воздействие еще одного древнего царя – самого владыки подземного мира, изображенного в
«Божественной комедии» Данте.
Юнг дает красноречивые и клинически подтвержденные описания мотива ребенка и
его значения, но когда дело доходит до «убийственного патриарха», столь часто идущего
рука об руку с мотивом ребенка в
мифологических историях, он странным образом не
уделяет внимания тому, что мне кажется самым важным. Он упускает из виду то, что
жестокость, присутствующая в этих сюжетах,
имеет отношение к агрессии защитного
процесса, обращенной на
я и неизбежно угрожающей новой жизни в травмированной
психике. Короче говоря, от его внимания ускользает то, что в психе, перенесшей потрясение
травмы, действует
жестокая патологическая (
препятствующая жизни )
сила, которая
становится сопротивлением исцелению.
Странным образом, обходя вниманием повсеместное присутствие примитивных защит
в психологической жизни, Юнг интерпретирует темы убийства с точки зрения своей общей
компенсаторной модели психики, согласно которой новая
жизнь всегда находится под
угрозой противостоящей ей бессознательной тяги к «смерти».
В этой ситуации появляется «ребенок»… ему угрожает, с одной стороны,
отрицательное отношение сознания, с другой –
horror vacui
22
бессознательного,
которое готово поглотить всех своих чад, так как оно их породило, лишь шутя, и
разрушение – неминуемая часть игры.
Достарыңызбен бөлісу: