Владимир Ключников Олег Ивик Гунны История. География. Этнография

Глава 5

Рождение державы

После гибели Валента II под Адрианополем Грациан избрал своим соправителем на востоке полководца Феодосия, которому суждено было впоследствии объединить державу под своей единоличной властью, окончательно разгромить язычество, уничтожить свободу совести, удостоиться титула Великий и стать последним императором единой Римской империи. Выбор Грациана основывался прежде всего на том, что Феодосий успел проявить себя хорошим полководцем. В тексте, приписываемом Аврелию Виктору, говорится: «…Когда [Грациан. – Авт. ] увидел, что готы-таифалы, а также гунны и аланы, которые хуже всякой напасти, владеют Фракией и Дакией как своими родными землями и что римскому имени угрожает крайняя опасность, он вызвал с общего согласия из Испании Феодосия в возрасте тридцати двух лет и поручил ему военное командование. <…> Феодосий же оказался выдающимся защитником и распространителем римского могущества. Он в нескольких сражениях разбил гуннов и готов, которые беспокоили республику при Валенте»²⁸⁰.

Впрочем, Феодосий не только побеждал в сражениях – он старался привлекать неприятеля на свою сторону. А поскольку варвары, разорявшие римские земли, ни к чему, кроме войны, пригодны на тот момент не были, император произвел среди них беспрецедентный по своим масштабам набор в римскую армию²⁸¹.

На одиннадцатом году правления Феодосия некий Латиний Пакат Дрепаний в своем панегирике говорил, обращаясь к императору: «Все скифские племена, склоненные этой твоей добротой, стали стекаться к тебе в таком количестве, что, казалось, ты приказал варварам произвести рекрутский набор, от которого освободил своих подданных. О событие, достойное сохраниться в памяти! Под командованием римских вождей и под римскими знаменами шел прежний противник Рима: он следовал за армией, против которой [некогда] боролся, и города Паннонии, которые прежде опустошал своими безжалостными грабежами, наполнял своими воинами. Сам гот, и гунн, и алан откликались на [твой] зов, и по очереди несли охрану, и боялись показаться недостаточно усердными…»²⁸²Отметим, что, хотя гунны и упомянуты в Панегирике наравне с готами, готы интересовали Феодосия значительно сильнее. Не случайно на третьем году своего правления (в 381 году) он пригласил в Константинополь короля вестготов Атанариха, устроил ему торжественный прием и даже сам вышел из городских стен навстречу высокому гостю. Варвар был потрясен как роскошью столицы, так и оказанными ему почестями. Но ему недолго пришлось наслаждаться плодами цивилизации: Атанарих умер, проведя в Константинополе всего лишь пятнадцать дней. Тогда Феодосий устроил гостю пышные похороны. Как пишет Зосим, «роскошь погребения была столь велика, что все варвары были поражены ее чрезмерностью»²⁸³. Феодосий не ошибся в расчетах: готы не устояли против его милостей. Как сообщает Орозий, «после смерти короля все племена готов, восхищенные доблестью и благосклонностью Феодосия, передали себя под власть Римской империи»²⁸⁴.

Договор, заключенный между римлянами и вестготами, сводился вкратце к следующему: готы получали для поселения Фракию и становились подданными империи (с правом самоуправления), они освобождались от налогов и даже получали денежные выплаты от государства, но обязаны были поставлять свои отряды в римскую армию. В чем‐то их положение напоминало положение российского казачества. Но договор этот соблюдался очень недолго. Столь желанная готам Фракия была разорена еще в конце 70‐х годов (в том числе стараниями самих готов и союзных им гуннов), и жить в ней было не слишком комфортно. Кроме того, за несколько лет беспрерывных войн среди варваров сложился многочисленный слой людей, которые не привыкли работать и предпочитали войну земледелию. Готы стали, по выражению австрийского историка Х. Вольфрама, «народом-армией» – народом, в котором мужчины были по преимуществу воинами, а женщины и дети сопровождали их в обозах²⁸⁵. Таким же народом в ту эпоху были и гунны, но тогда это еще мало кого волновало: после своего молниеносного броска на запад гунны на некоторое время ушли в тень – растревоженные ими готы затмили своих недавних победителей.

Заключив договор с готами, Феодосий наступил на те же самые грабли, что и Валент, который уже предоставлял им Фракию для поселения, – достаточно скоро готы расторгнут мирный договор и изберут своим королем Алариха, которому суждено будет свершить то, что за последние восемь веков не удавалось ни одному полководцу, – захватить и разграбить Вечный город. Но пока что готская проблема была Феодосием временно урегулирована. И тут с самой неожиданной стороны пришла новая беда: в 383 году римские легионы в Британии провозгласили императором своего командующего Магна Максима. Гунны тоже оказались замешаны в этом мятеже, поэтому о нем стоит сказать несколько слов.

На тот момент в Римской империи было четыре легитимных правителя: на западе – Грациан и его юный брат Валентиниан II, на востоке – Феодосий Великий и его малолетний сын Аркадий. Магн Максим претендовал на западную часть империи, он захватил власть в Британии, Галлии и Испании – в борьбе с ним Грациан погиб. Феодосий некоторое время сохранял нейтралитет, и двенадцатилетний Валентиниан вынужден был согласиться с притязаниями узурпатора, чтобы сохранить за собой хотя бы Италию. Максим угрожал вторжением варварских армий на полуостров, и Валентиниану действительно пришлось отражать гуннов и алан, приближающихся к Италии (конечно, сам император в силу юного возраста принимал в этом лишь номинальное участие). Впрочем, проблема решилась бескровно: Бауто (Бавтон), полководец Валентиниана, сумел поссорить варваров между собой и они повернули прочь. После этого гунны выступили уже на стороне Валентиниана, когда на провинцию Реция напало германское племя ютунгов. Отразив ютунгов, гунны оказались на самой границе владений Максима и готовы были идти на них войной. Но Валентиниан не решился ссориться с соседом-узурпатором, чьи силы превосходили его собственные, и ему пришлось за свое же золото покупать мир для Максима, заплатив гуннам за отступление²⁸⁶.

В 386 году²⁸⁷ у империи возникли очередные проблемы с варварами. Предводитель остготов Одотей (Одофей, Идотей), «собрав огромные полчища не только из соседних с Истром племен, но и из весьма отдаленных и неизвестных, стал наступать со всеми [этими] полчищами и хотел переправиться через реку…»²⁸⁸Надо думать, в многонациональную армию Одотея входили и гуннские отряды. Это тем более вероятно, что незадолго перед тем Феодосий, по словам Зосима, «отразил скиров и карподаков, соединившихся с уннами, и, победив в бою, принудил переправиться [назад] за Истр и занять свои области…»²⁸⁹ На этот раз варвары вновь были разбиты.

В 388 году Феодосий разгромил Магна Максима. Формально правителем запада вновь стал Валентиниан II, хотя фактическую власть получил полководец Арбогаст. После неожиданной (и, вероятно, насильственной) смерти Валентиниана Арбогаст возвел на трон своего ставленника Евгения.

В 394 году Феодосий разбил узурпаторов с помощью союзных готов и на несколько месяцев объединил империю под своей единоличной властью. Соправителями его стали сыновья: в Константинополе – семнадцатилетний Аркадий, в Риме – десятилетний Гонорий.

В начале следующего года Феодосий умирает, и с этого момента единству империи приходит конец, теперь уже окончательный. Восточной и западной ее частям больше никогда не суждено было воссоединиться. Хотя формально все пока что остается по‐прежнему, Востоком и Западом теперь управляют люди, которые уже не согласовывают друг с другом своих действий. После смерти Феодосия страну унаследовали его сыновья, но фактически обеими частями империи управляли временщики. Регентом Гонория стал полководец Стилихон.

Аркадий был достаточно взрослым, чтобы взять на себя бразды правления, но он оказался человеком вялым – богослов и философ Синезий писал, что его существование «подобно существованию полипа»²⁹⁰. Поэтому реальная власть в Восточной империи стала переходить из рук в руки: сначала ее захватил опекун Аркадия Руфин, потом – препозит священной опочивальни²⁹¹ евнух Евтропий и жена императора Евдокия…

Сразу после смерти Феодосия гунны совершили два мощных похода на земли агонизирующей империи. Трудно сказать, решили они воспользоваться воцарившимся безвластием или просто успели освоиться в Европе и накопить силы. Филосторгий уверял, что их экспансия была лишь одним из многих бедствий, которые «ясно возвещали гнев Божий». В числе таковых бедствий, помимо гуннских набегов, он называет моровую язву («такой мор людей, какого никто не знал от начала мира»), голод, «нашествия сонмищ диких зверей», «необычайные землетрясения», огненные вихри, которые «причиняли разнообразный и невыносимый страх», выпадание града «более чем в булыжник» величиной, а также «глубокие снега и страшные морозы».

Вероятно, Филосторгий изрядно сгустил краски, потому что, например, крупных эпидемий в те годы зарегистрировано не было²⁹². Что же касается «гнева Божия», его причины не вполне ясны, – за годы своего правления Феодосий издал ряд указов, окончательно разгромивших язычество и насильственно утвердивших в империи христианство, причем не любое, а никейского толка. Тем же, кто осмеливался веровать как‐то иначе, император прямо объявил: «Они, кроме осуждения божественного правосудия, должны ожидать еще тяжких наказаний, которым по внушению небесной мудрости заблагорассудит подвергнуть их наше величие»²⁹³. Поэтому мысль Филосторгия о «гневе Божием», обрушившемся на Римскую империю (точнее, на то, что от нее осталось), представляется несколько странной – ведь автор «Церковной истории» хотя и грешил склонностью к арианству, но одобрял деятельность Феодосия и особенно – «пламенное рвение, которое он проявил в борьбе с идолопоклонством». Интересно, что и святой Исидор Севильский считал гуннов «бичом Божьим», посредством которого «проявлялось Его негодование в отношении верующих»²⁹⁴, – и это несмотря на массовую христианизацию всей страны непосредственно перед и во время гуннского нашествия.

Так или иначе, зимой 394/395 года гунны перешли по льду замерзший Дунай и обрушились на земли Восточной империи. По словам Филосторгия, они «заняли всю Фракию и стали опустошать целую Европу»²⁹⁵. Надо сказать, что Филосторгий несколько преувеличил силы гуннов – вся Европа им была в те годы еще не по силам. Но Фракию они действительно разорили. Этот поход, быть может и не слишком губительный сам по себе, имел тем не менее крайне печальные последствия для Западной империи, потому что он снова стронул с места готов и стал одной из причин, которые в конце концов привели Алариха под стены Рима. Но к этим событиям мы обратимся ниже.

Одновременно с набегом на западные земли Восточной империи гунны предприняли грандиозный по своей разрушительной силе поход на восток. Географию этих двух походов обрисовал их современник, поэт Клавдий Клавдиан, в поэме «Против Руфина»:

Заледенелый Дунай и дробят колесами воды,

Свычные прежде с веслом; другие Каспийским проходом

По неоткрытым тропам сквозь армянские снежные кручи

Валом катят на богатый Восток. Дымится пожаром

Каппадокийский Аргей, где пасутся летучие кони,

Галис кровью течет, и горы уже не защита

Для Киликийской земли. Пустеют угодья привольной

Сирии; мчатся копыта врагов по долине Оронта,

Где невоинственный люд сроднился лишь с песней и пляской;

Льется из Азии плач!²⁹⁶
Несмотря на то что некоторые исследователи датируют восточный поход 398 годом²⁹⁷, множество неопровержимых свидетельств однозначно связывают его начало с годом 395‐м.

Только что процитированный нами Клавдиан пишет, что восточный поход гуннов (равно как и западный) был спровоцирован фактическим правителем Восточной империи Руфином. Поэт яростно обвиняет Руфина в том, что он лично и беспричинно натравил варваров на имперские земли:

Чтобы погибель моя погибелью стала народам!»

...........................

Так он сказал, и словно Эол, спускающий ветры

С цепи, препоны разверз, затопил племенами державу,

Войнам путь проторил и, следя, чтоб нигде не осталось

Незараженной страны, расписал истребленье по землям…²⁹⁸
Клавдиан был придворным поэтом Стилихона, фактического правителя Западной империи, и поливать грязью противников своего патрона, в том числе и Руфина, было одной из его профессиональных обязанностей. Но Руфин погиб в 395 году, и какие бы немыслимые козни ни приписывал ему Клавдиан, злополучный регент никак не мог организовать поход гуннов на восток в 398 году.

Дату восточного гуннского похода прямо называет Иешу Стилит, вспоминая опустошения, произведенные гуннами в Сирии в 707 году селевкидской эры (395 – 396 годы)²⁹⁹. Еще конкретнее дата Эдесской хроники, согласно которой «перешли гунны ромейские пределы» в месяце таммузе 706 года селевкидской эры – то есть в июле 395 года³⁰⁰.

Примерно о том же свидетельствует Иероним, который в одном из своих писем сообщает, что римские войска на момент начала гуннского похода находились в Италии в связи с «междоусобными войнами»³⁰¹. Известно, что в конце 394 года армия Феодосия разгромила Евгения на севере Апеннинского полуострова и установила в Западной империи власть Феодосия и Гонория со столицей в Медиолане. Соответственно, в 395 году войска могли еще не успеть вернуться к месту своего постоянного пребывания.

В другом письме, написанном в начале 396 года, Иероним, рассказав о набегах варваров на запад империи, пишет: «Восток казался безопасным от этих бедствий; его тревожили только доходившие до него вести. Но вот, в прошедшем году, насланы и на нас из‐за крайних гор Кавказа волки не Аравии уже, а севера, и быстро прошли множество провинций. Сколько пленено монастырей! Сколько рек переменили воды свои на потоки крови человеческой»³⁰².

Судя по всему, набег на восток начался тогда же, что и на запад, – зимой 394/395 года – или чуть позже. По словам Филосторгия, в нем приняли участие те из гуннов, что осели, не доходя до Истра³⁰³, – возможно, те, что обосновались в землях алан и остготов.

А. В. Гадло считает, что в восточный поход отправились не просто восточные гунны, но именно гунны Предкавказья; что же касается слов Филосторгия, что они в своем движении на восток пересекли Танаис, – по мысли исследователя, писатель имел в виду не Танаис, а Фасис (река Риони)³⁰⁴. Авторам настоящей книги такой подход представляется излишне избирательным – с их точки зрения, нет оснований думать, что в то время как гунны запада выступили в один поход, а «гунны» Предкавказья в другой, их соплеменники, обитавшие посередине, остались в стороне от общего дела. Кроме того, как мы уже говорили, сам факт существования предкавказских гуннов представляется весьма сомнительным. Хотя, конечно же, жившие в Предкавказье народы, как бы их ни называли раннесредневековые авторы и кем бы их ни считали современные исследователи, могли принять участие в этом походе вместе с собственно гуннами. Резонно считать, что гунны, жившие непосредственно к западу от Танаиса, отправились, как это и пишет Филосторгий, «в восточные области» и по дороге увлекли за собой племена, жившие в предгорьях Кавказа.

Все вместе они «через великую Армению вторглись в так называемую Мелитену, потом оттуда устремились на Евфратисию, дошли до самой Келесирии и, промчавшись через Киликию, производили неслыханные человекоубийства»³⁰⁵.

Св. Иероним Стридонский писал: «Вдруг пришел в смятение весь восток, когда разнеслось известие, что из отдаленной Меотиды, лежащей между льдистым Доном и дикими племенами массагетов, оттуда, где ворота Александра кавказскими скалами сдерживают свирепых варваров, – нахлынули толпы гуннов, которые, налетая туда и сюда на своих быстрых конях, всюду разносили опустошение и ужас. <…> Неожиданно появлялись они всюду и, предупреждая молву своею быстротою, не давали пощады ни религии, ни почести, ни возрасту; не имели сострадания к плачущим детям. Не начавшие еще жить умирали насильственною смертию и, не зная своего несчастия, смеялись в руках и среди копий врагов. Общая единогласная молва говорила, что они идут в Иерусалим и стремятся в этот город, чтобы удовлетворить своей страшной жадности к золоту»³⁰⁶.

В другом письме Иероним сообщает: «Осаде подвержена была Антиохия и прочие города, лежащие на берегах Галиса, Цидна, Оронта и Евфрата. Уведены целые толпы пленных; наведен ужас на Аравию, Финикию, Палестину, Египет»³⁰⁷. Отметим, что Иероним знал о набеге не по слухам – он сам в это время находился в Палестине. Беженцы покидали ее на кораблях, несмотря на сильные ветра и опасность морского плавания. Корабль, на котором святой должен был спастись от гуннского нашествия, готовился к отплытию, и Иероним ждал его на морском берегу со своими близкими. Но в последний момент он отказался взойти на борт, его удержали «любовь к святым местам» и «упроченное место»³⁰⁸– Иероним собирался основать в Вифлееме монастырь, что позднее и сделал.

По древним источникам вырисовывается следующий путь гуннов: они переправились через Танаис, прошли через Каспийско-Черноморскую степь, по Дарьяльскому ущелью пересекли Кавказ и через Иберию (Восточная Грузия) вторглись в Армению. Они захватили Каппадокию, дошли до реки Га– лис (современная река Кызылырмак в Турции), разгромили Сирию и Палестину.

Возможно, что в рамках этой же военной кампании гунны совершили и набег на Персию – византийский историк и дипломат Приск Панийский сохранил описание некоего похода, в результате которого гунны были разбиты персами. Правда, Приск говорит о походе в Мидию, но под Мидией в те времена могли понимать самые разные земли: от огромной территории древнего Мидийского царства, которое уже около тысячи лет, как обратилось в прах, до небольшой исторической области на западе современного Ирана³⁰⁹.

В 448 году Приск посетил Аттилу в составе византийского посольства. Присутствовавший тут же римский посол Ромул сказал историку, что Аттила собирается покорять Персию и что путь туда гуннам, по их словам, знаком еще со времен их давнего вторжения в Мидию. Гунны вспоминали, что отправились в этот поход, «когда их родина была застигнута голодом и римляне не оказали им сопротивления вследствие случившейся тогда другой войны». Вероятно, имелась в виду гражданская война Феодосия с Евгением и Арбогастом – она, правда, к тому времени успела закончиться, но имперские войска, как мы знаем от Иеронима, в 395 году еще находились в Италии. Во главе набега были некие Басих и Курсих – Приск называет их представителями «племени царских скифов», но он вообще охотно называл всех гуннов скифами. А под «царскими скифами» он, вероятно, имел в виду правящую гуннскую верхушку³¹⁰.

Гунны говорили, что они, выступив в поход, «прошли пустынную страну» и «переправились через озеро». Озеро это римский посол отождествлял с Меотидой. Что же касается лежавшей перед озером «пустынной страны» – мы уже отмечали, что степи Юго-Восточной Европы в те годы изрядно обезлюдели, поэтому северные берега Меотиды, по которым гунны могли идти в сторону Таганрогского залива, вполне подходят под это описание. Через пятнадцать дней пути после переправы завоеватели, «перевалив через какие‐то горы, вступили в Мидию». Горами, через которые они перевалили, естественно, был Кавказ, точнее – Большой Кавказский хребет. Перейти через него гунны могли по Дарьяльскому ущелью, которое носило название Сарматские или Аланские ворота³¹¹.

«Между тем, как они пробегали ту землю и производили грабежи, напало на них многочисленное войско Персов, которые множеством стрел (как тучею), покрыли небо над Скифами (гуннами. – Авт. ). Устрашенные опасностию, Скифы отступили и перешли опять горы, унося с собою немного добычи; ибо большая часть ее была у них отбита Мидами. Боясь преследования неприятельского, Скифы обратились к другой дороге, ехали [пропуск в тексте] дней по той, где пламя поднимается из скалы подводной, и воротились в свою страну»³¹². Обратный путь гуннов из Персии, очевидно, пролегал вдоль Каспия, и пламя, которое они видели, было знаменитыми «бакинскими огнями» – выходами горючих газов на Апшеронском полуострове, к северо-востоку от современного Баку³¹³.

По поводу того, когда состоялся «персидский» поход и был ли он частью «восточного» похода, единого мнения нет. Разные исследователи датируют его годами от 395‐го до 441‐го и даже 448 годом³¹⁴(чего уж совсем не может быть, потому что в 448 году Приску говорили об этом походе, как о происшедшем «давно»³¹⁵). Известно, что Басих и Курсих, вернувшись из Персии, приезжали «в Рим для заключения военного союза» (под «Римом» Приск, вероятно, имел в виду не город, а империю), и делались попытки связать этот визит с одним из известных гуннских посольств. Но лишь в дошедших до нас отрывках из Приска (которые начинаются 433 годом) упоминается более двадцати дипломатических встреч между гуннами и римлянами, и авторам настоящей книги попытка привязать Басиха и Курсиха к одной из них представляется весьма произвольной. Есть основания думать, что поход гуннов в Персию состоялся, во всяком случае, задолго до того, как византийский дипломат узнал о нем. Ромул говорил Приску, «что уннам не безызвестен этот путь, так как они уже давно делали вторжение в Мидию». Он же сказал, что «римляне не оказали им сопротивления вследствие случившейся тогда другой войны (курсив наш. – Авт. )». Ни Ромул, ни пересказывающий его слова Приск не уточняют, что это была за война, – создается впечатление, что речь идет о событиях, подробности которых стерлись за давностью лет. И наконец, Ромул сообщил, что одной из причин похода был случившийся у гуннов голод. Конечно, голодные годы у людей, ведущих кочевое хозяйство, выпадают достаточно часто, и все же напрашивается мысль связать этот голод с тем, который упомянут у Филосторгия в преддверии похода 395 года.

В таком случае поход Басиха и Курсиха был всего лишь частью «восточного» похода, описанного множеством византийских авторов. Правда, у Приска ни слова нет о вторжении гуннов в Малую Азию и Палестину, а другие авторы, рассказывая о восточном походе, не упоминают Персию. Но противоречия в описании «восточного» похода гуннов у разных авторов, возможно, связаны с тем, что гунны отнюдь не выступали единым фронтом. Их многочисленные орды могли идти разными путями и оседать в разных местах. Соответственно, и изгоняли их из этих мест разные полководцы, причем в разное время. Хотя гунны Приска и жаловались, что вернулись из похода с очень скромной добычей, «так как большая часть ее была отнята мидянами»³¹⁶, есть основания думать, что они необоснованно прибеднялись. Во всяком случае, Клавдиан сообщал: «Поля обезображены опустошениями, единственная надежда – в открытом море. Каппадокийские матери уводятся [в плен] за Фасис. Захваченный скот, уведенный из родных хлевов, пьет на Кавказе мерзлую воду и меняет пастбища Аргея на скифские леса. Цвет Сирии служит [в рабстве] за киммерийскими болотами, оплотом тавров…»³¹⁷Интересно, что всех пленников, захваченных в начале своего вторжения в Европу, гунны, по сообщению Иордана, «принесли в жертву победе»³¹⁸. Действительно, кочевое хозяйство не требует большого количества рабов, тем более что гунны тогда были народом очень мобильным и думали о военных операциях больше, чем о мирном скотоводстве. Но прошло всего лишь около двадцати лет, и теперь любые пленники – и каппадокийские женщины, и «цвет Сирии» – оказались востребованы. Видимо, значительная часть гуннов остепенилась и перешла к жизни более стабильной. А. В. Гадло даже считает, что в эти годы ослабевшие кочевые группы вытеснялись за пределы степи и оседали на землю³¹⁹, но, вероятно, это происходило не столько с самими гуннами, сколько с завоеванными ими степняками, входившими с состав зарождающейся гуннской державы.

Не исключено, что «восточный» поход гуннов описан в древнегрузинской летописи «Житие картлийских царей»³²⁰, в главе «Нашествие хазар», – по крайней мере, такую гипотезу выдвигает А. В. Гадло³²¹. В 395 году никаких хазар ни в Грузии, ни в ее окрестностях еще не наблюдалось, но хронику эту начали писать в XI веке, к тому времени память о гуннах давно выветрилась, а память о хазарах, чье государство соседствовало с Грузией в течение трех веков и распалось всего лишь век назад, была свежа. Поэтому летописцы могли, описывая события давно минувших дней, любых завоевателей-кочевников называть хазарами. В остальном же события, описанные в «Житии», в какой‐то мере напоминают те, что изложены у Приска.

«Картлис цховреба» повествует о том, как хазары «прошли Морские ворота, которые ныне именуются Дарубанди» (Дербент), и напали на Таргамосианов – потомков мифического героя Таргамоса, предка множества кавказских народов. Тогда же завоеватели, не удовлетворившись Дербентским проходом, воспользовались и горным путем, видимо Дарьяльским: «В первый же свой поход хазарский царь перевалил горы Кавказа и полонил народы».

«Не в силах оказались Таргамосианы противостоять хазарам, ибо было их бесчисленное множество. Полонили они страну Таргамосианов, сокрушили все города Арарата, Масиса и Севера… Хазары освоили оба пути, как‐то: Морские ворота Дарубанди и ворота Арагвские, которые суть Дариала. Стали частыми походы хазар, увод людей в плен, и никто не мог им противостоять. Отныне стали все Таргамосианы данниками хазар…» Так продолжалось до тех пор, пока в соседней Персии не воцарился некий Афридон. «Он поставил во главе огромного [персидского] войска эристава своего Ардама, выходца из рода Небротидов, и направил [в Картли]. Пришел Ардам в Картли и уничтожил здесь всех хазар, каких только мог обнаружить»³²².

Впрочем, как отметил И. Г. Семенов, «с IV по X вв. северокавказские кочевники совершили по меньшей мере два десятка крупных вторжений в Закавказье», и в повествовании о рейдах “хазарского царя” могло отразиться любое из них³²³. Некоторые исследователи, сопоставив поход Басиха и Курсиха с политическими реалиями первой половины V века, уверенно датируют его 421 годом³²⁴.

Но вернемся к 395 году. Какие бы разногласия ни существовали по поводу датировки похода Басиха и Курсиха, по крайней мере один набег гуннов – на восточные провинции Римской империи – в этом году состоялся. Другой поход, который гунны совершили в том же 395 году, был, как мы уже говорили, походом на запад, – они перешли по льду замерзший Дунай и вторглись во Фракию. Об этом событии сохранилось значительно меньше сведений – возможно, потому, что Фракия вот уже двадцать лет непрерывно разорялась самыми разнообразными варварами. Клавдиан, описав ужасы гуннского набега на восток, заметил:
А о паннонских краях, о фракийских беспомощных градах,

О придунайских равнинах никто уже больше не плачет:

Каждый год открыты они для ярости вражьей,

И ощущенье беды перешло в тупую привычку³²⁵.

Руфин тайно встретился с Аларихом, передал ему большую сумму денег и попросил пощадить Константинополь и вместо этого отправиться в префектуру Иллирик³²⁶, то есть в Грецию³²⁷.

Поскольку встреча эта была приватной, теперь уже трудно сказать, предложил ли регент Грецию готам для поселения или для разграбления – впрочем, в данном случае это было почти одно и то же. Так или иначе, готы не стали мирно возделывать земли Эллады, а отправились громить греческие города и даже осадили Афины.

Сограждане Руфина обвинили его в предательском сговоре с готами, а заодно и с гуннами – в последнем он был явно неповинен, но даже образованные византийцы не всегда различали готов и гуннов, охотно именуя их всех скифами, а простые солдаты и вовсе не вдавались в нюансы этнонимики. Современник этих событий Сократ Схоластик писал: «…Воины умертвили царского префекта Руфина, ибо подозревали его в тирании и думали, что он призвал в римскую область варварский народ гуннов, которые около того времени опустошили Армению и другие восточные земли»³²⁸. При этом, по сообщению так называемой «Галльской хроники 452 года», «личная охрана из гуннов, на которую он опирался, была побеждена»³²⁹.

Злополучный Руфин был убит солдатами военачальника по имени Гайна (Гаин) – гота по происхождению, которого Стилихон от имени императора Гонория послал к Аркадию якобы для защиты Востока. Гайна, по наущению Стилихона, лично руководил расправой, которая состоялась на глазах Аркадия³³⁰. Восточный император не вступился за своего опекуна и за смерть его не отомстил. Впрочем, Гайна пережил свою жертву всего лишь на пять лет.

Вскоре после убийства Руфина Гайна изменил империи, поддержав восстание своего соплеменника, гота Требигальда (Требигильда), а после гибели последнего – возглавил войско варваров и осадил Константинополь. Осада не удалась – по единодушному мнению Филосторгия и Созомена, город защитило «какое‐то небесное вооруженное воинство» – а именно, невесть откуда взявшееся «множество вооруженных воинов огромного роста»³³¹. Варвары были разбиты. Гайна бежал в Верхнюю Фракию и, по сообщению Зосима, «переправился за Истр, намереваясь возвратиться на родину и прожить там остальную жизнь». Но тут гунны, вот уже больше двух десятилетий традиционно бывшие врагами империи, неожиданно выступили в качестве ее союзников. Зосим пишет:

«Тем временем Ульдис (он же Ульдин, или Ульд. – Авт. ), вождь гуннов, считая небезопасным позволять варвару с его собственной армией упускать Данубий, решил, что он порадует римского императора, прогнав Гайну, и подготовился встретить его в битве. Он собрал свою армию и построил ее перед врагом. Так как Гайна не мог вернуться к римлянам, а с другой стороны, не был способен избежать угрожающего столкновения с Ульдисом, он вооружил своих последователей и продвинулся вперед, чтобы встретить этих гуннов. Армии много раз вступали в бой, и в нескольких сражениях армия Гайны держалась до конца, но многие из воинов пали, включая самого Гайну, который сражался решительно и отважно»³³².

Филосторгий добавляет к этому, что гунны засолили голову Гайны и отправили ее в Константинополь³³³.

Гайна был убит зимой 400/401 года, на рубеже нового столетия. Впервые гунны выступили как политические союзники империи. Отдельные их орды и раньше могли воевать на стороне римлян, но тогда их единственной целью была непосредственная нажива (напомним, что они шли на Валентиниана II по наущению Максима, потом защищали того же Валентиниана от ютунгов, и, наконец, лишь золото Валентиниана удержало их от нападения на своего вчерашнего «заказчика» Максима). Теперь же Ульд преследовал политические цели, и он их достиг: Аркадий наградил гуннского вождя и заключил с ним союз.

Набеги на Фракию от этого не прекратились, и их приписывали гуннам, но Зосим проясняет ситуацию, сообщая, что теперь многострадальную провинцию грабили «беглые рабы и другие перебежчики, называвшие себя гуннами»³³⁴. Конечно, нельзя исключить, что кто‐то из воинов Ульда мог примкнуть в разбойникам, но сам гуннский вождь, судя по всему, был достаточно долго верен договору с Аркадием, а точнее, со Стилихоном (забегая вперед, скажем, что он нарушит его лишь в 408 году, после гибели последнего). В 403 году св. Иероним, описывая христианизацию варваров, радостно писал из Палестины в Рим: «…гунны изучают Псалтырь…»³³⁵ Конечно, само по себе изучение Псалтыря не слишком препятствует военным операциям, и все же слова святого намекают на то, что в эти годы гунны предавались заботам о душе больше, чем грабежам…

На некоторое время между Византией и гуннами воцарился мир. Что же касается Западной Римской империи – ее земли гунны и раньше тревожили не слишком часто. После короткой вспышки гуннской активности в 395 году основным конфликтом в Европе снова стал конфликт между римлянами и готами. Готы, вытесненные гуннами из Фракии и так и не сумевшие (или не захотевшие) обустроиться в Греции, громили Балканы. Но ни Западная, ни Восточная империи не рвались защищать полуостров, ведь на тот момент было не вполне понятно, кому он, собственно, достанется в ближайшем будущем.

Согласно официальной воле Феодосия, после его смерти префектура Иллирик переходила под управление Аркадия. В то же время фактический правитель Запада Стилихон уверял, что Феодосий устно завещал ему регентство над обоими своими наследниками³³⁶. Стилихон был серьезным политиком и неплохим полководцем, слов на ветер он не бросал. И хотя всем было понятно, что Феодосий не мог оставить устное, сделанное без свидетелей завещание, которое противоречило бы официальному, слова Стилихона ясно указывали на его намерения подчинить обе части империи³³⁷, причем начать он собирался, судя по всему, именно с Иллирика. Поэтому Руфин, желая увести готов от стен Константинополя, мог без особых угрызений совести отправить их на Балканы. А Стилихон, который послал войско для подавления мятежных готов, не проявлял излишнего усердия, преследуя Алариха. Формально империя еще оставалась единой, но на деле у Востока и Запада уже были разные интересы, и регенту Гонория не было особого резона освобождать от варваров чужую территорию.

Аркадий же, на землях которой Стилихон вяло гонялся за Аларихом, не знал, кого ему бояться сильнее – готов или претендента на регентство. В конце концов он, видимо, понял, что договориться с готами можно дешевле, чем со Стилихоном. Византия заключила с готами мир, включила их армию в состав своих вспомогательных войск и стала обеспечивать вчерашних врагов оружием и припасами. Аларих получил звание магистра армии Иллирика (префектуры Иллирик).

Тогда Стилихон, желая перетянуть Алариха на свою сторону, присвоил ему такое же звание и тоже стал снабжать готов оружием, деньгами и продовольствием. Правители обеих держав соревновались между собой, пытаясь перекупить готов. В результате в самое ближайшее время готская армия оказалась прекрасно экипированной и не замедлила этим воспользоваться. Готы потребовали для себя земель в Западном Иллирике и двинулись туда – на первый взгляд с самыми мирными намерениями, сопровождаемые женами и детьми. Но случилось то же, что и в Восточном Иллирике: Аларих не удержался и стал громить Северную Италию. Стилихон двинул на него войска, в конце концов заключил с готами новый договор и вновь взялся выплачивать им жалованье как федератам Западной империи.

История эта стала повторяться с завидной регулярностью: отъевшиеся на имперских харчах и снабженные имперским оружием готы громили какую‐нибудь из провинций Северной Италии, брали несколько городов, после чего заключали очередной договор и некоторое время мирно жили на римские деньги почти в самом сердце Западной империи.

Тем временем эпицентр главных европейских событий вообще сместился на запад – вероятно, восток был уже так разграблен, что не прельщал даже самых последних варваров. Исидор пишет: «…в десятый год правления Гонория и Аркадия (405 год н. э. – Авт. ) король готов Радагайс, родом из Скифии, преданный культу идолопоклонства, свирепствующий с лютостью варварской дикости, приведя с собой тысячи воинов, начал беспощадное опустошение областей Италии, клятвенно обещая, если победит, дабы ославить Христа, посвятить кровь римлян своим богам»³³⁸. Павел Орозий называет Радагайса «самым страшным среди всех бывших прежде и существующих ныне врагов»³³⁹. Он был, по‐видимому, предводителем остготов или, возможно, какой‐то ветви вестготов³⁴⁰. Исидор сообщает, что готы еще раньше разделились между Аларихом и Радагайсом³⁴¹. Если верить Зосиму, Радагайс вел с собой «около четырехсот тысяч галлов и германцев со всего Дуная и Рейна»³⁴². Орозий пишет, что «в его народе насчитывалось более двухсот тысяч готов»³⁴³. По мнению В. Будановой, вместе с Радагайсом, кроме остготов, шли сарматы, гепиды, саксы, бургунды, аламанны, вандалы, свевы…³⁴⁴. Во всяком случае, это была огромная армия, заставившая содрогнуться Рим, которому и так несладко приходилось от готов Алариха.

И тут на помощь Стилихону приходят гунны Ульда, с которыми он предусмотрительно заключил договор еще в 401 году. Орозий пишет: «И вот допускается, чтобы души других врагов с армиями своими склонились к оказанию помощи против свирепейшего того врага Радагайса: Ульдин и Сар, вожди гуннов и готов, выступают на защиту римлян…»³⁴⁵

Дальнейшие события разными авторами описаны по‐разному. «Галльская хроника 452 года» сообщает: «Радагайс умер – до того как были разорены многие города; его войско, разделенное на три части разными предводителями, обнаружило некоторую возможность противостоять римлянам.

Вспомогательными отрядами гуннов, развернутыми к блистательному триумфу, Стилихон полностью истребил [эти] трети вражеского войска [405 год]»³⁴⁶. Марцеллин Комит пишет: «Ульдин и Сар, короли гуннов и готов, разгромили Радагайса без промедления»³⁴⁷. Павел Орозий и Исидор, напротив, о боевых успехах гуннов ничего не говорят, а сообщают, что войско Радагайса было окружено в горах и «ослабело скорее от голода, нежели от вражеского оружия»³⁴⁸. В результате победа досталась союзникам практически бескровная, и они «людей продавали повсюду толпами, подобно дешевой скотине, по одному золотому за каждого»³⁴⁹.

Так или иначе, Радагайс был повержен с помощью гуннов.

Забегая вперед, отметим, что именно эта военная операция, по мнению Исидора, стала причиной падения Рима. Историк пишет: «В эру 447³⁵⁰ в пятнадцатый год императора Аркадия, узнав о смерти Радагайса, Аларих, его соправитель – будучи Христианином по имени, но еретиком по делам – сильно огорчился, что так много Готов убито Римлянами. Он вышел на битву против Рима, желая отомстить за кровь своих соплеменников. Осадив Рим, он ворвался внутрь после разрушительного штурма»³⁵¹. Надо думать, Исидор несколько сгустил краски – Аларих и до гибели Радагайса постоянно воевал в Италии и грабил италийские города. Но если в какой‐то мере все‐таки принять точку зрения Исидора, то победой над Радагайсом гунны – в очередной раз – приблизили падение Вечного города.

Если же рассматривать последствия этой победы, стоя на более прагматичных позициях, то противостояние Стилихона сразу двум готским вождям – Алариху и Радагайсу – привело к тому, что римская армия и армии союзных готов и гуннов оказались заняты в Италии. И тогда через Рейн в оставшуюся без защиты префектуру Галлия хлынули племена вандалов, алан, свевов, бургундов…³⁵²«Галльская хроника 452 года» объясняет это так: «Положено начало неистовству различных племен терзать Галлии – причем преимущественно по допущению Стилихона…»³⁵³

Вскоре Стилихон, которому хотя и не слишком успешно, но все же удавалось держать осаждающих империю варваров в каких‐то рамках, был приговорен к смерти по подозрению в государственной измене. В «Галльской хронике» под 408 годом сообщается: «Между прочим имеет место пространное государственное постановление о смерти Стилихона, который строил козни против здравия императора»³⁵⁴.

Против Стилихона был послан готский вождь Сар³⁵⁵, еще вчера бывший его союзником в войне с Радагайсом. Личная стража Стилихона состояла из гуннов. Ночью готы Сара перебили спящих гуннов Стилихона. Сам полководец бежал в Равенну, где и был убит.

Стилихона, вандала по отцу, римляне давно упрекали в симпатиях к варварам и подозревали в том, что это по его наущению иноземные войска разоряют оба Иллирика, Италию, Галлию… Коренные жители империи стонали от засилья варваров и в армии, и в высших эшелонах власти. Убийство Стилихона и его гуннов прорвало последние препоны. Когда слух о нем дошел до Рима, стоявшие там солдаты вырезали всех находившихся в городе женщин и детей варварского происхождения и захватили их имущество. В ответ мужья и отцы убитых – их набралось тридцать тысяч воинов – пришли к Алариху, требуя вести их на Рим.

В это же время гунны Ульда, которых смерть Стилихона освободила от заключенного ими мирного договора, двинулись на Фракию. Конечно, формально Стилихон был всего лишь полководцем (тем более что Гонорий давно уже вышел из возраста, когда императору требуется регент), но фактически Западную империю возглавлял он, и Ульд именно с ним заключал договор о мире, в союзе с его армией воевал. После того как Стилихон и охранявшие его гунны были предательски убиты, Ульд более не мог считать себя в безопасности на территории империи (напомним, что, несмотря на все противоречия между Востоком и Западом, империя продолжала считаться единым государством). Кроме того, в этом же, 408 году умер император Аркадий, ему наследовал его маленький сын Феодосий II, а фактическая власть перешла к регенту Антемию. По сути, Антемий и раньше управлял Византией после казни Евтропия, и все‐таки смена императоров не могла не вызвать определенного напряжения. Ситуация осложнялась тем, что провозглашенный британскими солдатами император Константин III успел к этому времени подчинить себе значительную часть Западной империи – силы его были настолько велики, что Гонорий вынужден был объявить узурпатора своим соправителем.

По совокупности всех эти обстоятельств гуннам пришлось пересмотреть свои политические пристрастия. Поэтому сначала, как пишет Созомен, «унны, расположившиеся во Фракии, без войны и преследования [со стороны императора] со стыдом вернулись, потеряв большинство [своих] сил»³⁵⁶. Вернулись они на левый берег Дуная – реки, которая издавна служила естественной границей Римской империи. Но вскоре Ульд, вероятно, понял, что в обеих империях царят неразбериха и безвластие, которыми следует воспользоваться. Созомен пишет:

«Ульдис, предводитель [живущих] по Истру варваров, с огромными силами переправился через реку и расположился в пределах Фракии; взяв путем измены мисийский город Кастрамартис³⁵⁷, он совершал оттуда набеги на остальную Фракию и по [своей] самонадеянности не хотел и слышать о договоре с римлянами. Когда начальник фракийских войск договаривался с ним о мире, он указал на восходящее солнце и сказал, что ему не трудно, если пожелает, покорить всю землю, которую оно освещает. Так угрожал он, приказывал [римлянам платить] дань по его усмотрению и на этом условии предлагал им или пользоваться миром, или ожидать войны. В [этих] затруднительных обстоятельствах Бог показал, какое он имеет попечение о нынешнем царстве. Именно, немного спустя до окруживших Ульдиса слуг и командиров дошли слухи о римском государственном устройстве и о человеколюбии императора, а [также о том], какими наградами чествует он храбрых и доблестных мужей. Не без воли божией привлеченные этим, они перешли к римлянам и стали лагерем подле них вместе со своими подчиненными. Ульдис едва спасся [бегством] на ту сторону реки, потеряв многих [своих] и в [том числе] поголовно всех так называемых скиров³⁵⁸»³⁵⁹.

Тем временем на Западе последние дни многовекового господства римлян подходили к концу. Аларих потребовал от империи выплаты огромной суммы денег и обмена заложниками – за это он обещал увести своих готов из Северной Италии в Паннонию. В числе римских заложников, по требованию Алариха, должен был находиться знатный юноша Аэций³⁶⁰– позднее этот же юноша окажется заложником у гуннов и будет связан с ними, по сообщению франкского историка и епископа VI века Григория Турского, «тесной дружбой»³⁶¹, что не помешает ему возглавить римскую армию и нанести Аттиле сокрушительное поражение на Каталаунских полях…

Но все это будет позже. А пока что Гонорий отказался выполнить требования Алариха. Тем не менее обмен заложниками, видимо, произошел – по крайней мере, Григорий Турский пишет, что Аэций «в течение трех лет был заложником у Алариха, а затем у гуннов»³⁶². Но деньги, во всяком случае, выплачены не были, и Аларих «отправил в Паннонию к брату своей жены Атаульфу, которому подчинялась значительная часть воинских сил гуннов и готов, приглашение принять участие в его предприятии»³⁶³. Интересно, что рассказывающий об этом Зосим такой состав готского войска никак не комментирует, – вероятно, гунны, обосновавшиеся в Паннонии по некоторым данным еще в 378 году, составляли там значительную часть населения и по‐соседски союзничали с обитавшими в ней готами.

В октябре 408 года армия Алариха, не дожидаясь прихода готско-гуннского подкрепления, осадила Рим. Столицей (по крайней мере, резиденцией императора) в то время была Равенна, но Рим оставался сердцем империи, здесь по‐прежнему заседал сенат. В городе начался голод, и скоро осажденные были вынуждены начать переговоры. Аларих потребовал, чтобы ему было выдано все имевшееся в городе золото и серебро, все домашнее имущество жителей и все рабы варварского происхождения. На вопрос послов, что же останется у римлян, варвар ответил: «Их души!» ³⁶⁴ Римлян, несмотря на их бедственное положение и давно завершившуюся христианизацию, такой вариант не очень устраивал, и в конце концов они сторговались, пообещав выдать огромную, но все же конкретную контрибуцию: пять тысяч фунтов³⁶⁵ золота, тридцать тысяч фунтов серебра, четыре тысячи шелковых одеяний, три тысячи пурпурных тканей и три тысячи фунтов перца. Кроме того, Аларих снова потребовал заложников – сыновей знатнейших граждан империи. На этих условиях он был готов заключить мир и даже в качестве союзника помогать римлянам против внешних врагов. Контрибуция была выдана, и, хотя вопрос с заложниками завис, Аларих снял осаду и отвел войска. С ним ушли сорок тысяч рабов-варваров, – впрочем, из Северной Италии все они уходить не торопились.

В 409 году на помощь Алариху подошли из Паннонии смешанные готско-гуннские войска Атаульфа. В этом же году Иероним, которого еще несколько лет назад радовали гунны, изучающие Псалтырь, с ужасом пишет:

«…Из настоящих бедствий перечислю немногие. Если мы немногие доселе остаемся в живых – это не по нашим заслугам, а по милости господа. Бесчисленнейшие и свирепейшие народы заняли все Галлии. Все [пространство], лежащее между Альпами и Пиренеем, все, заключенное [между] Океаном и Рейном, опустошили квад, вандал, сармат, аланы, гепиды, герулы, саксоны, бургундионы, алеманы и – о, достойное слез государство! – враги паннонские…»³⁶⁶

Под «врагами паннонскими» святой, видимо, имел в виду гуннов, хотя, конечно, ядро армии Атаульфа должны были составлять готы. Впрочем, некоторые гунны сражались и на стороне римлян. Зосим пишет: «Когда император узнал, что в его распоряжении нет больших сил, он отправил против Атаульфа всю армию, кавалерию и пехоту из различных городов вместе с их командирами. Магистру оффиций Олимпию он дал гуннов из Равенны в количестве 300 человек. Когда этот отряд нашел готов Атаульфа, он стал лагерем близ города Писа, а затем атаковал врага. Было истреблено одиннадцать сотен варваров, а гунны потеряли только семнадцать человек, но когда они увидели количество всех вражеских сил, то, испугавшись, что они могут быть окружены превосходящим врагом, благополучно возвратились в Равенну»³⁶⁷.

Но эта маленькая победа уже ничего не могла изменить: Аларих держал империю за горло. Он потребовал ежегодных выплат золота и зерна, а также несколько провинций для поселения своих людей. Соглашение не было достигнуто, и Аларих вновь двинул войска на Рим. В ответ Гонорий снова решил воспользоваться помощью гуннов, но теперь речь шла уже не о трех сотнях, а о целой армии. Император вызвал к себе подкрепление из десяти тысяч гуннов³⁶⁸. Куда делись эти гунны – непонятно, во всяком случае, Гонорию они не помогли. Готы осадили Рим, и перепуганные сенаторы возвели на трон римского сановника Аттала, лояльного Алариху.

В течение недолгого времени Аларих, Аттал, Гонорий (который цеплялся за остатки власти, сидя в Равенне), Византия и узурпатор Константин вели между собой переговоры, заключали альянсы и вступали в военные стычки. Довольно скоро Аларих разочаровался в Аттале, лишил его императорского сана и отправился в Равенну, чтобы заключить мирный договор с Гонорием, но тут, как пишет Зосим, «судьба воздвигла неожиданное препятствие, ибо именно она вершила делами государства». Готский вождь Сар, который когда‐то поддерживал римлян вместе с гуннами Ульда, а позднее перебил гуннскую стражу Стилихона, вновь решил вмешаться в большую политику. Произошло это достаточно случайно: Сар, который до этого времени соблюдал нейтралитет и не поддерживал ни Гонория, ни Алариха, по неведомой причине поссорился со своими готами, после чего у него осталось всего триста воинов. Опасаясь возможных стычек с Аларихом, Сар «рассудил, что не сможет противостоять ему с тремя сотнями воинов, и решил идти к Гонорию, чтобы помочь ему в войне против Алариха»³⁶⁹.

Вмешательство Сара сорвало мирные переговоры. И тогда Аларих в третий раз осадил Рим. Город был взят без боя – кто‐то из жителей, наголодавшихся в дни предыдущих осад, сам отворил ворота. На три дня Вечный город был отдан на разграбление варварам, среди которых были не только готы, но и гунны, пришедшие с Атаульфом.

В те годы варвары уже понемногу перекраивали карту Европы. После смерти Алариха наследовавший ему Атаульф захватил Галлию, а потом был вытеснен в Аквитанию и Северную Испанию – здесь вестготы осели надолго, образовав свое королевство со столицей в Тулузе. С 415 года им правил Валия, а потом королем долгие годы был Теодорих I (Теодорид). Пограничные области Северо-Восточной Галлии были заняты франками. В 407 году бургунды захватили Майнц и прилегающую к нему долину Рейна, а в 413 году стали федератами империи. Так возникло первое бургундское «королевство», столицей которого был Вормс.

В Византии императором с 408 года стал малолетний Феодосий II. Его правление продолжалось долго: Феодосий был свидетелем усиления гуннов, создания и расцвета их державы. Но дожить до краха этой державы ему не довелось – он умер за три года до смерти Аттилы. Впрочем, Феодосий не был реальным правителем – в отличие от своего знаменитого предка и тезки, он увлекался науками, юриспруденцией и каллиграфией больше, чем внешней политикой и войнами. Поэтому власть в Византии принадлежала сначала сестре императора, потом его жене и, наконец, очередному временщику евнуху Хрисафию.

В Западной Римской империи императорские регалии вернулись к Гонорию – их отослал ему Аларих, разочаровавшийся в своем ставленнике Аттале. Но держава возвратилась к Гонорию не в лучшем состоянии. В Галлии в это время хозяйничал Константин III, его сын Констант II захватил Испанию. Констант вскоре был убит, но вместо него императорскую власть захватил новый узурпатор, Максим (не путать с Магном Максимом). В Германии при поддержке варварских вождей был объявлен еще один узурпатор – Иовин. Полководец Гонория, Констанций, – человек, к которому постепенно переходила реальная власть в Западной империи, – разбил их всех при помощи Атаульфа.

Некоторое время Констанций поддерживает в империи какое‐то подобие порядка. Благодарный Гонорий выдает за него свою сестру Галлу Плацидию и в 421 году назначает его соправителем, однако новоявленный император Констанций III вскоре умирает, и Западная империя вновь остается без твердой руки. А в 423 году умирает и сам Гонорий.

Детей у Гонория не было, и Галла Плацидия попыталась провозгласить императором Запада Валентиниана (будущего Валентиниана III), своего сына от Констанция III. Однако власть узурпировал секретарь Гонория, Иоанн. Его поддержал молодой полководец Аэций, совсем недавно появившийся на политической арене. К этому времени Аэций, происходивший из высшей римской знати, успел провести несколько лет среди варваров, будучи заложником сначала у готов Алариха, а потом – у гуннов. Знание варварского мира помогло ему стать самым влиятельным человеком Запада на ближайшие три десятилетия, несмотря на то что формально он никогда не обладал верховной властью. Главным козырем Аэция в первые годы его карьеры были связи, которые он сумел завести среди гуннской верхушки.

После взятия Рима Аларихом гунны довольно долго не появляются в большой политике. Они продолжают участвовать в войнах в качестве союзников или наемников, но германские племена, крушившие в те годы Западную Римскую империю, затмили их в глазах хронистов, и упоминания о гуннах почти исчезли со страниц исторических хроник.

Одним из единичных сообщений о гуннах в этот период поделился Олимпиодор – и то лишь потому, что ему довелось побывать у них с посольством (предположительно в 412 году³⁷⁰). Посольство это было, скорее всего, рядовым, судьбы мира оно не решало, и историк не слишком ясно говорит, зачем он, собственно, отправился в опасное путешествие. Впрочем, что говорил сам историк, сегодня доподлинно не известно – его текст сохранился лишь в пересказе Фотия, который пишет об Олимпиодоре:

«Он рассказывает о Донате, о гуннах, о замечательном искусстве, с которым риксы их стреляли из лука, и о том, как он, историк, был отправлен послом к ним и к Донату; пишет о своих трагических скитаниях по морю, и об опасностях, и о том, как Донат, коварно обманутый клятвой, был преступно умерщвлен. Также о том, как Харатон, первый из [гуннских] риксов, распалился гневом за это убийство и как императорские дары умягчили и успокоили его»³⁷¹.

Из этого скромного отрывка не понятно, чьи интересы представлял Олимпиодор – Равенны или Константинополя; его биография допускает оба варианта³⁷². Не известно, где именно обитали те гунны, которых он навестил, – Е. Ч. Скржинская предполагает лишь, что где‐то на левобережье Дуная, куда послы прибыли, в зависимости от исходного пункта путешествия, либо по Черному морю и затем по Дунаю, либо по Адриатическому морю, чтобы от далматских берегов идти на север³⁷³. По-разному понимают исследователи и отношения гуннских вождей, которые упомянуты в отрывке. Скржинская считает, что «первый из риксов», Харатон (Чарато), был соответственно главой гуннского союза племен, Донат же – лишь одним из вождей³⁷⁴. Но существует и мнение, что Харатон наследовал Донату³⁷⁵.

Исследователи сходятся во мнении, что злополучный Донат был убит не без участия римского посольства, но и это из текста Олимпиодора следует далеко не однозначно. Надо полагать, послы везли с собой подарки для гуннских вождей совершенно независимо от того, собирались ли они участвовать в местных интригах и убийствах. Естественно, что эти подарки были вручены, несмотря на траур. В сложившейся ситуации они могли отвлечь Харатона от его гнева на убийц (возможно, уже изобличенных и казненных) и переключить на обсуждение политических вопросов. Трудно представить, чтобы какие бы то ни было подарки заставили такую крупную фигуру, как вождь гуннского племенного союза, простить коварное убийство одного из своих вождей. Да и сам Олимпиодор, если бы за этим убийством стояло его посольство, навряд ли говорил бы о «коварном» клятвопреступлении и «преступном» умерщвлении.

Но если считать, что римские послы не покушались на жизнь Доната, тогда цель их визита остается необозначенной. Возможно, они собирались завербовать кого‐то из гуннских вождей для участия в многочисленных боевых действиях, которые вели в те годы и Восточная, и особенно Западная империи. В таком случае посольство это особого успеха не имело, поскольку в битвах последующих лет гунны не слишком прославились. Впрочем, нельзя исключить, что Олимпиодор должен был закрепить подарками непрочный мир между римлянами и варварами, – тогда надо признать, что посольство его было достаточно успешным. В течение десяти последующих лет гунны не запятнали себя особыми бесчинствами на римских территориях. Лишь в 422 году они нарушили мир и разорили Фракию.

О набеге этом известно очень немногое. Насколько известно авторам настоящей книги, единственной достоверной и непротиворечивой информацией о нем можно счесть краткое сообщение в хронике Марцеллина Комита под 422 годом: «Гунны опустошили Фракию»³⁷⁶. Но сохранилось еще одно упоминание о некоем набеге варваров, случившемся в царствование Феодосия Младшего. Церковный историк Феодорит Кирский пишет:

«…Когда предводитель кочующих скифов, Роил, с многочисленным войском перешел Истр, опустошал и грабил Фракию с угрозою, что осадит царственный город и при первом приступе возьмет его и разрушит, Бог бросил с неба громы и молнии и ими истребил как его самого, так и все его войско».

Под «кочующими скифами» Феодорит вполне мог иметь в виду гуннов – их часто называли скифами. Некоторые исследователи отождествляют Роила с гуннским вождем Руа (Ругила, Ругас) – дядей и непосредственным предшественником Аттилы на гуннском троне, а описанный набег – с тем, который был упомянут у Марцеллина Комита, и делают вывод, что гунны под предводительством Руа в 422 году приблизились к Константинополю³⁷⁷. Но авторы настоящей книги относятся к этим толкованиям с некоторой осторожностью. Во-первых, согласно Феодориту, царь Роил погиб от господней молнии, что же касается Руа, дяди Аттилы, он благополучно здравствовал до 434 года³⁷⁸. Если принять сообщение Феодорита буквально, то следует или отнести его к 422 году и признать, что Роил и Руа – разные лица, или же признать, что чудо это свершилось в 434 году – в год смерти Руа. Второе тоже сомнительно: согласно Приску, который был знаком с гуннскими делами лучше, чем кто бы то ни было, Руа в канун своей смерти находился в самых мирных отношениях с империей³⁷⁹. Впрочем, рассказ о гибели целого войска от громов и молний, хотя бы и господних, трудно принять буквально. Авторы настоящей книги склоняются к мысли, что сообщение Феодорита следует понимать не в буквальном, а лишь в иносказательном смысле, что никак не умаляет его пастырских достоинств, но несколько снижает достоинства историографические.

Отметим, что рассказ о гибели гуннского вождя Ругаса от молнии передан и у Сократа Схоластика, но у этого автора он однозначно отнесен к 425 году, что тоже сомнительно. Как мы только что говорили, Ругас (Руа) умер в 434 году, и нет никаких оснований думать, что гуннами правили подряд два разных вождя с одинаковыми именами³⁸⁰. Но к рассказу Сократа мы скоро вернемся в соответствующем месте, поскольку он относится к чуть более позднему времени.

В промежутке между 415 и 420 годом V века гунны, возможно, совершили большой набег на Персию – это был уже упомянутый нами поход, подробно описанный Приском³⁸¹. По поводу его датировки, как мы уже говорили, ведутся споры. Во всяком случае, Томпсон и Щукин³⁸²помещают его именно в этот период. А. Г. Фурасьев и вслед за ним, Т. А. Габуев уверенно датируют его 421 годом³⁸³. Поэтому авторы настоящей книги, поскольку они придерживаются хронологического принципа, сочли необходимым здесь упомянуть о походе Басиха и Курсиха (как о возможно происходившем в это время), прежде чем переходить к событиям 20‐х годов.

К 425 году относится очередной выход гуннов на европейскую политическую арену – правда, пока еще в качестве вспомогательной силы. После смерти императора Гонория власть в Западной Римской империи захватил узурпатор Иоанн. Администрация Восточной империи его не признала и поддержала малолетнего Валентиниана (будущего Валентиниана III), сына Галлы Плацидии и Констанция III. Иоанн понимал, что дело идет к войне, и решил воспользоваться помощью гуннов.

Григорий Турский сообщает, что Иоанн «послал Аэция, который в то время был смотрителем дворца, с большим грузом золота к гуннам, известным Аэцию еще с того времени, когда он был у них заложником, и связанным с ним тесной дружбой, и приказал ему: как только вражеские отряды вторгнутся в Италию, он должен напасть на них с тыла, тогда как сам Иоанн ударит им в лоб»³⁸⁴.

Аэций выполнил поручение. По словам Филосторгия, он привел в Италию около шестидесяти тысяч варваров. Но Иоанну гуннская помощь была уже не нужна – из Константинополя против него были посланы войска; он был лишен власти и казнен за три дня до прихода гуннов. Аэций, возможно еще не зная об этом, вступил в бой со сторонниками Валентиниана, но после сражения мирное соглашение было достигнуто. Аэций отправил своих гуннов обратно; за это им было заплачено золотом, а сам полководец получил от благодарных Галлы Плацидии и Валентиниана звание комита³⁸⁵.

Сведения о мирном, хотя и небескорыстном возвращении гуннов в свои земли вступают в некоторое противоречие с сообщением Сократа Схоластика. Одна из глав его «Церковной истории» так и озаглавлена: «О том, что потерпели варвары, помогавшие тирану Иоанну». Там говорится:

«По смерти тирана призванные им на помощь против римлян варвары готовы были сделать набег на римские области. Узнав об этом, царь, по обычаю, все попечение возложил на Бога и, усердно помолившись Богу, скоро получил то, чего желал. А что именно случилось тогда с варварами, о том полезно послушать. Вождь их, по имени Ругас, поражается молнией и умирает, затем наступает язва и истребляет большую часть подвластных ему людей. Но этого одного было не довольно: кроме сего, ниспал еще с неба огонь и пожрал многих из оставшихся. Это уже привело варваров в величайший страх – не столько потому, что они осмелились поднять оружие против храброго народа римского, но гораздо более потому, что этот народ нашли под покровительством всесильного Бога».

Сократ утверждает, что сие чудо, по словам св. Прокла (будущего Константинопольского архиепископа³⁸⁶), явилось исполнением пророчества Иезекииля, где, в частности, сказано: «И буду судиться с ним моровою язвою и кровопролитием, и пролью на него и на полки его и на многие народы, которые с ним, всепотопляющий дождь и каменный град, огонь и серу…»³⁸⁷Не решаясь спорить с богословскими авторитетами по части чудес и пророчеств, авторы настоящей книги все же придерживаются той точки зрения, что гунны, и прежде всего их вождь Ругас, благополучно возвратились на родину, поскольку через восемь лет Ругас (Руа) вновь появится в поле зрения историков – Приск подробно опишет его намерение заключить очередной мирный договор с империей.

Несмотря на то что гунны отозвали свою огромную армию из Италии и обменялись с римлянами заложниками, мир между ними и римлянами продолжался недолго. Марцеллин Комит в своей «Хронике» под 427 годом сообщает: «Паннонские провинции, которые удерживались в течение 50 лет гуннами, были возвращены римлянами»³⁸⁸. Трудно представить, чтобы гунны отдали эти земли, на которых они обитали вот уже 50 лет, добровольно. Впрочем, ни о каких боях за Паннонию хронисты, насколько известно авторам настоящей книги, не сообщают. О. Менхен-Хельфен считает, что успехи римлян были хронистами преувеличены и что в лучшем случае они «заняли несколько укрепленных селений» или же вытеснили какое‐то количество гуннов, которые подошли слишком близко к Норику – западной границе Паннонии Примы³⁸⁹.

А через несколько лет Аэций вернул Паннонию гуннам обратно. Приск Паннийский под 448 годом пишет о «Пеонской (Паннонской. – Авт. ) области, лежащей при реке Сае и состоявшей тогда под властию Аттилы, вследствие договора, заключенного с Аэтием, полководцем Западных Римлян»³⁹⁰.

К этому времени Паннония (хотя и не вся) вновь была гуннской уже достаточно давно. Исследователи обычно считают, что гунны вернули ее в 433 году³⁹¹. Впрочем, дата эта принята достаточно произвольно. Действительно, в 432 – 433 годах между Западной Римской империей и вождем гуннов Руа при посредничестве Аэция были заключены мирные соглашения³⁹². Но насколько известно авторам настоящей книги, подробности этих соглашений до наших дней не дошли. Чуть позднее, вероятно в 434 году, уже Аттилой, был заключен новый договор, весьма обременительный для римлян. Приск Паннийский рассказал о цене, которую римляне были вынуждены заплатить за временный мир с новоявленным гуннским вождем, но ни о каких территориальных уступках он не сообщает³⁹³. Так или иначе, примерно в эти годы гунны возвратились в Паннонию. Впрочем, к Аттиле и его соглашениям с римлянами мы обратимся в следующей главе.

А пока что упомянем одно крайне обидное для гуннов событие, которое произошло в 430 году. Сократ Схоластик сообщает:

«Есть варварский народ, живущий по ту сторону реки Рейна³⁹⁴ и называющийся бургундами. Бургунды ведут жизнь спокойную, почти все они плотники и, этим ремеслом зарабатывая себе деньги, питаются. На них непрестанно нападали гунны, опустошали их страну и нередко многих убивали.

Находясь в столь затруднительном положении, бургунды не прибегли к какому‐либо человеку, но решились обратиться к какому‐либо Богу. А так как они заметили, что Бог римлян сильно помогает боящимся Его, то все единодушно обратились к вере во Христа. Посему, находясь в одном галльском городе, они просили епископа о христианском крещении.

Епископ приказал им поститься семь дней и, огласив их верою, в восьмой день крестил их и отпустил назад. Тогда они смело пошли против своих тиранов, и надежда не обманула их, ибо, когда царь гуннов, по имени Оптар³⁹⁵, ночью умер от обжорства, бургунды напали на гуннов, лишившихся вождя, и, в малом числе сразившись с многочисленными неприятелями, победили их. Бургундов было только три тысячи, а число пораженных гуннов простиралось до десяти тысяч»³⁹⁶.

Забегая вперед, отметим, что столь прагматичная перемена религии не помогла бургундам и через несколько лет Аттила отомстил за поражение, почти полностью уничтожив их³⁹⁷. Тем временем Аэций вновь прибегает к помощи гуннов. В 432 году в результате междоусобицы в Западной Римской империи Аэций бежал к своим старым друзьям, которыми правил вождь Руа – это был предпоследний год его царствования. Здесь Аэций способствует укреплению мира между гуннами и Римом (при Валентиниане III столицей Западной империи снова стал Вечный город), и это помогло ему восстановить свое влияние при императорском дворе³⁹⁸. Впрочем, немалую роль здесь, вероятно, сыграли не только миротворческие успехи полководца, но и тот факт, что он вернулся в империю во главе гуннского войска. «Галльская хроника 452 года» под 433 годом сообщает: «Когда Аэций <…> обратился к племени гуннов, которым тогда руководил Ругила, он возвратился на римскую землю с желанным вспомогательным войском»³⁹⁹.

Гунны соблюдали мир с римлянами не бескорыстно – известно, что на момент смерти Руа в 434 году⁴⁰⁰империя ежегодно выплачивала им 350 литр (или римских фунтов) золота⁴⁰¹. Кроме того, как мы уже упоминали, вероятно, в эти годы им была возвращена Паннония.