Трактат о похмелье (Tratado sobre la resaca)

Как вы понимаете, таковым является любое похмелье, осложненное обжорством. В день нездоровья (пошлейшее определение!) нормы питания значительно превышаются: ты ешь так жадно, будто кто-то норовит утащить еду с твоей тарелки. Но пантагрюэлевское похмелье достигает особых, раблезианских высот. Оно свойственно индивидуумам, и в обычной жизни любящим сытно поесть, а уж с бодуна они способны поглотить поразительные количества пищи.

История сохранила впечатляющий пример похмельного обжоры ордена Пантагрюэля – это генерал, участник карлистских войн по имени Сумалакарреги, чей легендарный аппетит способствовал рождению жемчужины испанской народной кухни: картофельного омлета[15].

Адъютант генерала, капитан Хесус Сустача, рассказывает в своем походном дневнике о том, как затыкал брешь, пробитую похмельем, эту пробоину в днище корабля, дядюшка Томас, как любя называли между собой генерала его подчиненные. Итак, историческое похмелье, случившееся во время осады Бильбао в 1835 году, в самый разгар первой карлистской войны.

Увы, Сустача не отличался легким пером Пио Барохи.

Он пишет:

«14 июня.

Сегодня, в день Святого Елисея, мой генерал проснулся позже обычного и в дурном настроении. Я спросил его, что случилось, а он приказал мне, чтобы наша батарея в Бегоньи, та, что расположилась подле часовни Пресвятой Девы и стреляет по батарее Мальоны, это батарея либералов; она совсем близко, я хочу сказать, не батарея, а часовня, совсем рядом с дворцом маркиза де Варгаса, где мы ночевали, да еще там находится главный штаб, так вот, я и говорю, что генерал приказал этой батарее не открывать огонь, пока он не кончит завтракать и не отправится в Аморебьету, где он де хочет взглянуть, не доставили ли туда каким чудом две новых пушки, отлитые из колоколов церкви в Дуранго.

Но я-то знаю, где собака зарыта: мне хорошо известно, что он хочет повидать Брихиду Итуррате, жену алькальда Педро Артабуру и, по совместительству, любовницу моего генерала.

Белая и круглая, но не луна? Ну, так это благословенная церковная облатка. Что, и не это? Тогда сыр? Да, круглый, как шар. Вот так и у меня с дядюшкой Томасом – я читаю в нем, как в раскрытой книге с крупными буквами. Так вот. Он проснулся, будто пес, заеденный блохами. Пушечной пальбы слышать не желает. Подогреваемый похотью, вставил пару раз супруге. А все потому, что вчера выпил лишнего, а теперь голова не на месте.

Его превосходительство самолично приказал мне:

– Давай, парень, вели на кухне быстренько сообразить для меня завтрак, которого бы хватило, чтоб накормить пол-Бильбао. Всего и побольше, ага? Сладкого и соленого. Вчера мы так славно хлебнули терновой настоечки, – а она забористая, – вместе с доном Андресом, священником из соседней церкви. Ну, мужик! Уж лучше пусть водку хлещет, чем ублюдков плодит. Когда его поповская шапка уже съехала набок, а нос стал такого цвета, как твой берет, прохвост признался, что он прижил семерых от трех любовниц, да еще племянницу обрюхатил. Чего стоишь? Беги, выполняй мой приказ! Шевели задницей, я голоден, как черт. Мать твою разэдак! Ты все еще здесь?

Мой генерал оказал мне честь и пригласил присесть за его стол и вместе позавтракать. Я отказался из уважения и потому, что уже съел на завтрак здоровую чашку молока с хлебом, но он настаивал. На самом деле он просто собирался одолеть еще и мою порцию. Я в жизни не видел, чтобы кто-то ел столько, сколько съел тем утром дон Томас де Сумалакарреги Имаз, да хранит его Господь много лет и да ведет он нас к победам во славу нашего инфанта и будущего короля дона Карлоса Мария Исидро, и дай Бог сыну моей матери увидеть все это.

Мой генерал начал с яичницы из полудюжины яиц, у трех из которых было по два желтка, и он макал в эти желтки ломти хлеба из грубой муки. Потом ветчина с помидорами – надо было видеть эту картину! Еще одна яичница и колбаса, жареная на решетке – уже с моей тарелки, два кувшина парного молока, чашка сливок, мой стаканчик вина, жаркое из нервионских угрей с соусом, пара сдобных булочек на молоке, еще одна колбаска на решетке, куча жареных шкварок, ломти хлеба с маслом и солью, яблоко, которое он буквально вырвал у меня изо рта, жареный каплун, кролик с фасолью из Герники, отварная рыба, жареные анчоусы, две сочных груши, большая глиняная чашка риса на молоке, два графина вина и бутылочка водки, настоянной на травах.

Батарея в Бегоньи лишь после полудня выдвинула на передовую свои гаубицы, а мой генерал, близкий к апоплексии и обильно потеющий после замечательной трапезы, не отважился взгромоздиться верхом на лошадь и отправился в Аморебьету на шарабане. Он так набил брюхо, что брюки отказались сходиться на талии. Сомневаюсь, что ему удастся порадовать эту лисицу Брихиду удачными маневрами и выпустить хоть один снаряд из своего орудия».

Это пантагрюэлевское похмелье стало последним для вояки-карлиста. На следующий день, 15 июня 1835 года, генерал Сумалакарреги был ранен шальной пулей в ногу, прямо на балконе дворца маркиза де Варгаса, откуда он вел наблюдение за вражескими позициями. Через несколько дней он умер от заражения крови.

Чрезвычайно приятное и доставляющее огромное удовольствие, хотя и дорогое.

Такое похмелье свойственно гурманам.

Так, например, в день гастрономического похмелья мой друг сеньор Рубиновый, утонченный гурман, известный пьяница и, заодно, нотариус городка Кастро Урдиалес, Кантабрия, для начала завтракает дома. К столу подают стакан сока красного помело, холодный суп из дыни с тонкими ломтиками иберийского окорока, два жидких яичных желтка, украшенных ложечкой иранской икры на слегка поджаренном хлебце из муки грубого помола, рюмочку «Дом Периньона», маленький, свежеиспеченный круассан с голландским сливочным маслом и пару чашечек черного колумбийского кофе.

Быстро разобравшись с делами в нотариальной конторе, он на такси – непременно на «Мерседесе» – отправляется в Бильбао, чтобы побродить по городу, заглянуть в парочку книжных магазинов, подкрепиться бульончиком, рюмочкой хереса и тостами в баре «Монтеррей», может быть, даже взглянуть, что за выставка проходит в Гуггенхайме или Музее изящных искусств, в баре «Серантес» угоститься морскими уточками, сбрызнув их парой рюмок «Вейгарадеса», после чего выпить «Кровавую Мэри» в JK. Когда же, наконец, настанет час обеда, он направляет свои стопы в ресторан «Зортзико», где делает замечательный выбор: в качестве аперитива – сухой мартини «Бомбей Сапфир»; вазочка с паштетом из утиной печени в желе из молодого вина с глазированной грушей; этот деликатес следует запивать сладким белым Токаем, смакуя, маленькими глоточками; полдюжины поскрипывающих устриц с похрустывающими хлебцами, парочку моллюсков в раковинках под соусом из копченой свининки; шарик фисташкового мороженого и еще один – из чернильного осьминожьего сока вместе с txakoli Aretxaga или Txomin Etxaniz; молодой голубь, отваренный в пять приемов, а к нему полбутылки сухого красного «Рода I», супчик из диких ягод, кофе и арманьяк «Домэн Буаньер».

Потом он снимает номер в ближайшей гостинице «Лопес де Аро», где, возможно, немножко посмотрит по телевизору платный порно-канал – в похмелье сеньор Рубиновый становится не только гурманом, но и похотливым онанистом – и погружается в дневную сиесту.

Ближе к ночи он оставляет гостиницу и углубляется в переулки старого города, где ужинает шашлычками, запивая их бокалом-другим шампанского брют. Всему этому предшествует ритуал смакования освежающего джин-тоника в баре «Урдинья». Шашлычок из брюшка тунца в «Виктор Монтес», шашлычок из креветок у Фернандо, фаршированные моллюски в «Баете», подкопченные шкварки в «Хукела», осьминоги a feira в «Лага», маленький стейк по-татарски в «Гатсе», маринованные анчоусы в «Ирринтзи» и чуть-чуть окорока по-иберийски в «Сантамарии», где, наконец, и запьет все молодым красным вином «Луис Каньяс».

И вот, сгибаясь под тяжестью съеденного за день, моря шампанского и завершающих глотков молодого красного, сеньор Рубиновый понимает, что одно похмелье уже закончилось и плавно перетекло в следующее. Похмелье гастрономическое трансформировался в этиловое. И тогда он устремляется в квартал Барренкалье, где и доходит до ручки, накачиваясь джин-тоником в самых грязных забегаловках.

Один Бог знает, как завершится эта ночь.

А на следующее утро – начинай сначала.

Сеньор Рубиновый несет на себе бремя тридцати килограммов лишнего веса, гипертонии, повышенного сверх всякой нормы уровня содержания мочевой кислоты, глюкозы и холестерина, а также трансаминаз и триглицеридов, причем в количествах, какие и не снились Ричарду Харрису, Ричарду Бартону, Питеру О’Тулу и Оливеру Риду вместе взятым в их самые лучшие времена. Хотя он зарабатывает немалые деньги, он живет одним днем, не рассчитывая своих сил и влезая в долги.

Ни одна страховая компания не берется страховать его жизнь.

В основе своей оно точно такое же, как и два предыдущих типа, но с одним существенным отличием: «больной» утоляет похмельный голод исключительно всяким мусором вроде дешевых сладостей, печенья и пирожных промышленного изготовления, полуфабрикатов, замороженных продуктов, сладких газировок, всякого фаст-фуда, сомнительных консервов, дурного хлеба и прочих негодных продуктов того же рода.

Эта разновидность очевидно одной природы с похмельем умопомрачительным и пещерным.

Удивительное дело: индивидуумы, опошляющие хорошее, кровью и потом заслуженное похмелье вышеописанными отталкивающими вкусами, в обычной жизни и в рот не берут таких гадостей; иногда (впрочем, очень редко) между ними встречаются даже гурманы. Но с похмелья с организмом происходит ужасная метаморфоза, и страсть к поглощению мусора побеждает все. Страдающий от страшного проклятья бедолага осознает всю глубину своего падения и предается низменным удовольствиям в уединении, в тиши домашнего очага.

Правда и то, что многие из нас с бодуна частенько испытывают всепобеждающее влечение к пище жирной, или приторно сладкой, а то начинают экспериментировать с кулинарными изысками сомнительных вкусовых качеств, да еще обильно поливая их противоречивыми и неожиданными соусами.

Должен признаться, я и сам как-то раз умудрился щедро оросить кетчупом пару сосисок типа франкфуртских, о чем и по сей день вспоминаю каждое утро, едва пробудившись, и краснею от стыда.

Но одно дело всего разок поддаться приходящей слабости (ведь и самая профессиональная шлюха нет-нет, да и пукнет, не удержавшись), и совсем иное – проводить день-деньской, заглатывая пищу, которую отвергла бы самая разнесчастная свинья, приговоренная к откармливанию исключительно комбикормами из рыбьей муки, и чье мясо впоследствии отдает прессованной треской.

Итак.

Покончим же как можно скорей с этим неприятным делом.

Жила-была, живет и будет жить, покуда не лопнет, как мешок, переполненный перебродившими помоями, похмельная обжора-мусоропожирательница по имени сеньора Бирюзовая (само собой, моя приятельница). Она обитает в Мадриде, а уж чем теперь занимается – не знаю.

Не то чтобы Бирюзовая привыкла вкушать особые яства: обычно она получала свой фураж на грязной улице Фуэнкарраль, в китайском ресторане, – в конце концов, его прикрыли санитарные службы. Подозреваю, что остренькие, пикантные ребрышки, которые она так любила поглодать, извлекались из грудных клеток косоглазых дедушек. Но это всего лишь цветочки в сравнении с тем, что она забрасывает в себя с бодуна.

Как правило, сеньора Бирюзовая пьет ведрами коньяк «Магно», что уже дает некоторое представление о вкусах этой погибшей души. В те времена она была толстая, как бочка, вся в складках дряблого, воскового, трясущегося, как желе, жира и обладала вечно землистым цветом лица, постоянными кругами вокруг глаз, придававшими ей сходство с барсуком, и решительно рассыпанными по всему телу вулканчиками угрей. Откуда мне известны столь многочисленные подробности физического облика объекта? Опустим густую вуаль…

Означенные морфологические особенности легко объяснить, придав гласности похмельное меню сеньоры Бирюзовой.

Прости, читатель, что я вынужден ранить твою чувствительность.

Утром после пробуждения: готовый рулет «Доннат» с шоколадом; горсть апельсиновых карамелек; булочка из жирного теста, готовая разродиться синтетическим абрикосовым джемом, сэндвич из скверного хлеба с копчеными памплонскими колбасками и горчицей с оливками, здоровая чашка кипятка с обезжиренным порошковым молоком и растворимым кофе, подслащенным заменителем сахара, грушево-виноградный сок из упаковки «Тетра-брик» и пакет свиных шкварок.

Поздним утром: порция жареного картофеля с кетчупом и апельсиновой фантой в баре «Эль Песебре», все на той же улице Фуэнкарраль.

В полдень: порция салата оливье, дополненного замученными в уксусе анчоусами и сопровождаемого тремя бутылочками абы чего в баре «Эль Сокавон», что на улице Орталеса.

В обед: суп-пюре из тапиоки с барашком и перетертыми овощами; замороженный картофельный омлет в вакуумной упаковке; брусочки мерлана глубокой заморозки; банка консервированных фрикаделек марки «Эль Алуд»; хлеб, обжаренный на маргарине; кларет, полученный путем смешивания белого и красного столового вина «Эль Сальтреньо»; банка чищенных подсолнечных семечек с арахисом и горсть пожароопасных, красных, пластмассовых лакричных леденцов.

Ранним вечером: пакетик пончиков и пакетик булочек с неведомой начинкой из пекарни «Вьюда де Маса» на площади Чуэка, запитых, чтоб легче проскальзывали в горло, двумя клубничными коктейлями и литром пепси-колы.

В кино: королевский гамбургер «Бюргер-Кинг»; ведерко воздушной кукурузы; кусочек тунца в кляре из бара «Операсьон Некора»; две банки «Ред Булл» и пакетик карамелек «Ла Пахарита».

На ужин: банка консервированного супа гаспачо «Оле»; подготовленные к полету в микроволновке куриные крылышки; пицца «Четыре времени года», доставленная на мотоцикле из Маласаньи; большой пакет картофельных чипсов с уксусно-луковым привкусом; литр пива и бутылка газировки с лимоном, чтобы смешать. Десерт не предусмотрен, так как ложиться спать следует с легким чувством голода.

Или зовущее к путешествиям.

Впрочем, следует признать, что иной раз авантюрные решения, принятые под влиянием застрявшего в голове гвоздя, не только не добавляют проблем, но, напротив, избавляют от них.

Два примера.

Один лавочник из моего квартала после долгого сопротивления уступил, наконец, желанию жены завести второго ребенка. Она-то и поведала мне эту историю.

На втором месяце беременности муж в прескверном настроении повел жену к гинекологу на предмет первой эхографии.

Лавочник был не слишком расположен к этому посещению, поскольку накануне вечером ужинал в компании бывших выпускников морского колледжа, изрядно выпил и в день осмотра маялся похмельем.

Если на консультацию он пришел бледным, то в момент, когда гинеколог поведал ему, что на экране отлично виды два эмбриона и он скоро станет отцом близнецов, лавочник позеленел.

С похмелья его охватила ужасная паника, из зеленого он стал пепельно-серым, мощные спазмы подкатили к горлу, и его стошнило прямо в кабинете.

Уже выйдя на улицу, супруги зашли в кафе «Ла Гранха», потому что ему хотелось выпить настоя ромашки. Он сказал, что на минутку зайдет в туалет, и исчез навсегда.

Его жена, через семь месяцев родившая двух мальчуганов весом три килограмма триста граммов каждый, больше никогда его не видела. От чистильщика обуви при кафе пострадавшая узнала, что ее супруг смылся через вторую дверь, ту, что рядом с туалетом. Полиция же выяснила, что тем же вечером не пожелавший стать отцом многодетного семейства похмельный лавочник сел на самолет до Мадрида, а в аэропорту Барахас пересел на другой, вылетавший ночью в Гавану. Вот и все.

Один уроженец Толедо, работавший официантом в гостинице в Каире, рассказал мне, как и почему он оказался в Египте.

Ночью 1989 года он в компании друзей праздновал прощание с холостяцкой жизнью. По традиции, это мероприятие всегда осуществляется непосредственно накануне свадьбы, дабы жених прибыл в церковь с хорошего бодуна. Его единственная и на всю жизнь невеста проделывала то же самое в ресторане с подругами.

Толедец порядком залил глаза красным вином из Вальдепеньяса и отвратительным полусухим шампанским, литрами лившимся в неизбежном баре с проститутками.

Сделав, что и как мог с мулаткой, оплаченной в складчину друзьями, он заснул, как убитый, в какой-то норе.

Его разбудил назойливый голос радио, сообщавший, что через двадцать минут он прибывает в Барселону. Он находился в купе поезда. Из-за обычной глупой шутки придурков-друзей он не успевал на собственную свадьбу. Но он не мог даже разозлиться по-настоящему: с похмелья голова раскалывалась на части.

В висках стучало, когда он сошел с поезда и поднялся в вестибюль вокзала Сантс.

Неизвестно, почему, но вместо того, чтобы позвонить невесте, отматерить друзей или направиться прямиком в аэропорт и попытаться успеть на первый же самолет до Толедо, он купил аспирин, выпил воды и спокойно позавтракал. Потом покинул вокзал, взял такси и велел отвезти себя в порт. Там он провел день, разглядывая пришвартованные корабли. Когда стемнело, ему удалось пробраться на торговое судно под норвежским флагом, который, как он прознал, снимается с якоря в полночь, но в каком направлении идет, неизвестно.

Его обнаружили в спасательной шлюпке уже у берегов Туниса и высадили в Суэце.

В Толедо он больше не вернулся, ни с кем в контакт не вступал, признаков жизни не подавал, и невеста так ничего о нем и не узнала.

Однако бывает, что за авантюрное похмелье приходится дорого заплатить.

Мой отец рассказывал историю времен его службы в авиапехоте в Пинар де Антекера, в Вальядолиде.

На казарменной гауптвахте отбывал наказание солдат родом с Канарских островов, красавчик и пройдоха. Неизвестно, почему он сидел там, а не в военной тюрьме. Он был снабженцем части, имел звание ефрейтора и промышлял на черном рынке продажей всякого имущества, но, главным образом, бензина. Навар он делил со своим капитаном, но когда воровство обнаружилось, все шишки достались канарцу, а капитан вышел сухим из воды.

Режим у заключенного канарца был довольно свободным. По воскресеньям ему даже позволялось прогуляться по Вальядолиду в сопровождении двух военных полицейских.

Однажды в субботу, когда у парня был день рождения, его приятель, сержант, дежуривший на гауптвахте, решил в качестве подарка пригласить к нему девку из Вальядолида. Но что-то не заладилось, и дело сорвалось. В порядке компенсации, сержант раздобыл бутылку коньяка, которую канарец и приговорил разом.

На следующий день, в соответствии с регламентом ефрейтор проснулся, страдая похмельем, но, несмотря на муторное состояние, не отказался от воскресной вечерней прогулки.

Улучив момент, когда конвоиры зазевались, он улизнул.

Был отдан приказ о поимке беглеца, но его так и не схватили.

Несколько месяцев спустя на имя капитана пришло письмо со странным почтовым штемпелем. Мой отец, служивший теперь снабженцем, вскрыл конверт, подержав над паром, прочитал и снова заклеил.

Письмо было от канарца. Он сообщал капитану, что после побега сумел добраться до Марокко, где он вступил в иностранный легион. Еще он рассказал, что все то время, пока они вели совместный бизнес, он трахал его жену, которая, по словам отца, была очень хороша и жила с капитаном в небольшом домике неподалеку от казарм. А чтобы капитан не сомневался в правдивости этого признания, канарец описал и маленький шрам на ягодице неверной супруги, и сильно выдающиеся соски, и родинку на покрытом черными вьющимися волосами лобке платиново-белокурой возлюбленной.

Письмо было из Индокитая, шел 1954 год и немного времени спустя разразилась битва при Дьен Бьен Фу.

В одной из биографий Франсиско Писарро рассказывается, как, находясь на острове Гальо, измотанный злоключениями перуанской кампании и удрученный состоянием своих людей великий конкистадор как-то ночью напился в одиночку прямо на берегу моря.

Наутро он собрал там же на берегу восемьдесят человек своих воинов, прочертил острием шпаги линию на песке и сказал, что по одну сторону черты, где стоял он, находится юг, Перу и богатства. А по другую сторону – север, Панама и безопасность. И что те, кто хочет следовать за ним, пусть перейдут черту, а кто нет, пусть возвращаются. Из восьмидесяти человек за ним последовали тринадцать, известных как «тринадцать славных».

Хотя наука не подтверждает согревающего действия алкоголя, существует обыкновение принимать спиртное внутрь для борьбы с холодом.

Самое же удивительное заключается в том, что это тепло сохраняется во время всего похмелья, и холода совершенно не чувствуется.

Хорошо известно, что с бодуна нас тянет к свежести и прохладе, мы стремимся успокоить разгоряченную кровь с помощью льда. Вспомним хотя бы «пылающий рассвет» у кубинцев. Но все это до определенного момента. А затем наступает нарушение кровяного давления и ощущение нездоровья.

В качестве примера атермического похмелья расскажу о моем приятеле-сценаристе сеньоре Разноцветном.

Мы познакомились несколько лет тому назад во время совместной работы. В полном соответствии с американскими традициями, была создана группа из пяти сценаристов, которые должны были провести три-четыре дня в роскошной гостинице города Сигуэнса, что в Гвадалахаре. Нам нужно было доработать образы персонажей и наметить сюжеты тринадцати эпизодов нового телесериала, который, кстати, с треском провалился.

Дело было в феврале, стоял собачий холод.

Целыми днями мы работали в большом конференц-зале, а по вечерам буйствовали в барах Сигуэнсы и в самой гостинице.

Наутро, хотя на улице было минус два, а кондиционер в зале поддерживал температуру не выше двадцати одного градуса, похмельному сценаристу непременно нужно было распахнуть оба окна, ко всему еще и выходившие на север.

Гостиница в Сигуэнсе представляет собой старинный замок, а мы, в полном соответствии со средневековым качеством нашей работы, располагались в одной из башен.

Все остальные члены группы скандалили с ним и заставляли закрывать окна, потому как леденели от холода. Разноцветный подчинялся, сцепив зубы, задыхался, обильно потел, в конце концов, оставался в одной футболке.

Во время передышек он без пальто, под завывания ледяного ветра, гулявшего между каменными зубцами, отправлялся пройтись по стенам замка.