Глава XI Степан Разин и его эпоха

Глава XI Степан Разин и его эпоха

Сколько казаков было на Дону в XVI и XVII вв. — трудно сказать, т. к. все казачьи войска, расположенные по Волге, Яику и Тереку, составляли один общий союз и по первому зову донцов стекались со всех рек в гор. Черкаск для какого-либо важного казачьего дела, а потом, по миновании опасности, расходились по своим местам. Подьячий Посольского приказа Григ. Котошихин, современник царя Алексея Михайловича, в своих записках говорит, что казаков на Дону в его время было около 20 тыс.; это коренных, с союзными же войсками их было гораздо больше. Состав донских казаков постоянно усиливали их сородичи запорожцы, казаки малороссийские и из украинных городов Московского государства. Незначительный процент в XVII в. составляли новокрещенные татары, вольная польская шляхта, московские опальные бояре и князья, как например, кн. Друцкой, слывший на Дону под именем атамана Ивана Васильева, в 1623 по 1628 г., ратные люди из польских и русских владений и др. Все эти лица, вступая в состав казачества, становились равноправными членами его, а имевшие какие-либо титулы или звания скрывали или отбрасывали их, как не нужные.

С половины XVII в. жизнь на Дону стала принимать более оседлый характер; стало развиваться коневодство, скотоводство, овцеводство и даже земледелие, хотя этот промысел, как отвлекающий казачество от военных обязанностей, Главное Войско не одабривало; рыбный промысел и звероловство существовали на Дону искони.

Гор. Черкасск, сделавшийся столицей донского казачества после «Азовского сиденья» и в котором уже с 1651 г. красовался пятипрестольный деревянный соборный храм во имя Воскресения Христова, построенный по обету казаков, данному во время «сиденья», стал многолюден; он разделялся на пять станиц: Черкасскую со Средней, Павловскую, Дурновскую, Прибылянскую и Скородумовскую. В нем появилась торговля и промышленность, удовлетворявшая пока военным целям. Русские купцы, армяне, греки, турки, персы, татары, калмыки, черкесы, итальянцы и другие торговые люди стекались сюда каждый с своими товарами^{319}. С внешней стороны Черкаск представлял собой тип восточного города, подобно Багдаду или Морокко: дома в нем лепились друг к другу без всякого порядка, так, что улиц, в современном значении этого слова, в нем совсем не было, а были лишь одни тесные, извилистые проходы. Дома-курени были большей частью деревянные, в два этажа, на высоких каменных фундаментах или на сваях, с галлереями и балконами, в мавританском стиле. Дон и его протоки, протекавшие чрез город, были всегда заставлены торговыми судами и военными стругами. Черкаск носил оттенок интернациональности. Запорожцы, украинцы и казачество всех рек стекались сюда попировать и сговориться о предстоящих морских поисках на турок и крымцев. Здесь же делили (дуванили) и военную добычу, пленников (ясырь) и проч.

Благодаря такой московской политике, на Дону во 2-й половине XVII стол, образовалась довольно сильная партия сторонников Москвы, — это был класс домовитых казаков и старшин войска во главе с войсковым атаманом Корнилом Яковлевым.

Внутреннее положение рабовладельческой России при царе Алексее Михайловиче было чрезвычайно тяжелое. Слабохарактерный царь мало вникал в дела управления, а предоставил все это ведать льстивым князьям, боярам и воеводам.

Еще в 1642 г. на Великом Земском Соборе, созванном в Москве по поводу предложения казаков принять отнятый ими у турок г. Азов, представители от разных классов народа смело говорили царю: «разорены мы пуще турских и крымских бусурманов московскою волокитою и от несправедливых судей… вели разсмотреть поборы и даточных людей с монастырских имений. Зачем лежачая казна у патриарха, митрополитов, епископов и в монастырях?.. Пожары да подати, подводы да кормежные деньги разорили нас… Разсуди нас, государь, с нашими воеводами, да с дьяками: они съедают все, что мы даем тебе»^{322}.

Уложением царя Алексея Михайловича 1619 г. крестьяне окончательно были прикреплены к земле, т. е. сделались собственностью господ, их холопами, даже хуже, их бесправными и безгласными рабами, сведенными на степень скота, с куплей и продажей, меной на предметы роскоши, собак и проч. Крестьянин принадлежал своему господину не только телом, но и душой; впрочем, души-то в нем и не признавалось, а была у него, по мнению бояр, какая-то другая душа, холопская. Защиты крестьянам ждать было неоткуда: все давило его, все гнело, духовенство же проповедывало: «раб, повинуйся своему господину!» Хотя и был учрежден холопский приказ, куда каждый крестьянин мог принести жалобу на обиды от своего господина, но это была одна насмешка над личностью человека: в приказе сидели те же господа-рабовладельцы, и по закону (Уложению) достаточно было одного отрицательного ответа господина, чтобы жалоба холопа была опровергнута. Судьи открыто продавали свои приговоры. За провинности господ били его крестьян, сажали в тюрьмы, истязали. За убитого крестьянина отдавали живого, точно так же, как за убитую скотину отдают другую, нисколько не считаясь с семейным его положением: мужа продавали или отдавали от жены или детей, детей от отца. Тяжелое и бесправное было время в тогдашней самодержавной России. Все это видел и изучил Разин и пришел к выводу, что лучшим союзником и помощником ему в задуманной мести рабовладельцам-боярам за смерть свободного казака, его брата, будет весь закабаленный русский народ. Эта мысль твердо засела в его голову, и он решил немедленно приступить к ее выполнению. Он задумал перевернуть рабовладельческую Россию вверх дном. За ним пошла вся казачья голытьба, а потом и весь крестьянский люд. Явившись в Черкаск, он ближе сошелся с голутвенным казачеством, пируя с ним по кабакам и ведя беседы о возможных морских походах, о новых зипунах и богатой добыче. Все это было нужно для выполнения задуманного плана; Разину были нужны слава и богатства, без которых он был для своего дела бессилен.

По сказанию современников-иностранцев, видевших его лично, Разину было в 1670 г. около 40 лет; он был высокого роста, дородный, чрезвычайно крепкого сложения, предприимчивой натуры, гигантской воли и порывистой деятельности^{323}. Молчаливый и задумчивый и строгий с подчиненными, он умел привязать к себе всех и заставить безропотно ему повиноваться. Волосы на голове имел темные, курчавые, бороды не носил; длинные, с красивыми изгибами усы спускались в стороны. Взгляд его приводил в трепет даже его сподвижников, людей, как известно, не с очень нежными нервами. В черных глазах его горел высокий ум, была видна жестокая, непреклонная воля, было что-то страшное и обаятельное. Каждое движение его нахмуренных бровей на немного попорченном оспой, но красивом лице заставляло дрожать самых храбрых. Всякий видел в нем присутствие какой-то стихийной, демонической силы. Он весь был живое воплощение беззаветной удали и ничем несокрушимой энергии. Движения его были резки и быстры, голос громок и внятен. Порой своенравный и упорный в предпринятом раз намерении, то мрачный и суровый, то разгульный до бешенства, то преданный пьянству и кутежу, то готовый с нечеловеческим терпением переносить всякие лишения, Разин сгруппировал вокруг себя все недовольное Москвой и войсковым атаманом Корнилом Яковлевым голутвенное казачество и стал постепенно приводить задуманный план в исполнение. Все, что стояло выше его, все, что властвовало и распоряжалось народом, воеводы, князья, бояре и дьяки, а также и высшее духовенство было ему ненавистно, все же обездоленное, униженное и забитое находило в нем защитника и покровителя. «Я иду бить воевод, бояр и приказный люд, с своим же братом мужиком поделюсь последней крохой хлеба», — писал он в своих воззваниях к народу. Народ верил в него и шел за ним. Закон, общество, церковь, все, что веками сложилось в московском государстве под влиянием византийского культа, им отвергалось и попиралось. Все попирала его неустрашимая воля. Вольное казачество он любил до самозабвения и в речах своих называл казаков не иначе, как братцы, товарищи и други. Встречаясь с ним, народ кланялся ему до земли и величал батюшкой.

* * *

Оттеняя эти незаурядные, на современный взгляд, проявления в характере Разина, ни один из этих историков не потрудился, однако, в достаточной мере над их выяснением и не указал этим явлениям исторических причин, а ведь для каждого исторического явления есть своя особая причина, быть может сокрытая глубиной веков.

Разин обладал недюжинным умом и выдающимися способностями. Он стоял выше своих современников и по уму, и по развитию. Он знал историю Дона и хорошо понимал задачи казачества. Он был знаком с древнерусскими былинами и укладом своеобразной жизни новгородской Руси. А ведь новгородская-то Русь, вернее новгородское гетское казачество имело большую связь с Доном. В древних писцовых книгах новгородских погостов мы находим гофейских казаков, откуда-то пришедших и поселившихся в Бежецкой пятине. Эти гофейские казаки — прибалтийские Готы или Геты, переселившиеся туда в I–IV вв. по Р.Х. с берегов Азовского моря (Саги о Фритьофе Смелом и Едда Снорре), из страны Свитиод, Сводура — света, юга, под именем Азов-Гетов. Часть из них переселилась из Хлынова на Дон, другая — осталась в новгородских областях и стала известна в XVI и начале XVII вв. под именем казаков ямских, дерптских, копорских и др. (Договор Новгорода со шведами в 1611 г. и договор России с Швецией в Столбове 1617 г.).

Связь новгородских областей с Доном сказывается, помимо исторических данных, еще в следующем: в говоре, тождественных названиях старых поселений, озер, речек, урочищ, архитектуре построек древних церквей, резьб иконостасов, народной орнаментике, нравах, обычаях, суевериях, свадебных обрядах, вечевом правлении, обособленном церковном управлении, антропологии жителей — воинов древнего Новгорода и Дона и проч. В церковном управлении новгородцы до XVI в. обособлялись от московских митрополитов, а потом патриархов; высшее и низшее духовенство избирали на вече, без согласия Москвы. Новгородцы также не приняли греческих строгих церковных уставов, а продолжали сохранять свой народно-вечевой суд над духовенством по своему древнему народному праву. Считая себя по культурности выше других народностей, в том числе и греков, они принимали христианство с большой осторожностью и упорством, а принявши, оставили много обычаев и обрядов из своего древнего языческого культа. Так, например, при обряде церковной свадьбы священник должен ехать впереди с крестом в облачении, а жених сзади с волхвом (знахарем, колдуном). Этот обычай был запрещен духовным собором в 1667 году.

Женщина-новгородка, помимо отца и матери, должна была говорить публично на вече «люб ей жених или не люб».

Венчались в церкви, хотя это считалось не обязательным, и около ракиты, как о том поется в былине о Дунае Ивановиче: «там они обручалися, круг ракитова куста венчалися».

Женились 4, 5 и 6 раз и также свободно разводились, передавая на вече публично жен другим.

Все эти и многие другие религиозные обряды и обычаи новгородцы целиком перенесли на Дон. Обособленность Дона в церковном отношении от Москвы всем известна. По словам протоиерея Гр. Левицкого, в 1687 г., после усмирения бунта Разина, на Дон впервые была прислана грамота с повелением поминать на большом выходе имя московского патриарха: до этого же донское духовенство, избираемое казачьим кругом, как и в древнем Новгороде, никакого отношения к московским владыкам не имело.

В 1762 году, после присоединения Дона к воронежской епархии, епископ Иоаким доносил Синоду, что «казаки под страхом наказания запрещают своим священникам слушаться распоряжений архиерея и судят их по своим обычаям в кругу; что войсковой атаман Иловайский прямо писал, чтобы архиерей не смел вмешиваться в духовные дела казачьих приходов, так как причты их определяются с утверждения «казачьяго круга и старшин»».

В 1765 г. воронежский епископ Тихон доносил вновь Синоду, что в 3-х черкасских благочиниях 58 духовных лиц самовольно определены кругом, без его благословения и что эти беспорядки исправить нет никакой возможности. В том же году и тот же епископ вновь доносил, что казачьи церкви не ведут венечных записей и что атаман Иловайский набил колодки на протопопа черкасского собора за то, что тот осмелился власть своего владыки поставить выше веча, т. е. войскового круга.

Браки на Дону, по словам Евл. Котельникова, В. Д. Сухорукова и свящ. Пивоварова (1818–1840 гг.), исстари состояли в церемонии, происходившей на майдане, где собирался казачий круг. Жених и невеста в сопровождении родственников являлись на майдан (площадь), где жених публично спрашивал невесту: «люб ли он ей?» Дав утвердительный ответ, невеста в свою очередь спрашивала жениха: «люба ли она ему?» После утвердительного ответа кланялась ему в ноги, в знак подчинения. После этой церемонии атаман и старики вставали с своих мест и поздравляли молодого князя и княгиню словами «в добрый час». Такая форма брака в понятиях казаков-вечников была так важна, что и после венчания в церкви должна была обязательно исполняться на майдане.

Развод производился с такою же легкостью и также на майдане, при публичном объявлении, что жена ему «не люба».

Такие браки и разводы просуществовали на Дону до половины XVIII в. Венчаться в церкви считалось не обязательным.

Церемония церковного брака тождественна с новгородской: впереди ехал верхом священник с крестом, за ним жених с знахарем-дружком, потом невеста с свахой и сверстники жениха с песнями и стрельбой. Жених и невеста, по древнему новгородскому обычаю, величались молодыми князем и княгиней.

Женились 4, 5 и более раз и также легко разводились. Хотя на Дон и послана была в 1745 г. 20 сентября грамота о воспрещении жениться от живых жен и четвертыми браками, но это нисколько не останавливало казаков следовать своему древнему обычаю жениться и разводиться с ведения и согласия круга^{324}.

На основании этих-то старых казачьих обычаев и Степан Разин, желая оградить казачество от влияния московского высшего духовенства, дабы оно своими анафемами не помешало выполнить задуманный им план, стал публично отвергать и церковный брак, и другие обряды веры, строго выполнявшиеся в московской Руси, по требованию древних византийских церковных уставов. Следовательно, в этой проповеди Разина из ряда выходящего ничего нет. Так смотрело на многие обряды веры большинство казаков до и после Разина. Казаки старого времени были глубоко верующие, искренне, без ханжества и за веру полагали свою жизнь. В этом вся история казачества. Искренно веровал и Разин, но у него, как у человека с большим размахом, с прямой и непосредственной натурой и при том озлобленного на всех московских бояр и высшее духовенство, которых он называл «рабовладельцами и палачами», все эти проявления характера выливались резче, как говорится — с плеча. Такова была его натура. Отвергая, по понятиям московских ханжей, церковь и ее установления, вернее — веками наслоившиеся обряды, Разин, однако, ходил на поклонение святым угодникам в Соловки, а в 1670 г. пред выступлением на Волгу, чтобы поднять знамя открытого бунта против социального строя России, заезжал в Усть-Медведицкий монастырь поклониться иконе Казанской Божией Матери, почитаемой чудотворной, иподарил два фунта жемчуга на ея убрус, что видно из монастырской записи. (Сообщение академика Е. Ознобишина. Дон. Обл. Вед. 1875 г. № 7).

Чтобы судить о жестокости и бесчеловечности Разина, а бесчеловечен он был только с воеводами и приказными дьяками, нужно наперед знать, насколько милосердней для народа были московские князья и бояре и высшее духовенство и даже сам «тишайший» царь, в особенности, если дело касалось внутренних политических вопросов. За «государево слово и дело», сказанное кем-либо из мести, корыстных целей или с испуга, мучили, пытали, резали языки, вздергивали на дыбы и четвертовали и большею частью людей невинных. Тогдашний строй московского правительства приводил в ужас всех иностранцев, посещавших Россию. «Удивительно, — говорит англичанин Флетчер, бывший в России в конце XVI в., — как люди могут выносить такой порядок и как правительство, будучи христианским, может быть им довольно».

От московских порядков, лицемерия и ханжества отворачивались и донские казаки и принимали все меры оградить себя от их пагубного влияния^{325}.

Пришел в ужас и свободолюбивый Разин при виде бесправия и гнета русского крестьянства, низведенного московским абсолютизмом на степень скота, и решил перевернуть весь социальный строй России вверх дном и учредить «по градам и весям» казачий строй, казачий круг.

* * *

Разин выступил из Черкаска с партией казаков до 1500 челов. На Волге отряд его усилился до несколько тысяч. В числе их было около 400 запорожцев с атаманом Бабою.

На Волге разинцы завладели несколькими караванами купеческих и царских судов, в том числе богато нагруженным судном святейшего патриарха Иосифа, разделили добычу между собой и двинулись вниз по реке мимо Царицына к Черному Яру. Там встретились они с отрядом воеводы Беклемишева, разбили его и самого воеводу повесили на мачте. Встречавшиеся суда с стрельцами и ссыльными передавались на сторону Разина. От Черного Яра Разин Волгою и ее рукавом Бузаном, мимо острова Бузана и Красного Яра, вступил в Каспийское море, а потом повернул влево, вошел в устье Урала и овладел Яицким городком. Посланные в погоню за ним из Астрахани два стрелецких полка им были истреблены, а взятые в плен присоединились к нему. Завладев их оружием и забрав в Яицком городке всю артиллерию, Разин весной 1668 г. пустился в море. Отряд его имел правильное казацкое устройство: разделен был на сотни и десятки. Над сотней начальствовал сотник, над десятком — десятник. Разин был над всеми атаманом. Любимым есаулом у него был Ивашка или Иван Черноярец. Из других есаулов известны: Ларка Хренов, Лазарка Тимофеев, Михайла Ярославов, Сережка Кривой, Алешка Каторжный и др.

Около двух лет Разин громил кавказские и персидские берега, дал морской бой Менеды-хану, разбил его наголову, пленил его сына и красавицу дочь и в первых числах августа 1669 г. явился с несметными богатствами под Астраханью. Видя его мирные намерения и желание пройти на Дон, воевода Прозоровский и князь Львов приняли его в Астрахани ласково, хвалили за подвиги и победы над басурманами и в заключение выдали ему милостивую царскую грамоту, в которой прощались казакам все их вины и разрешалось возвратиться на Дон. Цель этого милостивого внимания была такова: слава о подвигах Разина разнеслась по всему Дону и Волге и достигла до Днепра, везде встретив сочувствие, а потому Москва боялась суровыми мерами раздражить казаков; астраханские же воеводы не могли положиться на свои силы, а стрельцам и черному люду не доверяли; воеводы надеялись, что часть добычи перейдет им на поминки. Они заранее выхлопотали у царя для казаков милостивую грамоту. Что же касается разгрома персидских городов, то это дело политики, — ведь и персы порой не щадили русских подданных; притом ведь громили не они, русские, а казаки, народ независимый, своевольный.

4 сентября 1669 года Разин двинулся из Астрахани вверх по Волге, а потом перетащился на Дон. Между старыми городками Кагальницким и Ведерниковским, в юрте нынешней Богоявленской станицы, на Кагальницком острове, он заложил себе главный стан, обнес земляным валом и поставил пушки. Отсюда он стал держать г. Черкаск под угрозой, т. к. перевес был на его стороне. Атаман и старшины притихли. Обеспокоенная этим, Москва в 1670 г. послала на Дон жильца Евдокимова с тайным поручением разузнать все о Разине, вручив послу для виду царскую грамоту с обещанием прислать казакам за их службу обычные запасы. Евдокимов прибыл в Черкаск на фоминой неделе в воскресенье. Корнила Яковлев по этому поводу собрал круг. Пригласили посла. Тот вошел в круг, поклонился атаману и казакам на все четыре стороны; отдал грамоту атаману и сказал:

— Великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович всея Великия и Малыя и Белыя России самодержец и многих государств и земель восточных и северных отчин и дедич и наследник и государь и обладатель, велел всех вас, атаманов и казаков, спросить о здоровьи.

Атаман приподнял грамоту вверх и громко вычитал кругу. Казаки были очень довольны царским вниманием, благодарили за обещание прислать запасы, которые обычно сплавлялись на бударах р. Доном из Воронежа, и отпустили Евдокимова. Через два дня атаман вновь собрал круг и предложил ему снарядить в Москву вместе с послом станицу. В круг внезапно с своими приверженцами является Разин, открывает свой круг, требует на объяснение Евдокимова, называет его лазутчиком и шпионом, приехавшим подсматривать за ним, бьет его по лицу, бьют его и казаки, а потом избитого бросают в Дон^{327}. Бывшие с послом люди посажены под стражу. Корнила хотел вступиться за Евдокимова, но едва сам не был избит, убежал с майдана и заперся с некоторыми старшинами в соборе. Разин объявил казакам, что настало время идти против ненавистных им всем бояр и звал молодцов с собой на Волгу. Почти весь круг откликнулся на его зов.

Вскоре после этого Разин двинулся вверх по Дону к Паншину. Отряд его усилился до 10 тыс. В нем так же, как и прежде, немало было запорожцев. В Паншин явился к нему Васька Ус, поднявший в украинных городах крестьян против помещиков. Разгромив калмыков, кочевавших между Доном и Волгой, и отняв у них скот, Разин подступил к Царицыну. Царицынцы отворили ему ворота и встретили его с почетом во главе с своим духовенством. Воеводу Тургенева казаки и народ отвели на веревке к Волге и бросили в воду. Вслед за этим таким же способом был взят и Камышин. Воеводу и приказных утопили. Разин двинулся к Астрахани. Стрельцы и народ, встречавшиеся на Волге, передавались ему. Астрахань считалась очень сильною крепостью — в ней на стенах в два ряда было до 460 пушек и значительный гарнизон. Но что могло устоять против народного вождя, объявившего всем полную свободу и казачьи права. Крепость сдалась почти без боя. Стрельцы и народ отворили ворота и даже помогали казакам взбираться на стены. Все кругом разразилось изменой. Ненавистны были народу и ратным людям порядки царского правительства. Все называли Разина батюшкой, Степаном Тимофеевичем, избавителем от злых лиходеев. Купцы, дворяне, дети боярские и весь приказный люд погибли. Раненого от руки местного холопа воеводу Прозоровского сам Разин столкнул с колокольни. Имущество убитых пошло в дуван. Все приказные дела были сожжены.

— Вот так я сожгу все дела у государя, — говорил Разин народу.

Оставив в Астрахани атаманом Ваську Уса, а старшинами Федора Шелудяка и Ивана Терского с гарнизоном из стрельцов и астраханских жителей, записавшихся в казаки, а также по два человека от десятка донских казаков, Разин на 200 судах двинулся вверх по Волге; по берегу шла конница, в числе 2 тысяч человек. Из Царицына он отправил отряд в 2 тыс. человек на Дон с казною, с атаманами Фролом Минаевым и Яковом Гавриловым.

Саратов сдался без сопротивления. Народ встретил Разина с великой радостью. Воевода Лутохин, дворяне и приказный люд были казнены. В городе было введено казацкое устройство, с казацким кругом. Атаманом поставлен Григорий Савельев. С приближением казаков к Самаре там поднялось междоусобие; казацкая партия победила. Разин занял город без боя. Воевода Алфимов был утоплен, дворяне и приказные казнены. В первых числах сентября Разин подступил к Симбирску. Словом, народ нес Разина на своих руках. Агенты Разина с «прелестными» письмами наводнили все прилегающие к Волге местности, проникли в Москву и земли новгородские, даже до Белого моря и Смоленска. Всюду они встречали радостный прием, всюду народ поднимал оружие за свои попранные права. В письмах к народу Разин говорил, что он идет истребить бояр, дворян и весь приказный люд и установить по всей Руси казацкое устройство. «Я не хочу быть царем, писал он, а хочу жить с вами, как брат». Зная, с каким уважением темный народ относится к царской особе и к патриарху и желая подорвать их авторитет, Разин велел покрыть два судна — одно красным бархатом, а другое черным. В первом посадил пленного черкесского князька и назвал его царевичем Алексеем, недавно умершим, а во втором какого-то монаха, назвав его гонимым царем, низверженным патриархом Никоном. Агенты Разина говорили, что сын царя не умер, а убежал от суровости отца к ним и теперь идет добывать себе престол и искоренять бояр, думных людей, воевод и помещиков, потому что они народные мучители, а как только воцарится, то будет всем воля и равенство. Народ верил и шел. На зов Разина поднялись и черемисы, чуваши, мордва и казанские татары. Он даже пытался завязать сношения с крымским ханом и персидским шахом, но успеха не имел.

5-го сентября казаки осадили хорошо укрепленный Симбирск. Народ передался на их сторону; боярин Милославский с гарнизоном из четырех стрелецких приказов дворянами и детьми боярскими, сбежавшимися из всех окрестностей от народной мести, заперся в кремле.

Осада длилась около месяца. Гарнизон защищался храбро, хорошо зная, что пощады не будет. Положение осажденных было отчаянное. На помощь ему двинулся отряд из Казани, сформированный с большими усилиями воеводою, князем Урусовым под начальством князя Юрия Борятинского. В жаркой битве, происшедшей 1-го октября под самым Симбирском и длившейся целый день, Разин был ранен саблей в голову, пулей в ногу и ошеломлен в голову силачем Семеном Степановым, из г. Алатаря, в рукопашной схватке, бросившимся на него с топором и повалившим его на землю. Казаки атамана выручили, но битва была проиграна. Борятинский вошел в город. В ночь 3-го октября казаки пошли на приступ, но услышав, что в тылу их появился новый отряд солдат, тайно бросили поле битвы и полчища сражавшихся крестьян, сели на струги и пустились вниз по Волге, увлекши с собой и раненого атамана. На утро, узнав о бегстве Разина, оставшиеся казаки и крестьяне сняли осаду и бросились на струги. Смекнули, в чем дело, и воеводы и кинулись их преследовать. Поражение казаков и крестьян было полное. С мятежным народом расправа была жестока. Симбирский край был скоро усмирен, но в других областях крестьянское движение под руководством казаков продолжалось еще около года.

Таким образом, один удар хорошо обученных, на европейский лад, войск под начальством князя Борятинского разрушил все планы Степана Разина. Легкие победы на Волге и сдача народом без боя укрепленных городов вскружили голову донскому атаману и не заставили его серьезней отнестись к своему положению. Бесполезная проволочка времени под Симбирском, давшая возможность московскому правительству сорганизовать достаточные силы в Казани, неуменье руководить битвой с хорошо обученным и дисциплинированным противником под Симбирском и в довершение всего — легкомысленное оставление в ночь под 4 октября 1670 г. на произвол судьбы своих сподвижников, — все это характеризует Разина, несмотря на его личное мужество и отвагу, как небрежного стратега, привыкшего побеждать своих сподвижников, нестройные полчища неверных или отряды колеблющихся стрельцов. Видимо, старый казачий строй, выработанный веками, с его сложными и подчас неожиданными приемами, хитростью и уменьем запугать и спутать противника в решительную минуту, у Разина был в пренебрежении. Битва была проиграна, а с ней рухнул и весь его план перестроить Россию на казачий лад.

Успехи Разина на Волге склонили на его сторону все Донское казачество. Сам атаман Корнила Яковлев должен был подчиниться общему настроению. Но когда, после поражения, Разин зимой возвратился с небольшим числом приверженцев на Дон, противная ему сторона стала действовать решительней. На зов Разина восстать всем войском против насилий Москвы казаки колебались. Но Разин не унывал; сообщников у него было много на Волге и в верховых городках. Он два раза с своей партией ездил в Черкаск: в первый раз Корнила встретил его ласково, льстил ему и принимал подарки, во второй же раз не пустил в город, угрожая из пушек открыть огонь. Разин ушел обратно в Кагальник. Корнила послал в Москву станицу просить помощи. Царь, патриарх Иосиф и другие святители собрались на совет. Святители изрекли на Разина проклятие и отлучение от церкви. Царь приказал отправить из Белгорода на Дон тысячу рейтар и драгун. Но Корнила, видя бездействие Разина, сам готовился сокрушить его силы и в апреле двинулся с значительным отрядом р. Доном и сухим путем к Кагальнику. Разин был беспечен и не принял никаких мер. 14 апреля, после жаркой битвы, Разин, видя свое бессилие и прельщенный обещаниями старика атамана, его крестного отца, сохранить ему и его брату Фролу жизнь, добровольно сдался. Корнила сначала оставил его на свободе, но потом заковал в цепи^{328}.

По словам современника-очевидца, Разин не ожидал такого вероломного поступка от лица, ему столь близкого и при том старого донского казака^{329}. В конце апреля сам Корнила Яковлев с знатным казаком Михайлом Самарениным и значительным конвоем повез Разина и брата его в Москву, где, после «московских» пыток, этот борец за свободу казачества и права русского народа 6 июня 1671 г. был на Красной площади четвертован. Длинный обвинительный приговор он выслушал спокойно, с гордым видом. Потом перекрестился на церковь Покрова Богородицы (Василия Блаженного), поклонился русскому народу, тысячами собравшемуся смотреть на его казнь, и громко сказал ему «прости». Палач отрубил ему правую руку по локоть, потом левую ногу по колено. Разин не издал ни одного стона, даже не показал знака, что чувствует боль. Он хотел показать своим мучителям, что мстит гордым молчанием за свои муки, за которые не в силах уже отомстить оружием.

Брат его, смотря на это ужасное зрелище, не выдержал и закричал: «Я знаю слово государево!»

— Молчи, собака! — строго сказал ему Разин. Это были его последние слова. Палач отрубил ему голову. Туловище его рассекли на части и воткнули, как и голову, на колья, а внутренности бросили собакам. Казнь Фрола отсрочили, его возили на Дон, пытали, требовали указать, где Степан зарыл свои драгоценности; но из этого ничего не вышло. Его осудили на вечное тюремное заключение. Сподвижники Разина частью погибли при взятии Кагальника, частью казнены, а частью рассеялись по разным странам.

Со смертью Разина войско Донское вступило в новую сферу своей боевой деятельности, обусловленной уже указаниями из Москвы.