Василий Аксенов. Вольтерьянцы и вольтерьянки

всяческие ремесла, пойдет полным ходом торговля, возникнет новое коммерческое

сословие. Европа будет завалена русским зерном, рудой, высококачественной

сталью, а потом и промышленными изделиями. Мы, европейцы, помогли им создать

Академию наук, но после отмены крепостного права они превзойдут нас всех. Вот уж

кто растопит северные моря: не Пикте и всякие прочие вольтеровские проходимцы, а

сами русские. Там возникнет новый климат, мой фельдмаршал, вы это понимаете? Вы

хотя бы слышали о ее "Наказе", экселенц?"
"Не только слышал, но и читал, Ваше Величество", - сумрачно ответствовал фон

Курасс.
"А почему же я еще не читал?" Король уперся руками в край стола и с неменьшей

сумрачностью вперился взглядом в самую мутную суть хозяина замка. Так ему

казалось, во всяком случае.

описала дугу и взяла с противоположного края стола кожаный бювар с тисненой

прусской короной. Спохватившись, он зиркнул взглядом на короля: заметил ли тот,

как удлинилась рука? Нет, кажется, не заметил.

документ на стол. "Пойдемте, подышим воздухом".

Государь играет со мной в кошки?.. Он запнулся в мыслях: ни слова о мышках!

Почто он блефует со мною? Разве не доказал я своей преданности? Избыток

прозорливости неизбежно навлекает хоть косвенные, но подозрения. Так он обиженно

хитрил сам с собой.

* * *

Вдвоем они чеканили шаг по нижнему этажу каземата. Когда идешь в ногу, всегда

сближаешься; косвенные подозренья улетучиваются. Полки с бесчисленными

государственными делами обоих настроили на нужный деловой лад; ведь ныне,

возможно, свершится большой исторический Дер Эрайлнис! В проходах адъюнкты и

группен-адъюнкты вытягивались в струнку, демонстрировали лица, полные чувства

долга.
"На крышу!" - скомандовал король, и все восемнадцать персон вошли в подъемную

клеть. Фон Курасс про себя улыбнулся: ни разу еще Государь не упустил шанса

повидать своего любимца. Вот они, странности великих!

посматривал на часы, похлопывал по задкам кое-кого из смазливых адъюнктов. Ему

не нравилась сия машина. Всякий раз внутри оной казалось ему, что вот-вот рухнет

вниз, в тартарары, то есть в царство Тартара. Нельзя, однако, было показать

никакого сомненья в прогрессе.
И вот наконец прибываем не вниз, а наверх, в царство Борея. Ветер веет по крыше,

щелкает флагами, колышет плюмажи стражи, вздымает хвосты и гривы четырех

трудовых коней. Первый из них, любимец Его Величества, рыжий в белых яблоках

ломовецкий великан приплясывает на копытах, коленом трогает бок короля, мягкой

губищей принимает подарок, бомбочку марципана, косит антрацитовым глазом:

дескать, не ради сласти так рад, а ради огромнейшей преданности вам, человече,

не знаю, как звать.
Король его треплет по холке, оглаживает мускулатуру. Ну что за зверь! Вот он,

символ трудящейся Пруссии, же круа! Бросить бы все заботы, расстаться с великим

саном, упаковать все книги, впрячь великана в фургон и медленно двигаться в

никуда, тихо стихи сочиняя, тихо играя на флейте.

секрет, Государь, отчего присовокупили вы к Смарку имя Ослябя?"

Смарк - славное созвучие, не правда ль? Ведь я о нем пишу поэму. Вы знаете,

откуда взялось сие имя, Йохан? Ослябей звали русского монаха-воина, что положил

немало супостатов на Куликовом поле".

вопросил: "Как совместить, Майастат, ваше расположение к монаху Ослябе с вашим

вполне справедливым нерасположением к России?"
Король высокомерно посмотрел на фельдмаршала. При разнице в росте далеко не в

его пользу все-таки получалось, что смотрел свысока. "Вам что-то не то нашептали

ваши мышки. Я очень люблю Россию".
Фон Курасс отвернулся, чтобы скрыть пугающие изменения лица. Упоминание мышек

можно понять как аллегорию, а можно и как прямое разоблачение.

отошли к краю крыши, и все вокруг как-то преобразилось в гравюру Дюрера: два

государственных человека, воители века, а в глубине композиции огромные кони и

мощная свита юнцов с разнообразьем оружья.

екатерининского "Наказа" во Франции. Она провозглашает свободу всех религий, то

есть подрывает кое-как установившийся мир после вековой резни. Однако на этом

сия либеральная дама явно не остановится. В угоду любимым энциклопедистам она и

дальше начнет расширять свой свод реформ. Вплоть до отмены феодальных

привилегий, включая крепостное право. В этом заключается наибольшая опасность

для Европы и особенно для Пруссии. Вы понимаете меня, фон Курасс?" Фельдмаршал

стоял, опустив морщинистые длинные веки. Лишь щелки остались для глаз, но каким

полыхали жаром! "Прошу вас, Ваше Величество, расширить этот ваш тезис", -

проскрипел он. Тут и король вспыхнул. "Какой, к чертям, тезис! Я просто чувствую

всей своей шкурой надвигающуюся опасность! Я сам пришел к власти, вдохновленный,

опьяненный или, может быть, одурманенный всем этим вольтерьянством!

Антимакиавеллизм! Государство, основанное на высшей морали! Только через

несколько лет на троне я понял тщетность всех этих мечтаний. Уж вы-то, фон

Курасс, знаете, на какой грязи замешана наша глина, как воздвигалась наша

крепость, как мы удержали нашу армию и экономику. Король-филозоф не смог даже

отменить наш германский вариант крепостного права".
Он прервал монолог, очевидно ожидая реплики своего "чудовища", и она не

замедлила последовать. "Государь, я много думал над этой проблемой и пришел к

выводу, что нам нужно взять Польшу". Длань фельдмаршала медлительно описала дугу

в восточном направлении, словно даруя Востоку долгожданное благо.

столетней войны с нами? Зачем нам к своим, я имею в виду к германским, проблемам

прибавлять еще и польские?"
"Взяв Польшу, мы распределим земли и крестьян между нашими юнкерами и тогда

сможем отменить крепостные законы в собственно прусских землях", - пояснил фон

Курасс.
Король неожиданно улыбнулся: "Неплохая идея, мой фон Курасс, однако не очень-то

годится для нынешней ситуации. Если ваша рука, фельдмаршал, имеет свойство

удлиняться, это еще не значит, что она может заграбастать все, что ей

заблагорассудится".

Жаль, жаль. Фон Курасс уже привык к этому человечку за все сии годы мнимой

службы. К тому же он еще не знал, кем его заменить так, чтобы не потревожить

родину-мать, включающую и исконное болото под Кенигсбергом.

нежданно-негаданно оказался стальной наплечник. "Понимаете, если мы войдем в

Польшу, она обернется за помощью к России, то есть к новой России, свободной от

рабства, к России женского века, так сказать. Там к тому же ея амант на троне,

сей петиметр Станислас Понятовский. Благодетельная сильная баба со скипетром -

это, может быть, как раз то, о чем Россия мечтала веками, вам не кажется? Польша

может оказаться пробным камнем для всей Европы. Там могут столкнуться две

основных силы. Либеральная женская империя с неограниченными богатствами недр и

наш железный пфальц, скованный дисциплиной, неограниченным послушанием, а также

и тем, что в примитивной мифологии именуется нечистой силой; уж вы не

обижайтесь, Йохан. При всей моей симпатии к той маленькой принцессе из Цербста,

о которой даже болтают, что она моя дочь..."

теперь стоял, почти отвернувшись от короля, и смотрел во внутренний двор

крепости, где шли последние приготовления к церемонии: стража оцепляла помост,

Крейчер примерял маску, Бруннер прокручивал точильный станок.

Екатерине нам нужно приводить в действие наш адский план "Петр Третий". Даже

если мы не вернем престол законному царю, в России должна запылать большая

междоусобица, это сорвет все вольтеровские бредни. В лучшем случае империя

развалится на несколько Россий. Мы будем контролировать ее западную часть с

Ригой и Петербургом. До всего остального нам нет дела, пусть сами делят. Я

приехал сюда, чтобы увидеть обоих кандидатов. Прикажите поднять сюда Эмиля".
Фон Курасс повернулся к королю и встал подбоченясь, то есть "акимбо". Губы его

были плотно сжаты, но слова явственно доносились то ли из ноздрей, то ли из

глаз. "Эмиля здесь нет уже неделю. Он загулял, так, кажется, говорят в этой

вашей России. Собрал шайку дезертиров и пьяниц и бесчинствует на дорогах.

Сначала напал на поезд Вольтера в Мекленбурге, но был отогнан российскими

агентами. Третьего дня с какими-то пиратами пытался высадиться на острове Оттец

и захватить замок Ди Дохтер Унд Муттер, где, как вам известно, находится сейчас

Вольтер, но опять потерпел фиаско. Не понимаю, что его тянет к этому господину,

кумиру мыслящей Европы! Уж не собирается ли взять его в залог и потребовать с

Петербурга миллионный выкуп?"

перестало обращаться к нему как к государю. Он бросил взгляд на стоящую в

отдалении толпу стражи и вдруг заметил, что кое-кто там смотрит на него с

насмешливостью убийц. Скользнул пальцами по поле своего кафтана, чтобы

почувствовать там безотказный бельгийский пистоль, карманное оружие, чудо нашего

века, бьющее на сто пятьдесят шагов. Шагнул к фон Курассу.

санкции спустили с цепи Казака? Требую немедленных объяснений!" Он приблизился к

страже, перчатками хлестнул по щеке одного из убийц. "Все убирайтесь с крыши!"

Ослябя Смарк подтвердил приказ могущественным ржанием. Не получив указаний Отца,

стража отступила спинами вперед. По опустевшей крыше прокатился и исчез странный

енот неадекватных размеров. Монстр рассмеялся. "Эх, майастат, я всегда вас ценил

как политического провидца, а сейчас вы близки к трагической ошибке. Вы не

понимаете того, что происходит в Германии, да и во всей Европе. Происходят

события, которые идут не по вашим часам. Вам кажется, что проходят дни, а в этих

событиях проходят месяцы и годы, если в них вообще тикают часики. Похоже на то,

что мы проходим через усиленную фазу Сатурна, но вы этого, конечно, не

понимаете. В замке Доттеринк-Моттеринк идут куртуазные дискуссии, а между тем в

пространстве между временем и невременем вспыхивают и накатываются одна на

другую вольтеровские войны междоусобных свар".

вольтеровская война и Вторая вольтеровская война, а сейчас на них катит и

третья, быть может, самая страшная вольтеровская война!"
Король поистине взъярился: "Черт бы вас побрал, фон Курасс, и он вас, конечно,

возьмет, если он уже вас не побрал, если вы не сами являетесь воплощеньем вашего

болотного кошубского Мефисто! Вы вместе с вашим чертом, то есть сами с собой, и

вместе с вашим братом по имени Сорокапуст - я знаю людей, которые были на защите

его диссертации в Кенигсберге и видели вас там! - вы, кажется, стараетесь

втянуть меня в ваше болотистое безумие, да еще и шельмуете этим злополучным

Вольтером, делая из него какого-то демонического демиурга, то ли творца, то ли

разрушителя времени, а между тем он просто-напросто сочинитель, распутник,

интриган и плут! Уж кто-кто, а я-то знаю ему цену! Я был много лет под обаянием

его несусветного таланта, я хотел вместе с ним сокрушить L'Infame, я предоставил

ему защиту от всех этих французских церковных лицемеров, а чем он мне отплатил?!

Устроил злодейскую аферу с еврейским банкиром, спекулировал этими чертовыми

саксонскими сертификатами, а потом сам и хватал того за горло, велел арестовать,

и все это в моем дворце, в безмятежном Сан-Суси! Он пишет о поисках Бога в

природе, а сам устраивает пиратские издания моих стихов, провоцирует побоище

компроматов, черт его дери! Сравнивает мои стихи с грязным бельем, которое он,

видите ли, вынужден стирать, а потом на коленях просит у меня прощенья, целует

руку, клянется в верности и любви! А как он травил несчастного Мопертюи только

за то, что тот, а не он был избран президентом Берлинской академии! Чахоточный

уже харкает кровью, а тот все рассылает повсюду своего "Доктора Акакия", все

продолжает издеваться над проектом прокопать землю до середины, над проектом

разборки египетской пирамиды, над забавнейшим проектом создания города, где все

говорят на латыни! Вот почему я отобрал у него золотой ключ Шамберлена! И все-

таки, когда он пришел ко мне сущим скелетом со всеми своими кожными болезнями,

дизентерией и жабой вкупе с горячкой, я его пожалел и оставил при дворе! Чем

отвечает этот гений на мое милосердие? Он бежит из Германии со своей распутной

племянницей и с моими стихами! И вот теперь, фон Курасс, черт бы вас побрал, вы

делаете из него какого-то могучего демиурга, именем коего называются какие-то

несуществующие войны в несуществующем времени; что за вздор?!"
Фон Курасс внимал этому взрыву, прислонившись к балюстраде крыши и созерцая

водосточную трубу. Хотелось всунуть ноги в такие железные трубы и зашагать к

горизонту. Он понимал, что король так петушился в адрес Вольтера лишь для отвода

глаз. Он просто хочет выиграть время и отвести мое внимание от того простого

факта, что я, да и весь наш брудершафт находимся на грани разоблачения. Знает ли

он, что Сорокапуст не брат мой, а я сам? Знает ли он, кто таков Казак Эмиль?

Знает ли он других? Понимает ли он, что с этой крыши он уйдет только головой

вниз?
Король опустил руку в карман и взял в ладонь рукоять пистолета. С этим он

приблизился к чудовищу, которое если и напоминало еще человеческое существо, то

лишь весьма отдаленным образом.

арестуйте Казака Эмиля и доставьте его ко мне. Он будет предан военному суду за

разбой. Вместо него мы теперь будем работать с Петером Холштайн-Готторпом, то

есть с настоящим царем".

уже бывшего фельдмаршала, а ныне противоборствующего королю властелина. - У него

произошла деформация лица".
"Какого черта! - вскричал король. - Какая еще деформация лица возможна в вашем

ведомстве, где искажены все формы?!"

упоминать это имя всуе! Прекратите принимать эти ваши величественные позы!

Выньте руку из кармана! Вы не у себя в Сан-Суси! У вашего поклонника просто-

напросто вырос второй нос!"

Второй Великий понял наконец, что все потеряно: трон, родина, жизнь. Порыв

великолепного вдохновения подхватил его и бросил к краю крыши, туда, где сидел

фон Курасс. Рыцари Пруссии, монархи просвещенного абсолютизма должны погибать в

схватке! Нечего мешкать, запусти ему пулю под жабры! Вдруг что-то остановило

его. Он бросил взгляд вниз, на внутреннюю площадь крепости, и увидел, что там

началась какая-то до боли знакомая церемония.
По площади к помосту отряд алебардистов вел двух молодых людей с завязанными за

спиной руками. На помосте возле плахи ждали их два приземистых палача. В своих

длинных фартуках и перчатках они напоминали забойщиков в мясном хозяйстве,

однако маски на ряшках придавали им, да и всей сцене что-то игриво карнавальное.

что немыслимое должно вот-вот произойти. Он спотыкался, голова его - то есть то,

что сейчас будет отделено от него, или, наоборот, отделено от него будет

стройное тело? - голова его, очевидно, кружилась. Второй пытался подставить ему

плечо, что-то гневное произносил, однажды даже вызывающе захохотал, показывая

подбородком на палачей. Ветер сверху струйками долетал до дна внутризамковой

площади и начинал трепать длинные волосы обреченных на казнь, потом угасал.

Король содрогнулся от пронзительного дежа-вю. Молодые люди были похожи на друзей

его юности, капитана Катте и лейтенанта Кейта. В 1732 году они втроем пытались

убежать в Англию от короля-изверга, его отца. Все трое вольнодумцев были

схвачены. Кейту все-таки удалось сбежать из-под стражи, а принц Фридрих и

капитан Катте были привезены в крепость. Здесь оба были осуждены на смерть и

посажены в одиночки. Через несколько дней в камеру принца вошел король-отец. По

его приказу Фридриха подвели к окну и заставили смотреть на экзекуцию Катте.

Каждый шаг молодого красавца к плахе запечатлелся в его памяти на всю жизнь.

Звук этих шагов до сих пор временами звучит в его голове как своего рода

метроном неотвратимости. Через несколько дней король вновь посетил его камеру, и

принц упал перед ним на колени. Неумолимый старик разрыдался и поднял сына.

Вскоре его женили на "безмятежной принцессе" Элизабете-Кристине, что была похожа

на отборную гусыню.

тридцатидвухлетней давности. "Кто это?! - вскричал он. - Кого вы тут собираетесь

казнить без моего ведома, презренный Курасс?" Владыка замка наслаждался. Вот

хотя бы ради этих минут стоило выдержать все долголетние унижения королевской

службы. Он рассмеялся: "Да это даже и не казнь. Мальчишки были схвачены при

попытке похищения одной весьма важной персоны с небольшой деформацией лица. На

допросе назвались французами де Буало и де Террано, но мы подозреваем, что это

агенты российской службы, явившиеся с острова Оттец. Сейчас мы произведем

небольшой следственный экспериментум. Одному из них отсекут голову, и тогда

второй станет более разговорчивым. Ты ведь знаешь, как это бывает, мой маленький

Фриц, ты ведь прекрасно помнишь, как это бывает, не правда ли? Одному, более

гордому, удаляют копф, а второй падает на колени".

пленников повалили на плаху. Палач Бруннер поднял топор.

сработанный непревзойденными бельгийскими оружейниками по его собственным

чертежам двухствольный пистолет. Грянул первый выстрел.
Бруннер нелепо упал на толстый бок. Топор скользя проехался по помосту и влетел

в самую гущу алебардистов. Миша вскочил и ногою, которая была не последним его

оружием, ударил в промежность палача Крейчера. Тот полетел вместе со своим

неострозаточенным оружием юриспруденции с помоста и завершил разрушенье отряда.

чудовища. Оно, не успев на лету оную пулю расплавить, рухнуло с крыши во двор.

Мгновенственно вооружившись, сии кавалеры подняли стрельбу и уколы металлом.

Остатки чудовища ползали в разных местах, разруху и взрывы в своем же гнезде

учиняя. Коля швырнул пакли горящей кусок в башню пороховую. Последствия не

опишешь.
На крыше тем временем все битюги, Смарк, Марк, Арк и Рк, порвав упряжу, стражу

топтали. С грохотом жутким рухнула вниз клеть асансёра. Кони полуслепые, громя

все вокруг, вырвались из подвала. Рушилась картотека. "Ах ты, Ослябя мой

славный, - бормотал монарх, на огромную спину взлезая. - Рушатся символы нашей

державы, но новые тут же взмывают нам на подмогу. Я не уверен, найдется ли место

в мире подлунном для чистого символизма. И все-таки мир метафизики нас поглощает

и тянет гекзаметра нить от Гомера к Вольтеру".

* * *

Опомнившись после очередного разрыва осколочного ядра, Николя и Мишель побежали

к опушке леса. Перметте-муа ву деманде, месье, си ву не па мор анкор, нес-па? -

первый спросил на бегу. Мерси, месье, ответствовал второй. Иль ме самбль, же суй

виван. Э ву? И оба почти казненных, едва ли не истребленных, закувыркались в

поле с присущей юности дурью.
Отхохотавшись, уноши лихо помочились в сторону пылающей твердыни. Струи были

устойчивые, крутые, лишь изредка в них мелькали рубиновые пятнышки, следствие

вчерашнего допроса с пристрастием. "Эльсистророцитаты" - так квалифицировал их

прирожденный медикус Михайло Земсков. Лесков Никола снова от сего словечка

покатился, а отсмеявшись, серьезно сказал полубрату: "Ну, Мишка, похоже, опять

мы выбираемся с тобой из ненашей не-жизни". Полубрат обнял его за плечи и

внимательно заглянул в глаза: "Значит, и ты, Коленька мой родной, понимаешь про

сии вольтеровские войны?" Тот смущенно пробормотал: "Ведь все же делим мы с

тобою, Мишанечка мой любезнейший". Два полубрата еще крепче прижались друг к

другу и обратились на миг в одного брата. Потом, разъяв объятие, пошли вольным

шагом дальше к лесу и посвистали своих коней. Тпру и Ну не заставили себя ждать.

Тут же вымахали из орешника, где скрывались после неудачной засады целый день,

оказавшийся для их всадников месяцами застенка. Уноши радостно обратали сии

родственные души в лошадиных формах и заботливо ощупали их суставы, поджилки и

подсумки. Все было в порядке, включая и подсумки с пистолями и пороховым

запасом, а также и с бутылками отменной "Аква виты".

пронизанную довольно щедрым солнечным сиянием, и не скажем почти ни слова о том,

что в левом верхнем углу ея уже загнулся один уголок, за коим виднелось

подлинное время рассказа: ночь.

белых яблоках ломовецкий битюг Ослябя Смарк. На неоседланной его спине восседал,

хоть и вихлялся из стороны в сторону из-за непомерной ширины оной спины, король

прусской страны Фридрих Второй, удирающий из своей собственной секретной

цитадели. Вслед ему с горящего бастиона кто-то из еще уцелевших пушкарей наводил