IV. Она ставит свечу в подсвечник, свеча, однако, сломана и плохо стоит. Подруги в школе говорят, что она очень неловкая, гувернантка находит, что это вина не ее.
Реальный повод имеется и здесь, она действительно вставляла вчера в подсвечник свечу, но свеча эта вовсе не была сломана. Здесь перед нами чрезвычайно прозрачная символика. Свеча – предмет, способный раздражать женские половые органы; если она сломана и не держится хорошо, то это означает импотенцию мужа («это вина не ее»). Знакомо ли, однако, такое назначение свечи этой хорошо воспитанной, чуждой всему отвратительному, молодой женщине. Случайно она может установить, благодаря какому переживанию она это знает. Катаясь на лодке по Рейну, она встретила другую лодку, в которой сидели студенты и пели вульгарную песню: «Когда шведская королева за закрытой ставней со свечой Аполлона…» Последнего слова она не расслышала или не поняла. Ее муж должен был дать ей требуемое объяснение. Эта песня заменилась в сновидении невинным воспоминанием о поручении, которое она выполнила однажды в пансионе очень неловко; дело происходило как раз при закрытых ставнях. Связь темы об онанизме с импотенцией достаточно ясна». «Аполлон» в скрытом содержании сновидения связывает это сновидение с прежним сновидением, в котором была речь о девственной Палладе. Ясно, таким образом, что о невинном характере и этого сновидения не может быть и речи.
V. Для того чтобы взаимоотношения сновидений и действительных переживаний спящего не показались чересчур прозрачными, я приведу здесь еще одно сновидение, которое тоже кажется на первый взгляд невинным. Мне снилось, рассказывает она, что я наложила в сундук столько книг, что не могу закрыть его, и это мне приснилось точно так, как это произошло со мной в действительности. Здесь пациентка сама обращает внимание на совпадение сновидения с действительностью. Все такие суждения о сновидении, замечая по поводу сновидения, хотя они созданы бодрственным мышлением, относятся тем не менее к открытому содержанию сновидения, как нам покажут и все дальнейшие примеры. Итак, нам говорят, что то, что человеку снилось, действительно произошло с ним днем (См. примечание на с. 22 и сл). Было бы слишком долго сообщать о том, каким путем мы пришли к ряду свободно возникающих мыслей, в которых на помощь толкованию пришел английский язык. Достаточно сказать, что здесь речь идет опять-таки о маленьком ящике (box) (сравни сновидение о мертвом ребенке в коробке), который так заполнен, что туда больше ничего не входит. По крайней мере, на этот раз в сновидении нет ничего дурного.
Во всех этих «невинных» сновидениях бросается в глаза сексуальный момент в качестве мотива цензуры. Но это вопрос принципиального значения, который мы, однако, оставим в стороне.
б) Инфантильное как источник сновидений. Относительно третьей особенности содержания сновидения мы вместе со всеми другими авторами (вплоть до Роберта) высказывали, что в сновидении могут найти себе выражение впечатления ранних периодов жизни, относительно которых память в бодрственном состоянии оказывается бессильной. Насколько часто наблюдается это, сказать, конечно, трудно, так как распознать происхождение этих элементов сновидения по пробуждении не представляется возможным. Доказательство, что речь идет здесь о впечатлениях детства необходимо должно быть приведено объективным путем, для чего лишь в редких случаях бывают налицо необходимые условия. Особенно доказательной представляется рассказанная Мори история одного человека, который однажды решился после 20-летнего отсутствия посетить свою родину. В ночь перед отъездом ему приснилось, что он находится в незнакомом городе и встречает на улице незнакомого господина, с которым и вступает в разговор. Приехав на родину, он убеждается, что эта улица находится неподалеку от дома, где он провел детство, а незнакомый господин из сновидения оказался живущим там другом его умершего отца. Это, по-видимому, чрезвычайно убедительное доказательство того, что и улицу, и этого человека он видел в детстве. В сновидении, впрочем, следует видеть выражение его нетерпения все равно, как в сновидении девушки, в кармане которой находится билет на концерт, или в сновидении ребенка, которому отец обещал отправиться на Гамо и т.п. Мотивы, по которым именно это впечатление детства проявилось в сновидении, могут быть раскрыты, конечно, лишь путем детального анализа.
Один из моих коллег, который хвастался тем, что его сновидения редко подвергаются процессу искажения, сообщил мне, что ему недавно приснилось, будто управляющий его отца находится в постели его бонны, жившей у них в доме, пока ему не исполнилось 11 лет. Местность, где произошла эта сцена, пришла ему в голову еще в сновидении. Заинтересовавшись живо этим сновидением, он сообщил его своему старшему брату, который, смеясь, подтвердил ему реальность этого сновидения. Он вспоминает, что ему в то время было шесть лет. Любовники обычно напаивали его, старшего мальчика, пивом, когда обстоятельства складывались благоприятно для того, чтобы они могли провести вместе ночь. С младшим же мальчиком, в то время трехлетним ребенком – нашим сновидцем, – спавшим в комнате бонны, любовники не считались.
Еще в другом случае можно с уверенностью, даже без помощи толкования констатировать, что сновидение содержит в себе элементы детства, – именно в том случае, когда сновидение носит повторяющийся характер, когда то, что снилось человеку в детстве, снится ему время от времени и впоследствии. К известным примерам такого рода я могу присоединить еще несколько из сообщенных мне моими пациентами, хотя у себя лично я таких повторяющихся сновидений не помню. Один врач, лет тридцати, сообщил мне, что он с детства и до настоящего времени видит часто во сне желтого льва; о происхождении этого образа он может дать самые точные сведения. Этот знакомый ему из сновидений лев нашелся однажды в действительности и оказался давно заброшенной фарфоровой безделушкой; молодой человек узнал тогда от своей матери, что безделушка эта была в детстве его любимой игрушкой, о чем, однако, сам он совершенно забыл.
Если же от явного содержания сновидения обратиться к мыслям сновидения, предстающим перед нами лишь после анализа, то мы с удивлением констатируем наличность детских переживаний и в таких сновидениях, содержание которых отнюдь не указывает на это. Вышеупомянутому коллеге, которому снился «желтый лев», я обязан сообщением чрезвычайно разительного примера такого сновидения. После чтения книги Нансена о путешествии на полюс, ему приснилось, будто в ледяной пустыне он гальванизирует отважного путешественника, стараясь излечить его от ишиаса, которым он страдает. Во время анализа этого сновидения ему пришел на память один эпизод из его детства, без которого его сновидение осталось бы непонятным. Когда ему было три или четыре года, он однажды с любопытством слушал, как взрослые говорили о полярных экспедициях: он спросил отца, тяжелая ли это болезнь. Он, очевидно, спутал слова «Re-isen» (путешествие) и «ReiBen» (боль). Насмешки его братьев и сестер позаботились о том, чтобы этот осрамивший его эпизод не исчез из его памяти.
Совершенно аналогично обстоит дело с моим анализом сновидения о «монографии о цикламене», в котором я натолкнулся на воспоминания об одном эпизоде моего детства, когда отец отдал мне, пятилетнему мальчику, книгу с картинками для того, чтобы я ее уничтожил. Возникает, однако, сомнение, играет ли это воспоминание действительную роль в образовании данного сновидения и не случайно ли проявилось оно при анализе. Однако разнообразие и взаимная связь отдельных элементов ассоциаций говорит в пользу первого предположения: цикламен – любимый цветок – любимое кушанье
– артишоки – разрывание лист за листом, как артишоки (этот оборот речи можно было слышать в то время ежедневно применительно к разделу Китая); – гербарий – книжный червь, любимой пищей которого являются книги. Помимо этого я могу удостоверить, что последний смысл сновидения, который я не счел возможным сообщить, стоит в самой тесной связи с содержанием этого детского эпизода.
Анализ других сновидений показывает, что желание, послужившее поводом к образованию сновидения и осуществление которого образует последнее, проистекает из воспоминаний детства, так что субъект, к удивлению своему, замечает, что в сновидении он якобы продолжает свою жизнь ребенка с его желаниями и импульсами.
Я продолжу здесь толкование сновидения, из которого мы уже однажды сделали один ценный вывод, именно сновидение: коллега Р. – мой дядя. Толкование его показало нам, что в основе его лежит несомненное желание быть назначенным профессором; нежные чувства, проявленные в сновидении к коллеге Р., мы объяснили моим протестом против оскорбления обоих коллег, содержавшегося в мыслях сновидения. Так как это снилось мне самому, то я могу продолжить анализ, сказав, что отнюдь не был удовлетворен найденным разъяснением. Я знал, что мое суждение о коллегах, вошедших в содержание сновидения, было действительно совершенно иным; сила желания не разделить их судьбу относительно получения профессорского звания казалась мне чересчур незначительной, чтобы разъяснить всецело противоречие между моим суждением в бодрственном состоянии и в сновидении. Если мое стремление получить этот титул настолько сильно, то оно свидетельствует о болезненном честолюбии, от которого я, насколько мне известно, чрезвычайно далек. Не знаю, что бы сказали по этому поводу мои друзья и знакомые; быть может, я действительно честолюбив; но если бы это было так, то мое честолюбие давно уже обратилось бы на другие объекты, а не на титул и звание экстраординарного профессора.
Откуда же это честолюбие, приписанное мне сновидением? Я вспоминаю, что в детстве мне часто рассказывали, что при моем рождении какая-то старуха-крестьянка предсказала моей матери, что она подарила жизнь великому человеку. Такое предсказание не может никого удивить; на свете так много исполненных ожидания матерей и так много старых крестьянок и других старых | женщин, власти которых на земле пришел конец, и поэтому они обратились к будущему. Это дело, конечно, далеко не убыточное для тех, кто занимается пророчествами. Неужели же мое честолюбие проистекает из этого источника? Однако я припоминаю еще одно аналогичное впечатление из времен моего отрочества, которое, пожалуй, даст еще более правдоподобное объяснение. Однажды вечером в одном из ресторанов на Пратере, куда меня часто брали с собой родители (мне было тогда одиннадцать или двенадцать лет), мы увидели человека, ходившего от стола к столу и за небольшой гонорар импровизировавшего довольно удачные стихотворения. Родители послали меня пригласить импровизатора к нашему столу; он оказался благодарным посыльному. Прежде чем его успели попросить о чем-нибудь, он посвятил мне несколько рифм и считал в своем вдохновении вероятным, что я еще стану когда-нибудь «министром». Впечатление от этого второго пророчества я очень живо помню. Это было время как раз гражданского министерства; отец незадолго до этого принес домой портреты новых министров Герб с та, Гискра, Унгера, Бергера и др., которые мы разукрасили. Среди них были даже евреи, и каждый подававший надежды еврейский мальчик видел перед собою министерский портфель. С впечатлениями того времени связан и тот факт, что я незадолго до поступления в университет хотел поступить на юридический факультет и лишь в последний момент изменил свое решение. Медику министерская карьера вообще недоступна. Обращаюсь снова к своему сновидению. Я начинаю понимать, что оно перенесло меня из печального настоящего в полное надежд время гражданского министерства и исполнило мое тогдашнее желание. Оскорбив обоих своих уважаемых коллег только за то, что они евреи, и назвав одного «дураком», а другого «преступником», я играю своего рода роль министра, я попросту занял в сновидении министерское кресло. Какая месть его превосходительству! Он отказывается в утверждении меня экстраординарным профессором, а я в отместку за это занимаю в сновидении его место.
В другом случае я мог заметить, что желание, возбудившее сновидение, хотя и относилось к настоящему, но все же было значительно подкреплено воспоминанием детства. Речь идет о целом ряде сновидений, вызванных желанием попасть в Рим. По всей вероятности, это желание еще долгое время должно будет удовлетворяться одними сновидениями, так как в то время года, когда я имею возможность выезжать, пребывание в Риме для меня вредно в виду опасности его для моего здоровья. С тех пор я давным-давно узнал, что для истолкования таких издавна считавшихся недостижимыми желаний нужно лишь немного мужества. Однажды мне приснилось, что я из окна вагона вижу Тибр и Мост ангелов. Поезд трогается, и мне приходит в голову, что я ведь в городе не был. Вид, открывшийся передо мною в сновидении, напоминал известную гравюру, виденную накануне в гостиной моей пациентки. В другой раз какой-то человек ведет меня на гору и показывает мне Рим, окутанный туманом: город настолько далек от меня, что я удивляюсь отчетливости раскрывшейся передо мной картины. Сновидение это имело свое продолжение, которое я, однако, лишен возможности здесь привести. В нем, однако, легко можно подметить мотив «лицезрения издали земли обетованной». Город, который я сперва вижу в тумане – это Любек. Гора находит свое отображение в Глейхенберге (по-немецки Berg – гора). В третьем сновидении я очутился, наконец, в Риме, как говорит мне сновидение; к моему большому разочарованию, я вижу, однако, не самый город, а лишь небольшую речку с темной водой: на одном берегу черная скала, на другом луга с высокими белыми цветами. Я вижу некоего господина Цукера (Цукер в переводе означает: сахар. Я. К) (с которым я очень мало знаком) и решаюсь спросить его о дороге в город. Ясно, что я тщетно пытаюсь увидеть в сновидении город, которого не видел в бодрственной жизни. Если же я разложу сновидение на отдельные элементы, то белые цветы, виденные мною, указывают на знакомую мне Равенну, которая некоторое время боролась за первенство с Римом. В болотах, в окрестностях Равенны мы нашли в черной воде прекраснейшие морские розы; в сновидении они растут на лугах, подобно нарциссам на нашем Аусзее: в Равенне было очень трудно достать их из воды. Темная скала на берегу живо напоминала долину Тепль близ Карлсбада. «Карлсбад» же дает мне возможность, объяснить, почему я спрашиваю о дороге господина Цукера. В материале моего сновидения можно заметить наличность двух забавных еврейских анекдотов, которые содержат в себе глубокую, хотя и печальную житейскую мудрость и которые мы так охотно цитируем в разговоре и в письмах. Один из них представляет собою историю о «конституции»: Здесь – в смысле строения тела. Я. К. один бедный еврей сел без билета в скорый поезд, шедший в Карлсбад; на каждой станции его высаживали и, наконец, на одной, встретив знакомого, который спросил его, куда он едет, он ответил ему: «Если моя конституция выдержит, – то в Карлсбад». Мне припоминается еще и другой анекдот об одном еврее, не знавшем французского языка и попавшем в Париж, где он вынужден был спрашивать, как ему попасть на улицу Ришелье. Париж был тоже долгие годы целью моих стремлений, и счастливое чувство, охватившее меня, когда я впервые попал в мировой город, показалось мне ручательством за то, что и остальные мои желания исполнятся. Вопросы о дороге тесно связаны с Римом, куда, как известно, ведут все дороги. Кроме того, фамилия Цукер (сахар) указывает на Карлс-бад, куда мы посылаем всех больных, страдающих кон-ституциональной болезнью – диабетом. Поводом к этому сновидению послужило предложение моего берлинского друга встретиться на Пасху в Праге
– нам предстояло с ним выяснить некоторые вопросы, касающиеся сахара (Zucker) и диабета.
Четвертое сновидение, виденное мною вскоре после третьего, снова перенесло меня в Рим. Я вижу улицу и удивляюсь множеству немецких плакатов, расклеенных там. Накануне я пророчески писал моему другу, что в Праге немцы едва ли могут рассчетывать на приятное времяпрепровождение. Сновидение выражает, таким образом, одновременно и желание встретиться с ним в Риме, а не в столице Богемии, и, кроме того, желание, относящееся еще к моим студенческим годам, чтобы в Праге относились с большей терпимостью к немецкому языку. Чешский язык знаком мне, правда, немного с детства (до трехлетнего возраста), так как я родился в маленьком местечке Марене, населенном преимущественно славянами. Одно чешское стихотворение, слышанное мною в юности, настолько запечатлелось в моей памяти, что я еще сегодня могу прочесть его наизусть, хотя не понимаю значения слов. Таким образом, и эти сновидения были тесно связаны с впечатлениями моего раннего детства.
Во время моего последнего итальянского путешествия, когда я между прочим проезжал мимо Тразимен-ского озера, я увидел Тибр, и, к глубокому своему сожалению, должен был повернуть обратно, не доезжая восьмидесяти километров до Рима; я нашел, наконец, подкрепление, которое черпает мое страстное желание увидеть вечный город из внешних впечатлений. Я обдумал план поехать в будущем году в Неаполь через Рим, и мне неожиданно пришла на память фраза, которую я прочел, по всей вероятности, у одного из наших классиков: «Большой вопрос, кто усерднее бегал взад и вперед по комнате, решив наконец отправиться в Рим, – кон-ректор Винкельман или полководец Ганнибал». Я шел ведь по стопам Ганнибала, мне, как и ему, было не суждено увидеть Рим, он также отправился в Кампа-нью в то время, как весь мир ожидал его в Риме. Ганнибал, с которым у меня есть это сходство, был любимым героем моих гимназических лет; как многие в этом возрасте, я отдавал свои симпатии в пунических войнах не римлянам, а карфагенянам. Когда затем в старшем классе я стал понимать все значение своего происхождения от семитской расы и антисемитские течения среди товарищей заставили меня занять определенную позицию, тогда фигура семитского полководца еще больше выросла в моих глазах. Ганнибал и Рим символизировали для юноши противоречие между живучестью еврейства и организацией католической церкви. Значение, которое приобрело с тех пор антисемитское движение для моей психики, зафиксировало затем ощущения и мысли из того раннего периода. Таким образом, желание попасть в Рим стало символом многих других горячих желаний, для осуществления которых надо трудиться со всей выдержкой и терпением карфагенян и исполнению которых пока столь же благоприятствует судьба, как и осуществлению жизненной задачи Ганнибала.
Я. снова наталкиваюсь на еще одно юношеское переживание, проявляющееся во всех этих ощущениях и сновидениях. Мне было десять или двенадцать лет, когда отец начал брать меня с собою на прогулки и беседовать со мной о самых разных вещах. Так, однажды, желая показать мне, насколько мое время лучше, чем его, он сказал мне: «Когда я был молодым человеком, я ходил по субботам в том городе, где я родился, в праздничном пальто, с новой хорошей шляпой на голове. Вдруг ко мне подошел один христианин, сбил мне кулаком шляпу и закричал: „Жид, долой с тротуара!“ – „Ну, и что же ты сделал?“ – „Я перешел на мостовую и поднял шляпу“, – ответил отец. Это показалось мне небольшим геройством со стороны большого сильного человека, который вел меня, маленького мальчика, за руку. Этой ситуации я противопоставил другую, более соответствующую моему чувству: сцена, во время которой отец Ганнибала Гамилькар Варка, заставил своего сына поклясться перед алтарем, что он отомстит римлянам. С тех пор Ганнибал занял видное место в моих фантазиях. В первом издании этой книги здесь было напечатано Гасбрубал; это – поразительная ошибка, объяснение которой я дал в своей „Психопатологии обыденной жизни“. (Русск. перев. в издании кн-ва Современные проблемы, Москва, 1924).
Мне кажется, что увлечение карфагенским полководцем я могу проследить еще дальше в глубь моего детства, так что и здесь речь идет лишь о перенесении уже существовавшего аффективного отношения на новый объект. Одной из первых книг, попавших мне в руки, была «История Консулата и Империи» Тьера; я помню, что на своих оловянных солдатиков я наклеил маленькие записочки с именами первых императорских маршалов и что в то время уже Массена (аналогия с еврейским именем: Менассе) был моим любимцем. (Это предпочтение следует объяснить совпадением дат рождения, отделенных точно одним столетием.) Сам Наполеон, благодаря своему переходу через Альпы, имеет связь с Ганнибалом. Быть может, развитие этого военного идеала можно проследить еще далее в глубь детства вплоть до желания, проявившегося благодаря полудружественным, полувраждебным отношениям между моим старшим на один год товарищем и мною, когда мне было три года и когда я был более слабой стороной.
Чем глубже мы проникаем в анализ сновидений, тем чаще мы нападаем на следы переживаний детства, которые в скрытом содержании сновидений играют роль источников последних.
Выше мы говорили, что сновидение чрезвычайно редко воспроизводит воспоминания таким образом, что они в неизменном виде образуют явное его содержание. Тем не менее можно найти несколько примеров и этого явления; я добавлю от себя еще несколько сновидений, имеющих связь опять-таки с переживаниями детства. У одного из моих пациентов одно из сновидений было почти неискаженным воспроизведением одного сексуального эпизода; воспроизведение это было тотчас распознано как совершенно правильное воспоминание. Воспоминание о нем, правда, никогда не исчезало из памяти, но с течением времени очень потускнело, и оживление его явилось результатом предшествовавшей психоаналитической работы. Пациент этот в возрасте 12 лет посетил однажды своего больного товарища; тот случайно сбросил с себя одеяло и оказался обнаженным в постели. При виде его полового органа пациент мой, повинуясь своего рода навязчивости, тоже обнажился и коснулся penis'a товарища. Тот был, однако, так рассержен и удивлен, что он смутился и ушел. Сцену эту в точности воспроизвело 23 года спустя сновидение, с той лишь разницей, что пациент мой играл не активную, а пассивную роль, а личность школьного товарища заменилась одним из его теперешних знакомых.
Разумеется, обычно детские эпизоды в явном содержании сновидения проявляются лишь отдельными намеками и могут быть раскрыты лишь путем толкования. Сообщение таких примеров едва ли особенно убедительно, так как для правдивости детских переживаний нет никаких гарантий; даже память в большинстве случаев отказывается их признавать. Право констатировать в сновидениях такие детские переживания возникает при психоаналитической работе из целого ряда моментов, которые в своем совместном действии являются в достаточной мере надежными. Выхваченные в целях толкования сновидения из своего комплекса, такие сведения сновидений к детским переживаниям, быть может, производят недостаточное впечатление, особенно потому что я не сообщаю даже всего материала, на который опирается толкование. Все это, однако, не может побудить меня отказаться от сообщения этих примеров.
1. Одна из моих пациенток сообщает следующее сновидение: Она находится в большой комнате, в которой стоят всевозможное машины; ей кажется, будто она в ортопедической лечебнице. Она слышит, что мне очень некогда и что она должна лечиться вместе с пятью другими пациентками. Она противится этому и не хочет лечь в предназначенную для нее постель – или на что-то другое. Она стоит в углу и ждет, чтобы я сказал, что это неправда. Другие между тем высмеивают ее и говорят, что это каприз. Наряду с этим у нее такое чувство, как будто она сделает много маленьких квадратов.
Первая часть этого сновидения имеет связь с лечением и с перенесением на меня. Вторая – содержит намек на детский эпизод; обе части связаны между собою упоминанием о постели. «Ортопедическая лечебница» объясняется моими словами: однажды я сравнивал продолжительность ее лечения с лечением в ортопедической лечебнице. В начале ее лечения я заявил ей, что пока у меня для нее немного времени, но что впоследствии я сумею посвящать ей ежедневно целый час. Это возбудило в ней старое чувство, чрезвычайно характерное для детей, склонных к истерии. Они ненасытны в любви. Моя пациентка была самой младшей из шести сестер (отсюда ^вместе с пятью другими») и как таковая – любимица отца. Ей казалось, что отец все же посвящает ей слишком мало времени и внимания. То, что она ждет, чтобы я сказал, что это неправда, имеет следующее объяснение: портной прислал ей платье со своим подмастерьем, и она дала ему деньги, чтобы он вручил их портному. Потом она спросила своего мужа, не придется ли ей вторично заплатить деньги, если подмастерье их потеряет. Желая ее подразнить (в сновидении ее тоже дразнят), муж заявил ей: «Конечно». Она не отставала от него и все время ждала, что он скажет наконец что это неправда. Скрытое содержание сновидения можно конструировать в виде мысли, что она боится, будто ей придется заплатить мне двойной гонорар, если я буду посвящать ей двойное время, эта мысль о скупости ей неприятна, «грязна». (Неопрятность, имевшая место в детстве, чрезвычайно часто замещается в сновидении скупостью; слово «грязный» образует при этом связующее звено). Если все, что говорится в сновидении об ожидании, должно изобразить слово «грязный», то стояние в углу и отказ лечь в постель относятся сюда же: в детстве она однажды запачкала постель» и в наказание за это ее поставили в угол; ей угрожали тем, что папа не будет ее больше любить, сестры высмеивали ее и так далее Маленькие квадраты указывают на ее маленькую племянницу, которая показывала ей арифметическую загадку, как расположить в девяти квадратах цифры таким образом, чтобы при сложении во всех направлениях получать в сумме 15.
Достарыңызбен бөлісу: |