Вы, я думаю, сумеете насолить «Тирпицу». А придете [379] с победой — зажарим таких поросят, какие никому не снились...