Урок тактики Игры и развлечения Оглушающая тишина Неожиданный успех Изматывающий отдых Отличная форма

Что такое эмоции и было ли это чувство моими эмоциями? Всякий из нас чувствовал себя усталым, а я еще к тому же недостаточно освоился с олимпийской ареной, чтобы мне захотелось поиграть в самоуверенного аса, прыгать от радости и посылать приветы в толпу.

Теперь, познав очень многое, я проделываю то, что, по моему мнению, общепринято – круг почета, но бывают случаи, когда вы делаете нечто такое, чтобы удовлетворить себя, и не заботитесь о том, что подумают о вашей реакции другие. Это мгновения вашего триумфа.

В Риме все это мне в голову не приходило. Я подумал: «Вот так здорово, я выиграл». Но все же не собирался сходить с ума по этому поводу. Возможно, это означало, что я представил свою победу в ее настоящем виде. В конце концов, все могло легко обернуться иначе.

Я думаю, это довольно тошнотворное зрелище, когда некоторые победители представляются публике в ущерб своим товарищам по борьбе, которых они только что побили. Это необычное поведение у некоторых спортсменов, конечно, проявляется естественно и неосознанно (у Отиса Дэвиса, например, когда он выиграл 400 м), но для меня такая вещь была бы искусственной игрой. Исполнить танец победы естественно я не могу.

Я отвечаю на победу широкой улыбкой, и это, пожалуй, было все, чем я выразил свою радость в Риме. Улыбка не сходила с моего лица в течение нескольких дней. Но вот итальянский диктор на английском языке подтвердил то, что сказал мне Мунс на финише. Победил я. Я узнал, что побил также и олимпийский рекорд. Успех был полный.

Довольно забавно вспомнить, что в день финала по пути на стадион в джипе, где ехали Артур, Мюррей, Вэл Слоупер и я, Вэл призналась, что ощущает чрезвычайную нервозность. Она спросила меня, как я себя чувствую. Я сказал: «Надеюсь, что остальные ребята будут бежать достаточно быстро, чтобы я мог установить рекорд». Это не было хвастовством. Единственное, почему я сказал так, была уверенность в том, что я заслуживал рекорда. Я уже побил его в своем полуфинале, показав 1.47,2, если не считать того факта, что Джордж отобрал его у меня спустя несколько минут, пробежав на десятую лучше. Поэтому, рассчитывая выиграть финал, я, естественно, рассчитывал и установить новый рекорд. Однако когда на предпоследней прямой я оказался в «коробочке», мысли о рекорде в голову мне уже не приходили.

Мое замешательство постепенно улеглось, и я направился к месту старта, чтобы собрать свою одежду.

На трибунах у ограждения на вираже группа новозеландцев пробивалась к самому рву, чтобы покричать мне. Они проявляли гораздо больше эмоций, чем я. Я прошел перед трибуной и обменялся с ними несколькими фразами. Из того, что говорил, я теперь не могу вспомнить ни единого слова.

Когда я снимал лидьярдовские шиповки, услышал, что церемония награждения победителей состоится после следующего финала. Я еще парил в облаках и не обратил на это известие особого внимания, пока не прозвучал выстрел и я не увидел дюжину бегунов, уходивших со старта в начале предпоследней прямой. И только тогда осознал, что это финал бега на 5000 м, где бежит Мюррей.

Я знал тактический план Мюррея и с восторгом информировал моих соперников по финалу, что за три круга до финиша Мюррей будет иметь разрыв, обеспечивающий победу. Я надеюсь, что эти ребята простили мне мои речи, которые тогда выглядели как бред сумасшедшего.

Но вскоре подошло время, когда Мюррей должен был сделать разрыв, и я подумал: «Ну вот, теперь все кончено».

Но что такое? Мюррей, бегущий впереди, вдруг напрягается, оглядывается назад, и теперь кажется, что немец Ганс Гродоцки выигрывает. Я вскакиваю с земли, Мюррей тяжело бежит мимо меня, и я кричу ему слова ободрения.

Ему осталось бежать последний тяжелый круг.

Я отчаянно желал ему победы, но во время этого последнего круга был убежден, что он ее не добьется. Это оказалось вздором. Мюррей был мастер, я – только подмастерье. Я уже подзадорил его тем, что получил медаль первым. Конечно, он не мог упустить своего.

Во время последних 400 м я напряженно переживал за Мюррея. Возможно, лучше, чем кто-либо другой, я понимал, что он должен был чувствовать, когда силы убывают, а путь впереди невообразимо растягивается.

Но я мог только лишь кричать ему: «Давай, Мюррей!» – и при этом знал, что он даже не услышит меня.

Кажется, я был первым, кто подбежал к Мюррею после того, как он, сорвав ленточку, прошел несколько ярдов пешком, сошел с дорожки и свалился на траву лицом вниз. Пожимая его вялую руку, я знал, что он вряд ли осознает, кто перед ним. Он продолжал лежать. В течение нескольких мгновений он был почти без сознания. Но когда он «отошел» и пробежал полкруга по дорожке к тому месту, где его ждал Артур, я вдруг почувствовал себя необыкновенно гордым оттого, что теперь, после двух последовательных побед на дорожке, стадион принадлежит Новой Зеландии. Это были минуты, которые нельзя забыть.

Мюррей и я получили свои медали из рук новозеландца сэра Артура Порритта. Не помню, что он сказал тогда, вручая медаль. Я не мог еще ни контролировать свои ощущения, ни замечать, что происходит вокруг меня.

Я нашел Артура, и мы вместе отправились в раздевалку. Раздался стук в дверь, и на пороге появился Перси Черутти. Черт меня подери, если я помню, что он сказал! Было только очевидно, что присутствие Артура ему мешало, потому что, высказав несколько своих философских суждений, он удалился, как мне показалось, удрученным.

Я снова встретил Мюррея и теперь уже мог поздравлять вполне живого человека. В течение следующих 12 часов мы были неразлучны. Пошли в олимпийскую деревню, сжимая в руках свои медали. Встретили менеджера английской команды Сайди Дункана, который угостил нас шампанским из двухлитровой бутыли. Болтались по олимпийской деревне, еще не пришедшие в себя после победы, думали о том, как ее воспримут на родине, строили планы на будущее.

В доме, где разместилась новозеландская команда, сновали представители прессы, радио и телевидения, требовавшие без конца интервью. Я скоро нашел эти притязания утомительными и был рад избавиться от них. Артур сказал, что он встретил у себя в отеле одного знакомого австралийца, который завтра собирается на Капри и будет рад, если я составлю ему компанию. Я немедленно согласился.

В его автомобиле мы проехали до побережья в Неаполь и далее последовали в наступивших сумерках вокруг залива мимо Помпеи и Санта-Лючии в Сорренто, где остановились и стали искать ночлег, чтобы, переночевав, отправиться на Капри катером.

Мы нашли приют в гостинице, живописно расположенной, как большинство домов в Сорренто, на утесе. Женщина-портье, говорившая по-английски,– по-видимому, жена хозяина гостиницы,– сказала нам, что для нас найдется дешевая комната, и, после того, как мы заполнили бланки и отдали свои паспорта, провела нас вниз по ступеням в убогую полуподвальную комнату, откуда открывался «очаровательный» вид на блеклую подпорную стену в нескольких футах от окна. Но нас это не огорчило. Мы хотели одного – спать.

Мы свалили в кучу багаж и поднялись наверх за паспортами. Теперь нас приняли совсем по-другому. Портье смотрела на нас с интересом. Очевидно, она сумела связать имя и фотографию на моем паспорте со своими наблюдениями во время телевизионной передачи днем раньше.

В результате нам была предоставлена одна из лучших комнат в гостинице с изумительным видом на залив и при этом за те же самые деньги, которые мы должны были отдать за полуподвал. «Таковы,– сказал я себе,– первые плоды успеха». Это было очень приятно.

Потом мы отправились на Капри, где, счастливый, я бродил в шортах и с фотоаппаратом. Одной из достопримечательностей острова является знаменитый Голубой Грот. Этот грот я считаю настоящим мошенничеством. Это просто большая пещера, в которой свет отражается от голубой воды снизу вверх. Это зрелище ничто по сравнению с нашим Вайтомо.


В погоне за результатом
Там, в Риме, Игры, кажется, уже подходили к концу. Я видел совсем немного: марафон и финал бега на 1500 м, транслируемые по телевидению. Теперь наш путь лежал в Лондон на соревнования между Соединенными Штатами и странами Британского содружества. Из числа новозеландцев были выбраны лишь Мюррей, Вэл Слоупер и я.

В Лондоне я почувствовал себя как дома. Я был рад оставить Италию и прибыть в страну, где люди говорят по-английски и пьют чай. Нас поместили в комфортабельном фешенебельном районе Кенсингтон вблизи Гайд-парка.

Моими соревнованиями была эстафета 4 по 880 ярдов, где я пробежал последний этап. В команде стран Британского содружества кроме меня бежали Том Фаррелл (Англия), Тони Блю (Австралия) и Джордж Керр (Ямайка). Я принял палочку примерно в 10 ярдах за Джерри Зибертом, который, очевидно, желая искупить свое бледное выступление в Риме, предложил убийственный темп. Мне ничего не оставалось, как следовать за ним. Мне удалось сократить разрыв перед концом первого круга, но для этого пришлось пробежать первые 440 ярдов за 50 секунд. Затем какое-то глухое чувство побудило меня обойти Джерри на предпоследней прямой, несмотря на то, что я изрядно выдохся из-за большой скорости на первой половине дистанции. Когда я пробежал мимо Джерри, я слышал, как американский тренер, стоявший у самого края дорожки, заорал: «Следуй за ним, Джерри, и достань его на прямой!».

Выдохся или не выдохся, но я был уверен, что никто меня не достанет. И здесь, впервые за свою практику, я обернулся, чтобы посмотреть, что творится сзади меня, и с тех пор это вошло у меня в привычку.

Я оглядывался не меньше трех раз, пока не вышел на прямую. Джерри был достаточно далеко, и я выиграл у ленточки около 10 ярдов.

На своем этапе, как было официально объявлено, я показал замечательный результат – 1.44,9. Если прибавить сюда полсекунды за счет того, что я стартовал с хода, получался результат, эквивалентный 1.45,4 с места, что было лучше мирового рекорда на 1,4 сек.

Результат американцев в эстафете на финише оказался выше мирового рекорда в эстафете 4 по 880 ярдов. Наш результат, более высокий, в расчет не принимался, потому что мы были сборной командой из разных стран.

Этот бег принес мне громадное удовлетворение. Мой личный успех был достаточен, чтобы принести команде стран Британского содружества убедительную победу. Мюррей добавил к этому первое место в беге на две мили, которые он выиграл без борьбы.

Артур, оставаясь с нами, не меньше меня радовался успеху. Бег в эстафете подтвердил его заявление, сделанное в Риме, когда он сказал, что в финале на Играх я мог бы показать очень высокий результат, если бы не попал неудачным образом в «коробочку» на предпоследней прямой.

В то время я не согласился с Лидьярдом, твердившим, что я мог бы побить мировой рекорд. Однако теперь я не мог не признать, что в его словах был смысл. Я больше не мог спорить с Артуром, поскольку сам доказал его правоту. Мне стало ясно, что если бы я не смотрел на свое положение в финальном забеге так мрачно, не оставался бы внутри группы, не надеясь уже занять первое место, а решительно бы обошел лидеров по внешней части дорожки, то и тогда бы я победил. В Риме я не оценил в должной мере своих возможностей.

Как бы то ни было, жалко было не использовать отличную спортивную форму, в которой я находился. Поэтому Артур и я в последний момент приняли решение остаться в Англии и провести еще два состязания с попыткой побить рекорд мира на полмили.

Официальные лица заколебались, оставить нас или нет, но наконец Гарольд Остэд сделал широкий жест и после долгих уговоров дал свое согласие в связи с особыми «обстоятельствами». Я представляю, как ему пришлось поволноваться, раздумывая, что лучше: сказать нам «нет» и с триумфом возвратиться домой вместе с нами или сказать «да» и оставить нас для возможных новых успехов?

Мы получили возможность остаться благодаря действиям восхитительного ирландского организатора Билла Мортона. Он быстро устроил международные соревнования в Дублине на знаменитом стадионе Сэнтри, где Герберт Эллиот установил свой мировой рекорд на милю, а Альби Томас – рекорды на две и три мили.

Соревнования проходили два дня, и я должен был бежать 880 ярдов в первый день и милю во второй.

Нежелание кого-либо из моих соперников поддерживать темп разбило все шансы побить рекорд на полмили. Я достиг большого разрыва и спринтовал за 300 ярдов, однако на финише все участники были довольно близки ко мне. Я показал 1.47,9, оставив позади Рона Деланея, Тони Блю и Герба Эллиота.

Результат был выше ирландского рекорда, но до мирового рекорда Тома Куртнея оставались 1,1 сек.

В беге на милю я не участвовал с тех пор, как в марте 1959 года показал 4.10,2 (лучшее мое время) на чемпионате Новой Зеландии. Я смог оставаться в группе лидеров вплоть до последнего круга, пока не почувствовал, что совсем выдохся, и сбавил темп. Финиш я пересек пятым, вплотную за великим венгерским бегуном Ласло Табори, однако очень далеко от Эллиота, который «накормил» всех участников забега и показал 3.57,0. Мой результат был 4.01,5.

Гордон Пири в этом забеге увенчал свою спортивную карьеру и впервые вышел из четырех минут. Он пришел третьим. Для меня же утешением, по крайней мере, был тот факт, что я сбросил со своего лучшего результата 8,7 секунды.

В то время я просто не был подготовлен для дубля высокого класса; возможно, напряжение предшествующих дней также отразилось на моей способности к спринту на финише.

В Дублине мы с Артуром остановились в семье Дойлов, которые столь энергично ухаживали за нами, что ничего не хотели знать и приходили в совершенное замешательство, когда мы должны были отказываться от огромных порций яблочного пирога и других вкусных вещей, которые они готовили непрерывно на протяжении целого дня.

Несмотря на решительные отказы, уезжая в Англию для следующих выступлений, я чувствовал, что прибавил в весе несколько лишних фунтов.

Теперь соревнования проходили в Лондоне, на стадионе «Уайт-сити». Атмосфера выступлений на дорожке «Уайт-сити» волнует, пожалуй, как нигде больше. Поле окружено трибунами, и в центре стоит невообразимый шум.

Соревнования были названы «встречей олимпийских звезд», но, в сущности, это была битва между Лондоном и панамериканскими городами, финансируемая «Ивнинг Ньюз» и организованная местными клубами.

Я был одним из двух спортсменов из стран Британского содружества, которых выбрали для состязаний против панамериканских представителей в беге на 880 ярдов. Другим был мой старый соперник Джордж Керр, с которым мы бежали за лондонские клубы против Сиднея Перкинса и Джона Венка. Том Фарелл, Карл Хейнцкрузе из Западной Германии и Тони Блю были включены в забег, чтобы придать ему дополнительную остроту.

В Дублине моя попытка побить рекорд не удалась: в соревнованиях отсутствовал спортсмен, который бы пожелал взять на себя лидерство в быстром темпе. Но здесь мне сказали, что приняты меры к тому, чтобы первый круг был пройден за 52 секунды. И действительно, когда я занял свое место на линии старта и взглянул на противников, я увидел незнакомого мне бегуна, не включенного в списки. Это и есть, предположил я, бегун, которому надлежит вести бег на первом круге. Кроме того, я надеялся на Джорджа, который, по слухам, собирался изменить своей обычной тактике преследования. Как заявил его представитель олимпийский чемпион 1952 года в беге на 400 м Герб Мак-Кинлей (Снелл допускает здесь неточность. Чемпионом Олимпиады 1952 г. в беге на 400 м был Д. Роден (Ямайка), а Г. Мак-Кинлей, хотя и показал одинаковое с Роденом время, завоевал серебряную медаль этой Олимпиады.– Прим. ред.), Джордж жаждет сжечь меня энергично пройденным первым кругом. Возможно, думал я, эти двое будут достаточной компенсацией против холода и сильного ветра.

Однако не Керр, а именно тот неизвестный бегун повел бег сразу после виража. Я пристроился к нему и, как только это сделал, почувствовал, что Джордж занял место сразу же за мной.

На темп бега я внимания не обращал. Он казался достаточно быстрым, и это не беспокоило меня; я оставил следить за ним лидеру, а сам сконцентрировался на расслаблении, намереваясь выскочить где-то за 300 ярдов до финиша, в зависимости от того, как быстро будет пройден первый круг.

Первый круг мы прошли чуть медленнее, чем нужно,– за 53 секунды. Это осложняло дело. Я не хотел выйти вперед слишком рано из-за Джорджа, который занимал угрожающую позицию. Мне не хотелось идти на рекорд, а затем быть съеденным им на последней прямой.

Но Джордж не набросился на меня. Я приберег свои силы до последнего виража, а затем финишировал с разрывом в 15 ярдов. 1.47,5. Опять неудача.

После этого бега я впервые за несколько месяцев смог по-настоящему отдохнуть.

Долгое время я интенсивно посвящал себя бегу и теперь начал испытывать последствия этого. Для меня было роскошной передышкой пойти вместе с Артуром на банкет в Дорчестере, потому что я знал, что все соревнования уже позади. Я устроился за столом с австралийцами Тони Блю, Бэтти Катберт, Колином Риджуэем, и, когда официант подошел к столу с коробкой сигар, мы с Тони взяли по одной и принялись смаковать их, сознавая себя грешниками.

Сделав несколько затяжек, я увидел, как Артур встал из-за стола, где он сидел вместе с группой тренеров, и подошел к нам.

Держа сигару в зубах, я смотрел на него и глуповато улыбался, не догадываясь, что именно он сейчас скажет, но зная наверняка, что он сделает какое-нибудь замечание.

Он просто сказал: «Я думал, ты следишь за собой лучше».

Но на следующее утро, когда мы отправились в Лондонский аэропорт, чтобы улететь в Новую Зеландию, ему тоже пришлось сконфузиться.

Мы были настолько перегружены подарками и трофеями, что нам предложили уплатить 50 фунтов за излишек багажа. Не имея таких денег, мы вступили в пререкания и в конце концов улетели домой, оставив официальным лондонским представителям улаживать это дело.

Лететь домой через Америку для нас было приятнее, чем через Индию, однако полет с востока на запад на самолете, делающем свыше 500 миль в час, также имеет свои проблемы. Полет в западном направлении делает день значительно длиннее, а это значит, что проголодавшиеся спортсмены получают пищу через большие интервалы. Компании, которые ведают перевозкой, устанавливают часы в самолете по-местному времени после каждой остановки по ходу полета. Это значит, например, что, если мы вылетели из Нью-Йорка в 10 часов утра, время немедленно ставится таким, какое оно есть в данный момент на Западном побережье, т. е. 6 часов утра. Таким образом, время до ближайшего приема пищи сразу растягивается до шести часов.

Артур пытался разрешить указанную проблему, попросив у официанта одно из аппетитных яблок, которые он нес на подносе. Тот довольно холодно ответил, что яблоки предназначаются только для пассажиров первого класса.

Встреча в Венуапаи напомнила нам снова о том, что значит наш золотой дубль в Риме для Новой Зеландии. В жарких схватках после Римской олимпиады я уже стал забывать об этом, но шумная встреча в Окленде была чудесным напоминанием. Под прожекторы на посадочную полосу выкатили трап, и оттуда я произнес свою первую речь.

Впоследствии мне пришлось говорить очень много, потому что к этому теперь обязывало меня мое новое положение.

В разгар всего этого я переселился в новую квартиру на Грейт Саут-роуд, которую стал снимать вместе с четырьмя другими спортсменами.

Бросая взгляд в прошлое, я рассказываю о моей жизни на квартирах в продолжение шести месяцев под горестным заголовком «Жизненный опыт». Моя скитальческая жизнь, вдали от домашнего комфорта, началась у вдовы, для которой я подстригал лужайки, когда был еще учеником горной школы.

Я перешел к ней на пансион, когда переехал работать в Окленд. Она очень рьяно относилась к моим землемерным занятиям и настаивала на том, чтобы я каждое утро прочитывал передовицы в «Нью Зилэнд Геральд». Когда же я стал проявлять интерес к одной девушке и та начала вовлекать меня в длительные телефонные разговоры, моя хозяйка принялась читать мне таинственные сентенции о том, что «порох следует держать сухим».

С течением времени мое поведение стало раздражать ее. Я не усердствовал в изучении землемерного дела, а отдавал все свое время спорту и другим приятным вещам. В конце концов я понял, что мое дальнейшее пребывание в этом доме не особенно желательно, и обратился с объявлением в газету.

На мое объявление «молодому ученику-землемеру нужен полный пансион» вскоре откликнулась одна вдова католичка. Она жила с дочерью примерно моего возраста и более юным сыном. Я жил у них вплоть до поездки в Рим.

Я не хочу долго распространяться о квартирных делах, но замечу, что всякий, кто желает чего-то добиться в спорте, должен дважды продумать дело, прежде чем поместить себя в окружение, характерное для наших жилищ на Грейт Саут-роуд. Спортсмен тренируется регулярно, и поэтому самое раннее, когда он может прийти к обеду, это около половины восьмого вечера. Когда он вымоет посуду, будет уже полдесятого или десять, довольно поздновато, если учесть, что нужно еще заниматься для продвижения по службе.

Не заблуждайтесь на этот счет. У нас много времени, и мы рады собраться с друзьями, когда с делами все в порядке. Но, к несчастью, жить на квартире и отдать себя целиком напряженной тренировке или учебе – вещи несовместимые. Меня обычно нагружали обязанностью мыть посуду, потому что по утрам, когда другие готовили завтрак, я проводил свои пробежки. По вечерам я тренировался дольше, чем остальные, и поэтому мне приходилось очень мало заниматься приготовлением пищи.

Снимая квартиру, я приумножил свое скудное имущество покупкой разбитого мотоцикла. Эта сумасбродная машина как нельзя лучше отвечала моей склонности передвигаться без платы за проезд. Очарование быстрой езды навстречу свежему ветру было сильнее, чем соображения безопасности, хотя в это время я уже был олимпийским чемпионом и мне было что терять в жизни. К счастью, я не изувечил себя, однако эта машина, прежде чем я сбыл ее еще одному простаку, вытрясла из меня кучу денег.

Позднее я начал встречаться с моей будущей женой Салли, и она обнаружила больше здравого смысла, чем я сам. У нее был скутер, и она часто отвозила меня домой после уикэнда в Пьюкекоу. Она настаивала при этом, чтобы я носил защитный шлем.

Однако квартирная жизнь окончилась, и я переселился в настоящий рай в порту Шевалье, где хозяйничала миссис Уоррен. Этот переезд совершился благодаря Артуру. Однажды он пожаловался одному человеку на трудности с квартирой, которые мне приходилось испытывать. Знакомый Артура сообщил об этом семье Уоррен, в которой младший сын Русс знал меня еще со времен учебы в горной школе, где мы играли в крикет в одной команде.

Условия жизни у Уорренов не могли быть более благоприятными. Казалось, все в доме кружится вокруг моих спортивных дел, и, конечно, мои занятия бегом процветали. Миссис Уоррен обладала неисчислимыми достоинствами как хозяйка, и я был счастлив быть, по существу, членом ее семьи вплоть до самой женитьбы в 1963 году.

Тренировка к наступающему летнему сезону протекала довольно успешно вплоть до середины ноября. В это время я должен был выступать в состязаниях «Король гор», проводимых на горе Веллингтон. Эти состязания устраивались с целью сбора средств на строительство гаревой дорожки в Окленде.

Половина трассы шла в гору, а затем следовал спуск вниз. До самой вершины я бежал впереди Билла Бейли и остальных. Правилами соревнований допускался спуск вниз по произвольной трассе. Полный решимости удержать свое положение, я выбрал очень крутой спуск и повредил ногу. Билл выиграл эти соревнования без труда.

На следующий день, не обращая внимания на травму, я пробежал 22 мили по трассе Вайатаруа. Я надеялся, что синяки излечатся сами собой во время бега. Это была пустая надежда. Утром, в день, когда по плану должна была начаться работа на дорожке, я едва протащился восемь миль. Вечером вполсилы пробежал в Домейне милю за 4.26 и после этого вынужден был на несколько недель прекратить тренировки. Я провел это время в беспрерывных хождениях от дома доктора к дому Кейта Скотта, получая в одном месте проникающее облучение, в другом массаж.

Лишь перед Новым годом мне удалось снова привести себя в порядок. Новозеландская легкоатлетическая ассоциация, желая извлечь скорейшие выгоды из наших выступлений в Риме, организовала для остальных медалистов в беге на 800 м, Роже Мунса и Джорджа Керра, турне по Новой Зеландии. К ним присоединился и американский бегун на милю Дайрол Берлесон. До начала этого турне оставалось менее месяца, и Артур вовлек меня в тренировочную программу, благодаря которой я смог бы поддержать свою репутацию.

Желая узнать, какое влияние оказали на мою работоспособность выступления в Риме и каковы будут результаты этой удачной тренировки, я принял приглашение участвовать в соревнованиях в Нельсоне 7 января. Я рассматривал их как проверку своей готовности. Мой результат должен был определить, буду ли я бежать против Роже и Джорджа.

Во время разминки нога еще побаливала, и Артур сказал мне, что результат 4.12,0, или лучше будет вполне удовлетворителен.

Перед соревнованиями я пробежал в тренировке три раза по 880 ярдов за 2.05, 2.07,0 и 2.09,0, потом был вынужден прекратить бег, а далее, отдохнув, провел несколько пробежек по 220 ярдов и эту серию тоже не смог закончить.

В день соревнований я был настолько взволнован и не уверен в себе, что провел все время в покое, хотя соревнования были всего лишь приятным времяпрепровождением.

Из-за такой нервозности я прошел половину дистанции за 2.09,0, но последующие круги проскочил за 62 и 57 секунд. Результат на финише оказался 4.08,4 – удивительное достижение, если принять во внимание отсутствие должной тренировки. Конечно, после такого бега я принял решение выступать против своих римских соперников.