Воронцов В. Б. В75 Судьба китайского Бонапарта

«Близкий огонь не погасить далекой водой»

В начале 1947 г. гоминьдановцам удалось все же успеш­но завершить военные операции в Восточном Китае, в марте они ворвались в Яньань, где 10 лет билось сердце КПК и НОА, развернули наступление в Шаньдуне. Чан Кайши, воспрянув после новых успехов в граждан­ской войне, заверял Стюарта: в августе или начале сентября коммунисты будут либо уничтожены, либо загна­ны в глубинные районы. Стюарт, как и другие американ-кие дипломаты, был осторожен в оценках перспектив развития событий в Китае.

Генералиссимус собирался провести весну 1947 г. в Пе­кине. Город был переполнен солдатами. Они располага­лись порой в отелях, проводя время либо в поисках коммунистов, либо охраняя высокопоставленных особ, де­нежных тузов. Операциями против КПК руководил гене­рал Сун Лянцзунь, возглавивший штаб генералиссимуса в Пекине.

На противоположном полюсе находился университет­ский Пекин. Университетские власти заявили, что не под­держат любое вмешательство в студенческие дела. Пре­зидент Пекинского университета Ху Ши пользовался авторитетом в университетских кругах Пекина. Студенче­ские волнения начали охватывать многие города, приобре­тать все большую силу. Так, 5 мая в Шанхае прошли студенческие демонстрации под лозунгом «Борьба с голо­дом, борьба с войной». Студенты выступили за соблю­дение гражданских прав, увеличение государственных расходов на образование, повышение зарплаты профессу­

ры с 600 до 800 долларов. 18 мая правительство приня­ло чрезвычайную директиву о запрещении всех демонстра­ций и создало специальные подразделения для борьбы с демонстрантами. Чан Кайши объявил: «...коммунисты прямо или косвенно поддерживают подобные движения». По мнению генералиссимуса, необходимо было принять серьезные меры против «безответственных агитаторов».

«Строгие» меры не остановили студентов: они высту­пили с требованием отменить директиву от 18 мая, прекратить гражданскую войну, наказать коррумпирован­ных правительственных чиновников, конфисковать собст­венность последних. Один из лозунгов, водруженных сту­дентами напротив Исполнительного юаня, гласил: «Небо плачет, земля — в печали; народ обескровлен, чиновники жиреют». 2 июня объявляется всеобщая стачка. Жесто­кие меры по ее подавлению вызвали протест даже в кругах, симпатизирующих правительству.

Чан Кайши ждал результатов инспекционной поезд­ки Ведемейера по стране. 22 августа 1947 г. он вместе с супругой пришел слушать Ведемейера. Среди присут­ствующих находился и посол Стюарт. В полной тишине Ведемейер излагал факты разложения гоминьдановского режима. Он говорил о грубых просчетах в деятельности официальных лиц, безответственности гоминьдановских чиновников, прославивших себя некомпетентностью и про­дажностью. Генерал относил военные провалы Чан Кайши за счет политической слабости его правительства, разъедаемого коррупцией, опирающегося исключительно на политику жесточайших репрессий. Оратор напомнил своим союзникам, что они оказались неспособными мо­билизовать ради политических нужд финансовые средства как из внешних, так и из внутренних источников, а можно было собрать, по подсчетам Ведемейера, до 1 млрд американских долларов. Всего лишь за несколько месяцев 1947 г. 87 % полученных бизнесменами в Китае амери­канских долларов (334 496 792) перешло в руки двух корпораций: «Фуцзян девелопмент К0» и «Янцзы деве-ломпент К°», принадлежащих семьям Кун и Сун. Это была суровая критика, тем более неприятная, что за ней стояли наиболее консервативные круги американского общества, одним из представителей которых и был Веде­мейер. Генерал предсказал провал попыток одолеть ком­мунистов военными средствами. «Сегодня,— говорил он,— в Китай вторглась идея вместо мощных вооруженных сил из-за рубежа».

Аудитория безмолвствовала. Но каково же было удив­ление оратора, когда генералиссимус, мадам, несколько высокопоставленных чинов подошли к нему после вы­ступления, пожали руку, поблагодарив за выступление. Чан Кайши разыграл сцену из очередного спектакля: «отец нации» показал себя пастухом, заботящимся о бла­гополучии своего стада.

Выступление генерала, хотя и было с вниманием вос­принято слушателями, уподобилось взрыву в тихой заводи.

Ведемейер взял на себя непосильное бремя: изменить сознание милитаристов, провинциальных и уездных вель­мож, массы чиновников гоминьдановского аппарата. Го­миньдановская бюрократия мертвой хваткой держалась за удобные для грабежа народа порядки. Видные ее представители позволяли себе порассуждать о прин­ципах Сунь Ятсена, «народном благоденствии», могли даже пустить слезу, слушая нравоучения Ведемейера, но отказаться от высокого — особенно на фоне бедствен­ного положения китайского населения — жизненного уровня были не в силах. Здесь со всей очевидностью проявил себя один из важнейших социальных парадок­сов. Гоминьдановская элита, контролировавшая нацио­нальный продукт и обеспечивавшая благодаря этому сохранность своих привилегий, твердо противостояла все­му тому, что могло бы способствовать росту этого продукта. Благословляемая гоминьдановским руковод­ством бюрократия все активнее стремилась использовать власть ради своего обогащения. Раздробленность задав­ленного нуждой мелкого производителя создавала бла­гоприятную почву для развития подобного процесса. Феодальные методы управления обществом полностью ли­шали основных производителей экономических стимулов, материальной заинтересованности. Гоминьдановская бюрократическая машина оказалась в противоречии с эко­номикой государства.

25 августа, через три дня после выступления Ве­демейера, Чан Кайши вызвал в свою резиденцию секре­таря посла США Филиппа Фу и выяснил у него подроб­ности, связанные с миссией Ведемейера. В руки секре­таря, естественно, попадали фамилии лиц, которые обра­щались с теми или иными жалобами в посольство США на гоминьдановскую администрацию. Их ждала тяжкая доля.

Некоторые из окружения Чан Кайши пытались взва­лить вину на США, прежде всего за «уступки» в Ялте

за счет Китая. Другие стремились выдать выступление Ведемейера за изложение личных взглядов генерала. Премьер Чжан Цюнь пытался главным образом оградить от обвинений высших правительственных чинов. «Гене­рал Ведемейер,— заявил премьер,— уделил больше вни­мания лицам вне правительства, нежели в нем». Есть много проблем, заключил Чжан, о которых Ведемейер не имеет ни малейшего представления. Китайское пра­вительство не изменит свою внутреннюю политику, то­ропился провозгласить премьер.

По-своему реагировал на выступление Ведемейера Сунь Фо. Еще совсем недавно он резко критиковал Советский Союз. Но теперь несколько скорректировал свою позицию. «Китай должен выяснить,— говорил он,— будет ли лучше для него после изучения результатов доклада Ведемейера быть на стороне США или Со­ветского Союза». Заявление вызвало критику с различ­ных сторон.

В январе 1948 г. генералиссимус все еще говорил об имеющихся у Гоминьдана шансах добиться победы. Гоминьдановская пресса вслед за лидером пыталась убе­дить в этом общественное мнение. Стремление выдать желаемое за действительность всегда присуще полити­кам, подпирающим диктатуру, особенно во время острых политических кризисов. Гоминьдановцы, обманывая лю­дей, обманывали и себя.

Неудачи на фронтах гражданской войны тотчас же ска­зывались на экономическом положении населения, и это невозможно было скрыть. В июне 1948 г. пал Кайфын, и сразу же в Шанхае цены поднялись на 25 %. Росло недовольство, массовый характер приняло дезертирство из армии. Население Фуцзяни, Гуандуна, Гуанси, Юнъани восстало против воинской повинности, пополняло парти­занские отряды.

В Шанхае заработок мелких торговцев и служащих не достигал прожиточного минимума. Подавляющее чис­ло трудящихся города зарабатывало в месяц до 15 млн ки­тайских долларов, эквивалентным 3 американским долла­рам. На улицах — толпы истощенных, оборванных людей, безработных, находящихся на грани голодной смерти.

Чан Кайши повелевает начать продажу находящихся в ведении правительства предприятий (за исключением тяжелой промышленности) частным владельцам. Более того, он приказывает тем, кто имеет вклады за ру­бежом, возвратить свои капиталы в отечественные бан­

ки. Искушенные люди встретили подобный приказ с усмешкой. Три четверти этих денежных сумм, оценивав­шихся в 2 млрд американских долларов, пребывали в тайных вкладах. Основные их держатели окружали гене­ралиссимуса, занимая высокие правительственные посты; их вклады в США оценивались в 500 млн американ­ских долларов. Доктор Кун немало насмешил своих соотечественников, заявив, что у него в банках США всего каких-то 30 тыс. американских долларов.

«Может быть, удастся остановить рост инфляции, вы­купив значительную часть находящихся на руках бумаж­ных денег?» — задавали вопрос отчаявшиеся советники. За время войны горы бумажных денег скопились в ру­ках богатейших семейств Китая, связанных с ними крупных чиновников и спекулянтов. Но и в данном случае правящая элита погрела руки на приобретении у правительства золота за падающие в цене бумажные деньги. Каждая приобретенная таким путем унция зо­лота стоила в 10 раз дешевле, чем пришлось бы платить за нее на рынке. Золото оставалось в американских бан­ках, лишь переписываясь на имя частных вкладчиков.

Не успели утихнуть страсти, вызванные речью Ве­демейера, как произошло событие, привлекшее всеоб­щее внимание. Сун Цзывэнь объявил о пожертвовании государству 300 млрд китайских долларов, составляющих общую сумму его вклада в «Янцзы девелопмент К°», на нужды пострадавших от войны вдов и детей. Этот жест был оценен на страницах печати как акт «патриотиз­ма», «бескорыстия». В действительности Сун, принимая это решение, руководствовался отнюдь не альтруистскимн мотивами. Ведь критика его финансовых махинаций до­стигала тогда апогея. Сун, жертвуя немалую сумму для государства, убивал одним выстрелом двух зайцев. С од­ной стороны, он ограждал «Янцзы девелопмент К°» от расследования, а с другой — приобретал известность как патриот, что восстанавливало подорванный престиж.

Сун получил пост губернатора провинции Гуандун и начальника штаба генералиссимуса в Гуанчжоу, где, кстати, концентрировались деловые связи с Западом. С этими назначениями связывалась возможность консоли­дировать силы Гоминьдана на Юге. Сумма, ушедшая же из кармана Суна в виде пожертвования, была лишь не­большой частью огромного состояния его семьи, даже если не принимались во внимание его вклады в золоте в американские банки.

Критика Ведемейера, но в еще большей степени пора­жения на фронте заставили Чан Кайши обратить внимание на причины ослабления позиций Гоминьдана во всех сферах жизни Китая. В его речах пропадают оптимистические оценки сложившейся ситуации. Критиче­ский настрой выступлений генералиссимуса по поводу по­ложения дел в войсках поражал своей откровенно­стью. Большинство командиров подразделений различного уровня, согласно представленному Чан Кайши анализу, вели «бестолковые сражения», не учитывая возможности противостоящего противника, не имея для этого необходи­мой подготовки, не желая «шевелить мозгами». Высшие офицеры раздавали командные посты членам своих семей, вели себя в подчиненных им войсках как милитаристы в своих вотчинах, заботились лишь о собственной вы­годе. Коррупция среди командного состава достигла не­виданных размеров. Военачальники вводили в заблужде­ние вышестоящее начальство относительно развития и результатов сражений. Такое положение, особенно если учесть низкий моральный и боевой дух гоминьдановских офицеров, приходил к выводу главнокомандующий, давно должно было привести армию к разгрому. Ре­зультатом деградации, потери революционного духа стало то, что «большинство народа считает членов партии Го­миньдан преступниками против государства и нации».

Выступление генералиссимуса по случаю нового, 1947 г.— а оно передавалось по радио — заставило ли­деров Гоминьдана глубоко задуматься над происходя­щим. «Положение в деревнях ухудшилось,— говорил Чан Кайши. — Наша национальная мораль пришла в упа­док... Спекулянты становятся миллиардерами за одну ночь... Бедные умирают от голода на улицах. Но, несмот­ря на это, огромные денежные средства тратятся в ре­сторанах и дансингах ради мимолетного веселья». «Высочайший» давал рецепт для избавления общества от такого рода недугов. «Патриоты, живущие в городах, должны ликвидировать свои ненормальные и нежелатель­ные привычки». Но это был глас вопиющего в пустыне.

Критика вскоре забылась. Начинавшаяся «холодная война» обнадеживала лидеров Гоминьдана: американцы ради собственных интересов не бросят гоминьдановцев на произвол судьбы. В конгрессе США все больший вес приобретали идеи чанкайшистов, несмотря на разложе­ние гоминьдановского режима. Рекомендации Ве­демейера — создание коалиционного правительства,

проведение кардинальных реформ — не представляли уже особой актуальности для генералиссимуса.

Окрепшая вера китайских лидеров в спасительную силу американской помощи содействовала принятию Го­миньданом решительных мер против инакомыслящих. В 1947 г. была поставлена вне закона Демократиче­ская лига. Эта лига была единственной легальной ор­ганизацией, находившейся в оппозиции Гоминьдану. И это решение объявлялось в канун выборов в На­циональное собрание. В качестве основания для запре­щения лиги явились обвинения ряда ее членов, якобы саботирующих войну с КПК. Демократическая лига объединяла либеральные элементы, ничего общего не имевшие с КПК- Сложилась, таким образом, казавшая­ся на первый взгляд парадоксальной ситуация. Американ­ская помощь, оказанная гоминьдановцам ради, как ут­верждалось, спасения «демократии», содействовала лишь упрочению разнузданной военно-бюрократической дикта­туры. Запрет лиги вызвал бурю протестов. Сорок семь профессоров Пекинского университета издали по это­му поводу манифест. Состоялись демонстрации.

Подавление оппозиции сопровождалось усилиями по «демократизации» режима. В декабре 1947 г. под давле­нием США была инсценирована первая предвыборная кампания в Китае. В списке кандидатов в президенты значилась вдова Сунь Ятсена. Те, кто опасался за поло­жение Чан Кайши, стал всячески чернить Сун Цинлин. Ей припомнили все: бросила добропорядочную хри­стианскую семью, вступила в «незаконную» связь, не посмотрела на то, что Сунь Ятсен был не разведен. Цин­лин отказалась выставить свою кандидатуру. В апреле 1948 г. Чан Кайши был «избран» президентом '.

В условиях политического и экономического кризиса Чан Кайши столкнулся с ростом оппозиции как вне, так и внутри Гоминьдана. В январе 1948 г. в Гонконге вновь создается Демократическая лига. Внутри Гоминьдана об­разуется Революционный комитет, объявляющий о своем намерении сотрудничать с КПК и осуждающий политику США.

После завершения реорганизации Народно-освободи­тельная армия Китая получила задачу окружить и уничто­жить главные силы гоминьдановской армии в Севе­ро-Восточном, Северном и Восточном Китае, не допустить их отхода в Центральный и Южный Китай.

1 Eunson R. Op. cit. P. 125.

Выполняя поставленную задачу, НОАК с осени 1948 до октября 1949 г. осуществила ряд крупных наступатель­ных стратегических операций. Среди них наиболее зна­чительными были: Ляоси-Шэньянская, Хуанхайская, Пе-кин-Тяньцзинь-Чжанцзякоуская и, наконец, одна из самых сложных завершающая операция по форсированию реки Янцзы.

В конце 1948 г. в пекинском аэропорту царила полная неразбериха. Гоминьдановские генералы, растал­кивая друг друга, с отчаянной решимостью проталкивали в самолеты свой багаж — золото и любовниц. Неко­торые из них, отягощенные драгоценностями, еле-еле за­бирались по трапу на борт транспортных самолетов. Еще совсем недавно ведущие военачальники «личных войск» генералиссимуса хвастались своим могуществом, теперь же их бегство представляло жалкое зрелище. В этих условиях среди инициаторов китайской полити­ки США еще большую популярность приобретала идея замены Чан Кайши на более приемлемую фигуру. Такой фигурой стал глава гуансийской клики Ли Цзунжэнь. Другой лидер гуансийцев — Бай Чунси, будучи министром национальной обороны, сумел сохранить боль­шую часть своих войск, что обеспечивало Ли Цзунжэню серьезное преимущество перед Чан Кайши.

Американцы все больше убеждались в неизбежности краха чанкайшистского режима. Оказалась несостоятель­ной и ставка Чан Кайши на республиканского канди­дата на президентских выборах 1948 г. Томаса Дьюи, обещавшего «всемерно поддерживать Чан Кайши». Чан Кайши воспринял неудачу Дьюи как свою собствен­ную. Ставилась под сомнение и программа помощи со стороны США. Что делать? Как спасти престиж Гоминьдана? Кто должен поехать в Вашингтон, чтобы не прекратились американские поставки в Китай? После обсуждения ряда кандидатур выбор пал на мадам Чан.

Поездка мадам в США для Чан Кайши была необ­ходима и потому, что оппозиция в Гоминьдане старалась заполучить американскую помощь для себя. Генералисси­мус терял доверие к гоминьдановскому послу Ку-Его агенты стали замечать, что Ку после посещения официальных лиц США избегает направлять отчет Чан Кайши, что не могло не настораживать. «Я постараюсь еще раз»,— заявила мадам. Она вылетела 28 ноября 1948 г., а через два дня американское посольство стало покидать Нанкин, к которому подходили части НОАК-

.

Чанкайшисты были весьма разочарованы, когда узна­ли, что государственный секретарь Маршалл готов с «удовольствием» принять первую леди лишь в качестве «личного друга». 1 декабря ее скромно встретили в Ва­шингтоне китайский посол Веллингтон Ку и муж сестры X. Кун. Протокольный отдел госдепартамента не проявил особого энтузиазма: супругу Чан Кайши приветствовал второразрядный чиновник. Первая телеграмма домой была лаконичной: «Никто не проявляет интереса к нам» '.

Трумэн был вежлив, но холоден. Президент пода­рил гостье полчаса для беседы. Он подчеркнул зна­чение американо-китайской дружбы и высказал сожа­ление о том, что США не могут предоставить Китаю больше обещанных в программе помощи 400 млн дол­ларов.

Дом Кун Сянси в Ривердейл, где остановилась гостья, превратился в штаб лоббистов. Еженедельно там созы­вались «стратегические встречи». На них присутство­вали влиятельные лица делового мира, доверенные люди Чан Кайши, дипломатические работники, военные.

В начале 1949 г. генерал Чжоу, начальник штаба Чан Кайши и командующий ВВС, установил деловые связи с СИС, компанией по военному снабжению Ки­тая, принадлежащей Сун Цзывэню. СИС продолжала вы­ступать в роли основного поставщика снаряжения, само­летов, бензина для чанкайшистов.

К услугам мадам Чан Кайши были находящаяся в руках чанкайшистов компания «Юниверсл трэйдинг кор-порэйшн», действия которой благоприятствовали аме­рикано-китайской торговле, китайская нефтяная корпора­

1 Kern G. Н. Formosa Betrayed. Cambridge, 1965. P. 365.

ция (приобретение и экспорт нефтяных продуктов), наконец, китайский банк, имеющий в США несколько филиалов. Сотни миллионов долларов в золоте и иностран­ной валюте исчезали, как в бездонной бочке, через Гонконг и Португальское Макао. По правительственным каналам текли огромные суммы в Цюрих, Буэнос-Ай­рес, Нью-Йорк, Сан-Франциско, где оседали на закрытых счетах богатейших семейств Китая. Американская помощь гоминьдановскому Китаю возвращалась, как по замкну­тому кругу, для финансирования лоббирующих в США организаций.

Мадам стремилась добиться во время своего визита следующего:

— четкого со стороны США заявления относительно продолжающейся американской поддержки гоминьданов­ского правительства;

— широкомасштабной материальной помощи:

— расследования положения в Китае высокопостав­ленным военным деятелем из числа американских гене­ралов. В ряду наиболее достойных гоминьдановский министр иностранных дел Ван Шичжи называл генерала Дугласа Макартура '.

Д. Макартур возглавлял в это время штаб оккупацион­ных войск в Японии. К голосу Сун Мэйлин, призы­вавшей привлечь Макартура к китайским делам, присо­единились и голоса конгрессменов. Но когда сенатор Оуэн Брэвстер предложил распространить деятельность Макартура на Китай, одна из самых влиятельных в го­миньдановских кругах газета «Дагун бао» высказалась довольно откровенно по этому поводу: «Подобного рода оскорбительные слова слетают с языка американского сенатора. Происходит ли это потому, что мы, китайцы, слишком податливы?» Национализм, окрепший в борьбе с японскими колонизаторами, не мог примириться с линией Макартура на возрождение Японии.

Усилия Чан Кайши, его попытки как-то подправить оседающее здание гоминьдановского режима, деятель­ность в США Сун Мэйлин не приносили каких-либо существенных результатов. В американской прессе, не­смотря на противодействие лоббистов, появились материа­лы, рисующие режим Чан Кайши как коррумпированный и невежественный. В Нанкине все больше приходили к мысли, что «близкий огонь не погасить далекой водой».

Агония

Осенью 1948 г. Чан Кайши был вынужден заговорить об отставке, о преемнике на пост президента Ли Цзун-жэне. Как глава Гоминьдана, он сохранит за собой контроль в партии.

31 декабря 1948 г. Чан Кайши пригласил на обед около 40 высокопоставленных лидеров Гоминьдана. Ге­нералиссимус, сидя во главе стола, сначала хранил молчание. Но вскоре тишину разорвал его истерический голос: «Я не очень стремился к этому, но вы, члены Гоминьдана, захотели, чтобы я ушел в отставку. Я на­мереваюсь уйти, но не из-за коммунистов, а из-за пози­ции определенных групп в Гоминьдане!» 1 Хозяин фаль­шивил. Позиция КПК влияла на обстановку в гоминь-дановском лагере. Разве мог он, лидер Гоминьдана, спокойно слушать радио КПК? Его называли «преступ­ником номер один», «главарем гоминьдановской бандит­ской шайки, который продал китайские национальные интересы США». В списке 45 военных преступников, переданном радио КПК, на первом месте значились супруги Чан.

В январе 1949 г. наиболее верные соратники вынужде­ны были признать крах своего режима. Обращения гене­ралиссимуса к великим державам с просьбой повлиять на развитие событий в Китае, ограничить действия КПК успеха не принесли. В январе подразделения НОАК, разгромив наголову сюйчжоускую группировку Гоминьда­на, вышли к северному берегу реки Янцзы. Путь на Нанкин был открыт.

Среди ошибок Чан Кайши, которые привели Гоминь­дан к поражению, противники генералиссимуса называли необдуманное решение назначить в Маньчжурию в каче­стве губернаторов своих людей. Эти ставленники Нанкина были отвергнуты местными бюрократами, не пожелавши­

1 Crozier В., Chou Е. Op. cit. Р. 324.

'

ми делиться с пришельцами с Юга своими доходами. Вновь прибывшие из Нанкина в Маньчжурию чиновники выглядели, как' говорили в народе, на один лад: они спешили как можно скорее нажиться. Но главное было то, что население «поворачивалось лицом» к КПК- Чан Кайши совершил и другую, как отмечалось, ошибку, отдав при­каз расформировать 300-тысячное войско марионеточного режима Маньчжоу-Го. Это войско дружно перешло под знамена НОАК- Несмотря на разжигание чанкайшистами ненависти к КПК, и в рядах милитаристов появи­лись генералы, решившие порвать с Чан Кайши.

Представители американского командования, игнори­руя Чан Кайши, связались напрямую с генералом Фу. Они выражали готовность оказать ему всестороннюю помощь. Фу, поверив в эти обещания, стал ждать поставок от американской стороны. Обещанный груз при­был лишь 29 ноября 1948 г. Когда стали разгружать прибывшее судно, то обнаружили, что большинство до­ставленного оружия негодно.

Тяньцзинь пал 14 января 1949 г., Пекин лишился всякого щита. Генерал Янь Сишань шесть раз обра­щался к Фу Цзои, призывая его «к жертвам, к борьбе, к восприятию любой идеи, нацеленной на выживание». И Фу воспринял идею, предоставляющую шанс на вы­живание: он решил капитулировать. Решение пришло, конечно, не сразу. КПК обещала прощение прежних грехов и место в будущем правительстве, оказали давление и члены Демократической лиги. Двадцать пять дивизий генерала Фу влились в армии КПК- Офицерам разрешалось сохранить имеющийся у них чин, а тем, кто хотел покинуть армию, позволили взять с собой принад­лежавшие им вещи, получить трехмесячное выходное пособие и покинуть свои части. Примеру генерала Фу пытались последовать и другие. 2 марта крейсер «Чунцин» — гордость гоминьдановского флота, всего год назад полученный от англичан, перешел на сторону НОАК- Но гоминьдановцы сумели все же потопить его.

Официально Чан ушел с поста президента Китая 21 января 1949 г. Его заменил Ли Цзунжэнь, Сунь

Фо, ставший премьером, возглавил фронду против Ли. Сторонники Сунь Фо взялись перебазировать многие правительственные учреждения в Гуанчжоу, большинство из них отказались сотрудничать с новым президентом.. 23 января 1949 г., когда Народно-освободительная армия входила в Пекин, Ли стал склоняться, вопреки пози­ции Чан Кайши, к контактам с КПК- Для установле­ния связи с КПК он направляет бывшего мэра Пеки­на Хо Сыюаня. Но гоминьдановская разведка перехва­тила посланца, и Хо расстался с жизнью.

Чан Кайши внешне сотрудничал с новым правитель­ством, но на деле сохранял атрибуты независимой поли­тической и военной власти. Соперничество в рядах пе­реживавшей глубокий политический кризис коррумпиро­ванной верхушки сказывалось и на поведении гоминь­дановских эмиссаров в США. Мадам, посольские чины и руководители официальных миссий продолжали посы­лать информацию непосредственно Чан Кайши: генералис­симус сохранил за собой влияние в партии, командо­вание армией, распоряжался финансами.

22 января был назначен отлет Чан Кайши и его сына на родину. За несколько дней до этого Чан Кайши отправился к мавзолею Сунь Ятсена. Подойдя к гробни­це, он старательно отвесил три поклона белой статуе Сунь Ятсена. Затем с сознанием исполненного долга двинулся к машине, последний раз бросив взгляд на за­пад, в сторону столицы.

Генералиссимус уезжает на родину, в местечко Цикоу, вместе со своим сыном Цзян Цзинго.

20 февраля посол Стюарт получает послание от гене­рала Хэ Инцина. Генерал просил американцев помочь выдворить Чан Кайши из Китая. На следующий день в посольство США поступила аналогичная просьба от гене­рала Бай Чунси. Объектом нападок оказался Сунь Фо. Его уличили в продаже дома в Шанхае по чрезвычайно высокой цене. Сунь Фо конечно же был крупным спеку­лянтом. Но разве окружавшие его политики были иными? Главная же вина Сунь Фо заключалась в нежелании най­ти взаимопонимание с новым президентом. За всем этим просматривались амбиции Чан Кайши и Ли Цзунжэня.

КПК укрепляла свои позиции в освобожденных от чанкайшистов районах. В марте 1949 г. в деревне Сибайпо (провинция Хэбэй) состоялся II пленум ЦК КПК-Доклад Мао Цзэдуна на пленуме был положен в основу резолюции. В числе задач партии называлось превра-

19 Владилен Воронцов

289

«Под руководством государственной экономики, нося­щей социалистический характер, через кооперацию,— говорилось в резолюции пленума,—'- перестраивать инди­видуальное хозяйство и через государственный капита­лизм перестраивать частное капиталистическое хозяй­ство — вот основной путь превращения новодемократиче­ского общества в социалистическое» '. На фоне агонии в гоминьдановском стане весьма привлекательными для народа стали призывы КПК к членам партии — быть скромными, аккуратными, бороться с зазнайством. Пле­нум запретил поздравлять партийных руководителей с юбилеями, называть их именами местности, населен­ные пункты, предприятия. Авторитет КПК возрастал. Не считаться с этим гоминьдановцам было нельзя.

Ли Цзунжэнь готовился начать переговоры с КПК. Руководитель гоминьдановской делегации Чжан Чжичжун был связан с Чан Кайши еще по школе Вампу. И теперь в качестве министра без портфеля в Нанкинском прави­тельстве он не мог не обратиться за советом к своему пат­рону. Чан Кайши получил от Чжана сообщение с прось­бой о встрече, о предстоящих переговорах с КПК. Но ге­нералиссимус остался равнодушным. «Какое это имеет значение,— говорил он,— приедет он или нет». Но Чжан приехал в Цикоу. Хозяин, вместо того чтобы проявить интерес к переговорам, предложил гостю побывать в примечатель­ных местах Цикоу. Пришлось Чжану уехать ни с чем.

1 апреля начались переговоры гоминьдановцев с КПК. 15 апреля было завершено обсуждение текста достигну­того соглашения. Стороны определили порядок передачи гоминьдановцами власти компартии, не исключалась воз­можность участия патриотически настроенных элементов Гоминьдана в новой Политической консультативной кон­ференции. Смягчался несколько удар по тем, кто был объявлен военным преступником. При искреннем раская­нии и оказании помощи в освобождении китайского народа обвинения в преступлениях могли быть сняты. КПК определила окончательный срок подписания согла­шения — 20 апреля 2.

1 Историография новейшей истории Китая. М., 1987. С. 216—217.

?1

Вести о переговорах с КПК не застали Чан Кайши врасплох. Он уже отдал один из последних своих приказов в Фэнхуа: срочно закончить строительство аэрод­рома в местечке Диньхай, расположенном между Цикоу и Шанхаем. Генералиссимус поступил предусмотрительно: необходимо было подготовить стартовую площадку для бегства на Тайвань. Базу готовил старейший соратник Чана — Чэнь Чэн. Сын хотел иметь более определенное представление о своей судьбе. «Мы пробудем здесь,— сказал ему отец,— три месяца». На этот раз Чан Кайши не ошибся с прогнозом.

Чан Кайши отрицал возможность достижения какого-либо успеха в переговорах с КПК. Условия, предъявлен­ные коммунистами, были для него неприемлемыми. Он кладет на стол проект телеграммы. «Эта телеграмма мо­жет быть подписана совместно: вами, как действующим президентом, и мною, как лидером Гоминьдана». Мирные переговоры, отмечалось в проекте, прерваны, правитель­ство переезжает в Гуанчжоу с целью дальнейшего «сопротивления коммунистической агрессии». Ли требо­вал, просил, умолял Чана передать ему право на исполь­зование оставшихся ресурсов для обороны Янцзы, но Чан Кайши возвращается в Цикоу. На Тайвань перебрасывается авиация, соединения ВМС, часть ди­визий, возглавляемых верными диктатору генералами.

Чан Кайши спешил переправить на Тайвань и золото. В последнем его указании управляющему Центральным китайским банком отмечалось: «Перебазировать остав­шийся золотой фонд в Тайбэй».

В ночь с 20 на 21 апреля НОАК перешла в на­ступление к югу от Янцзы. Гоминьдановская оборона дрогнула. После возвращения делегации Нанкинского правительства от Чан Кайши появилось коммюнике о переговорах в Цикоу. Однако содержащиеся в коммюни­ке призывы к «единству», «борьбе до конца» полностью

19*

заглушила приближающаяся к гоминьдановской столице канонада.

С радостью смотрели жители Нанкина, как, соблюдая строгую дисциплину и порядок, проходили по улицам отряды НОАК. В городе еще кровоточили раны от япон­ской оккупации, горожане еще не оправились от насилий и грабежей, творимых гоминьдановской армией. Населе­ние Нанкина наконец вздохнуло свободно. Поддержи­вать порядок на улицах бывшей столицы оказалось не так-то просто. Командующий фронтом Лю Бочэн, встретив­шись вскоре после взятия Нанкина с советскими диплома­тами, рассказал об одной из наиболее трудных для него за­дач — удержать солдат НОАК от расправы над находив­шимися здесь американцами.

25 апреля Чан Кайши перебрался из Цикоу в город своей молодости — Шанхай. Местный командующий де­монстрировал решимость стоять насмерть: он заявил, что сумеет повторить здесь оборону Сталинграда. Чан Кайши отдал приказ своим изрядно потрепанным войскам удерживать Шанхай и заявил: три года будет достаточ­но для «тотальной победы». Гоминьдановский лидер бле­фовал.

Чан провел 11 дней в Шанхае. Здесь он получил послание от Ли Цзунжэня и Янь Сишаня. Соперники потребовали передать всю власть президенту и прави­тельству, возвратить переправленные на Тайвань ценно­сти для «финансирования деятельности президента»; Чан Кайши предлагалось выехать в Европу или Америку для сбора необходимых правительству средств. Он не стал медлить с ответом. «Вы настаиваете на том,— писал

он,— что я должен выехать за рубеж. Я не могу посту­пить так, поскольку я не милитарист. Но я согласен на то, чтобы не касаться государственных дел. С завтраш­него дня я полностью снимаю с себя ответственность за эти дела» '. Свое слово на этот раз Чан сдер­жал. Он отбыл на Тайвань, а посол Стюарт в это время налаживал связи с представителями КПК. Быв­ший слушатель Яньцзинского университета Хуан Хуа, говоря теперь со Стюартом от имени КПК, выражал недовольство по поводу продолжающейся помощи США гоминьдановскому режиму.

12 мая начался штурм Шанхайского укрепленного района. 27 мая над Шанхаем было водружено знамя НОАК. «Второго Сталинграда», о котором говорили мест­ные милитаристы, здесь быть и не могло. Победители взяли в плен более 100 тыс. солдат и офицеров. Чан Кайши выступил с речью в Тайбэе. «Если мы не возвратим Шанхай за четыре месяца,— поклялся ора­тор,— я покончу с собой!» Сколько таких клятв пришлось давать беглецу за свою жизнь! С материка продолжали поступать печальные для него новости. Становились обыч­ными вести о переходе гоминьдановских чинов на сторо­ну КПК. Это не удивляло. Поражало другое. Как мог, например, мэр Шанхая У Шаошу предать своего патрона? Он обладал секретными документами, списками лидеров тайных обществ, агентов Гоминьдана и т. п. Все эти документы У передал в руки представителей КПК, оборвав таким образом надежную связь Чан Кайши с Шанхаем.

От президента Ли в Тайбэй полетел с письмом Янь Сишань. Снова, в который раз, призыв к благоразу­мию. «Все наши соратники надеются, что вы приедете в Гуанчжоу и поведете нас...— говорилось в письме,— и я сам искренне надеюсь, что буду ежедневно пользо­ваться вашими советами и получать ваши указания». Янь Сишань уговаривал генералиссимуса не слушаться американских политиков, вернуться на материк, создать твердое военное правительство.

«Американцы думают,— философствовал Янь,— будто они знают, что хорошо для Китая. Но что они знают о Китае? Они видят Китай глазами миссионеров... Они хотят предложить Китаю свой вид демократии, не прини­мая во внимание условия в Китае. Но мы едим рис,

Crozier В., Chou Е. 0р. cit. Р. 336—337.

.

а они -— хлеб. Означает ли это, что мы должны есть хлеб, чтобы стать демократической нацией?» Янь знал о приверженности супруги Чан Кайши идеалам аме­риканской демократии. «Если бы я был госпожой Чан,— неожиданно заявил милитарист,— я бы позабыл об американцах. Что стоит демократия, если нет ни одной страны, где она практиковалась бы». Янь Сишань возвратился в Гуанчжоу с пустыми руками.

В июле Чан Кайши — на Филиппинах. Здесь вместе с президентом Квирино подписывает коммюнике с настой­чивым требованием организовать Тихоокеанский пакт. Этот шаг вписывался в русло мероприятий Вашингтона, направленных на консолидацию проамериканских сил в Азии и на Тихом океане. Но между встречами с Кви­рино и с президентом Южной Кореи Ли Сын Маном в Сеуле Чан все же посетил Гуанчжоу. Выступая там 16 июля перед членами ЦИК Гоминьдана, Чан Кайши сказал: «Я чувствую стыд за свое возвращение в Гуанчжоу при нынешних условиях отступления и пора­жения. Я не могу не отметить, что должен разде­лить большую долю ответственности за поражение. Я на­пуган размахом спекуляций и контрабандой опиума в Гуанчжоу...» Чан Кайши признавал ответственность пра­вительства за положение дел во временной столице. «...Мы должны удержать Гуанчжоу, наш последний порт, последнее место, опираясь на которое мы сможем исполь­зовать свой флот и авиацию»,— заявил Чан Кайши перед членами ЦИК. 21 июля Чан Кайши покинул Гуанчжоу, уже навсегда.

Драма приближалась к развязке. Руководители КПК, натолкнувшись на нежелание Вашингтона пожертвовать Чан Кайши, активизировали военные действия. За своими плечами они ощущали международную поддержку.

В начале июля 1949 г. в Москву прибыла деле­гация КПК во главе с Лю Шаоци. Состоялись беседы

китайских руководителей с И. В. Сталиным. В своих воспоминаниях Ши Чжэ довольно подробно воспроизвел их содержание. Во время третьей беседы Лю Шаоци сообщил Сталину о планах КПК образовать к 1 января 1950 г. центральное правительство. Последовал вопрос Сталина: «...где вы разместите свое правительство? Государство не может оставаться без правительства». Руководители КПК связывали свои надежды с при­знанием нового правительства прежде всего со сто­роны Советского Союза, не надеялись в этом смысле на державы Запада, хотя последние не прекращали политическую игру с КПК. В августе 1949 г., когда делегация КПК возвращалась на родину, Сталин, на­путствуя Лю Шаоци, снова заявил:

«Время без правительства не должно быть очень долгим, в противном случае зарубежные страны восполь­зуются этим моментом для вмешательства, вплоть до объединенного вмешательства, в этом случае вы окажетесь в трудном положении» '.

Мао Цзэдун получил гарантии признания новой власти со стороны северного соседа, и вскоре, 18 августа 1949 г., появилась статья руководителя КПК «Прощай­те, Лейтон Стюарт», где было сказано следующее:

«Слушайте же, те из китайцев, которые полагают, что победа возможна и без международной помощи... США не выставили большого количества войск для на­ступления на Китай не потому, что правительство США не хотело этого, а потому, что у него были свои опа­сения... Правительство США опасалось, что народы Советского Союза, Европы и всего мира выступят против него...» 2

21 сентября в Пекине открылась сессия Народной политической консультативной конференции Китая (НПКК). На сессии был принят Закон об организации Центрального народного правительства Китайской Народ­ной Республики, а также решения о столице, гимне и флаге КНР. В последний день работы, 30 сентября, НПКК избрала свой постоянный рабочий орган — Всекитайский комитет и Центральное народное правитель­ство КНР. 1 октября 1949 г. на многотысячном тор­

1 Ши Чжэ. Сопровождая председателя Мао // Проблемы Дальнего Востока. 1989. № 1. С. 141 — 142.

жественном митинге в Пекине, на площади Тяньаньмэнь, была оглашена декларация Центрального народного пра­вительства о создании Китайской Народной Республики.

В правительственной декларации говорилось, что на­родная освободительная война в основном выиграна и большинство народа страны освобождено. Правительство заявляет, что оно является единственным законным пра­вительством, представляющим весь народ Китая, и готово установить дипломатические отношения с любым ино­странным государством, которое будет соблюдать прин­ципы равенства, взаимной выгоды и взаимного уважения, территориальной целостности и суверенитета. Пост пред­седателя правительства занял Мао Цзэдун.

2 октября 1949 г. КНР была признана Советским Союзом, который установил с ней дипломатические от­ношения. Советским послом в КНР был назначен Н. В. Ро-щин, а послом КНР в СССР — Ван Цзясян.

Вместе со своими соотечественниками на празднике провозглашения КНР были и те, кто длительное время вынужден был сотрудничать с Чан Кайши. Здесь была вдова Сунь Ятсена — Сун Цинлин. Она восторженно встретила образование КНР. Новое правительство, по ее словам, стало подлинно народным, демократическим. Она призывала сограждан нового Китая посвятить себя задаче предотвращения разрушения цивилизации, использовать всю энергию человека и все созданное им ради счастья простых людей повсюду в мире. Сун Цинлин умерла 29 мая 1981 г. в возрасте 88 лет, спустя 13 дней после того, как ее официально объявили в Пекине почетным президентом КНР.

На площади Тяньаньмэнь находились и гоминьданов-ские генералы, перешедшие на сторону КПК- Христиан­ского маршала Фэн Юйсяна, проживавшего некоторое время в США, подстерегла нелепая смерть: в августе 1948 г. он погиб, возвращаясь в Китай, в каюте парохода, задохнувшись в дыму во время пожара. Но его вдова нашла приют в КНР.

Чан Кайши теряет связь с материком. 10 октября в своем послании изгнанник клеймит «советскую агрес­сию» в Китае и объявляет о решимости бороться до конца. Гоминьдановский президент Ли Цзунжэнь не скры­вал своего раздражения, когда говорил с соратниками о Чан Кайши, и хотел публично заклеймить генералис­симуса, но воздержался. Он выехал на лечение в США. На призывы приехать на Тайвань он не ответил.

Чан Кайши назначил генерал-лейтенанта Сун Личжэна главнокомандующим китайскими армиями и оборонитель­ными силами Тайваня. Сун сразу же предложил програм­му подготовки тайваньской молодежи, которую рассмат­ривал как «отличный материал».

Шаг за шагом по мере реорганизации армии, партии и администрации ведущей фигурой во всех сферах деятель­ности на Тайване становится генерал Цзян Цзинго. Генералиссимус оставил за собой верховную власть в ар­мии. В качестве партийного лидера он стремился пред­ставить армию как контролирующую администрацию силу. Цзян был назначен главой политического депар­тамента в армии и членом ЦИК, который контроли­ровал партийные дела. «Президент» Чан обладал дикта­торскими полномочиями, особенно во время кризиса и войны. Цзян Цзинго, как министр обороны, контроли­ровал секретную службу армии, партии и правительства, использовал институт политических комиссаров, назна­ченных на все уровни военной организации.

Семья Чан Кайши взяла власть в свои руки. На сто­роне интересов остатков гоминьдановской элиты стояли вооруженные силы США.

Отец н сын

Эволюция Цзян Цзинго

В 1985 г. лекционные дела привели автора в Свердловск. После выступления на Уралмашзаводе гостеприимные хозяева подарили лектору изданную в 1982 г. летопись Т. Ефимовой «Уралмашевцы». На 63-й странице хорошо изданной книги повстречалась вдруг знакомая фамилия. Не раз приходилось слышать ее от представителей старшего поколения китаеведов, она жила в памяти п.ервостроителей Уралмаша, упоминалась и в разговорах во время различных бесед в Свердловске, а судьба человека, носившего ее, стала, по существу, легендой, которая обрастала все новыми и новыми подробностя­ми. Так вот, фамилию (псевдоним) Елизаров получил сын главы Гоминьдана Чан Кайши — Цзян Цзинго, приехавший в Советский Союз в далекие 20-е годы. Большая часть жизни наследника Чан Кайши в СССР связана со строительством Уралмаша.

Судьба Цзян Цзинго действительно уникальна. Быв­ший член ВКП(б) стал ревностным защитником проти­воположных социалистической идеологии ценностей. Но личность Цзян Цзинго со всей своей неповторимой кру­тизной жизненных поворотов, политической и идеологи­ческой эволюцией принадлежит истории независимо от воли сторонников или противников как социалистической идеологии, так и гоминьдановской бюрократии.

...Они расстались в конце 1925 г., в год смерти Сунь Ятсена. Чан Кайши готовился к походу против

-

северных милитаристов и много говорил о борьбе с импе­риализмом, даже призывал к мировой революции. Цзян Цзинго, будучи членом китайского комсомола, искренне воспринимает призывы отца и едет на учебу в Советский Союз. Мог ли тогда молодой Цзян предположить, что решение Чан Кайши послать сына в Москву стало одним из многочисленных хитроумных шагов гоминьдановского лидера, делавшего ставку на бонапартистские методы в своей политике? Льстивое заигрывание Чан Кайши с правыми в Гоминьдане, с шанхайской мафией сопровождалось красивыми жестами в сторону Москвы. Гоминьдановский лидер, услышав о негативном отношении военных советников к своей очередной прово­кационной акции, обычно любил напоминать: я ведь по­слал сына в Москву.

Весной 1927 г. если чем и был известен в Москве Цзян Цзинго, то прежде всего родственными узами с главой Гоминьдана. В Советском Союзе среди слушате­лей Коммунистического университета трудящихся Востока (КУТВ) и Университета имени Сунь Ятсена уже тогда пользовался известностью будущий видный деятель КНР Дэн Сяопин. Он старше Цзян Цзинго всего лишь на пять лет, но за его плечами — опыт организатора-подпольщика, начавшего свою политиче­скую биографию с распространения листовок среди ки­тайских рабочих во Франции. Цзян Цзинго играл еще в мальчишеские игры, когда Дэн Сяопин, находясь в Париже, вступил в Социалистический союз молодежи Китая, а через два года — в европейское отделение КПК. Политический опыт Цзян Цзинго был для той поры дей­ствительно невелик, особенно если его сравнить с опытом студентов КУТВ. Да и сам Цзян не скрывал этого, ■в партийных документах он написал: «Состоял членом

.

Гоминьдана с декабря 1925 по январь 1927 г., входил как член китайского комсомола», «не имел никакого определенного политического убеждения...»

Теперь молодые люди, разноязычные и разноплеменные энтузиасты, должны были надолго заменить наследнику Чан Кайши родных и близких, оставленных им далеко за Китайской стеной.

Конец 20-х — 30-е годы стали для советских людей годами самоотверженной борьбы за технический и соци­альный прогресс. Но это было и время, когда после смерти Ленина набирала силу тенденция к бюрократиза­ции аппарата управления, когда всевозможными путями в стране насаждалась невиданная диктатура И. В. Ста­лина. Именно тогда вовлеченные в круговерть обще­ственной и политической жизни Страны Советов предста­вители молодежных движений из различных уголков мира делили со своими советскими сверстниками не только радости, но и свалившиеся на них тяжкие испытания. Немало пережил в начале своего жизненного пути и Цзян Цзинго.

Николай Владимирович Елизаров учится в КУТВ, в военной школе, затем по рекомендации Исполкома Ко­минтерна поступает в Академию РККА имени Толмачева в Ленинграде. Он секретарь комсомольской ячейки КУТВ, член комсомольского бюро военной академии. В феврале 1930 г. Н. В. Елизарова принимают канди­датом в члены ВКП(б).

Елизаров — Цзян Цзинго взвалил на себя — надо при­знать — непосильное бремя. Разрыв родственных связей с Чан Кайши казался немыслимым в свете устойчи­вых традиций китайских семейных отношений. Но подоб­ные ситуации, когда сын восставал против отца, брат против брата, нередко возникали в буднях революции и гражданской войны.

Сыну китайского генерала предстояло ответить в авто­биографии помимо прочего и на такой вопрос: зачем он появился в Советском Союзе? «Руководство Комин­

терна,— отвечал Елизаров,— поставило передо мной за­дачу: для того чтобы стать хорошим и крепким боль­шевиком, нужно проходить практическую большевист­скую школу». И Цзян Цзинго учился жизни. Он и ра­бочий на заводе, и председатель подмосковного колхоза. Завод и колхоз, как признавал сам Цзян, стали «ог­ромной жизненной, большевистской школой», где он «ра­ботал с большим желанием и подъемом, где учился у рабочих и колхозников, учился у руководителя партийной организации».

В начале 30-х годов Чан Кайши блокирует и осаж­дает советские районы Китая, делает все, чтобы уничто­жить КПК, а его сын, откликаясь на призыв Коминтер­на и ВКП(б), едет на Урал, где поднимается перве­нец советского тяжелого машиностроения — Уральский машиностроительный завод. Цзян Цзинго попал в удиви­тельный, наполненный бурными событиями мир гигант­ской стройки Урала. Самоотверженность молодых строи­телей Уралмаша, казалось, не могли подорвать ни кам­пании чисток, ни голодный паек, ни тяжелейшие условия быта. Первая молодежная коммуна! Молодые коммуна­ры делили между собой и радость и горе.

На Уралмаше постепенно росла известность Елиза­рова — Цзяна. Не раз в трудные моменты, когда на от­дельных участках появлялись прорывы, отмечалось в кни­ге «Уралмашевцы», партком формировал штурмовые бригады из коммунистов и комсомольцев. Слесарь-комму­нист Н. В. Елизаров стал организатором первой комму­нистической штурмовой бригады. Имя Елизарова было занесено в красную книгу ударников, его выдвигают на пост заместителя начальника по административно-хозяй­ственной части механического цеха № 1 (начальником АХО цеха). В протоколах сохранилась запись диалога, состоявшегося 30 сентября 1933 г. на заседании спе­циальной комиссии во время чистки партийной ячейки механического цеха. Вопросы задавались Елизарову председателем и присутствующими с места:

— Что тебя заставило приехать в Советский Союз?

— Приехал в СССР получить опыт революционной борьбы и учиться...

— Сколько рабочих уволил из-за принципа или ради сведения личных счетов?

— Ни одного.

— Почему был груб с рабочими и оторвался от массы?

— Грубость бывает только в исключительных случаях. От рабочих масс я не оторвался.

— Как борешься за решение социально-бытовых во­просов рабочих механического цеха?

— Было подано 187 заявлений о квартирах, из них 90 удовлетворено квартирами. Заключен договор на

, три барака и благоустройство в цехе.

— Почему бывали случаи, когда в; третьей смене не хватало обедов?

— Потому, что столовая отпускала обеды без кар­точек.

— Будут ли рабочих снабжать дровами?

— У заводоуправления нет указаний по этому вопросу. Но мы дали заявку ОРСу на получение необходимого для нас количества дров.

— Каков принцип заселения в квартиры?

— В каменные дома вселятся высокоразрядники и завербованные рабочие. Остальные в каркасные дома и в бараки.

— Какие предпринимались меры по ликвидации обсче­та рабочих в бухгалтерии?

— Был суд бухгалтерии, но обсчеты все же про­должаются, сейчас штат бухгалтерии укомплектовы­вается.

— Почему меня, партизана, выселили из квартиры?

— Вас не выселяли, а хотели переселить в лучшую квартиру...

Напряженность разговора в комиссии по чистке отра­жала серьезные трудности, с которыми приходилось сталкиваться пионерам Уралмаша. В это суровое время Елизаров был своим для уралмашевцев, о нем было сказа­но немало добрых слов. Кто-то напомнил, что Николай Владимирович не считался со своим временем и, если нужно, день и ночь проводил на работе. Другой говорил о его товарищеском отношении к рабочим, о его честном отношении к делу («решительно боролся с рвачами и прогульщиками»), третьи признавали: Елизаров достоен быть коммунистом. Речь шла и а недостатках. К ним относили нервозность и то, что проверяемый уделяет излишнее внимание «мелочам» («сам подметает пол, при­бирает инструменты»), не продумывает тщательно вопрос, прежде чем принять решение, и т. д.

Своими решительными шагами, главное — публичным разоблачением отца, умелым приспособлением к окружаю­щей обстановке Цзян Цзинго сумел преодолеть недове­

рие коллег. Нет, он не выглядел, даже если принять во внимание раздававшиеся упреки, капризным отпрыском высокопоставленного представителя китайской элиты. Цзян сдал очередной, нелегкий экзамен, его авторитет не мог не повыситься среди уралмашевцев, а на фоне многих человеческих трагедий успех сына отступника от идеалов китайской революции предстал и в его собствен­ных глазах как немаловажная победа.

Когда молодой начальник АХО Н. Елизаров подметал пол в цехе, сам прибирал инструмент, писал и говорил, что он учится у руководителей, то его поведение укла­дывалось в русло конфуцианских традиций, которые оказали на Цзяна воздействие в самый решающий пе­риод его формирования как личности. Вместе с тем молодой Цзян рано потерял связи с отцом — Чан Кайши •был всегда далеко от дома. Но и эта причина, хотя и играет свою роль, не может быть главной для объ­яснения столь необычного поведения сына китайского генерала.

В условиях формирования диктатуры Сталина наивыс­шей похвалы удостаивалась демонстрация преданности «вождю и учителю». Для Цзян Цзинго, получившего раннее воспитание в духе конфуцианских традиций, психоз, связанный с культом личности, преклонение перед величием «сталинского гения» выглядели вполне естест­венным проявлением народной воли («император — сын неба», «народ — песчинка в мироздании»), закономерным с позиций укоренившейся на его родине морали прояв­лением взаимоотношений между возведенной в абсолют властью «наместника неба» и пассивной массой народа {«ветер дует — трава клонится»). Сын Чан Кайши, как и многие его коллеги по работе на Уралмаше, отож­дествлял с именем Сталина партию, дело социализма, энтузиазм советских людей. Такого рода ложное созна­ние находило отражение в партийной документации тех времен. Цзян Цзинго, исполнявший обязанности ответ­ственного редактора газеты «За тяжелое машинострое­ние» (с февраля 1934 по февраль 1937 г.), неизбеж­но воспринимает стиль и навыки, столь распростра­ненные в окружавшей его социальной среде того времени.

Перед автором лежит заявление, написанное рукой сына Чан Кайши. Цзян Цзинго ставит вопрос о пере­воде его из кандидатов в члены ВКП(б).

«В первичную организацию ВКЛ(б) при типографии Уралмашзавода. От кандидата ВКЛ(б) Елизаро­ва Н. В. № кандидатской карточки 0111710

Коммунистическая партия большевиков заботливо и внимательно воспитывала и выращивала меня, она пе­ределала и сделала меня настоящим, свободным и счаст­ливым человеком. Настоящее счастье — это бороться за дело миллионов. Настоящая свобода — это жить, бороть­ся и мыслить передовой революционной идеей Маркса — Ленина — Сталина. Мой отец Чан Кайши является из­менником и предателем великой китайской революции и в настоящее время главой китайской черной реакции. С первого же момента его измены я вел борьбу против него. Прошло 10 лет, проходя школу большевизма, мое коммунистическое убеждение стало еще тверже, еще ре­шительнее. Теперь моя жизненная дорога прямая и откры­тая, путь коммуниста, борца за дело рабочего класса. Буду точно выполнять программу и устав ВКП(б). Отдаю всю свою жизнь за дело Ленина — Сталина. Прошу Вас перевести меня из кандидатов в члены ВКП(б).

Н. Елизаров 16.XI.36».

Вокруг личности Цзян Цзинго не умолкают разго­воры. На страницах газеты «Уральский рабочий» печа­тались материалы, рассказывающие об очередных прово­кациях Чан Кайши, об отказе чанкайшистов от антиимпе­риалистической борьбы. Тем не менее коммунисты, обсуж­давшие кандидатуру Н. Елизарова, дававшие ему реко­мендации, хорошо отзывались о своем товарище. «Елиза­ров — сын бывшего,— заявил один из них,— но понял нашу линию и пошел против отца. У наших рабочих хорошее мнение об Елизарове». 7 декабря 1936 г. реше­нием партийного собрания в типографии газеты «За тяжелое машиностроение» Н. Елизаров единбгласно пере­водится из кандидатов в члены ВКП(б). Его имя появи­лось и в списках депутатов Орджоникидзевского рай­совета города Свердловска.

Ровно через месяц после того, как Цзян поставил свою подпись под заявлением о приеме в ВКП (б), его отец был пленен в Сиани, о чем читателю уже известно.

Для сына же в это время наступил тяжелый час испытаний. Репрессии обрушились и на ближайших

Auuu&^t>vt JUiM^cuJUiK. й Аи^&л^ «JLij^ ^tu+