(Bollas, 1989: 118–119)
В том же воинственном духе, что и Джон Стайнер, Боллас откровенно и без обиняков
описывает тяжелую участь аналитика, работающего с такими пациентами, одержимыми
призраками:
Аналитик анализирует этот процесс, однако внезапно оказывается перед
лицом непреклонного отказа, исходящего из потусторонней области психики
пациента, как будто бы вселившийся призрак не перестает повторять одно и то же:
«Не смей даже пытаться вернуть меня к жизни!»
(Bollas, 1989: 138)
Как и у Стайнера, в клинических описаниях Болласа доминирует властная динамика.
Он утверждает, что уже его ощущение себя живым является постоянным раздражителем для
этих полумертвых пациентов: «Каждый раз на мне, как на живом объекте,
концентрировались интенсивная ненависть и импульсы мести. Меня исключали. Со мной
переставали говорить. Меня экзистенциально принуждали перестать существовать» (Bollas,
1989: 138). Постепенно в ходе анализа пациента вынуждают заново войти в переходное
пространство, которого он ранее был лишен:
Переходя от интенсивного контркатексиса аналитического объекта (в
интересах снабжения энергией мира призраков) к росту агрессии при встрече с
аналитиком: от антилибидинозного развоплощения жизни аналитика к
нарастающему признанию существования влечений в переносе – такой человек
вновь открывает для себя переходный объект, неохотно вступая в отношения с
аналитиком, от которого он не может избавиться.
Способность аналитика выжить, его присутствие и живость воскрешают в
пациентах архаический опыт промежуточной области переживаний. Это уже не
иной мир. Аналитик не нуждается в трансформации в некого двойника для того,
чтобы обитать в сфере, населенной альтернативными я в стране призраков. Таким
образом, путь таких людей к обретению отношений со своими объектами лежит
через агрессию и схватку с аналитиком, через своего рода «любящую ненависть»
(Bollas, 1987), которая позволит ему прийти в «здесь-и-сейчас» отношений с
объектами.
Достарыңызбен бөлісу: |