М.П. Евсеев ВСПОМИНАЯ ПЕРВЫЕ ГОДЫ ИСТФАКА

М.П. Евсеев

ВСПОМИНАЯ ПЕРВЫЕ ГОДЫ ИСТФАКА

Как мы учились на первом курсе, какой была общая атмосфера жизни факультета – об этом в моей памяти сохранились весьма скудные сведения (дневников я не вел). Пожалуй, самое яркое впечатление – это участие в студенческом научном кружке археологии и этнографии, которым руководил обаятельный профессор К.Э. Гри-невич.

Вот передо мной фотоснимок зимы 1940–1941 г. На нем запечатлены члены этого кружка. Смотрю и восхищаюсь: сфотографировались почти все, и – «как молоды мы были, как верили в себя»! В центре группы – наш руководитель, известный советский археолог, лично участвовавший в раскопках Херсонеса Таврического, профессор К.Э. Гриневич – пользовался любовью и уважением своих питомцев. Он свободно и красочно читал лекции, иллюстрируя их на экране увеличенными репродукциями памятников искусства и архитектуры. На его лекциях нередко присутствовали студенты других курсов и факультетов. Археологическим кружком профессор руководил довольно демократично: не возражал, если кто-то из кружковцев просил сменить тему доклада, охотно встречался с нами так сказать «в рабочем порядке», – до общего заседания интересовался ходом работы, советовал как лучше ее организовать, преодолеть трудности и т.п.

Наш кружок базировался в музее материальной культуры ТГУ. На ярусах и стеллажах высокого помещения размещались – чаще всего без должного порядка и какой-либо системы – материалы археологических раскопок, документы и записи этнографических наблюдений, дневники экспедиций и т.п. Сейчас я уже не помню, какие темы разрабатывали отдельные кружковцы (возможно, такие данные сохранились в архиве). Мы с приятелем – Леной Науменко – разбирали сваленные в ящиках, а потом изучали археологические материалы по Урянхайскому краю (Южная Сибирь), а также дневниковые записи участников экспедиций, в частности А.В. Адрианова. Доклада по этой теме нам завершить не удалось – отчасти из-за напряженных учебных занятий, отчасти по причине начала войны.

В археологическом кружке на первом курсе числилось около 30 человек. Смотрю на фотоснимок и даже не могу вспомнить имена некоторых товарищей. Тем более, мало что знаю о дальнейшей судьбе их. Во втором ряду стоят слева направо: Бессонов А.Д., Баталин А.И. (потом погиб на войне), Герасимов М., Бехтерев М., Чуркина М.И. (живет в г. Пушкине Ленинградской области), Наумова Г.П., Флеров В.С. (впоследствии доктор исторических наук, профессор, зав. кафедрой Истории КПСС ТГУ, скончался в Ярославле), Алексеенкова А.И. (в замужестве Попова, умерла в Томске), Наволенак И.И., Веселовский Г.А. В первом ряду: Науменко А.П. (впоследствии работал зам. директора ЦГИАЛ, умер в г. Пушкине), Евсеев М.П., Бояринцева А.А., Гриневич К.Э., Вылевко Г.И. (доктор исторических наук, профессор Пелих Г.И. – ТГУ), Бельтюкова Е.П. (доцент ТПИ, сейчас на пенсии), Денисова Е. (на пенсии), Тютюков В.Н. К этому же набору относится ныне здравствующая Г.П. Осокина (в девичестве Борисанова, ее нет на фото). Она много и успешно трудилась на посту проректора ТГУ по заочному обучению. Сейчас находится на заслуженном отдыхе.

22 июня 1941 г. в корне изменило атмосферу и строй жизни в университете и на факультете. Наступил период исключительных трудностей. Началась мобилизация сил и средств под лозунгом «Все для фронта, все для победы!». Всерьез обсуждался вопрос о закрытии Томского университета – этого удалось избежать. Но учебные занятия удалось вывести из университетских корпусов. В главном корпусе разместился эвакуированный завод оптических приборов. А в БИНе (3-й учебный корпус) и Пятихатке (общежитие на Никитина, 4) – военные эвакогоспитали. Учебные занятия проводились во многих разбросанных по городу, малоприспособленных помещениях. Функции основного корпуса принял на себя корпус СФТИ – в его первой аудитории читались поточные лекции, и не только по физике, но и по общественным наукам, проводились общественные мероприятия (заседания, сборы и т.д.). Студенты, жившие по общежитиям, были расселены по частным квартирам местных жителей. Работа по освобождению зданий университета шла аварийно – днем и ночью перевозилось оборудование лабораторий, музеев, экспонатов гербария. Удалось сохранить статус и помещение Научной библиотеки ТГУ.

Истфак в этих условиях частично занимался сначала – в Доме ученых, а потом – в городском доме Политпросвещения (Кооперативная, 5). Из-за нехватки тепла и освещения в помещениях зимой было неуютно. Некоторые занятия срывались – по уважительным причинам. Ряды студентов заметно поредели: часть юношей ушла в Армию, кое-кто из девушек уехал поближе к родне. Однако, несмотря на все тяготы, учебный процесс продолжался, студенты сдавали положенные экзамены и зачеты, хотя и без гарантии получить высшие оценки. Значительными стали отвлечения студентов на хозработы. «Наряду с учебой, – говорится в книге «100 лет экономическому образованию и науке Сибири» (Томск, 1998, с. 67), – студенты выполняли целый ряд довольно трудных работ». На их плечах лежало обеспечение учебных помещений, общежитий, столовой топливом. Обязательным было участие в сельхозработах как в колхозах области, так и в подсобном хозяйстве университета (в деревнях Бобровка, Конинино. – М. Е.). Часто проводились субботники и воскресники, организуемые городскими властями для ускоренного строительства корпусов эвакуированных фабрик и заводов, железнодорожных и трамвайных подъездных путей и т.д. Да, были отдельные случаи, когда студенты пытались избежать этих работ, «сачковали», прикрываясь медсправками. Но в массе своей студенчество выполняло свой долг, понимало насущность и экстренность хозяйственных дел, отвлечений, и своим патриотическим участием в них вписало яркую страницу в историю Томска по подготовке Победы.

Мне вместе с группой ребят от разных факультетов довелось состоять в бригаде литейщиков, которая работала на ТЭМЗе. Приняв у вагранки ковш с расплавленным металлом, мы разливали его в цехах для производства заготовок для мин. В летние месяцы формировались бригады грузчиков для разгрузки паузков с мукой. Эта работа оплачивалась натурой, и мы, грузчики, получали весомый добавок к студенческому рациону, оказывали помощь своим товарищам, не попавшим на «хлебный» заработок.

После сказанного, казалось бы, у студентов в военные годы не оставалось ни сил, ни времени для развлечений (хобби, как говорят теперь). На самом деле, и для этого находили место. В выходные и праздничные дни в общежитии устраивались вечеринки с танцами, а когда отключали свет, студенты собирались в какой-либо комнате, побольше, и в темноте, не стесняясь, распевали всевозможные песни – и новые фронтовые, и современные и старинные. Это сближало юношей и девушек разных курсов и факультетов (в результате возникали иногда и студенческие семьи). Кроме вечеров отдыха, практиковались спортивные игры и соревнования, и, конечно же, игра в карты (преферанс, кинг и т.д.). На истфилфаке любили шахматы, шашки, не меньше – домино. На уровне университета формировались сборные команды – по легкой атлетике, волейболу, зимой – по лыжам. До призыва в Армию, мне довелось состоять в лыжной команде, участвовать в лыжных гонках разного масштаба. Питание в то время резко ухудшилось, и нас перед соревнованиями откармливали обычно перловой кашей. Не помню, какие призы тогда завоевывали лыжники, но они были и не раз. Об этом подробнее может рассказать профессор ФТФ ТГУ Татьяна Миновна Платова. Она участвовала в женской лыжной команде, хранит фотографии тех лет.

Затяжная разрушительная война, принесшая нашему народу неисчислимые бедствия и потери, в том числе и жителей глубокого тыла, в одном отношении обернулась благом для студенчества Томска. Дело в том, что из западных районов были эвакуированы на Восток страны не только специалисты фабрик и заводов, но и видные ученые – представители академий и вузов. И здесь, у нас, они стали работать преподавателями, так что мы, студенты далекой периферии, получили счастливую возможность учиться у них – слушать блестящие лекции, участвовать в творческих семинарах, выполнять под их руководством оригинальные курсовые и дипломные работы. Среди прибывших в Томск и преподававших на ИФФ, мне с особой теплотой и благодарностью хочется вспомнить академика Укр. АН Белецкого А.И., вдохновенно читавшего нам курс русской литературы, москвичей – профессора, медиевиста Неусыхина А.И., филолога Самарина А.М., русиста, ленинградца Сорокина Ю.С., профессора новой истории Хейфец Ф.А. и др. Фаина Ароновна читала великолепные курсы по истории Французской революции, Ю.С. Сорокин курировал факультетскую стенгазету и я, как член ее редколлегии, многое почерпнул у него в плане редактирования заметок, умения добиваться краткости, емкости, преодоления пустословия и т.д.

Очень важную роль в моем формировании как будущего вузовского преподавателя и исследователя, несомненно, сыграл тогда А.И. Неусыхин (в свое время являвшийся учителем А.И. Данилова – ректора ТГУ и министра РСФСР). Под его научным руководством я выполнил курсовую работу и научный доклад по Салической правде (Lex Salica), оцененной им «отлично». Профессор постоянно предостерегал меня от ершистости, категоричности в научной полемике (называя такую манеру «фельетонным стилем»), требовал, чтобы каждое выдвинутое положение было веско аргументировано, – и логически и фактически, – чтобы к оппонентам относиться уважительно, избегая унизительных ярлыков, крепких слов. Эти и другие замечания мне очень пригодились в дальнейшем, я их помню всю жизнь.

Воспоминания мои об истфаке периода лихолетья не являются ни полными, ни отчетливыми. Причина в том, что после призыва в Армию весной 1943 г. и до 1 сентября 1944 г. меня в Томске не было. За указанные примерно 1,5 года я успел поучиться в Белоцерковском в/п училище (Юрга). Участвовал в боях ВОВ (под Полтавой), был тяжело ранен и отлежался в госпиталях. Вернувшись в университет инвалидом и испытывая ограничения в передвижении и общении, я неизбежно что-то упускал из виду в жизни города, вуза, факультета.

Последние два года моего обучения на ИФФ пришлись как раз на конец войны и переход к мирной жизни (сент. 1944 – май 1946 гг.). Материальные лишения оставались крайне серьезными: скудные продукты по карточкам, основное питание – картошка и селедка, одежда – обноски (в том числе американская помощь в виде second-hand). Меня отчасти выручала сталинская стипендия, назначенная за отличную учебу и общественную активность. Учебные помещения университета еще несли на себе следы не благоустроенности после освобождения их от расквартированных завода и госпиталя. Но жизнь шла своим чередом. Коллектив ИФФ обживался на прежнем месте (в БИНе), студенты вернулись в Пятихатку. Формировалась учебная библиотека факультета. В учебных планах и графиках происходили изменения, вызванные малообоснованным переходом с 5-летнего на 4-летний срок обучения. Эвакуированные преподаватели возвращались в родные вузы. Налаживалась работа общественных организаций. Новое время – новые песни. Что-то в этой работе менялось, но опыт, например, накопленный факультетской комсомольской организацией и комсоргом Катей Бельтюковой, в чем-то оставался полезным.

На последних курсах окончательно определилась моя учебная и научная специализация – экономическая история и история экономической мысли России. В рамках ее, в известной мере, я писал дипломную работу – о книге Н.И. Тургенева «Опыт теории налогов», ставшую потом разделом кандидатской диссертации. Избранная специализация, по-видимому, сыграла основную роль в том, что зав. кафедры политэкономии П.И. Скороспелова сначала привлекла меня, пятикурсника, к преподаванию политической экономии в Томской областной партийной школе (в 1946 г.), а потом, при распределении выпускников – предложила мне должность ассистента на своей кафедре. Так получилось, что я с первого июля 1946 г. по сие время состою в штате этой кафедры, пройдя здесь обычные ступени научно-педагогического роста кандидата и доктора экономических наук, старшего преподавателя, доцента и профессора, заслуженного экономиста РСФСР.

В предлагаемых заметках, как видно, не содержится сведений о духовной жизни истфака, нет оценки тогдашних учебных планов и пособий, идейно-политического содержания учебных курсов, как нет и характеристики той общественно-политической атмосферы, которая была присуща периоду сталинизма и которая «водила пером» и преследовала и исследователя истории. Но это – особая, огромная тема, она не терпит легковесного, кавалерийского наскока. Вопрос в том, что из старых оценок сохраняет значение, а что – устарело и должно быть пересмотрено и отброшено, – обнаруживается едва ли не в любой теме исторического и экономического курса. Да, историки – не только летописцы, они вынуждены нередко быть и летопереписцами. Такова наша участь. Но об этом должен состояться отдельный, обстоятельный разговор.
01.IX.99.

Архив Музея истории ТГУ. Подлинник. Рукопись.