Виктор гайм сценические игры
ГЕРТРУДА. Это министр внутренних дел. ГОРТЕНЗИЯ
жүктеу/скачать 293.5 Kb.
|
ГЕРТРУДА. Это министр внутренних дел. ГОРТЕНЗИЯ. Как ты догадалась? ГЕРТРУДА. Неважно. ГОРТЕНЗИЯ. Ну и умница ты у меня, Герретруде! Я тебя с ним познакомлю. ГЕРТРУДА. Мы знакомы. ГОРТЕНЗИЯ. Чего, чего? ГЕРТРУДА. Когда я занималась уличным театром, меня раз забрали полицейские агенты… А он занимался тогда облавами на интеллектуалов… Хорошо делал свое дело! ГОРТЕНЗИЯ. Замолчи! Соблюдай осторожность. Я не собираюсь подвергать тебя цензуре. Знаю, что у нас с тобой разные представления об идеале. Но это не имеет значения. Но не компрометируй себя. Сохрани свою славу незапятнанной.
Вот уж где непомерная гордыня! Уверена, что слишком знаменита, чтобы бояться опасности, и знай себе провоцирует! Она меня ставит в чудовищную ситуацию! ГЕРТРУДА. Ну, так хочешь ты знать или нет, что я думаю о диктатуре? ГОРТЕНЗИЯ. Я и так это знаю! Ничего не говори! К чему говорить? Тем более мне. Мне ничего не говори. Потому что я вынуждена буду вступить с тобой в дискуссию, в которой ты непременно окажешься сильнее меня, поскольку я не обладаю ни силой твоей убежденности, ни твоими знаниями, ни системой аргументов. Как это ты обычно говоришь? Диалектика, понимаешь ли! ГЕРТРУДА. Никто не заставляет тебя вступать в дискуссию! ГОРТЕНЗИЯ. Я знаю, знаю! Но молчание – знак согласия! Если я ничего не говорю, значит, согласна с тобой… Ты ставишь меня в чудовищное положение… Всё не так просто! Мы – артисты! Диктатура боится артистов. А ты уж точно подобна динамиту!
Ужасно упрямая! Такая упрямая, что не дай бог!
Ты разве видала, чтобы какой-нибудь кретин сознался: я, мол, не знаю, что говорю… Я, мол, несу полную чушь. Или совершенно не знаю, что делаю? ГЕРТРУДА (Батисту). Она определенно при исполнении служебных обязанностей! И в пьесе моей согласилась играть, потому что пьеса нелояльная. Нелояльный шедевр – это бомба для диктатуры. Огромная бомба. Тем более, что бомбу закладываю я, понимаешь? Так что им придется запустить репрессивный механизм.
Вполне значительные. И даже более чем достойные. Но играть в твоей пьесе – это, как бы поточнее сказать, это – как амнистия. ГЕРТРУДА. Амнистия? Неплохо сказано! ГОРТЕНЗИЯ. Как акт раскаяния, или скорее – покаяния – вот точное слово: покаяние. ГЕРТРУДА. Но ты же не знаешь моей пьесы. ГОРТЕНЗИЯ. Я ее читала-перечитала. Я чувствую ее. Ты меня поведешь. Станем думать только об этом. У меня потребность выговориться. У меня потребность выговориться перед тобой. Потребность всё рассказать тебе о нем. Ну вот, дело сделано. Он знает, что я начинаю работать над твоей пьесой… Он не хочет вмешиваться в мои предпочтения. Это его выражение. Видишь, даже самый главный начальник над всеми полицейскими может продемонстрировать свою добрую волю. Не бывает только черного или только белого! Он придет на премьеру. Даже если он не всё поймет… (я никак не могу гарантировать, что он поймет всё), по крайней мере, сможет сказать: я вижу женщину моей мечты на сцене, и то хлеб! (Батисту). Может, удастся урвать кусочек! Никак не могу помешать себе говорить с ней о моем счастье! Счастье тайном, счастье секретном, счастье постыдном. А постыдное счастье перестает быть счастьем! ГЕРТРУДА. В целом мы договорились… (Батисту). Она влюблена! Просто голову потеряла. Придется брать ее со всем этим вместе. Как же она может претендовать на приобщение к моей пьесе, на слияние с моим словом, одновременно ручаясь за диктатора? И в состоянии ли она проникнуться моей поэтикой, которая является косубстанциальным элементом моего Я? Как сумеет она выразить вербально ( в вербальность я включаю также и язык ее тела), исподволь готовя катарсис, весь букет фантазмов, составляющих предсимптоматику творчества, а для меня – самое глубокое и самое близкое из моих предпочтений, по большому счету? ГОРТЕНЗИЯ (Батисту). Она в процессе раздумий! Думает на полную мощность. Ее спинномозговая жидкость прямо пускает пузыри от натуги! А из ушей валит дым. Всё это плохо кончится. ГОРТЕНЗИЯ (Батисту). Женщина, которая всей кожей приклеилась к мужику, всё сводит к своей пассии. Сгодиться может любой предлог: анекдот, незначительное происшествие, дурацкое отступление от текста! Неважно что! Начнет, например, вечером поедать свой луковый суп и – раз… Явится мысль: «А не разлюбит ли меня любимый мужчина, если увидит мое отчаянное сражение с тянущимся изо рта горячим сыром?» ГОРТЕНЗИЯ ( Батисту). Она считает, что я не способна работать над ролью, если буду при этом думать о человеке, которого люблю. Однако, такова природа вещей! И разве может любовь мужчины повредить таланту? Скорее наоборот, она его укрепит. ГЕРТРУДА (Батисту). Влюбиться насмерть в человека власти! Власть ее гипнотизирует. Власть других. Она хочет, чтобы ею управляли. Способна существовать лишь в подчинении. В подчинении у мужчины, само собой. Как же мне ее убедить, что речь идет о проявлении параноического психоза?
Она еще влюблена в меня. Хотя никогда не признается. Ей нравилось мною помыкать. Скорее заболеет, чем согласится принять, что в мою жизнь вошел человек власти.
В конце концов, это подтверждает мое прежнее предположение: эта большая актриса превратилась в дуреху. Будет мне выдавать пошлости, вроде «Он вошел в мою жизнь». В ее жизнь вошел законченный кретин! Спокойно! Спокойно! Я спокойна. Подумаем о моей пьесе… Она должна сыграть мою пьесу. Должна ее сыграть хорошо. Всё остальное не так важно! В цепи неотложностей есть свои приоритеты. ГОРТЕНЗИЯ. Знаешь, о чем я думаю, Герретруде? ГЕРТРУДА. Скажи мне. ГОРТЕНЗИЯ. О том, что состояние влюбленности благоприятствует восприятию …Я сейчас в состоянии сверхчувствительности, и это даст мне ключи к твоему творчеству. ГЕРТРУДА. Тем лучше…. Звонит мобильник. ГОРТЕНЗИЯ. Это твой. ГЕРТРУДА (по телефону). Да. Да. Это я. Вот как… А! Ну да! Прикрывает трубку, чтобы обратиться к Гортензии Это журналистка. Не может прийти… ГОРТЕНЗИЯ (иронически). Не может! Какая жалость! ГЕРТРУДА (в трубку). А… Мы не можем перенести это на более позднее время? Да что вы! Очень жаль! Да.
Да. Я понимаю. Да, я понимаю. Понятно.
Понятно. Само собой. Гмм! Гмм! По правде говоря, у нас репетиция в разгаре… Но, разумеется, я могу ответить на ваши вопросы… Мы прервемся на это время… Что же вы хотите узнать? Извините… Едва ли я смогу пересказать вам сюжет. Сюжет пересказу не подлежит…А персонаж, он – единственный, и множественный вместе с тем, потому что сам себя вопрошает о собственном преступлении. Речь идет о женщине-убийце. И я хотела показать…
Алло?
Добрый день… Как поживаете? Тем лучше. Да, в самом разгаре. О, нет! Это легко, когда пьеса написана Герретру… Гертрудой…Такой стиль! Такое богатство, глубина, нежность…И потрясающая композиция… Конечно… Разумеется… Совершенно верно. Как, впрочем, и в ее творчестве в целом. С самых первых книг я это поняла… Простите? (Долгое молчание) Откуда вы знаете? (Бледнеет) Вот как… Что?
А… Во время приема… Да. Я… Он показал себя удивительно любопытным… Это ведь его профессия в какой-то степени: быть любопытным… Нет, не любопытным. Извините меня. Вычеркните это слово. Оно не подходит… Он показал себя заинтересованным, интересующимся моей работой. Именно заинтересованным. Знаете, он ценит артистов. Этот человек не ограничивается лишь своей областью…Он не сектант… Он сам так говорит. Он говорит, что существует естественная власть, которая составляет часть твоего глубинного Я… Нет, я хотела сказать его глубинного Я… Не твоего. Такая ответственность! Часто он говорил со мной о предохранительных мерах. Кстати, «говорил» - тоже не совсем верное слово. Он не любит распространяться о своих задачах и своих обязанностях. Тотальная сдержанность. Нет, нет. Ну, так представьте себе, что с тех пор, как мы … знакомы, мы побывали и в музее, и в опере, и в концерте, и всё такое… Наверное, поэтому вы и… Да, можно назвать это и так… Это такой голубенький цветочек? Если хотите! Вы меня разговорили, надо сказать! Простите? Разумеется… Какой бы женщине это не понравилось? В Греции… Да… Он занимался подводным плаванием. Нет, физически? Он в отличной форме! Забыл обо всех своих регалиях… Что? Да. Пусть это не совсем скромно, но в той мере, в какой это может послужить созданию его образа, который хоть немного нарушит уже сложившийся ранее в результате предубеждений… В полном восторге от себя, бросает взгляд на Гертруду, чтобы засвидетельствовать, как отлично она справляется с вопросами. ГЕРТРУДА. Ну, хватит, скажи ей, что мы репетируем! ГОРТЕНЗИЯ (в трубку). Я в изумлении! Но надо сказать, что в наше время понятие тайны… Да я не раз говорила ему: мы неосторожны! К чему засвечиваться… Что нам демонстрировать? В конце концов, это не преступление. Я не хочу сказать, что любовь извиняет всё… Но в той мере, в какой она становится разделенной… О, да…Он специалист по уликам, если только вы не считаете это дурным вкусом. И если уж захочет меня уличить, уличит непременно… Но, поверьте, даже и ему это удается не всегда! Потому что я слишком хорошо знаю мужчин! Ну… не знаю… Надо спросить у него самого (Смеется). Да нет же, мадмуазель, пресса независима. Случались, конечно, злоупотребления… Да кто же их поддерживает? Разве что артисты, злоупотребляющие своей чувствительностью…Но речь сейчас не об этом… О, нет, нет. С Герре… С Гертрудой у нас молчаливое соглашение о перемирии… На почве театра! Сначала театр! Театр - прежде всего. Да. Обязательно.
Один разочек, а? В разряд происшествий! «Великая Гортензия закончила свои дни в пламени. Гертруда чудом в пожаре уцелела!» Я ее убью! В суде будет доказана моя невменяемость! Возвращение к Гортензии, телефонный разговор которой слышен вновь ГОРТЕНЗИЯ. Пожалуйста, пожалуйста. Не за что. Мне это было приятно! Главное, не забудьте прийти на премьеру, не то я разгневаюсь. Вы – просто солнышко. Чао!
Это было несколько длинновато, но зато весьма полезно для рекламы твоей пьесы… Конечно, она не могла удержаться, чтобы не уйти в сторону и не задать вопросы, которые волнуют ее читателей… Моя связь… ГЕРТРУДА (прерывает). Вы ни слова не сказали о моей пьесе! ГОРТЕНЗИЯ. Послушай, честно говоря, а что бы это изменило? Положа руку на сердце!.. Плохо рассказать – всё погубить. Хорошо рассказать – не будет неожиданности. Если я скажу, что это лучшая роль в моей жизни, оскорбятся твои собратья. Если признаюсь, что еще не вполне поняла, что ты хотела сказать, меня примут за дебила. А если, наоборот, заявлю, что поняла и всё идет прекрасно, тебя примут за легко доступного автора… Видишь? ГЕРТРУДА. Вижу! Ты ловчишь… ГОРТЕНЗИЯ. Вот уж нет. Но знаешь, эти люди питаются жареным и клубничкой, вот и надо снабжать их этой пищей. А в данном случае больше всего их волнует мой прекрасный любовный роман с Юбером. Прикрывает рот ладошкой, осознав, что проговорилась. Ну вот, проболталась! ГЕРТРУДА. Не столь важно. ГОРТЕНЗИЯ. В любом случае тайны больше нет! Она всё выложит. Но поскольку ей неизвестно, когда статья выйдет, свежачок рискует протухнуть… ГЕРТРУДА (Батисту). У автора, будь он даже трижды драматург, нет никаких оснований погружаться в отчаяние перед премьерой своей пьесы. Что он испытывает до того, никого не интересует. Итак, если собрать воедино все мои чувства, что я могу констатировать:
ГОРТЕНЗИЯ (Батисту). Она всё еще в процессе размышлений? Огорчена? Признается ли мне в том, что огорчена? А всё из-за этого интервью! У меня ощущение, что я еще не успела договорить, как эта девица уже рванула с низкого старта. Просто ощущение такое… Попробуйте-ка отделить кудахтанье, сопровождающее результаты хорошо сделанного дела, от стонов наслаждения, вызванных у этой шлюшки моими эксклюзивными откровениями! И всё же дорогая моя Геееееррррретрууууде пребывает в сильнейшем волнении. Намучаюсь я с ней…
Ограничивать себя во времени мы не станем. Понадобится три недели, пусть будет три недели. Окажется достаточным четырех минут, пусть будет четыре минуты. Единственное, чего я хочу, - чтобы ты не думала о своем персонаже. Нет никакого персонажа. Есть ты. И у меня только что возникла фантастическая идея. Это божественное решение, но только, послушай хорошенько, из понятия божественного я исключаю какую бы то ни было причастность к мистике. Решение мое божественно просто потому, что автор и есть Бог. Ты поняла? Так вот каково мое решение, я осмеливаюсь даже сказать, что эта находка гениальна: женщина, которую ты воплощаешь, - слепая.
Я хочу, чтобы фраза была исторгнута из твоего тела в тот самый момент, когда ты будешь чувствовать, что умираешь от усталости. Тогда она будет верной. Ты согласна? ГОРТЕНЗИЯ. Надо попробовать. ГЕРТРУДА. Мое дело воззвать к смыслу. Смысл же может повиноваться или не повиноваться. От меня это не зависит.
От Бога?
ГЕРТРУДА. Возможно. ГОРТЕНЗИЯ. Но ведь Бог – это ты! Ты только что сказала. ГЕРТРУДА. Ладно, ладно! Так ведь и Бог не вполне свободен. ГОРТЕНЗИЯ. Бог не свободен? Это вполне скандальная сенсация… Может, вызвать журналисточку? ГЕРТРУДА. Нет, нет… Всё нормально… Всё просто замечательно! Благодарю за рекламу… ГОРТЕНЗИЯ. Знаешь, я страшно горда тем, что могу оказать тебе услугу, милая моя Герретрудочка. ГЕРТРУДА (Батисту) Нет, не водой разбавляю я свое вино, а воды Нила низвергаю в стакан с портвейном… Что же делать. Надо продолжать работу. Я от нее завишу! Значит, должна к ней приспосабливаться. Заставлять ее, желать удачи. (Гортензии). Благодарю. Благодарю, моя великая, великолепная моя Гортензия! Как же умеешь ты быть прекрасной! Великая и красивая актриса. ГОРТЕНЗИЯ. Давай, обнимемся! Обнимаются и целуются вполне по-братски, как футболисты, когда они забивают гол ГЕРТРУДА (обращаясь к Батисту, но так, что при этом ее слышит и Гортензия). Батист, дружочек, можешь ты нам сделать свет, чтобы он, как бы это получше сказать, создавал ощущение уюта? Само собой, на спектакле будет другой свет, а этот – чтобы помочь Гортензии! Следует теплый свет с преобладанием оранжевых тонов Нет, это как в Кабаре. Нужен более мертвенный! Здесь пахнет смертью. Она рядом. Смерть бродит. Смерть – это персонаж. Сделай мне свет некрополя… Свет значительно убавляется Нет, не переусердствуй! Так ничего не видно! Мы же не можем репетировать в темноте. Сейчас – это определенно ночь… Сделай нам нечто среднее между чувственностью знойного дня и тревожащей прохладой некрополя. Перемена света, который теперь может примерно соответствовать требуемому Хорошо, годится. Спасибо, Батист. ГОРТЕНЗИЯ. Что я делаю? ГЕРТРУДА. Я же тебе сказала. Ждешь, когда нахлынет. Проникнись ощущениями, дай эмоциям достучаться до тебя, в то время как будешь думать о своей внутренней ситуации. ГОРТЕНЗИЯ. Значит, я не произношу твоего текста. ГЕРТРУДА. Нет, нет. ГОРТЕНЗИЯ. Отлично. ГЕРТРЦУДА. Постой. Не начинай сразу же. Пусть придет, пусть нахлынет… ГОРТЕНЗИЯ. Хорошо. Попытаюсь. Закрывает глаза ГЕРТРУДА. Верно. Ты слепа. Не забывай, что ты слепа.
Слишком много думаешь… я хочу сказать. ГОРТЕНЗИЯ. Прости меня. ГЕРТРУДА. Отключи спрашивающие центры. ГОРТЕНЗИЯ. Ааа, хорошо… ГЕРТРУДА. О чем ты думаешь? ГОРТЕНЗИЯ. Здесь, в данный момент? ГЕРТРУДА. Когда ты неподвижна, глаза твои закрыты, да, о чем ты думаешь? ГОРТЕНЗИЯ. Я делаю так, как у психоаналитика… ГЕРТРУДА. У психоаналитика? Ты ходишь к психоаналитику? ГОРТЕНЗИЯ. Ну да… хожу. ГЕРТРУДА. Как долго ты к нему ходишь? ГОРТЕНЗИЯ. Одиннадцать лет! Я разве тебе не говорила? ГЕРТРУДА. Возможно, и говорила. ГОРТЕНЗИЯ. Что значит: возможно? Я уверена, что говорила с тобой об этом. Уже давно! Целую вечность. После разрыва всё во мне нарушилось… После разрыва с Давидом.
Какой гуру приказал тебе это? Зачем тебе лечиться? Что у тебя болит? Болезнь жизни? Хандра?
Метафизические проблемы? Во что ты хочешь превратиться? В амебу? Хочешь метаться между вашими и нашими, как полуживая рыбина в грязной воде? Этого ты хочешь? Во что я ввязалась? Во что? Лечиться! Лечиться! Страшный сон! ГОРТЕНЗИЯ. Я чувствую, что мои надпочечники… ГЕРТРУДА (прерывает ее). Отстань ты от меня со своими надпочечниками! жүктеу/скачать 293.5 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|