Глава 5. Гендер как социальная категория

Как отмечали психологи Кросс и Маркус (Cross & Markus, 1993), история Пэта, показанная в телевизионном шоу, представляет особый интерес, поскольку отражает значимость гендера как социальной категории. Люди, видевшие сцены с участием этого персонажа, испытывали внутренний дискомфорт, поскольку не знали, как им следует воспринимать поведение этого человека при отсутствии информации о его/ее гендерной принадлежности. Для того чтобы подчеркнуть отличительную особенность гендера в процессе обработки данных о человеке, отметим, что люди часто не обращают внимания на цвет глаз или волос встреченного ими человека, забывают, во что он был одет или каково было его имя, но практически всегда помнят, мужчиной он был или женщиной. Например, Грейди (Grady, 1979) установил, что пассажиры метро, которых просили описать кассира, продавшего им проездной билет, в первую или по крайней мере во вторую очередь упоминали его пол. Таким образом, гендер является важнейшей социальной категорией, с помощью которой мы обрабатываем информацию об окружающих нас людях.

Для того чтобы свести наш многообразный внешний мир к когнитивно воспринимаемой форме, мы распределяем поступающую к нам информацию по отдельным категориям. Таким образом формируются особые когнитивные структуры, называемые схемами. Эти схемы влияют на то, как происходит восприятие, хранение и воспроизведение поступающей к нам внешней информации. Короче говоря, эти схемы руководят процессом обработки информации. Обычно мы имеем наготове когнитивные категории для большинства социальных ситуаций (событийные схемы), для людей, которые нам знакомы (личностные схемы), и для социальных групп, идентифицируемых на основе гендера, этнической принадлежности и рода деятельности (ролевые схемы) (Fiske & Taylor, 1984). Подобные категории руководят обработкой поступающей информации о людях и ситуациях. Например, я могу зайти в любой американский универсам и быстро сделать все нужные покупки, так как в сознании у меня имеется когнитивная категория для «универсама», которая подскажет, на что следует обратить внимание, чтобы побыстрее выбрать то, что нужно.

В 1954 г. психолог Гордон Оллпорт (Gordon Allport) заметил, что, сталкиваясь с переизбытком информации, человек распределяет людей по категориям так же, как предметы и ситуации. В настоящее время стереотипы рассматриваются многими социальными психологами как когнитивные категории (схемы) социальных групп. Стереотипы — это широкораспространенные мнения о том, что члены идентифицируемых групп похожи друг на друга, работающие как схемы при восприятии этих групп. Другими словами, как и любая другая схема, они воздействуют на восприятие и запоминание. Такие переменные, как раса или пол, используются в качестве дискриминационных параметров для группирования информации об окружающих нас людях и управления ею (Taylor et al., 1978). Наиболее отличительные особенности людей — такие, как пол, этническая принадлежность и произношение — «активируют» нужные схемы, и в дальнейшем обработка информации об отдельных членах группы управляется этими схемами. Например, если вы не являетесь уроженцем Юга США, а я обращаюсь к вам на типичном южном наречии и сообщаю, что воспитывался в столице Конфедерации (Ричмонд, штат Виргиния), то это может вызвать в вашем сознании определенные стереотипы, которые повлияют на то, что вы заметите во мне и сохраните в памяти на будущее. Без получения такой информации некоторые характерные черты моего поведения и внешности остались бы незамеченными и несохраненными в памяти.
Стереотипы (Stereotype). Мнения о личностных качествах группы людей. Стереотипы могут быть чрезмерно обобщенными, неточными и резистентными к новой информации.
Результаты многих исследований указывают на то, что информация, соответствующая нашим схемам, скорее будет замечена и запомнена, чем информация, им несоответствующая (Cantor & Mischel, 1977; Chapman & Chapman, 1969; Cohen, 1981; Hamilton, 1981; Howard & Rothbard, 1980; Rothbart et al., 1979; Snyder, 1981). В одном из исследований испытуемым предлагалось просмотреть видеозапись вечеринки по случаю дня рождения какой-то женщины. Те люди, которым говорили, что эта женщина является официанткой, запомнили ее пьющей пиво и смотрящей телевизор, те же, кому она была представлена как библиотекарь, запомнили ее носящей очки и слушающей записи классической музыки (Cohen, 1981). Другими словами, образ «официантки» заставил работать одну схему, образ «библиотекаря» — другую; а дальнейшая обработка информации о вечеринке направлялась уже этими схемами.

Обработка информации с использованием готовых схем замечательна тем, что она, по определению Маркуса и Зайонца (Markus & Zajonc, 1985, р. 143), является «экономичной», так как «сводит все неимоверно сложное социальное окружение к контролируемому числу смысловых категорий. Они позволяют компенсировать недостаток информации и помогают выходить за рамки полученной информации». Разумеется, у такого процесса обработки информации есть и свои недостатки. Как указывали Фиске и Тейлор (Fiske & Taylor, 1984, p. 139) «накопленные общие знания о категориях людей не позволяют справедливо судить об уникальных качествах отдельной личности».

Представим, например, что сообщение о моем происхождении с юга США активировало у вас запуск, условно говоря, «провинциальной» схемы моего восприятия, которая содержит такие элементы, как «невоспитанный», «некультурный» и «расист». Далее эта схема будет повышать вашу чувствительность к любым моим действиям или высказываниям, которые хотя бы отдаленно могут быть связаны с понятием провинциальности. Они будут привлекать ваше чрезмерное внимание и станут основным мотивом восприятия моей личности даже в тех случаях, когда на самом деле их нельзя считать характерными для моего поведения.

Исследование, проведенное Снайдером и Урановицем (Snyder & Uranowitz, 1978), дает другую наглядную иллюстрацию. В их эксперименте все участники читали «историю Бетти К». После чтения одной трети из них сообщалось, что Бетти К. является лесбиянкой, другой трети — что она гетеросексуальна, а остальным участникам вообще ничего не говорилось о ее сексуальной ориентации. Через неделю всем участникам эксперимента предлагалось выбрать один из нескольких вариантов ответа на каждый из 36 предложенных вопросов о жизни Бетти К. Каков же был результат? Люди, которым сказали, что Бетти — лесбиянка, чаще других выбирали ответы, согласующиеся со стереотипами поведения женщин подобной сексуальной ориентации. Нередко они даже не обращали внимания на сведения, изложенные в прочитанной ими истории, и выбирали ответы, которые лучше согласовывались не с изложенными в ней фактами, а с общепринятыми стереотипами поведения лесбиянок. Как раз на это и указывали Маркус и Зайонц (1985): схемы позволяют нам выходить за рамки полученной информации.

Итак, схемы вначале влияют на то, что мы воспринимаем, а затем на то, что мы запоминаем. Фиске и Тейлор (1984) отмечали, что такой порядок отличается от нашего обычного представления о восприятии. Они писали, что большинство людей считают, что восприятие — это прямое копирование объективных данных. Однако концепция схемы основывается на том, что систематизированные предварительные знания (схемы) оказывают влияние на активное конструирование социальной реальности. В то время как объективные данные формируют то, что вы воспринимаете, ваши убеждения и ожидания определяют то, как вы видите эти данные.

Социальное познание гендера
В этом разделе мы обсудим, как наше стремление к категоризации на основе гендера управляет процессами обработки информации и приводит к тому, что мы видим в мужчинах и женщинах куда больше различий, чем они имеют на самом деле. Интересно, что результаты исследований опровергают утверждение, что мужчины и женщины существенно отличаются друг от друга, но, несмотря на это, мы упорно продолжаем видеть их совершенно разными и на основании такого восприятия общаемся с ними тоже по-разному. Мы уже подробно рассматривали результаты исследований гендерных различий и отмечали, что эти различия (если их все же удавалось обнаружить), как правило, оказывались довольно незначительными. Распространенные стереотипы представляют мужчин активными, агрессивными и эффективно действующими, а женщин — пассивными, зависимыми и эмоциональными (Bergen & Williams, 1991). Хоффман и Херст (Hoffman & Hurst, 1990) приводят результаты исследований, которые наглядно демонстрируют, что большинство стереотипных гендерных различий слишком незначительны, чтобы ожидать их регулярного проявления. Эти авторы также указывают на то, что, по-видимому, существует лишь незначительная корреляция между масштабом межполовых различий и той степенью, в которой это подчеркивается в стереотипах.

Результаты исследования Мартина (Martin, 1987) в очередной раз продемонстрировали нашу тенденцию видеть мужчин и женщин более непохожими друг на друга, чем это есть на самом деле. В этом исследовании мужчинам и женщинам предлагалось отметить, какими качествами из сорока предложенных — среди которых были «типично мужские», «типично женские» и «нейтральные» — они обладают. Второй группе, в которую также входили мужчины и женщины, предложили определить, какому проценту мужчин и женщин каждое из качеств, по их мнению, присуще. В результате исследования выяснилось, что ответы мужчин и женщин, оценивавших самих себя, отличались только в пяти пунктах (эгоцентризм, цинизм, сопереживание, плаксивость, суетливость), в то время как представители второй группы представили мужчин и женщин совершенно разными во всех сорока пунктах.

Кондри и Росс (Condry & Ross, 1985) также установили, что гендер ребенка влияет на то, каким образом его воспринимают взрослые. В проведенном ими эксперименте зрителям показывался записанный на видеокамеру эпизод игры двух детей на заснеженной площадке; при этом одинаковые костюмы не позволяли определить их пол. В показанном эпизоде один ребенок постоянно толкал другого, наскакивал на него и бросался снежками. Одной части зрителей говорилось, что оба ребенка — девочки, другой — что оба мальчики, третьей — что агрессором является мальчик, а жертвой девочка, и наконец, четвертой — что в качестве агрессора выступает девочка, а в качестве ее жертвы — мальчик. После того как зрителям было разъяснено, что «агрессия представляет собой преднамеренные действия, которые могут нанести вред другому ребенку», им предлагалось оценить степень агрессивности действий ребенка. Зрители, уверенные в том, что оба ребенка были мальчиками, сочли показанную сцену наименее агрессивной по сравнению с оценками зрителей трех других групп. При этом в оценках зрителей последних трех групп не наблюдалось серьезных различий. Короче говоря, поскольку буйное поведение играющих мальчиков считалось вполне нормальным явлением, оно не воспринималось агрессивным. Исследователи пришли к выводу, что такая когнитивная социальная категория, как гендер, «преимущественно направляет предчувствия и ожидания по какой-то одной дорожке... Вера в то, что ребенок является мальчиком, настраивает на одни ожидания, а вера в то, что девочкой,— на совершенно другие» (р. 232).

Результаты исследований, полученных Тейлором и его коллегами (Taylor & Falcone, 1982; Taylor et al., 1978), также указывают на то, что гендер является важным социальным критерием, влияющим на восприятие. Чтобы лучше понять, как гендер влияет на восприятие, Тейлор и Фальконе (1982) просили участников экспериментов прослушать запись шести политических дискуссий, которые вели три мужчины и три женщины. Выступления записывались на магнитофонную ленту на собраниях избирателей, где каждый кандидат выдвигал по шесть конкретных предложений. Исследователи сделали так, чтобы все предложения были в равной степени полезны и все носили созидательный характер. Их выбор основывался на обширном анализе оценок подобных предложений. Из всех высказанных предложений отбиралось 36, получивших примерно одинаковый рейтинг. После прослушивания 13-минутной дискуссии испытуемые должны были оценить, насколько политически благоразумным и убедительным был каждый кандидат, насколько интересно и приятно было бы с ним работать и насколько эффективно каждый из них мог бы руководить местным округом. В итоге кандидаты-мужчины получили более высокие оценки по четырем из пяти показателей (не было различий только в оценке «приятности» общения). Однако в более позднем исследовании, выполненном Бове и Спенсом (Beauvais & Spence, 1987), большая часть участников эксперимента подобного пристрастия к мужчинам не выказала. Остается неясным, с чем это связано: с изменениями в установках, произошедшими в период между 1987-м (годом проведения исследования Тейлора и Фальконе) и 1984-м (годом проведения исследования Бове и Спенсом), или же с тем, что участники более позднего эксперимента при выставлении оценок старались оправдать ожидания исследователей. Не исключено также, что на результатах сказались и тонкие методологические различия в проведении экспериментов.

Хотя исследования Тейлора—Фальконе (1982) и Бове—Спенса (1987) отличались по своим результатам, оценивающим степень пристрастного отношения к мужчинам, и в том и другом было получено подтверждение, что биологический пол используется в качестве схемы для обработки информации о выступавшем кандидате. И в том и в другом эксперименте участники чаще допускали ошибки в рамках одного пола, чем «межполовые» ошибки. То есть они чаще путали то, какая из женщин высказала то или иное предложение, чем говорили, что это предложение было высказано женщиной, когда на самом деле его высказал мужчина (и наоборот). Аналогично А. П. Фиске (А. Р. Fiske et al., 1991) установил, что участники экспериментов чаще путали представителей одного пола, чем представителей одного возраста, одной расы, людей, выполнявших одну и ту же социальную роль или носивших одинаковое имя. Стангор (Stangor et al., 1992) обнаружил, что люди чаще производят категоризацию по полу, а не по расе. Все эти результаты отчетливо указывают на то, что в первую очередь люди классифицируют друг друга по полу.

Исследования также показали, что при определенных условиях люди чаще проводят категоризацию по гендеру, например при наличии фактора, делающего членство в социальной группе особенно заметным (Taylor et al., 1978). Так, одежда или внешний облик, соответствующие гендерному стереотипу, по всей видимости, способствуют тому, что в процессе обработки информации о человеке гендеру уделяется большее внимание (Brehm & Kassin, 1992). Гендер также более заметен в тех случаях, когда мужчины или женщины составляют очевидное меньшинство среди тех, кто выполняет одну и ту же роль. Когда мужчины или женщины оказываются в численном меньшинстве среди исполнителей какой-либо роли, их пол становится особенно заметным. Это приводит к повышенному привлечению внимания к ним и чрезмерно строгим оценкам результатов их деятельности (Taylor & Fiske, 1978). Если в учебной группе имеется всего один мужчина, то его пол будет особенно бросаться в глаза окружающим. Если в какой-нибудь организации будет всего одна женщина-менеджер, то ее пол также станет особенно заметным для посторонних наблюдателей и постоянно будет приниматься во внимание при оценке ее работы.

Вспомните историю Энн Хопкинс из компании «Прайс уотерхаус», рассмотренную в главе 3. Фиске (Fiske et al., 1991) убежден, что именно потому, что Хопкинс была единственной женщиной среди 88 сотрудников, руководство фирмы обращало особое внимание на ее пол и оценивало ее поведение с точки зрения норм, установленных для женщин. Ряд психологов готов создать специальные поддерживающие программы для подобных ситуаций. Такие программы, разрабатываемые для определенного типа организаций, предназначены для того, чтобы сделать присутствие в них женщин или других представителей традиционно недостаточно представленных там социальных групп более привычным и менее бросающимся в глаза. Однако гендер женщины-менеджера может по-прежнему оставаться заметным наблюдателям до тех пор, пока ее роль управленца будет требовать проявления качеств, несовместимых с ролью, свойственной женскому полу (например, проявления профессиональной компетентности, агрессивности, настойчивости), и пока она будет оставаться в численном меньшинстве среди сотрудников организации, занимающих аналогичные должности. Фиске и Тейлор (1984) отмечали, что поведение, выходящее за рамки определенной роли, также привлекает наше внимание и может инициировать схематичный процесс обработки информации. В конце этой главы мы обсудим, что тут можно предпринять в качестве поддержки.

Фиске и Тейлор (Fiske & Taylor, 1984) указывали на то, что активация схем частично зависит от того, как давно они активировались в последний раз и как часто использовались прежде. Чем чаще схемы активировались в прошлом, тем более доступны они будут для памяти и тем чаще станут использоваться. Это явление носит название эффекта прайминга. Так, можно ожидать, что подростки и молодежь, уделяющие большое внимание проблемам секса, будут особенно часто воспринимать других людей именно с точки зрения их гендера. Часто используемая схема постоянно находится «во взведенном состоянии» (Fiske & Taylor, 1984). Мы уже говорили о том, что в нашем обществе средства массовой информации слишком часто привлекают наше внимание к гендерным проблемам. Вполне возможно, что такие обращения приводят к тому, что наши гендерные схемы находятся во взведенном состоянии и в полной готовности к немедленной активации. Как утверждала Бем (Bem, 1981, р. 362): «Настойчивое напоминание общества о важности гендерной дихотомии может сделать гендерную схему еще более когнитивно доступной».
Прайминг (Priming). Процесс, в результате которого недавние переживания и ассоциации усиливают доступность той или иной информации.
Результаты многочисленных исследований указывают на то, что гендер является важной когнитивной категорией, используемой при восприятии человека (Beavais & Spence, 1987; Frable & Bem, 1985; Taylor & Falcone, 1982). Однако время от времени я сталкиваюсь с людьми, которые убеждены в том, что их восприятие людей не основывается на гендере. И действительно, существуют индивидуальные различия в использовании гендера как значимого «куска» информации при восприятии других людей. Согласно Бем (Bem, 1981), человек может считаться использующим гендерную схему в том случае, если он обладает готовностью сортировать отличительные качества других людей и информацию о них на основании гендера; в противном случае он относится к индивидам, не использующим гендерную схему. По мнению Бем (1981), людей, обладающих ярко выраженным мужским или женским началом, с большей вероятностью можно отнести к индивидам, использующим гендерную схему. Данная гипотеза нашла подтверждение и в исследованиях, проведенных Худаком (Hudak, 1993).
Происхождение гендерных схем
Откуда же берет начало наша когнитивная категоризация гендеров? Вы уже знаете, что нам от рождения присуща склонность к категоризации, проводящейся на основе отличительных особенностей внешних стимулов (как людей, так и ситуаций). Такая разбивка составных элементов окружающего мира по категориям начинается уже в детстве и составляет суть процесса когнитивного развития. Детство — это период быстрого схематичного развития и совершенствования. Основная часть жизни ребенка как раз и посвящается усвоению информации об окружающем мире.

Чтобы облегчить для себя усвоение огромного количества информации, дети прибегают к категоризации.

Как мы уже отмечали в главе 1, гендерная категоризация — это ядро дифференциального моделирования. Мартин и Халверсон (Martin & Halverson, 1981) полагают, что в детстве мы в первую очередь классифицируем людей, их поведение и характерные особенности с точки зрения их принадлежности к «мужской» или «женской» категории (они назвали это схемой своей группы и схемой чужой группы). Когда объект (или его поведение) классифицируется как принадлежащий противоположному полу, обычно он уже не привлекает большого внимания ребенка. Результаты многих исследований подтвердили правильность идеи о том, что дети чаще проявляют интерес и желание моделировать действия, характерные для их собственного гендера (Leinbach & Fagot, 1986; Perry & Bussey, 1979; Serbin et al., 1993). Бирнат (Biernat, 1991) приводит результаты ряда исследований, указывающих на то, что выбор детьми того или иного типа поведения или формирование у них собственных предпочтений во многом соответствует их осведомленности в вопросах гендерных стереотипов.

Такая классификация людей на мужчин и женщин вносит свой вклад в развитие того, что Мартин и Халверсон (1981) назвали схемой собственного пола (own-sex schemas). Эта схема состоит из сценариев и планов действий, необходимых для реализации поведения, соответствующего гендеру. Как только дети оказываются в состоянии идентифицировать свой пол, у них появляется мотивация быть похожими на других членов своей группы, они начинают более внимательно наблюдать за принятыми в их группе моделями поведения. Это во многом похоже на дифференциальное моделирование, которое мы обсуждали в главе 1. Идея здесь схожая, однако она постулирует, что схематично хранящаяся информация управляет процессом обработки вновь поступающих данных таким образом, что индивид настраивается следовать той модели поведения, которая соответствует его полу. Например, то, какие игрушки и игры выберет трехлетний ребенок, будет зависеть от того, какими он их воспринимает — «мужскими» или «женскими» (Huston, 1983; Ruble & Ruble, 1982).

Возможно, что схемы собственного пола способны объяснить те интригующие замечания, которые я часто слышу и от мужчин, и от женщин. При этом мужская версия обычно звучит примерно так: «Я даже не обращаю внимания на то, что она делает. Видимо, пол в комнате кажется ей грязным, а я этого попросту не замечаю». Другими словами, такой мужчина не обладает такой же «схемой уборки дома», какая имеется у его жены. Я подозреваю, что те, кто вырастают в семье, где вся домашняя работа выполняется исключительно женщинами, вообще не имеют подробной схемы уборки дома. Вследствие этого они не уделяют особого внимания данному виду деятельности и не разрабатывают детальные планы и сценарии работы, выполняющейся женской половиной семьи. Поскольку такие схемы определяют то, что человек замечает вокруг себя, то некоторые мужчины в действительности не замечают грязный пол. (Разумеется, есть мужчины, которые обращают внимание на грязь в доме, и есть женщины, которые ее просто не видят.) Неудивительно, что результаты исследований указывают на то, что существуют различные вариации получения информации о той роли, которую должны играть представители каждого пола, и что классификация информации по ее принадлежности к «мужской» или «женской» не так впечатляюще проявляется у более старших детей и взрослых (Biernat, 1991; Hort et al., 1991; Huston, 1983). Однако, по-видимому, и здесь будет наблюдаться меньше изменчивости и больше стабильности в усвоении схем тех ролей, которые исполняются исключительно мужчинами или исключительно женщинами.

В общем случае оказывается, что мы лучше запоминаем информацию, соответствующую усвоенной нами схеме. Есть, однако, определенные условия, при соблюдении которых с большой вероятностью запомнится и та информация, которая со схемой не согласуется. Во-первых, конечно же, человек должен заметить эту информацию. Во-вторых, он должен иметь мотивацию для попыток объяснить ее несоответствие. Хасти (Hastie, 1981) утверждал, что несогласующаяся со схемой информация может вспоминаться в тех случаях, когда она конкурирует с информацией, содержащейся в схеме, и когда когнитивная задача, стоящая перед индивидом, требует, чтобы человек использовал эту информацию. В-третьих, человек не должен объяснять несоответствие информации сложившейся ситуацией или случайными искажениями.

Михан и Дженик (Meehan & Janik, 1990) рассмотрели ряд исследований, где испытуемым показывали одинаковое число мужчин и женщин, демонстрировавших традиционное и нетрадиционное для их пола поведение. Дальнейший опрос участников экспериментов неизменно показывал, что они постоянно переоценивали число увиденных гендерно нетрадиционных действий.

Короче говоря, можно сказать, что наблюдатели имеют тенденцию переоценивать частоту поступления информации, не согласующейся со схемой (Hamilton & Rose, 1980; Martin, 1987). Поскольку схемы привлекают внимание к случаям, которые подтверждают наши ожидания, мы можем воспринимать связь между двумя вещами более прочной, чем она есть на самом деле. Например, Хамильтон и Роуз (Hamilton & Rose, 1980) зачитывали участникам эксперимента несколько предложений о людях шести профессий. Каждая профессия упоминалась в паре с перечислением двенадцати характерных для нее особенностей равное количество раз. Однако участники эксперимента назвали больше примеров таких пар (работа и ее особенности), которые соответствовали их стереотипному представлению о людях данной профессии. Как сказал однажды Дэвид Майерс (David Myers, 1990, p. 359): «Верить — значит видеть».

Слашер и Андерсон (Slusher & Anderson, 1987) установили, что представления, сформированные на основе стереотипов, могут привести к неверному ассоциированию групп с их стереотипными отличительными особенностями. Другими словами, люди иногда имеют стереотипы, которые заставляют их подгонять свои представления о членах идентифицируемой социальной группы к сложившимся у них стереотипам. Однако, поскольку такие представления впоследствии не отличить от запомнившихся реальных фактов, в сознании стереотипно мыслящего человека они воспринимаются как дополнительные подтверждения того, что его стереотип верен. Впоследствии у носителя такого стереотипа складывается впечатление, что он уже не раз наблюдал поведение, подтверждающее данный стереотип, хотя фактически он не может припомнить ни одного примера из реальной жизни.

Что же касается гендера, то у нас может появиться склонность на основании своей осведомленности о весьма ограниченном числе людей, обладающих некоторыми характерными особенностями, приписывать эти особенности всем мужчинам и женщинам. Таким образом, мы можем прийти к ошибочному восприятию наличия прочной связи между гендером и поведением, характерными особенностями или навыками. Одна из моих студенток полагала, что поскольку ее приятель, в отличие от нее самой, не мог уделять в каждый момент времени внимание более чем одной проблеме, то и все мужчины должны были отличаться от женщин подобной особенностью. Она и ее приятель различались этой способностью, другим же, более очевидным, различием между ними был гендер; как следствие она посчитала, что между этими двумя характеристиками (гендером и способностью распределять внимание) существует устойчивая корреляция. Кроме того, согласно Фиске и Тейлору (Fiske & Taylor, 1984), люди обычно не подозревают, что они делают выводы на основе ограниченных сведений или экстремальных примеров. И даже имея информацию об относительной частоте случаев, все равно при оценке поведения или характерных особенностей они стремятся в большей степени полагаться на самые яркие и запоминающиеся примеры (Hamill et al., 1980). Эта тенденция не обращать должного внимания на сравнительно частые случаи из реальной жизни и в то же время переоценивать значимость отдельных ярких случаев получила название ошибки обоснования оценки (base-rate fallacy). Возьмем для примера мужчину, убежденного в том, что женщины — плохие водители (в реальной жизни таких мужчин немало). Обычно он не замечает, что из ста встреченных им за день женщин-водителей ни одна не нарушила правила. Однако стоит сто первой совершить малейшую ошибку, как он сразу же восклицает: «Вот видите! Я же говорил, что женщины не умеют водить машину!»

Исследователи гендерных стереотипов Эшмор и Дель Бока (Ashmore & Del Boca, 1979) были одними из первых, кто предположил, что половые стереотипы влияют на наше поведение по отношению к другим людям и могут вызвать ответные действия, соответствующие нашим ожиданиям. Скрипнек и Снайдер (Skrypnek & Snyder, 1982) также допускают, что наши стереотипные представления о мужчинах и женщинах влияют на наши отношения с ними и вызывают с их стороны поведение, подтверждающее наши исходные убеждения. Для проверки этой гипотезы они разместили пары ранее незнакомых мужчин и женщин в разных комнатах и предложили им выяснить готовность каждого из них к выполнению определенных обязанностей, одна часть которых была определена как мужские, а другая — как женские. Переговоры велись без использования визуальных и голосовых контактов, так что мужчины не знали действительного пола своего собеседника. При этом одной трети мужчин было сказано, что их партнером по переговорам является независимый 20-летний молодой человек спортивного вида. Другой трети было объявлено, что они будут беседовать с 20-летней милой и застенчивой девушкой. Остальные не получили никакой вводной информации. Подтверждая выдвинутую гипотезу, мужчины вели себя во время переговоров совершенно по-разному, в зависимости от «ярлыка» собеседника. В частности, те испытуемые, которые предполагали, что имеют дело с девушкой, сразу же отбирали все мужские задания для себя и редко меняли свои решения даже тогда, когда партнерша делала похожий выбор. Более того, и их собеседники, обозначенные как «девушки», сами чаще выбирали задания, считавшиеся более женскими, чем это делали те, кому присвоили ярлык «молодой человек», и те, чей пол был не обозначен вовсе.

Самореализующиеся пророчества вызывают особый интерес, когда они имеют отношение к выбору образовательных программ или будущей профессии.

Экклз и ее коллеги (Eccles et al., 1990) проанализировали множество работ, в которых предполагалось, что родители придерживаются гендерно-дифференцированного восприятия способностей своих детей и что посредством самореализующихся пророчеств они могут социализировать гендерные различия в самовосприятие, интересы и навыки детей. В первую очередь Экклз и ее коллеги указывают на те работы (Eccles, 1984 b; Eccles & Jacobs, 1986; Eccles-Parsons et al., 1982), в которых было установлено, что родители сохраняют гендерно-дифференцированное восприятие способностей своих детей даже в тех случаях, когда их дети разного пола имеют одинаковые оценки в школе и получают равные баллы при прохождении стандартизированных тестов. В частности, родители полагают, что девочки должны быть сильнее в английском, а мальчики — в математике. Далее, Экклз и ее коллеги ссылаются на одну из работ (Jacobs, 1987), в которой было обнаружено, что матери, придерживающиеся убеждения, будто мальчики более сильны в математике, имели искаженное восприятие способностей своих детей в соответствии с гендерными стереотипами. В поддержку гипотезы самореализующихся пророчеств говорило и то, что даже когда фактические успехи детей статистически контролировались, то и тогда отмечалась заметная корреляция между материнским восприятием математических способностей ребенка и восприятием своих способностей к математике у самого ребенка.

Экклз и ее коллеги (Eccles et al., 1990) также ссылаются на результаты исследований, в которых было обнаружено, что родители приписывают успехи мальчиков и девочек в той или иной школьной дисциплине совсем разным вещам. Так, Йеи и Экклз (Yee & Eccles, 1988) установили, что родители мальчиков, имевших хорошие оценки по математике, приписывали такой результат способностям своих сыновей, в то время как родители девочек, преуспевших в математике, приписывали это их старанию и усидчивости. Помимо этого, Экклз и ее коллеги (Eccles et al., 1990) обнаружили, что подобные убеждения трансформировались в ожидания будущих успехов в учебе и, возможно, карьере.

Основываясь на результатах прошлых и текущих исследований, Экклз и ее коллеги (Eccles et al., 1990) предложили модель самореализующихся пророчеств, начало которой закладывалось родительскими стереотипами гендерной роли. Согласно этой модели, гендерные стереотипы влияют на следующее:

1. На то, чему родители приписывают школьные успехи своих детей (способностям или старательности).

2. На эмоциональные реакции родителей на успехи детей в разных областях знаний.

3. На то значение, которое родители придают приобретению своими детьми различных навыков и знаний.

4. На те советы, которые дают родители по поводу приобретения детьми различных навыков и знаний.

5. На те виды деятельности, в которые родители вовлекают своих детей, и на те игрушки, которые они им покупают.

При этом ожидалось, что перечисленные выше пять факторов окажут влияние:

1. На уверенность детей в своих способностях.

2. На заинтересованность детей в приобретении различных навыков.

3. На эмоциональные реакции (чувства) детей при принятии участия в различных видах активности.

4. На суммарное количество времени и сил, которые дети будут посвящать освоению и демонстрации различных навыков.

Наконец, впоследствии «эти различия в самовосприятии и усвоенных навыках влияют на тот род работы, которую ищут и для которой имеют необходимую квалификацию мужчины и женщины» (Eccles et al., 1990, p. 199). Эта занимательная модель постоянно подвергается все новым эмпирическим проверкам на правильность.