души,
был призван защищать ее от травмирующих жизненных реалий. Это стало
соответствовать фрейдовскому описанию:
инфляция, злокачественная невинность,
инфантильное всемогущество, невротическое страдание.
Все это было организовано с
помощью системы самосохранения во избежание невыносимого страдания из-за жизни в
этой реальности. Однако нуминозная аура вокруг невинного ядра возникла не в результате
вытеснения.
Божественный ребенок, или наша человеческая/божественная душа, является
не артефактом защитного процесса, а как раз тем, что этот процесс оберегает. И он
защищает ее, потому что эта самая сердцевина нашей жизненности сакральна.
Для моей пациентки Барбары и для всех нас нормальное терапевтическое напряжение
требует, чтобы божественный (архетипический) мир был освобожден от использования его в
качестве защиты и смог выполнять свою подлинную функцию – освещать ее и наше земное
страдание своим искупительным присутствием. В процессе
этого наше невротическое
страдание постепенно изменяется не в сторону обыденного несчастья,
как предполагал
Фрейд, а превращаясь в то, что Вордсворт назвал «тихой и грустной музыкой человечности»
(Wordsworth, 2004b: 61). Мы принимаем на себя и несем по жизни часть тьмы этого мира.
Это ведет к про-
свет- лению. Вдруг появляется смысл, радость и благодарность. Маленький
принц спускается в пустыню нашей жизни и говорит: «Нарисуй мне барашка!».
Достарыңызбен бөлісу: