Владимир ридигер

Подняв телефонную трубку, Шельмягин связался со строительным отделом:

- Что слышно о денежном переводе из "Коммерц-банка" на наш счет? Уже перевели? Сколько?.. Почему так мало?.. У меня вторую неделю простаивает стройка! Что?.. Значит, намекните, - будем принимать меры...

Речь шла о строительстве кирпичного дома Шельмягина в элитном поселке по Старочервонному шоссе. Банк входил в финансовую группу, негласно подконтрольную крупным воротилам российского наркобизнеса, в числе которых состоял и Савелий Новиков.

Однако этой детали не суждено было стать достоянием гласности. Не суждено никогда...
* * *

Медсестра Катя бережно, чуть дыша, накладывала повязки на кровоточащие раны Дмитрия Филдина. Кто бы смог наложить такую повязку, думал пострадавший, чтобы перестала кровоточить душевная рана? Впрочем, как и любая другая, душевная рана постепенно затянется, останется рубец - не более того. Приход Марии Петровны, в прошлом Мери, словно внезапный ураган, оставил после себя разрушительные следы. Даже не столько в физическом, сколько в духовном отношении. У кого-то потери измеряются каплями пролитой крови, у кого-то - нескончаемым потоком слез. А тут еще и Полина... Дочь Швайковского - с ума можно сойти! Насколько в этом безумном мире все переплетено и взаимосвязано, хотим мы того или не хотим...

Обескураженный писатель молча наблюдал за другом, пребывая в полнейшем смятении. После шока, который сейчас пережил, Швайковский, кажется, утратил способность хоть что-то понимать, совершенно лишился самоконтроля и, накручивая на палец седую прядь, казался раздавленным и потерянным. Он не привык к подобным катаклизмам, вернее, уже отвык от бурных всплесков эмоций, - то были дела давно минувших дней, разудалые времена его писательской молодости. Теперь он маститый художник, известный диссидент, всеми уважаемый человек и гражданин с весомым, если не сказать, общенародным авторитетом. Как все это может повлиять на его карьеру? На его творчество? На взаимоотношения с друзьями, издателями, видными правительственными чиновниками и депутатами? Эта женщина, как ее... Мери, чего доброго потребует солидную компенсацию, затеет в прессе визгливую склоку с привлечением брошенной отцом дочери. Дочери? Боже, сколько их у него?! Они, будто семена экзотических цветков, разбросаны и благополучно произрастают по всему белу свету и... это обстоятельство опять-таки не в его пользу. Хотя, как посмотреть - плодовитость в творчестве не помешала ему стать плодовитым в жизни. Наоборот! Одно постоянно дополняло другое. И вот, очередное, которое уже по счету, обретение отцовства...

Вошел невозмутимый Вездесущинский:

- Те две базарные бабы, особенно мать Полины, после разговора с нашим начальством дали честное благородное слово больше сюда носа не казать и, вообще, уважаемый Генрих Иванович и вы, Дмитрий, можете быть совершенно спокойны - наглые хамки никогда не встанут на вашем пути. Занимайтесь своими делами, господа. Еще раз тысяча извинений!

Вездесущинский жеманно раскланялся и вышел.

- Все в порядке, - сказала Катя. - Через пару дней повязки снимем. Выздоравливайте!

- Спасибо вам, - поблагодарил больной. - Если встретите Полину... попросите ко мне зайти. Буду очень признателен.

- Постараюсь, - ответила медсестра.

Оставшись наедине со Швайковским, Филдс спросил:

- Ты как?

- Как видишь... Пока еще не тронулся умом от всей этой душераздирающей кутерьмы.

- Значит, Полина твоя дочь... - сам себе сказал Филдс. - Дашь им денег?

Швайковский, помолчав, встрепенулся:

- Психотерапевт просил меня ознакомиться с твоей рукописью. Черт знает что! И ты навострился в писатели?!

- Вроде бы...

- Станешь печататься как "Николадзе-Нидворадзе"?

- Еще не решил.

- Честно скажу, уже при первом нашем знакомстве я понял, что ты подсадной.

- Вот как?

- И подыгрывал тебе насколько возможно.

- А когда в Штатах встретился с президентом - тоже подыгрывал?

Швайковский, натужно захохотав, взял с тумбочки рукопись книги и быстро стал просматривать страницы:

- Очень... даже очень любопытно. Собственно, сейчас этим занимается каждый второй.

- Ты о чем?

- Вот об этом, - он ткнул пальцем в рукопись. - Люди, словно с цепи сорвавшись, бросились в большую литературу. Погляди, что происходит! Бывшие менты, киношники, политики, номенклатурщики, зеки, да все, кто не попадя, вдруг обнаружили в себе Божий дар писателя! Откуда-то взялась несметная куча талантов! Где ж они раньше пропадали? И вот, этакая лавина всяческой детективной и прочей пошлятины внезапно обрушилась на голову ошарашенному читателю...

- Постой, Швандя, - прервал его Филдс. - Вездесущинский говорил, что ты пишешь, в основном, детективы.

- А что прикажешь писать? Да, я выпекаю детективы и слезливые мелодрамы, словно блины, добросовестно смазывая их порнухой. По другому - никак! Заурядному читателю достаточно красивой лжи, а умному нужна умная ложь. Что нынче в моде? Все что угодно, только не правда! Когда она, правда, была в моде? Ни-ког-да! Она не нужна ни сытому бизнесмену, ни голодному врачу, никому. Человек боится правды как огня, он упрямо ищет добротную, занимательную, ладно скроенную ложь - лишь бы уйти, убежать от напрягов действительности, от истины, в конце концов, от самого себя. И находит эту ложь на книжном развале, по телевизору, да повсюду! Нищий умильно смакует, как плачут богатые, богач радуется, что пуля киллера летит не в него. Это наша теперешняя жизнь. Это - наш выбор. Мы сказали "да" перестройке и демократии, а взамен получили дремучий капитализм. Не все, конечно, но большинство. То большинство, которое сейчас молча жует жвачку под названием "Райское наслаждение" с привкусом обычного дерьма и принимает ее за продукт высшего качества. И не без моей помощи, заметь.

Швайковский, обнаружив, что рукав его пиджака повис, попытался хоть как-то приладить кусок оторванной материи:

- Вот... в попытках залатать собственную судьбу и проходит жизнь.

Сейчас всякий человек, достигший какого-то уровня в обществе думает о другом только в той мере, в какой тот, другой, может быть ему полезен. не больше!

Филдс медленно произнес:

- Ты очень изменился.

- А ты... размяк и подобрел, - заметил Швайковский. - С чем здесь лежишь, с инфарктом? Я уже два на ногах перенес. Что у тебя с ногами?

- Не воспринимай доброту как слабость.

- Да я в том смысле, что ты пополнел...

Друзья замолчали, оставаясь при своих мыслях.

- Кому сейчас нужны твои "Заметки диссидента"? - нарушил молчание Филдс. - А помнится, у всех на устах только и было: Швайковский, русский классик, советский диссидент! Сколько ты прожил в Штатах?

- Лет пятнадцать.

- Вот видишь... Ты кинул Россию, безбедно жил за границей и, возвратившись назад, разродился нашумевшей статьей "Как обустроить нашу лапотную?".

- Еще бы! Статья получила огромный резонанс: общество буквально всколыхнулось от совковой спячки, меня забросали письмами...

- А результат? Твои проекты давным-давно забыты, и "лапотная" обустраивается совсем по-другому, по-своему.

Швайковский приосанился, - в рваном пиджаке с гордо поднятой головой он выглядел жалким и смешным.

- Зато я сделал себе имя! - не без апломба произнес он. - Я у всех на слуху, со мной считаются. Когда захочу - поработаю, когда пожелаю - отдохну. За меня трудится мой личный авторитет! Кстати, на днях звонила наша эстрадная примадонна Анна Усачева и жаловалась, что устала от собственной популярности - это ох какая тяжелая ноша, не думай. Просила совета, как обустроить новую восьмикомнатную квартиру.

- Искренне сочувствую.

- Так-то, вот, - заключил Швайковский и, будто встрепенувшись, пробормотал: - Однако я засиделся. Ты, старина, давай, позванивай. Вижу, дела твои совсем плачевны, но ничего - прорвемся. Не впервой...

- Как твоя забубенная супруга? - спросил вдогонку Филдс.

- Давным-давно в Израиле, - уже в дверях отозвался писатель, - Нашла какого-то зубного техника, очень талантливого, раскручивает его в качестве драматурга.

Махнул на прощанье рукой и исчез...

На следующий день Дмитрий Филдин получил от полковника Сомова паспорт.

- Теперь вы гражданин великой России, - сказал Сомов и поинтересовался: - Вы католик?

- Наверное. А почему вы спрашиваете?

- Православным стать не желаете? Все-таки, россиянин...

Молчание Филдса он расценил как знак согласия:

- Ну, и отлично! Пригласим батюшку - он прямо в палате вас окрестит.

Больной как-то невзначай сам спустил ноги с кровати и... понял, что может... СТОЯТЬ!! Пусть еще неуверенно, слабо держа равновесие, но - может!!

В полузаброшенном пригородном местечке под названием Журавлиха жила-была древняя, совсем уже высохшая бабушка Лиза. Сколько ей было годков - одному Богу известно. Может, девяносто, а может, и все сто. Постоянно сгорбленная, она, словно болотная цапля, изредка выходя на крыльцо, безмолвно замирала и, скрючившись, долго так стояла, пребывая в думах о былом...

За старым сгнившим забором ее дома почти сразу начинался лес. Ранними летними утрами робкие лучи солнца просачивались сквозь сонную листву молчаливых деревьев, на длинных нитях паутины алмазными россыпями сверкали росинки и неугомонные лесные птахи затевали звонкий переполох. С мокрой ночной травы тяжело поднимался белый туман, загадочно клубясь при малейшем дуновении ветерка и медленно тая. В жаркий полдень лес замирал, птицы умолкали и только звонкое жужжание пчел на опушках да стрекот кузнечиков нарушали сонную идиллию. К сумеркам, на закате лес вновь оживал, становясь совершенно непохожим на полуденный; теплое воздушное марево постепенно уходило, уступая место вечерней прохладе. Веселая мошкара золотыми столбами вилась над лесным озерком, а уже ближе к темноте начинались лягушачьи концерты, и откуда-то издалека эхом доносился крик совы.

Бабушка Лиза прожила долгую трудную жизнь, похоронила двух мужей и одного сына, погибшего на войне. Осталась дочь Мария да внуки - Полюшка и Кирюша. Конечно, одной доживать нелегко, но что поделаешь - на все воля Божья.

Мария, непутевая голова, еще в девичьи годы бросила мать и уехала из деревни в город на поиск, как его, интеллигентного мужа. Уехала и... начались ее мытарства: то с одним каким-то лиходеем связалась - Кирюшу родила, потом с другим, писателем что ли, - Полину принесла. В общем, горюшко горькое... Как-то приехала к матери заплаканная, потасканная, дескать, у тебя жить буду. А внуки-то где? Оставила, говорит, в городе, в суточном детском саду. И тут Лиза не сдержалась, прогнала вон родную дочку... Кирилла, правда, забрала к себе в деревню и сама воспитывала до пятого класса. Потом, с этой перестройкой, когда совсем невмоготу стало, пришлось отдать обратно - силушек нет в ее-то годы. Так и живет одна-одинешенька, всеми брошенная, позабытая. Никому не нужная. Да... старость не в радость. Раньше хоть Кирюша нет-нет да приедет. До чего добрый был мальчик! Уж, такой баловник! Коль набедокурит, в избе все коромыслом идет. А злился-то, если что не по его! Бывало, посадишь рядом, ручонки его погладишь и начнешь присказки сочинять. Ты мне расскажи, просит, про Злых бабочек. Очень любил эту сказку...

Одинокую бабушку регулярно навещал отец Алексей, хотя путь проделывал от своей деревянной церквушки немалый. Придет, прочитает несколько молитв, почаевничает, о Боге поразмышляет. Умный человек, начитанный и добрый. Принесет воды из колодца, наколет дров, а там уже, глядишь, вечереет, - пора возвращаться. Только и живет старушка, что ожиданием следующего прихода отца Алексея. А чем же еще жить?..

Вот уж смеркается за окном... Выйдя на крыльцо, Лиза посмотрела на темнеющий лес, улыбнулась чему-то своему и, глубоко вздохнув, успокоилась.

Лес стоял загадочной темно-зеленой стеной, молчаливый и величественный... Вдруг Лизе послышался странный шум со стороны уже спящей деревеньки. Что бы это могло быть? Непонятный шум. Да в такое позднее время...

Ее тревога оказалась напрасной: с приближением шума старушка поняла, что это - автомобиль. На ночь-то глядя. К кому бы?

Огромный черный джип "Черокки", разрываясь от громкой ритмичной музыки, остановился прямо напротив ее калитки. Лиза перепугалась до смерти, но любопытство пересилило страх - таких машин она сроду не видела.

- Эй, хозяева! - заметив старушку, крикнули пассажиры, вылезая из джипа (их было трое: девушка и двое мужчин). - Встречайте гостей!

Даже не спросив разрешения, один из них толкнул калитку, и вся троица мигом очутилась на крыльце.

- Здравствуйте, бабушка! - сказал старший мужчина. - Извините за беспокойство. Понимаете, заблудились мы...

Мужчины были холеные, с короткими стрижками, а девушка - просто загляденье: длинноногая, настоящая красавица. От всех троих исходил сильный запах одеколона и духов, враз перебивший вечерние ароматы лесных многоцветий.

- Что ж это я... - засуетилась Лиза. - Пожалуйста, заходите в дом. Сейчас поставлю самовар...

- Не надо, ба, - успокоил второй. - Мы твои гости, нам тебя и угощать. А ну, Катюха, накрывай на стол...

Вот уж такого Лиза совсем не ждала! Она даже надела очки, чтобы разглядеть доселе невиданные яства, появившиеся на ее бедном пенсионерском столе. Чего тут только не было! Подрумяненные поросячьи ляжки, пухлые куриные окорочка, тушка осетра, всевозможные сыры и колбасы, от запаха которых слюнки текли, красная и черная икра, множество красивых баночек с яркими этикетками, ананасы, апельсины, арбуз, водка "Смирнофф" в огромной пузатой бутыли, шампанское, большущая корзина овощей, и поменьше - с клубникой... В общем, такого изобилия старушка за всю свою жизнь не встречала.

- Плоды перестройки и демократии, - пояснил старший, разливая водку. - Давайте выпьем за наше случайное знакомство, за нашу встречу!

Выпили, разговорились. Молодые мужчины - Савелий и Вовчик - городские коммерсанты, а Катя, их знакомая - медсестра. Вот, собрались, в кой-то веки, выехать за город - а то все работа да работа, продыха нету. Здесь, конечно, одна сплошная красота, первозданная, можно сказать, природа. Сначала они, как водится, оторвались, в смысле отдохнули, а потом, на обратном пути, стали плутать по долинам да по взгорьям. Короче, сбились с дороги, въехали в эту деревню и вот, познакомились с бабушкой Лизой. Просто замечательная встреча!

Старушка, разомлев от съеденного и выпитого, рассказала гостям о себе, о своем одиноком житье-бытье. Мужчины сначала слушали внимательно, потом, словно забыв о ней, стали громко спорить и доказывать друг другу что-то из области строительства, как поняла бабушка.

- Ты врубись, кореш, - горячился Савелий, - много сюда пойдет кирпича?!

- Смотря сколько уровней будешь строить: три или четыре.

- А гараж, сауна, бассейн? Да еще на полдеревни участок плюс кондовый такой спуск к реке, как у Витьки Драного. Бабуль, тут у вас река есть?

Лиза даже обрадовалась, что вспомнили о ней:

- Есть, милущий, есть! И широкая такая, Судьбинка называется.

- Ишь ты! - воскликнул Вовчик.

- Хочу купаться, - сказала Катя.

Старушка забеспокоилась:

- Кто ж на ночь глядя-то купается? Ты, деточка, окстись - не приведи Господь, утонешь, милущая.

- Правильно бабушка говорит, - заметил Савелий. - Спят усталые игрушки!

- Верно, братан, - поддержал Вовчик. - Пора на боковую. В машине и перекантуемся.

- Зачем в машине? - удивилась Лиза. - Давайте у меня, здесь. Или можно так: мы с Катюшей переночуем в избе, а вы - за домом, в теплом сарае.

На том и порешив, все разошлись по своим углам... Лиза спала чутко, переворачиваясь с боку на бок, противная подагра никак не отпускала суставы, а назойливые комары монотонно пищали в темноте. Наконец поняв, что нынче ей не заснуть, старушка захотела встать, как вдруг услыхала шепот: "Слышь, Катька, к нам иди..." "Я устала, - отвечала девушка, - спать хочу." "Повторять не буду, кончай ломаться." "Ладно", - тихо произнесла Катя, поднялась и вышла из избы. Вот она, нынешняя молодежь, думала старушка, ничего святого - одни пьянки да гулянки. И хоть бы капелюшечку стыда! Куда там. Ни девичьей гордости, ни девичьей чести. Что же это такое творится? Поскорее бы уйти к праотцам, царствие им небесное...

- Помогите!.. - донесся приглушенный крик девушки. - Пустите меня!!..

Старушка засеменила к сараю и то, что происходило там, в темноте, ужаснуло Лизу, повергло ее в смятение - двое мужчин насиловали Катю, жестоко, хладнокровно, выворачивая ей руки, били по лицу. Несчастная уже не в силах была сопротивляться, только надрывно стонала...

- Ироды окаянные! - не своим голосом заголосила Лиза. - Что ж вы делаете, нехристи?! За что над деточкой измываетесь?!!..

- Пошла отсюда, бабка! - крикнул Вовчик. - Не суйся в чужие дела!

Старушка пригрозила:

- Все расскажу отцу Алексею, он на вас отыщет управу!

Из темноты донесся пьяный смех Савелия:

- У попа была коза через жопу тормоза, он говно на ней возил - через жопу тормозил!

Лиза уже не помнила, как, войдя в сарай, кинулась, не видя на кого и, получив удар ногой в пах, потеряла сознание...

Очнулась она ранним утром, с первыми криками петухов, на своей кровати. Ныл живот, кружилась голова. Она увидела склонившуюся над ней Катю с сильно запудренными синяками на лице.

- Прощайте... - тихо произнесла девушка, - и... спасибо вам за все.

- А где эти... скоты? - спросила Лиза. - Турки немыслимые...

Но Катя, прихрамывая, уже вышла из избы, и тут послышалась громкая музыка, хлопок автомобильной двери, а вслед за ним - удаляющийся рев мотора...

Превозмогая боль в животе, старушка подошла к образкам и, с трудом встав на колени, принялась усердно молиться...
* * *
Отец Алексей являлся глубоко образованным, высококультурным, начитанным человеком. Он рос и воспитывался в семье провинциального священника, был точен и пунктуален во всем, что касалось служения Богу. Но не только, - люди стремились к нему, к его удивительной доброте и состраданию, к его стремлению вникать в саму суть их проблем и вовремя помочь, когда молитвой, когда добрым советом, а когда и материально. Однако многие себя вопрошали: почему столь незаурядный священник занимает более чем скромное место в церковной иерархии?

Ответ знал сам отец Алексей, знал, будучи проницательным человеком и хорошим психологом. Нигде не любят умных людей, и церковь в этом отношении исключением не является. Здесь, в общении со старшими по сану, на первом месте стояли, и стоять будут келейная лесть, медоточивость, двусмысленность, отрешенная витиеватость. Эта непременная атрибутика изначально была чужда отцу Алексею, хотя внешне он и стремился ее соблюсти. Что же касалось всяческих подковерных интриг, которыми церковь богата, быть может, больше, чем антикварной утварью, то именно тут отец Алексей был наиболее уязвимым. Его задевала завуалированная непорядочность таких же служителей, как он, их высокопарное лицемерие и ханжество. В общении с Богом священник стремился отрешиться от мирской суеты, но суть скрытых болезней церкви была для него очевидной. Впрочем, по большому счету, то - грехи застарелые. А вот новые реалии...

Он с радостью воспринимал восстановление храмов Божьих по всей Руси, однако блеск и великолепие церковных сановников, их приближенных на фоне глубокого кризиса и повальной нищеты, - коробили священника. Да, вера в Бога необратима, без веры нельзя, невозможно прожить. Но когда высшие иерархи, сытые и холеные, облаченные в золото и парчу, вещают об этом полуголодному народу с телеэкранов, благословляя продажных политиков, отцу Алексею, становилось больно и стыдно. За себя, за российское православие.

Еще в советские времена ему прямо предложили сотрудничать с КГБ. Он отказался, зная, что ничего хорошего такой отказ ему не сулит. И не ошибся. Оставаться самим собой в церкви - суть тяжкий промах. Он прекрасно видел, что большинство служителей так или иначе, работает на КГБ, однако своими убеждениями не поступился. За что и пострадал: карьера просвещенного и дальновидного церковного служителя застопорилась в деревенском приходе. Надежды на нечто большее, на лучшие времена почти растаяли. И вдруг - перестройка, гласность, плюрализм, демократия! Будучи наивным, как любой человек, верящий в справедливость, отец Алексей принял изменения в стране слишком близко к сердцу. В его проповедях и мыслях появилась сначала робкая уверенность, затем твердое убеждение в необратимости происходящего, в качественных переменах к лучшему не только, как полагал он, в государстве Российском, но и в православной церкви. Однако вскоре понял, что изменения эти нужны не столько народу, получившему доступную водку и свободу волеизъявления, сколько власть предержащим. А, собственно, разве всемирная история человечества не является более чем убедительным примером постоянного противоречия богатства и нищеты? Для того и пишутся умные книги. Но голодному - не до чтения. Нищета унизительна, раболепна, она способна сделать человека каким угодно, только не сильным и независимым. Здесь и необходим Господь Бог с его добротой, умиротворением и всепрощением. Пролить живительный бальзам на истерзанные души - это ли не главное предназначение всех религий? Бог - один - это ли не стимул единения всех верующих?

Значит, и служить Всевышнему следует достойно: не искать компромиссов между верой и собственной совестью, благословляя лживых правителей на открытое унижение народа...

Взгляды отца Алексея на совесть, религию и государство были хорошо известны церковным иерархам. Скорее всего, кто-то из них в душе сочувствовал этому человеку, но вокруг имени священнослужителя существовал негласный заговор молчания...

Когда встал вопрос об обращении одного католика в православную веру, у Патриархии поначалу были определенные сомнения, но только поначалу. Ведь просьба исходила от некогда всемогущей спецслужбы, с которой у русской церкви оставались крепкие давние связи. Деликатность вопроса заключалась еще и в том, кто из православных священников сподобится провести такой обряд. Однако, немного подумав, решили поручить это отцу Алексею, - пусть в случае непредвиденных последствий вся ответственность ляжет на него.

Между генерал-полковником Шельмягиным и владыкой Мефодием состоялся краткий телефонный разговор:

- Рад вас приветствовать, дорогой владыка!

- Доброго вам здравия, Василий Васильевич!

- Приятно, что не забываете нас.

- Как же... После стольких лет совместной работы...

- Продуктивной работы, владыка. Вы, полагаю, относительно нашей просьбы?

- Именно так. Кажется, подходящая кандидатура найдена.

- Кто это?

- Отец Алексей.

- А...ваш доморощенный демократ? Кстати, по некоторым данным он собирается баллотироваться в Госдуму.

- Сведения достоверные?

- Вполне. Выбор правильный, владыка.

- Спасибо за понимание, Василий Васильевич. Бог вам в помощь!

Повесив трубку, Шельмягин вспомнил некоего Петра Самсонова, бывшего парикмахера, затем санитара морга, потом ювелира, монаха, заштатного соглядатая КГБ, настоятеля монастыря, а ныне - влиятельного владыку Мефодия. Все происходит в развитии, улыбнулся про себя шеф контрразведки...

* * *

- Простите, Катюша, кто вас так?

Она пропустила его вопрос:

- Лучше покажите, как вы теперь ходите.

Дмитрий встал с кровати и, сначала опираясь на Катину руку, затем совсем самостоятельно, несколько раз прошелся по палате.

- Я так за вас рада! - воскликнула девушка.

- А я вам очень многим обязан, - сказал Дмитрий. - Только не знаю, чем отблагодарить...

На глазах ее выступили слезы:

- Вчера Поля звонила, справлялась о вас...

- Правда? Спасибо. Мне так неловко... Она куда-нибудь устроилась?

- Пока что нет. Везде требуют рекомендацию с последнего места работы, а здесь... какая уж рекомендация.