Вальтер Варлимонт в ставке Гитлера. Воспоминания немецкого генерала. 1939-1945

Глава 2

От Сталинграда до Туниса

Тяжелые поражения под Сталинградом и Тунисом как два памятных столба у ворот, за которыми начинался этот период войны. Их первопричина, ход связанных с ними событий и конечный результат – ответственность за все это должна быть возложена в первую очередь на одного человека в Верховном командовании, а именно на самого Гитлера.

Только однажды эти два эпизода общей катастрофы оказались сведенными в единую стратегическую картину. 29 ноября 1942 года, когда резко изменилась ситуация как на юге, так и на востоке, генерал Йодль попросил свой штаб подготовить «на трех страницах» новую «всеобъемлющую оценку обстановки». Ее результаты он тут же предварил собственными тезисами, смысл которых заключался в следующем:

«Северная Африка является гласисом (передним скатом бруствера. – Примеч. пер.) Европы, и потому ее необходимо удержать при любых обстоятельствах. Если мы ее потеряем, то нам следует ждать удара англосаксов на юго-востоке Европы через острова Додеканес, Крит и Пелопоннес; поэтому мы должны восстановить порядок на Балканах и обеспечить там безопасность».

На западе и на севере, продолжал он, противник едва ли в ближайшем будущем предпримет крупные операции. И дальше: «Мы должны установить жесткий фронт на востоке, с тем чтобы следующей весной можно было начать наступление по крайней мере на одном участке»²¹¹.

В отношении Северной Африки инструкции Йодля скорее отражали взгляды Гитлера, чем Генерального штаба, раз он употребил такую фразу, как «должна быть удержана при любых обстоятельствах», а за ней – «если мы ее потеряем»; кроме того, заметим, что это был театр военных действий ОКВ с участием Италии, тем не менее с Римом даже не посоветовались. Новой особенностью, которую, вероятнее всего, можно приписать собственной «интуиции» Гитлера, был тот факт, что Балканы фигурировали теперь в качестве главной цели англосаксонской стратегии; между тем план похода на Италию казался гораздо более реальным, и он был четко изложен в «обзоре», который штаб подготовил в начале ноября. И опять-таки с итальянским главнокомандованием даже не проконсультировались. Это был момент, когда нам надо было резко ограничить вступление в боевые действия, но теперь огромная территория, в общем-то неконтролируемая, которую до того нам пришлось просто оккупировать, поднялась до статуса театра военных действий и, соответственно, начала поглощать наши силы.

Инструкции Йодля показательны во многих отношениях; любой заметит, что Восток появляется лишь в конце без упоминания Сталинграда. Говоря о «жестком фронте», он, видимо, счел, что сказал все, что, на взгляд Цейцлера, ОКВ имеет право говорить о Восточном театре. Несмотря на множество обратных утверждений, звучавших после войны, под «жестким фронтом» Йодль почти наверняка имел в виду, что там следует отвести войска таким образом, чтобы укоротить линию фронта; видимо, ему и в голову не приходило, что фронт может проходить по Волге и потому включать Сталинград. Это ясно показывает, что на удержании Сталинграда настаивало не ОКВ – этим занимались другие!

При диктаторских методах Йодля не было ничего необычного в том, что он так и не обсудил эти «три страницы» ни со своим штабом, ни со мной. Фактически этот документ ни в каком смысле не был правдивой оценкой ситуации. Он состоял в основном из предложений по расстановке сил и мобилизации новых ресурсов. Мы в штабе считали, что этого недостаточно, и делали все, что могли, чтобы получить согласие на переброску войск с запада и севера на восток, хотя это в какой-то степени и противоречило политике Гитлера. Этот факт тоже подтверждает, что нет оснований упрекать ОКВ, как это принято, в том, что оно копило лишние войска на своих театрах военных действий и потому точно так же держало «наготове» бесполезную армию, как держали наш флот во время Первой мировой войны.

Может быть, Йодль в тот раз отсутствовал или держался в тени и не сказал ни слова – и то и другое в высшей степени маловероятные случайности; но в любом случае эта запись кристально ясно показывает, что он, а следовательно, и ОКВ очень мало влияли на те решения Гитлера, от которых зависела судьба Сталинграда. Это видно и из стенограмм совещаний, первые фрагменты которых относятся именно к данному периоду; выдержки из стенограмм за 1 и 12 декабря 1942 года и 1 февраля 1943 года, то есть на следующий день после краха в Сталинграде, приводятся ниже.

В представленных отрывках нет и следа каких-то горячих споров или разногласий между Гитлером и его главным советником по Восточному фронту; правда, такое суждение базируется на записях, сделанных всего лишь за три дня из семидесяти, но оно совпадает с тем, что помню я. Да, конечно, в те дни Цейцлер гораздо чаще, чем обычно, обсуждал свои планы и заботы лично с Гитлером, и записи их бесед не велись. Я также совершенно отчетливо помню, что Цейцлер был, несомненно, очень подавлен из-за постоянного ухудшения обстановки в Сталинграде. Несколько дней подряд он ставил себя и свой штаб на «сокращенные пайки», выдаваемые оборонявшимся в Сталинграде (к середине января, согласно военному дневнику ОКВ, дневной паек составлял 150 граммов хлеба, 200 граммов конины, 15 граммов жиров, 15 граммов сахара и одну сигарету). Цель была в том, чтобы доказать как можно убедительнее, насколько мал этот паек. Но зафиксированное 25 ноября в военном дневнике ОКВ предложение отвести 6-ю армию на запад, то есть эвакуировать ее из Сталинграда и прорваться сквозь кольцо окружения, приписывают исключительно генералу ВВС Фрейеру фон Рихтгофену. Через два дня в записи, касающейся принятия фельдмаршалом фон Манштейном командования группой армий «Дон», в военном дневнике опять говорится о «вполне благоприятных» перспективах – такое впечатление сложилось у меня после соответствующего совещания. 2 декабря там же говорится о глубокой «уверенности» в успехе плана оказания помощи Сталинграду путем контрудара силами танковой группы Гота из района Котельниково, при этом полностью игнорируется тот факт, что не состоялось ни одного из обещанных Герингом вылетов транспортных самолетов.

12 декабря, в день начала этого контрудара, Гитлер потчевал себя и своих слушателей многократным повторением собственного тезиса: «Мы не должны оставить его [Сталинград] ни при каких обстоятельствах. Нам никогда не вернуть его обратно». Затем он вернулся к аргументу насчет потери «тяжелой боевой техники», и Цейцлер с ним согласился, сказав: «У нас там огромное количество армейской артиллерии». Гитлер тут же вновь подтвердил свою решимость, высказавшись еще определеннее: «Мы никогда не сможем возместить то, что там имеем. Если мы его [Сталинград] оставим, мы фактически поставим крест на цели всей кампании».

И еще один момент, касающийся этих стенограмм. Как известно, в инструкциях Йодля от 29 ноября название «Сталинград» не появилось ни разу, – кажется даже, что люди будто стеснялись этого слова; в стенограммах вы заметите, что обстановка под Сталинградом, который был тогда эпицентром всей войны, никогда не рассматривалась в начале заседания, первым в повестке дня всегда стоял другой вопрос, какой-нибудь чрезвычайно тривиальный, и на его обсуждение тратились часы и страницы протоколов.

18 декабря итальянская 8-я армия потерпела крах, и это стало решающим фактором в судьбе Сталинграда; меньше чем через месяц, 15 января, распалась на части венгерская 2-я армия, и в тот же день была прорвана немецкая блокада Ленинграда; все это вызвало величайшее смятение в ставке не только в связи с каждым из этих событий самим по себе, но и в связи с тем эффектом, который они могли произвести на наших союзников. Многие из нас задавались тогда вопросом (а многие, возможно, задаются им и сейчас): разве не было само собой разумеющимся, что ввиду быстро менявшейся обстановки судьба Сталинграда и сотни тысяч солдат, находившихся там, должна была рассматриваться каждый день заново и в первую очередь. 15 января 1943 года, когда наш собственный фронт был уже отброшен далеко назад и мертвая хватка русских сжималась вокруг города, Гитлер дал указание министру авиации фельдмаршалу Мильху «задействовать все ресурсы для снабжения 6-й армии»; это было не более чем пустой жест.

Многие пытались оправдывать эту катастрофу, заявляя, что лишь благодаря тому, что значительные силы русских оказались связанными у Сталинграда, появилась возможность отвести войска с южного фланга Восточного фронта. Возможно, так оно и было – степень неопределенности в войне такова, что никто не может знать наверняка. Но в любом случае это не компенсирует или не перечеркивает серьезные ошибки, допущенные гитлеровским руководством в предшествовавшие месяцы и недели. Никто не может оправдать того, что он, как всегда непреклонный и упрямый, отказал командующим, назначенным им в последний момент, в средствах и полномочиях, которые позволили бы им справиться с этой ситуацией, особенно это касается права командования значительными силами на участке, прилегающем к Северному Кавказу, и непосредственно 6-й армией. Вечером 22 января по настоятельной просьбе Манштейна «генерал Цейцлер поставил вопрос о том, чтобы разрешить 6-й армии капитулировать»; Гитлер отказался и еще раз потребовал, чтобы «армия сражалась до последнего солдата». 28 января, одинаково пренебрегая теми, кто еще жив и воюет, и теми, кто уже пал в бою, он предпринял первые шаги по «реорганизации 6-й армии». И этот человек 31 января, когда наступил конец, разразился гневом и сыпал оскорбления на голову командиров. Пусть сам он уже давно сдался, никто, по его мнению, не имел права поступать так же! Его понимание военных дел было не лучше, чем его понятия о морали; на совещании 1 февраля он потребовал: «Надо, чтобы у командующего в северном котле было что-то [имелась в виду радиограмма], где говорилось бы, что он должен удержать этот котел во что бы то ни стало. В котле надо держаться до последнего солдата». Это не могло остановить приближения конца, который и наступил на следующий день.

Дискуссия, состоявшаяся 1 февраля (см. ниже фрагмент № 47), та, которую я не забуду никогда, представляет интерес во многих отношениях. Это хороший пример позиции Гитлера, повторявшейся впоследствии снова и снова. 1 февраля он настаивал на том, что Донецкий бассейн необходимо «удержать при любых обстоятельствах», и приводил на этот раз экономические доводы. Он дошел до того, что заявил: до тех пор, пока ресурсы этого района не окажутся у него в руках, «он не сможет вести войну»²¹². И это повторялось снова и снова, пока не наступил конец в сердце Берлина.

Сегодня была сильная атака на участке у Чира; она прошла по линии от станции Чир, участок полковника Шуке, через участки Абрахама, Шмидта и Фибига. Атака была отражена по всему участку полковника Шуке, захвачено 100 пленных.

Вчера был небольшой прорыв на соседнем участке. Сегодня должна была быть контратака, но она не принесла особого успеха из-за постоянного натиска противника. Здесь подбит один или два танка. Мы собираемся завтра ввести в бой части 336-й дивизии, чтобы отбросить противника.

Атака на соседнем участке. Три танка подбиты. Все позиции удержаны. Атака на соседнем участке, то есть у генерал-полковника Шмидта; шесть танков подбиты. Все позиции удержаны.

На участке Фибиха есть маленькая деревушка под названием Кирьев; туда проникла вражеская кавалерия, примерно тысяча человек. Здесь один интересный момент. Захвачены пленные из 40-й гвардейской дивизии и из 321-й. Обе эти дивизии до сих пор стояли напротив северо-западного участка 6-й армии. Пленные заявили, что они три ночи подряд шли форсированным маршем. Похоже, противник прореживает свою линию фронта напротив 6-й армии с целью усилить прорыв у Чира. То, что сегодня 6-я армия не подвергалась серьезным атакам, подтверждает это. Примерно сто тонн груза доставлено сегодня самолетами в 6-ю армию²¹⁴.

Идем дальше на север; 22-я танковая дивизия и группа Холидта не атаковались противником. В то же время сегодня во второй половине дня коммуникации и штаб группы Холидта подверглись сильной бомбардировке. Так противник обычно готовится к последующим атакам.

Ничего существенного на итальянском участке фронта. Дивизия Пазубио была атакована сильными передовыми отрядами (две или три роты). Захвачено несколько пленных, которые заявили, что противник завтра будет атаковать дивизию Пазубио и ликвидирует весь выступ; говорят, одна или две дивизии и две сотни танков заняли позиции. Я велел группе армий что-то предпринять, на всякий случай. Аналогичные мелкие атаки начались на участке у румын. Группа армий подтянула роту мотопехоты из 298-й дивизии на участок дивизии Пазубио и включила в состав его дивизии саперный батальон из 298-й. Весь полк (на карте – 1/3 298-й) приведен в боевую готовность и подтянут к левому флангу дивизии Пазубио. Люфтваффе предоставило одну зенитную батарею, которая тоже встала в тылу этой дивизии. Это все, что мы можем сделать на данный момент.

Пять дней назад я послал к итальянцам специалиста по противотанковой обороне. Он нашел склад с девятью тысячами кумулятивных зарядов. Передал их итальянцам вместе с немецким учебным отрядом саперов, так что теперь они могут создать несколько штурмовых отрядов, оснащенных нормальными боеприпасами и взрывчаткой.

<…>

Йодль . Военный командующий во Франции сообщает: вчера было относительно спокойно. В отношении населения явных изменений нет. Никаких инцидентов с демобилизованными французскими войсками.

Была ночная кража со взломом в городской ратуше в департаменте Сена и Луара. Французской полиции удалось арестовать шестерых вооруженных преступников, все – члены террористической группы.

Я хотел бы поговорить также о войне с партизанами. Только вчера мы подготовили приказ на этот счет.

Так что я считаю, нам нужен здесь один параграф: «Несмотря на все вышесказанное, уничтожение партизан есть первейший долг. Поэтому любые средства, которые помогают уничтожению партизан, будут считаться справедливыми, и, наоборот, все, что не способствует уничтожению партизан, будет считаться нарушением». Тогда у каждого будет свобода действий. Во всяком случае, что парню зачастую остается делать! Что им делать, когда эти ублюдки ставят впереди себя женщин и детей? Я сам видел это в Кемнице; эти красные ублюдки собирали перед собой детей, а потом плевали в нас. Мы не могли отплатить им тем же. Не дай бог причинить вред детям!

То же самое и в борьбе с партизанами. Если они толкают впереди себя женщин и детей, то офицер или унтер-офицер должны иметь право в случае необходимости безжалостно их расстреливать. Единственное, что важно, – это справиться с делом и уничтожить банду. Мы должны обеспечить полную поддержку солдату, который носит оружие. Общие инструкции – это хорошо; но тогда мы должны обеспечить ему полную поддержку, чтобы несчастному парню не пришлось говорить: «Потом мне придется за это отвечать».

Что вы предлагаете: войдут, скажем, эти ублюдки в дом, забаррикадируются там, а в доме женщины с детьми. Должен этот парень поджечь дом или нет? Если подожжет, то сожжет и невинных людей. Никаких сомнений! Он должен его поджечь. Что проку говорить: «Не должен унтер-офицер этим заниматься, это дело офицера». Нет! Когда бедняга там с шестью-семью рядовыми, что ему делать? Для полиции это была трагедия, что действовать мог только офицер. Вы когда-нибудь слышали, чтобы офицер оказывался на месте в тот момент, когда он нужен полицейским! Несчастный унтер-офицер там все равно что голенький, как в день своего появления на свет. Вот почему французская полиция цепляется за немецкую, потому что впервые в жизни они чувствуют за собой власть. Прежде у французской полиции никогда такого не было! Раньше, когда в Париже случались мятежи, они обычно получали по шее. Их привлекали к суду. Им велели защищать парламент и действовать против демонстрантов. Как, интересно, они могли защищать парламент, когда на них идут демонстранты? Если демонстранты подойдут, а полицейские не защитят парламент, их накажут за бездействие. И они стреляли, и их наказывали за стрельбу.